Текст книги "Бей первым, Федя! Ветеринар. Книга первая"

– Да и до Галчонка ей, – вполне патриотично, хотя и не совсем искренне заметил Федор, – как до небес. Однако с такой не стыдно было бы пройтись по проспекту, завернуть в ресторан не из последних, а потом…

Это Казанцев решил еще раз помечтать, не забывая, впрочем, что одно свидание на сегодня уже назначено. Он с удовольствием наблюдал сейчас, как над крупными серыми глазами и тонкими бровями дрожит от смеха темно-русая – в цвет фальшивым усам – челка. Одновременно до него наконец дошло, чем его так смутили носки незнакомки. Не носки – ноги! Слишком маленькие для мужика ножки пеленал скотчем Федор.

– Нет, ты точно идиот, – незнакомка наконец отсмеялась и в третий раз поставила диагноз, который Федор не раз слышал от собственной супруги, – кто же мне больничный даст? Профсоюз киллеров, что ли? Эй, эй – ты чего?!

Казанцеву надоело безнаказанно выслушивать оскорбления и он поднялся на кровати на колени. Встать полностью ему вряд ли бы удалось – потолок не позволял. Но и в таком положении вид у Казанцева был достаточно грозным.

Так думал сам Ветеринар. Совсем иначе восприняла «грозно» нависшую над ней фигуру незнакомка. На нее мосластая фигура мужика стукнувшего ей по башке своим дипломатом, произвела впечатление, сравнимое с тем, как если бы под мышку сейчас заполз муравей. Она начала конвульсивно дергаться, а потом все-таки не выдержала, и прыснула. И хихикала, пока ее взгляд не опустился до уровня бедер – точнее между ними. Тут ее глаза округлились и она ойкнула в изумлении (или в восхищении, как самонадеянно подумал Казанцев). Удивляться там было действительно чему – до сих пор. Хотя сказочное видение и исчезло из окна напротив, внутри Казанцева этот образ еще волновал кровь. Да как еще волновал! Снайперше из положения сидя это было видно просто великолепно. Она совершенно неожиданно для Федора спросила:

– Насиловать будешь?

– Размечталась! – гордо отрезал Федор.

В его понимании – прими он сейчас предложение киллерши (а воспринял он ее слова именно так) – пришлось бы ему, вдобавок ко всем прегрешениям сегодняшнего дня, изменять сразу дважды. Галчонку и Зайке.

– Ах, если бы сейчас тут оказалась кто-нибудь из них! – гордо поднял он голову к потолку.

О том, что та же Галина, увидев голого мужа в одной постели со связанной женщиной, без всяких слов огрела бы его чем-нибудь тяжелым – да хотя бы тем же дипломатом – по костлявой спине, он как-то не подумал. Не успел, наверное. Потому что совсем не Галчонок, а другой человек, появления которого не заметили ни Казанцев, не безымянная пока наемная убийца, вмешался в их диалог. Впрочем, Казанцев успел еще немного растянуть свой подвиг во времени:

– Размечталась! – повторил он, и подскочил на кровати, когда от двери раздался насмешливый мужской голос:

– А зря! Побаловались бы напоследок.

Прыжок Казанцева на мягкой постели закончился нелепым падением на пол. Уже оттуда он разглядел высокого – не ниже его самого – и плечистого мужика в стильном светлом костюме, черных зеркальных очках и бежевых перчатках, естественным продолжением которых казался большой пистолет с накрученным на дуло массивным глушителем. Незнакомец снял очки и сделал шаг в комнату, улыбнувшись обоим вполне дружелюбно.

– А что! – воодушевленно продолжил он, – как вам картинка: два любовничка после бурно проведенных часов еще более бурно ссорятся и шлепают друг друга. Не по попке, конечно (тут его улыбка стала еще более ослепительной), а в натуре шлепают. Ты, – он ткнул пистолетом в сторону Федора, – ее вот этим стволом, – а она тебя своим. Это ведь ваш инструмент, коллега?

Казанцев даже не заметил, как человек в сером оказался у окна, а винтовка – в его руках. Теперь ее ствол угрожающе перебегал глушителем с Федора на снайпершу и обратно.

