Текст книги "Бей первым, Федя! Ветеринар. Книга первая"

Глава 3. Казанцев, киллеры и президент

Сказать, что Казанцев сломя голову бросился в убежище, мысль о котором так удачно пришла к нему вместе с жалостью к рыжему коту – значит, сказать неправду. Это вчера Федор забился бы в самый дальний уголок чужой квартиры, и ждал бы – неизвестно чего, или кого. Теперь же какая-то сила заставила его вернуться назад, к ЗИЛУ, перегородившему улицу. Вокруг последнего уже стали собираться люди. С той стороны, куда открывалась дверца, совсем недавно выпустившая на улицу Казанцева, тонкими ручейками стекались жители соседних домов и случайные прохожие, которым досталось сомнительное счастье оказаться в эти минуты на улице, носившей славное имя основателя Сибирска.

Противоположную сторону представлял подполковник Петров. Он завернул сюда с улицы Гагарина и теперь разглядывал злосчастную цистерну. Отделенный ею от медленно копящейся толпы, он уверенно перекрывал негромкий гул последней отборным полицейским матом. Собственно, мат был обычным, народным. Вот кары, которым бравый подполковник попутно обещал подвергнуть водителя, были типично ментовскими. Так объяснила всем собравшимся шустрая бабулька, оказавшаяся на месте катастрофы одной из первых.

Подполковник, как бы не был он занят собственным словоизвержением, комментарии эти расслышал. Теперь его угрозы были направлены не только против Федора. Казанцев, вопреки здравому смыслу вернувшийся к ЗИЛу вместе с первыми любопытными, только поеживался, отчетливо представляя себе картины расплаты, которые так живописно представлял всем Петров в трех метрах от него.

Не такой робкой оказалась старушка. Вцепившись костлявой рукой в застиранную Федину курточку, она не менее зычным, чем подполковничий, голосом вдруг закричала:

– Ты слыхал?! Нет – ты слыхал, чего этот придурок там орет? Ты! – она повернулась к пустой вонючей цистерне, а значит к подполковнику, – говнюк в погонах! Засунь эту палку резиновую себе в задницу – ей там самое место!..

– Ну бабка дает! – невольно восхитился про себя Федор, – чем уж так не угодила тебе сибирская полиция? Попала, наверное, кому-то под горячую руку. Как бы и теперь с тобой чего не вышло…

Казанцев искренне пожалел бедную старушку, предвидя ее безрадостное будущее. Он даже на несколько мгновения забыл о своих перспективах; точнее о полном их отсутствии. Эта причудливая смесь восхищения, жалости и зависти от ее бесстрашия так отчетливо проступила на его лице, что бабулька на время забыла о подполковнике. Она сунулась было к Федору поближе, отпустив ее одежду. Этим Казанцев и воспользовался. Он нырнул в толпу – подальше от взрывоопасной старушки. Толпа между тем уже забыла о самом факте аварии; теперь она ожидала лишь результатов разгоревшейся перепалки.

Из-за машины начало набирать силу пока еще невнятное рычание – это подполковник выпускал из своей груди воздух, набранный для очередного вала брани. Слова как-то застряли меж стиснутых зубов, пока он рассматривал предложение бабульки по поводу применения резиновой дубинки. Хотя на самом деле никакой дубинки у него с собой не было. Так же, как и пистолета, и любого другого оружия. Потрясать табельным оружием и стрелять из него в воздух он никак не мог по уважительной причине – его служебный «Макаров» мирно дремал в личном сейфе начальника Центрального райотдела полиции, кем, собственно, и являлся подполковник Петров.

Бесстрашная бабулька видимо даже представить себе не могла, что подполковник полиции так храбро разгуливает по улицам города без пистолета.

– А пистолет, пистолет… Знаешь, куда себе засунь?!.

Подполковник решил не искушать судьбу. Бабка могла подобрать такой адрес для табельного оружия, что сердце Петрова, и так уже бившееся с утроенной скоростью, могло не выдержать подобного оскорбления. С еще более грозным рыком он ухватился за дверцу ЗИЛа, намереваясь через кабину пробраться к толпе, к обидчице.