– Моя, – совершенно спокойно подтвердила девушка, – но это не значит, что я должна трахаться с каждым придурком, на которого мне укажут.

Казанцев не успел ни обидеться, ни оскорбиться. Это сделал за него второй киллер.

– Фу, как грубо, – покачал он головой, – впрочем, хозяин – барин. Не желаете получить напоследок кусочек удовольствия – пожалуйста. Могу предложить другой вариант. Впрочем, вариантов много; результат один. В этой комнате останется два трупа. Хотите угадать, кто это будет?

Казанцев отрицающе мотнул головой; снайперша на вопрос никак не отреагировала. Незнакомца это не расстроило. Он вдруг заметил дипломат, скромно ждущий своей очереди у ножки кровати.

– А это что? Твой?

Было непонятно, к кому он сейчас обращался, но Федор на всякий случай еще раз мотнул головой – тем более, что дипломат действительно ему не принадлежал.

– Ага, – киллер улыбнулся так заразительно, что Казанцев тоже невольно скривил губы, – приз! Я выбираю сектор «Приз!».

Он, казалось, совсем не обращал внимания на зрителей разыгрываемого представления, хотя это было иллюзией, в чем Федор убедился, как только попытался поудобнее разместить свой голый зад на холодном полу. Темный зрачок длинного глушителя винтовки мгновенно уперся в лоб Казанцеву, замер на мгновение и качнулся из стороны в сторону. Так мать грозит пальцем непоседливому малышу: не шали!

Федор послушно замер. Все в его нескладном теле напряглось; казалось, что он уже умер. Жили только глаза, которые словно два объектива видеокамер фиксировали каждое движение незнакомца. В голове мелькнула картинка недавнего прошлого – та самая, как он лихим подскоком впечатывает подошву в дверцу «Мерседеса».

– Вот бы сейчас так же, прямо в живот киллеру, а потом.., – тоскливо подумал Федор, понимая, что не сможет заставить себя даже шевельнуться.

А закаменевшее было лицо незнакомца опять расплылось в улыбке. Вот его левая рука в перчатке подкинула дипломат вверх, в угол комнаты, заставив вращаться подобно бумерангу. Он не успел долететь до противоположной стены. Негромко кашлянул пистолет – два раза.

– Ну и правильно, – подумал Федор, – ведь у дипломата только два замка.

Если бы эту мысль могла прочесть незнакомка! Уважения к пленившему ее мужику у девушки явно прибавилось бы. По крайней мере, в части безрассудной храбрости Федора. По крайней мере, она перестала бы наверное к каждой фразе добавлять привычное: «Ты что, идиот?». Сама она сейчас зажмурила глаза в ожидании роковых выстрелов и сжалась подобно мышке, попавшей в мышеловку. Потому киллер-вумен не видела, как дипломат дважды дернулся от точных попаданий, слегка изменив траекторию полета. И как он глухо стукнулся о стенку и полетел вниз, вываливая на последнем отрезке полета из своего нутра какие-то бумаги и пачки грязно-зеленых купюр. С последних Федору задумчиво улыбнулся коллега того самого чернокожего молодца, что растерянно позировал недавно в окошко гостиничного номера. Какой именно из американских президентов это был, Казанцев не знал. Но наверное не из последних, раз на купюрах красовались цифры «100».

Незнакомка, открывшая наконец глаза, отреагировала первой. Она протяжно свистнула, на что киллер одобрительно хмыкнул. Его мужественно-красивое лицо изобразило задумчивую гримасу столь явно, что даже последнему идиоту стало бы ясно – в голове красавца вариантов развязки прибавилось. Так что сердце Федора встрепенулось в нелепой надежде – вдруг трупы в этой комнате никому уже не нужны? Или, по крайней мере, можно обойтись одним.

Увы, оба эти варианта киллер даже не рассматривал. Все его мысли теперь были связаны с деньгами – с грязно-зеленой кучкой банкнот в углу комнаты. Проблема была для него в другом – как в наикратчайшие сроки переправить их в надежное место? Естественно, без свидетелей. Последнее решалось легче всего. Он уже без всяких изысков; без малейшего намека на театрализованность действа снова бросил винтовку к плечу, соединяя прямой линией с Фединым лбом – через приклад, ствол и глушитель. Теперь пришла очередь Казанцеву зажмуривать глаза. Он еще успел увидеть, как напрягся палец его убийцы, утопляющий курок в скобе; успел услышать, как чуть громче, чем два предыдущих, треснул выстрел и… долго-долго ждал, когда пуля долетит до его лба, удивительно гладкого, не изборожденного сейчас ни единой морщиной; даже шишка на нем вроде стала намного меньше. Долетит и разом решит все его проблемы.

Наконец он несмело открыл глаза и опять наморщил лоб – в тот самый момент, когда киллер наконец упал на пол рядом с ним. Упал гораздо тише, чем грохнувшаяся прежде него прикладом винтовка, но такой же мертвый. Если только, конечно, можно было применить такое слово к деревяшке с прикрученным к ней искореженному куску металла. Именно в такое безобразие превратилась совсем недавно радующая взгляд своей хищной красотой винтовка после неудачного выстрела.

– Или удачного, – пронеслась в голове Федора мысль, – это с какой стороны дула посмотреть.

Он не успел вспомнить, что бы по этому поводу сказали Михаил Евдокимов и Галчонок, потому что снайперша каким-то неживым голосов пробормотала:

– Вот, значит, как вы придумали, ребята?

Казанцев осторожно заглянул в ее не видящие ничего глаза; интуитивно определил, что кроме ненависти в них сейчас плещутся еще глухая тоска и отчаяние и… со вздохом потянулся за спину девушке – туда, где минут двадцать назад с такой ловкостью наматывал липкую ленту.

Размотать так же ловко и легко не получилось. Пришлось ему шлепать босыми ногами на кухню – за ножом. Оглушенный внезапным избавлением от неминуемой смерти и – больше того – видом впавшей в ступор женщины, он не потрудился обойти свежий труп. Просто перешагнул через него. Даже подумал, что было бы очень забавно, если бы в этот момент мертвый киллер вдруг открыл бы глаза, поднял руку, и ухватился за болтающийся длинный…

– Не очень-то и забавно, – одернул он себя, – к тому же как бы он открыл глаз, если в нем торчит какая-то железяка?

Все остальное, что когда-то было частью снайперской винтовки, непонятным образом уместилось в черепной коробке бывшего красавца. Только теперь до Казанцева дошел истинный смысл слов снайперши. Она не должна была выполнить задание. Пошуметь – да. Привлечь внимание – наверное.

– А как же тогда краснорожий тип, что подавал какие-то хитрые знаки, – вспомнил он, рыская в шкафчиках, где никак не хотел обнаруживать своего присутствия единственный Гошин нож, – он знал о таком фокусе? Киллер в сером точно не знал. А если за ним придет еще кто-то?

Он испуганно огляделся; мысль о возможном появлении новых действующих лиц уже засела ноющей занозой в голове и он помчался в спальню с ножом, который обнаружил в раковине, полной грязной посуды.

– Стоп, – остановил себя Федор, резво двигая ножом, чье тупое лезвие никак не хотело разрезать пленку скотча, – так можно черт знает до чего додуматься. Нужно просто делать отсюда ноги, и поскорее.

Вслед за ногами киллерши он освободил и руки, до сих пор скрытые тонкими перчатками. И остановился, приоткрыв рот в восхищении – таким грациозным движением стянула она перчатку с правой ладони. Он еще успел удивиться тому обстоятельству, что конечности девушки не затекли, а затем громко охнул, когда та самая ладошка, как оказалось очень жесткая, не менее грациозно описала полукруг и отвесила ему звонкую оплеуху.

– За что?! – обиженно воскликнул Казанцев, – я же тебя не насиловал!.. Ага!

Глаза незнакомки потемнели от гнева – она поняла невысказанную мысль Федора – именно за бездействие он и заработал по физиономии. Однако решила, что связываться с голым долговязым придурком сейчас не время и не место. Потому она только прикрикнула повелительно; совсем как Галчонок:

– Молчи! Одевайся! Сматываться отсюда надо.

С последним Казанцев был солидарен. Однако тут же вспомнил о тазике, в котором кисла его одежка. Из сухого при нем сейчас были только нож и драный Гошин халат, о чем он и сообщил.