И никто ведь не подсказал ему, что на этой самой кабине лежит оголенный провод, второй конец которого крепился к уцелевшему столбу. Наверное потому, что столб этот стоял по одну стороны вонючей баррикады вместе с подполковником, и видеть угрозы никто, кроме Петрова не мог. А подполковнику не было дела до каких-то там проводов. Он жаждал встречи с водителем ЗИЛа, со старушкой, но никак не с фонарным столбом и его проводами. До тех пор, пока не схватился за ручку кабины, передавшей ему за тысячи километров привет от господина Чубайса. Это он сам так успел подумать в краткое мгновение, прежде чем потерял сознание – хотя к энергетике господин с примечательной рыжей прической не имел никакого отношения уже много лет. А потом подполковник не ждал уже никаких встреч и приветов. Только икнул громко и отлетел на тротуар, где и остался ждать прибытия завывавших уже совсем неподалеку полицейских машин. В бессознательном состоянии.

А Федору ждать было некого. Напротив – ему давно пора было уносить отсюда ноги, что он и сделал, провожаемый проницательным взглядом все той же старушки. Он не задумался о причине, заставившей подполковника Петрова заткнуться на полурыке и разлечься на грязном тротуаре, широко раскинув руки и ноги. Иначе пришлось бы ему удивиться – как это он сам остался невредимым, выпрыгивая из кабины на кота?

– Судьба, – сказал бы ему раньше Михаил Евдокимов.

– Дуракам везет, – уточнила бы Галчонок, и была бы, как всегда, права.

Никто, точнее почти никто не заметил, куда направился Федор. Только вот бабулька… Она тоже заковыляла прочь, отставая от Казанцева с его длиннющими ногами с каждым шагом. И успела-таки зафиксировать, за какой дверью скрылся парень, точнее мужик, от которого ощутимо пованивало тем же, чем от цистерны. Еще она отметила некоторое несоответствие – долговязый мужик в дешевеньком спортивном костюме нес явно непростой дипломат. Тут она повернулась, чтобы под визг тормозов первого лунохода обозреть опустевшее поле битвы, из которого блестяще вышла победителем. Со злорадным удовлетворением она отметила, что у ЗИЛа не осталось ни одного свидетеля, кроме самого подполковника. Но тот, естественно, свидетелем выступать не мог, потому что являлся потерпевшей стороной. В первый раз в жизни, кстати.

Поднимаясь по стертым ступеням старого, еще довоенной постройки, пятиэтажного дома, Казанцев почти физически ощущал, как окутывает его тяжелая аура страха, пота и дерьма. Ему, можно сказать, и не досталось ничего из содержимого цистерны, а ощущения были такими, словно он улепетывал от Пончика не в кабине ЗИЛа, а внутри огромной бочки – теперь уже, стараниями Федора, совсем пустой.

– А если ключа на месте нет? – похолодел он вдруг, – если Гоша забрал его с собой? Никогда не брал, а теперь надумал… Слишком уж много народу знает о тайнике!

Казанцев наконец дошлепал до четвертого этажа и открыл непослушными пальцами дверцу, за которой скрывались четыре электросчетчика. Три из них работали, а четвертый был холостым, как и его хозяин, Гоша Андреев. Из этого, нерабочего (все электричество текло помимо него, не мучая всякие колесики и цифры) угрожающе торчал целый клубок разноцветных проводов с оголенными концами. Федор не раз видел, как его приятель спокойно берется за них, лезет в нутро прибора и достает ключ. С некоторой опаской он проделал те же операции. Хотя чего ему было опасаться – сегодня электрический бог явно благоволил Казанцеву.

Итак, он последовательно повторил все нехитрые Гошины манипуляции и достал ключ, едва сдержав торжествующий клич. Через минуту он стоял уже перед тремя дверьми, тоже закрытыми. В кухню, где у Гоши давно передохли даже тараканы, и спальню, где Федора никто не ждал, наш герой даже не сунулся. Он ринулся в ванную и совсем скоро с непередаваемым блаженством сунул свою лохматую голову, а с ним и все свое нескладное тело под горячую воду. Даже то обстоятельство, что он не мог выпрямиться, потянуться под душем, рассчитанным на коротышку Андреева, не мешало ему расслабиться в полной мере – впервые за сегодняшний день.

– Ага, – сказал он наконец негромко, – день-то еще не кончился!

Хорошее настроение смыло вместе с грязными струйками мыльной воды. Федор принялся ожесточенно натирать себя мочалкой. Дело это было небыстрым, учитывая его габариты, так что он опять стал наполняться надеждой. Той самой, что обещала – теплая вода все-таки смоет вместе с потом и вонью все ужасы сегодняшнего утра. Что удивительно – эта нехитрая гимнастика действительно помогла. Казанцев даже начал негромко напевать, шлепая в такт босой ногой по кафельному полу. Затем он начал разглядывать себя в огромном зеркале, которым Гоша зачем-то заделал целую стену в ванной комнате. По правде сказать, комнатку эту ванной называть было слишком громко, и даже неправильно, потому что никакой ванной тут не было, а наличествовал лишь душ в виде кранов, торчащих прямо из стены и неприлично изогнутого гуся, из которого и лилась на Казанцева вода. Ванная, кстати, здесь могла поместиться разве что в вертикальном положении. Правда, тогда не осталось бы места для унитаза.

Стекающие по фигуре Казанцева мыльные струйки делали ее более внушительной. И плечи ему самому сейчас казались широкими, и грудь не такой впалой, а жидкая поросль на ней вроде бы закурчавилась гуще. По животу, давно уже обретшему приятную на ощупь округлость, струйки сбегали не прямо вниз, а какими-то зигзагами. Они словно огибали по пути рельефные мышцы пресса, которого, вообще-то, никогда у Федора не было. И ноги упирались в мокрый однотонный кафель уверенно как столбы, и между ними…

Вот тут Казанцеву фантазировать нужды не было. Этой части его фигуры мог позавидовать любой, самый титулованный качок. Федору как-то очень кстати вспомнился толстый и длинный гофрированный шланг цистерны; его могучую силу, сбивающую с ног людей. На этот раз воспоминания об угнанном ЗИЛе никаких отрицательных эмоций не вызвали.

В таком приподнятом настроении он и сделал первый шаг в Гошину гостиную, которая одновременно служила приятелю и спальней, и кабинетом, и… Фантазии у Андреева было много, а мебели – не очень. Точнее, в комнате кроме огромной кровати, вплотную приставленной к не менее громадному окну, больше ничего не было. Даже стула, на который можно было бы сложить одежду, готовясь ко сну. На Федоре, правда, сейчас никакой одежды не было – разве можно было так назвать хозяйский халатик в веселый цветочек, оставленный когда-то одной из временных подружек? Федор так и застыл в дверях, не решаясь сделать в комнату второго шага; застыл в нелепом халатике, который не мог заменить ему даже рубашку.

Казанцев никак не ожидал увидеть кого-нибудь в этой квартире. Между тем широченная кровать была занята. На ней самым нахальным образом лежал незнакомец, непринужденно покачивающий согнутой в ноге коленкой и разглядывающий что-то в полуоткрытом окне. Лежал незнакомец на животе, так что лица его Федор от двери видеть не мог. Одно можно было утверждать определенно – Гошей Андреевым он быть не мог. Для этого хозяину этой комнаты и кровати за те несколько дней, что его не видел Казанцев, нужно было подрасти минимум на полметра. Да еще и потерять прилично в талии, которая у незнакомца была очень уж… Федор почувствовал, как между ног угрожающе зашевелился предмет его гордости, но никаких выводов пока не сделал. Лишь утвердился в мысли, что Гоша, по жизни натуральный колобок, действительно укатил куда-то в отпуск.

Незнакомец увлеченно занимался любимым Гошиным делом – подглядывал в чужие окна. Федор знал, что совсем недалеко от окна – через улицу Гагарина, с которой он и свернул совсем недавно – располагалась гостиница «Сибирь». Это был самый фешенебельный и самый труднодоступный для простых смертных отель, на фасаде которого не хватило бы места, чтобы нарисовать все звезды, которым он соответствовал. Кстати, в нем очень часто развлекался и Пончик. Так что Федор – если бы поднапряг память – вполне мог бы признать сыночка всесильной Мамы за давнего знакомого.

Да – был за Казанцевым такой грешок – он любил на пару с Гошей подглядывать за шикарной жизнью сибирской богемы. Только рассматривали они ее, эту жизнь, в цейссовский бинокль, трофей Гошиного деда. А незнакомец прильнул глазом к длинному прицелу снайперской винтовки. Сорок метров для такой трубы было не расстоянием. Так что Казанцев не сомневался – незнакомец сейчас бродил в мыслях по роскошным апартаментам и даже, быть может, слышал неземную музыку, что наполняла тот номер, куда был направлен ствол оружия.

– Нет, – поправил себя Казанцев как-то отстраненно, – музыку он слушает, но совсем не из «Сибири», а из больших мохнатых наушников, к которым тянулся проводок от телефона… как там его. Кажется, айфон? Пятый или шестой?

Для Федора эти слова были лишь приветом из телевизора, от рекламных роликов, и не более того. Сам он уже пятый год пользовался двухсимочным «Самсунгом», удачно купленным по дешевке в отделе подержанных телефонов.

Незнакомец был одет в камуфляжную куртку и штаны, темные носки… Казанцев пошарил по полу, и нашел обувь – высокие берцы, аккуратно приставленные к кровати. И опять что-то колыхнулось внутри, вызвав непроизвольное шевеление в паху. Первым побуждением Федора было неслышно развернуться и броситься из квартиры вон в поисках другого, более надежного убежища. Он наверное и поступил бы так, будь у него в запасе хоть сколько-нибудь приличная одежка. Увы – вся его одежда, включая семейные трусы синего цвета, кисла сейчас в единственном Гошином тазу, щедро посыпанная стиральным порошком. Из единственной пачки, кстати. Казанцев даже бросил осторожный взгляд назад, в коридор, где на самодельной вешалке висело лишь какая-то грязная тряпка. Зато у двери стоял готовый к новым битвам дипломат. Эта готовность тут же передалась Казанцеву. Дипломат был привычным оружием; оказавшись в руке Казанцева, он придал своему новому хозяину и уверенность в собственных силах, и способность ринуться в бой.

И Казанцев ринулся – осторожно, чуть ли не на цыпочках прокравшись в комнату и огибая кровать справа. В последний момент незнакомец увидел что-то краем глаза, а может – просто почувствовал чужое присутствие. Но не успел повернуться к Федору; только спина, обтянутая камуфляжем, напряглась, когда рука, вооруженная тяжелым дипломатом, резко опустилась. Дипломат привычно врезался, теперь на аккуратно стриженный затылок.

Волос на нем было достаточно много, даже слишком много, на взгляд Федора. Так что ни перелом черепа, ни даже серьезное сотрясение мозга незнакомцу не грозили. Вот раздражения и злости, когда он очнется, будет ему не занимать. И на кого они выплеснутся, догадался даже Казанцев. Поэтому он забегал глазами по скудно меблированной комнате в поисках веревки, разорванной на полосы простыни, и тому подобных подручных средств. Вспомнил даже о тряпке, сиротливо висящей на вешалке в коридоре; тут же отверг эту мысль. Тряпочкой можно было связать разве что куклу. А тут – он шустро пробежал взглядом по уткнувшемуся в свою винтовку бессознательному незнакомцу – такие шикарные формы! Мысль не успела метнуться в ненужном направлении, потому что глаз выцепил великолепный подарок, что спокойно ждал своего часа в футляре, который лежал на кровати в раскрытом виде. В нем, внешне очень похожем на те, в которых скрипачи носят свои инструменты, лежали отвертка и моток скотча. Точно таким же Галчонок прошлой осенью заклеивала окна в квартире. Отклеивал весной уже сам Федор; тогда же он убедился в несокрушимости тонкой и хрупкой на вид пленки, покрытой клеем. Зачем нужны были эти предметы для снайпера? Казанцев даже не стал напрягать мозги, только пожал плечами, заставив халатик затрещать.

– Так, – подумал он, – на всякий случай.

Вот такой случай и наступил. Он протянул свои длинные, только что отмытые пальцы в бархатное нутро футляра, которого, быть может, ни разу не касался ни один музыкальный инструмент, и подцепил ими скотч. Потом сложил за спиной руки киллера, намотал на них толстый слой липкой ленты – прямо поверх перчаток. Последние были такими тонкими, что Казанцев успел удивиться неестественно зеленому цвету рук незнакомца, и только потом догадался, на что, собственно, лег первый слой скотча.

– А это – чтобы отпечатков не оставлять, – восхитился собственной догадливостью Федор.

Подобным же способом он спеленал ноги киллера – поверх носок. И опять что-то странное, беспокойное шевельнулось при этом в его душе. Он даже вгляделся – нет, носки как носки, без всяких рисунков и затей. Федор ковырнул пальцем по эластичному материалу и подумал, что его беспокойство скорее всего связано с утренними событиями; с теми носками, которые прервали его тяжелое ночное забытье, и которые должна была в клочья разорвать граната. Он попытался поскорее избавиться от неприятных воспоминаний, тем более что был великолепный повод сделать это побыстрее. Сильнее всего Казанцева снедало сейчас любопытство – кого это так пристально рассматривал в прицел киллер?

Он довольно бесцеремонно сдвинул беспамятного до сих пор незнакомца с нагретого места так, что тот бедром уперся в раскрытый футляр и улегся на покрывало, под которым – Федор это знал – кроме тощего матраса ничего не было. Правый глаз осторожно прильнул к окуляру, чтобы тут же отпрянуть от него. Потом опять закрыл собой радужное стеклышко, чтобы уже без всякого смущения разглядывать голого мужика. Да не абы какого, а целого президента. Не того, фотография которого немного криво висела на стене заведующего ветлечебницей, не Владимира Владимировича. Нет, наш Президент – с гордостью подумал Казанцев – имел атлетическую фигуру и все остальное, что к ней прилагалось. А этот – американский – без стильного костюма выглядел просто смешно.

Тут надо вернуться к подробностям Фединой физиономии. Многие вокруг отмечали, а Галчонок прямо так и заявляла, что ее ненаглядный как две капли воды был похож на заокеанского Президента. В белом, естественно, варианте. Она даже называла его под настроение Барашком. Сам Федор правда заявлял, что фигурой он гораздо крепче и привлекательней. А что касается некоторых ее подробностей… Он чуть приподнял приклад винтовки, отчего в трубке прицела побежали какие-то цифирки, и тонкие ниточки перекрестья сместились точно в нужное место. Теперь Казанцев видел, что был абсолютно прав. Американский агрегат не шел ни в какое сравнение сего собственным.

– То-то ты выглядишь таким растерянным, – даже хихикнул Федор, – словно тебе сообщили, что экономика России обогнала американскую. А оно вон что! Вон почему ты так смущенно всегда улыбаешься в камеру!

Хихиканье тут же прекратилось, потому что рядом завозился киллер, и Казанцев почувствовал, как под халатом по спине поползли липкие капли пота. Он только что рассудил, что киллер улегся тут и расчехлил свое оружие вовсе не для того, чтобы понаблюдать за президентскими шашнями. О том, что вообще делает важная заокеанская персона в Сибирске, в ее лучшей гостинице, он как-то пока не подумал.

Рука невольно дернулась, и Федор поспешно снял палец с курка, на котором он так удобно лежал. Винтовка тоже дернулась, и теперь в перекрестье прицела оказался телефонный аппарат – огромный, с наборным круглым диском, какой сейчас вряд ли можно встретить в обычной квартире. А еще на нем выделялись шесть крупных цифр – именно столько было в каждом городском телефонном номере Сибирска. Теперь его рука сама поползла в карман халатика; там ждал своего часа «Самсунг». Не отрываясь взглядом от гостиничного номера, Казанцев на ощупь набрал одиннадцать цифр, и почти сразу с непонятной радостью увидел, как голый чернокожий мужчина в окне напротив подпрыгнул от неожиданности. Теперь лицо человека, у которого тоже, как у Федора, был свой чемоданчик – только ядерный – заполнил откровенный испуг. Так что его белая копия даже удивилась – не залез ли Президент без спроса в чужой номер? Но тот все-таки превозмог себя; даже протянул руку к телефонной трубке. Ее – руку – тут же бесцеремонно оттолкнула другая, теперь традиционно для Сибирска белая.

Федор окинул взглядом новое действующее лицо и замычал от восхищения. Именно о такой – шикарной во всех отношениях женщине – он мечтал.

– Пока не встретил своего Галчонка, конечно, – попытался Казанцев вернуть спокойствие организму.

Он тут же был вынужден признать – нет, о таком чуде он мечтал всю жизнь. И до брака, и потом, до этого самого мгновения, когда его мечта воплотилась – пока только в перекрестье оптического прицела. В общем, сейчас перед ним стояла абсолютно голая, даже без украшений, женщина в самом соку. Женщина, у которой не было никаких излишеств, но в то же время и той худобы, которыми любила щеголять нынешняя лучшая половина человечества. Такую хотелось подхватить на руки и кружить, кружить – пока не упадешь вместе с ней на ложе. Не такое, конечно, как здесь, в Гошиной спальне – а то, чей краешек сейчас видел Федор в апартаментах напротив. Что-то похожее на ревность шевельнулось в груди, но он тут же прогнал ее. Какой-то выверт в собственных мозгах успокоил Казанцева:

– Она ведь еще не знакома со мной! – подумал он, ощущая, как кровь отлила от лица.

Не потому, что ему стало дурно. Нет – сейчас ее избыток сердце гнало в другое место, и Казанцеву стало не очень комфортно лежать. Так, что пришлось лечь практически на бок. Он выдохнул воздух, который держал в себе с того самого мгновения, когда впервые увидел белокурую красавицу, и улыбнулся, когда та промурлыкала в трубку: «Алло».

Федор почему-то решил ответить по-английски, хотя знал на нем всего несколько слов. Их он и выпалил в трубку, постаравшись придать голосу мужественности и того обещания неземного блаженства, которым отличался женский голос в телефоне.

– Хэллоу! Ду ю спик инглиш! – не спросил, а воскликнул он, гордый собой до невозможности.

Женщина недоуменно посмотрела на трубку и протянула ее Президенту, решив очевидно, что на этом языке захотят говорить именно с ним. Тот разразился длинной тирадой, в которой Казанцев понял только «Рашен». Федор тут же перевел для себя эту мешанину слов, трансформировав ее в удобоваримую для уха фразу: «Видал я вашу Россию»…

За страну Казанцев обиделся, и ответил не менее хлестко – так, как постеснялся бы ругаться даже в присутствии родной жены. Брови чернокожего собеседника поползли вверх – он очевидно не узнал ни одного слова. Зато их хорошо расслышала красавица, которая тут же выдернула трубку из черной руки.

– Кто говорит?

– Слон! – Федор чуть не ответил, как в известной сказке Чуковского, но тут же спохватился и постарался – учитывая реалии сегодняшнего дня, представиться максимально конспиративно, – Ветеринар.

– Какой ветеринар, – блондинка так соблазнительно вскинула кверху бровки, что Федор побледнел еще больше, с сопутствующей этому реакцией, – и что тебе надо?

– Слушай сюда, – очень грубо, против собственной воли произнес Федор, удивляясь себе, – я держу сейчас под прицелом и тебя, и твоего хахаля. Хотя на хахаля, откровенно говоря, он совсем не тянет.

Блондинка если и испугалась, совсем не подала вида; а может, и не поняла угрозы – блондинка ведь. Напротив, ее тон стал каким-то деловым, расчетливым. Она словно что-то прикидывала сейчас. Но слова произнесла совсем неожиданные.

– А ты тянешь?

Федор даже растерялся. А потом оглядел, скорее огладил взглядом орган, который мешал ему лежать на животе, и самодовольно подтвердил:

– Да, тяну. По сравнению с твоим нынешним – раза в три, как тяну, – он еще раз метнулся вниз, туда, где концентрировались сейчас потоки крови, и поправился, – пожалуй, даже в четыре!

– Ну что ж, – задумчиво протянула незнакомка, колыхнув грудью так, что у Федора все оборвалось внутри, – запоминай адрес: «Улица Пушкина, дом один».

– Улица Пушкина, дом один, – зачарованно повторил Казанцев.

– Молодец. Ровно в двадцать жду тебя у себя… Так что ты там говорил насчет прицела?

Голос незнакомки, которую ничуть не смущал ни собственный внешний вид, ни человек, что застыл рядом столбом, пытаясь понять хоть одно слово, стал жестким и требовательным, так что Федор вытянулся на кровати, приняв стойку, вернее лежку «Смирно». Только все еще на боку.

– Так это.., – спохватился он, подумав, что до сих пор не узнал, как обращаться к женщине, хотя сам представился, – как вас… тебя звать-то. А то приду на Пушкина, один, а кого спросить не знаю.

– Спросишь Маму, – рассмеялась стальным колокольчиком красавица, – меня там все знают. А вообще (хмыкнула она) для того дела, что ты понадобишься, имена значения не имеют. Как хочешь называй – зайкой, лапочкой, рыжиком – только в кузов не клади.

– Это она так шутит, – понял Ветеринар и решил поддержать шутку, – в кузов или цистерну?

Пошутил неудачно. Такую шутку мог понять Пончик, или подполковник Петров; на крайний случай – та бабулька с улицы Казанцева, но никак не эта женщина, на лице которой улыбка сменилась недоумением. Федор поспешил сменить тему; ответить наконец на ее вопрос:

– Ты успокойся… Зайка. Я не киллер, не снайпер. Киллер лежит рядом, связанный по рукам и ногам. А я просто прохожий; ну… проходил мимо – решил душ принять. Ну вот… дипломатом киллера по башке… Теперь вот лежу рядом с ним, с тобой разговариваю.

Лицо Зайки, она же Мама, с каждым словом Казанцева становилось все более суровым и в то же время задумчивым. В какой-то момент на нем явственно проступила гримаса легкого недоверия. Казалось – еще мгновение, и она прикажет: «А подайте-ка сюда телефонный справочник. Где там номер местного дурдома?».

– Нет, ты не думай, Зайка, – опять зачастил Казанцев, – я не сочиняю! Хочешь… пальну из винтовки в окошко? Ну… в этого – длинного, черного и страшного?

– Ну, это точно не я, – засмеялась в трубку Зайка, – разве что страшная…

– Нет! – вскричал Федор так, что телефон чуть не вылетел из его руки, а киллер рядом пошевелился вполне осознанно, – ты не страшная. Ты очень красивая, такая красивая, что…

На другом конце провода (вообще-то никаких проводов от мобильника к мраморному раритету в гостиничном номере не тянулось) явно поняли, что мужчина, грозивший только что пальнуть в окно из снайперской винтовки, задохнулся от восхищения, не в силах описать своих впечатлений. И это очень понравилось Зайке, судя пор тому, как заалели ее щечки. Тут в номере что-то произошло. Женщина, а следом за ней чернокожий гость сибирской столицы вскинули головы кверху, к потолку. Следом тут же дернулся ствол винтовки, и в перекрестье прицела оказался еще один персонаж. Этого человека Казанцев знал. Точнее видел на рекламных листовках, которыми были обклеены все фонарные столбы прошлой осенью, в единый день голосования. Куда избирался этот господин, Казанцев не помнил, а точнее, просто не знал, не интересовался. Он на выборы-то в последний раз ходил в далеком детстве, вместе с родителями. Но эту толстощекую краснорожую физиономию с неестественно белыми зубами он все-таки узнал. А она еще и скалилась ему, точно хорошему приятелю. Депутат неизвестно какой Думы отчаянно мигал ему, а потом принялся махать в окно словно ветряная мельница – так что Федор даже испугался за него – как бы не выпал с четвертого этажа на асфальт.

Ствол винтовки опять переместился вниз, где – к огромному облегчению Казанцева – картина пока не поменялась. Блондинка, в прическе которой Федя только теперь разглядел какой-то медный отлив, почему она, наверное, и предложила как версию Рыжик, не отпускала из рук трубку. И в ней тут же прозвучало другое предложение Ветеринара:

– А может, в этого пальнуть, кто над вами сейчас?

– Над нами? – Зайка опять была вся внимание – к услугам Казанцева, и тот прямо расцвел улыбкой, зачастил словами.

– Ну да! Этот… депутат. С красной мордой и зубами искусственными. Чуть из окошка не выпал – так руками машет. Вроде бы мне, хотя никто меня с ним не знакомил.

– С красной мордой, говоришь… Не познакомили? Ну что ж – вот сегодня и познакомишься. Не забудь адрес. Жду.

Тяжелая золотистая портьера за окном номера наконец задернулась. Для этого блондинке с медным отливом пришлось поднять руки и потянуться так волнующе, что Федор, собравшийся было опять лечь на живот, так и не смог сделать этого. Он еще несколько мгновений сверлил взглядом окно в здании напротив, а потом тяжко вздохнул – бесплатного кино больше не будет. Теперь же настало время действовать рукам. Потому что рядом испуганно, и даже вроде бы восхищенно воскликнул что-то неразборчивое наемный убийца. Федор машинально отпустил телефон из рук и схватил лежащий рядом моток с остатками скотча. Одним движением он оторвал сантиметров пятнадцать клейкой ленты и залепил ею уже готовый разразиться криком рот киллера. Полоска была достаточно широкой, чтобы закрыть собой и весь рот, и темные, аккуратно подстриженные усы.

Федор на мгновение задержал на них взгляд, невольно позавидовав незнакомцу. Он сам не раз пытался завести подобное украшение, но все его попытки неизменно заканчивались одним – Галчонок при виде клочковатых кустиков под его внушительным носом в какой-то момент начинала неудержимо хохотать и Казанцеву приходилось сбривать это безобразие.

Он еще раз посмотрел в прицел, чтобы разочарованно вздохнуть – все то, что происходило сейчас за занавесями, было теперь недоступно взгляду. Федор опять посмотрел на киллера – как раз в тот момент, когда последний, с выпученными, словно у морского окуня глазами, яростно мотнул голову влево, затем вправо. Потом он замотал головой так неистово, что Казанцев всерьез забеспокоился за состояние его шеи. Однако характерного хруста позвонков (знакомого Федору по кинофильмам) ни Казанцев, ни киллер не дождались. Скотч не выдержал-таки подобного обращения и отлетел, едва не залепив в полете правый глаз Федора. Отлетел, кстати, вместе с усами.

– Ни фига себе, – в который раз за день удивился Федор, – баба! Киллер-баба!

– Ты что, идиот?! – тяжело переводя дыхание, спросила тетка, продолжая вращать выпученными глазами, – не видишь, у меня насморк?

– Нет… Да.., – невпопад ответил Казанцев.

– Что «да» – действительно идиот? – опять спросила незнакомка, удобнее устраиваясь на кровати, что сделать было не так просто, учитывая связанные руки и ноги.

– Да – значит не вижу, что насморк, – обиделся Федор, – а будешь обзываться, снова рот заткну. Болеешь – бери больничный и сиди дома.

Женщина на кровати вдруг захохотала. И это совершенно преобразило ее. Ничего зловещего в ней Казанцев больше не видел. Рядом с ним сидела на кровати миленькая тетка – да нет, не тетка; какая тетка в двадцать пять лет? На большее она никак не выглядела. И мордашка очень даже ничего. Хотя с неземным видением в окне гостиничного люкса конечно сравнивать было невозможно.