– Ты что?.. – завела старую песню незнакомка.

Затем она решила наверное, что к вопросу об идиотах можно больше не возвращаться; что для нее он окончательно решен и молча ткнула в сторону трупа.

– Мертвее не бывает, – успокоил ее Федор.

Девушка подняла голову к потолку, глубоко вздохнула, а потом сказала – абсолютно спокойно; даже по слогам, словно ребенку-несмышленышу:

– Раздень его, парень. Сними с него одежду. И надень ее на себя. Да побыстрее, – последние слова она все таки истерично выкрикнула.

И Казанцев безропотно подчинился. Для его нервной системы гораздо меньшим испытанием было раздевание еще тепленького трупа, чем начинающаяся женская истерика.

Ровно через четыре минуты высокий мужчина в дорогом сером костюме, сидевшем на нем несколько мешковато и лицо неопределенного пола в камуфляже покинули Гошину квартиру. Никто их ни за дверью, ни на улице не ждал. Некому было оценить Федину готовность защитить попутчицу от любого нападения. К правому боку Казанцев прижимал несколько странно смотревшийся с таким костюмом футляр. На скрипача Казанцев никак не походил. Ни инструмента, ни винтовки в футляре сейчас не было. Зато в его красном бархатном нутре лежали не пересчитанные пачки стодолларовых купюр и документы из дипломата, которые по обоюдному согласию было решено взять с собой.

Причем незнакомка, которая назвалась Мариной Кошкиной, преследовала сугубо практичные цели – документы из дипломата могли стоить гораздо больше, чем доллары.

Мысли Федора были не менее практичными. Он почему-то решил, что эти бумажки помогут ему выпутаться из паутины неприятностей, которую с раннего утра плела ему судьба. Со своей новой знакомой этими надеждами Казанцев решил пока не делиться. Прежде всего потому, что на повестке дня, уже перевалившего в свою вторую половину, стоял более насущный вопрос: где найти убежище?

В том, что скоро на них будет охотиться половина Сибирска, а вторая половина будет азартно за этим наблюдать, не сомневались ни Федор Казанцев, ни Марина Кошкина.

Глава 4. Казанцев, Кошкина и измена

Наверное, кто-то специально изучал, как люди становятся профессиональными убийцами. Как-то классифицировал те причины, что заставляли человека в первый раз нажать на курок винтовки. Ну или применить какой другой способ умерщвления себе подобного. Марина, она же Маша, Кошкина киллером стала от большой любви. С винтовкой она была на «ты» еще со школьной скамьи, точнее со стрелковой секции, куда ее привел за руку отец, бывший военный. Маше стрелять нравилось. А еще ей нравился тренер, бывший чемпион России, сразу выделивший талантливую девочку. С ним, с Владимиром Сорокиным, с ее Володей, она завоевала свою первую медаль. С ним же – на тех самых соревнованиях – стала женщиной. В шестнадцать лет, между прочим.

А через полгода Сорокина убили. Размазали огромным внедорожником по асфальту – прямо на центральной улице Питера. Водителя – очень крутого бизнесмена – как бы не нашли. «Как бы» означало, что весь город знал, кто совершил наезд, и на каком автомобиле, но никаких последствий для лихача на «Рейнджровере» это не повлекло. Он так и продолжал разъезжать на машине с помятым левым крылом, пока не поменял его на еще более крутую тачку. Тогда, в самом начале двухсотых, социальных сетей не было. Выложить на всеобщее обозрение лицо убийцы было невозможно. А потом – через пару дней – убили личность гораздо более значимую для города, если только вообще можно было так говорить о смерти человека. Так что совсем скоро о Сорокине помнила только семья – жена (к которой юная Маша чудовищно ревновала) и двое маленьких детей. А еще – Марина Кошкина, для которой разом кончилась светлая полоса жизни. Много позже она поняла, что любую потерю, любую боль можно перетерпеть; что черная полоса неизбежно закончится, сменится белой. Тогда же она видела в своем возбужденном мозгу только улыбающуюся физиономию убийцы и перекрестье прицела, остановившееся посреди его лба.

Успехи Кошкиной в спортивной стрельбе к тому времени были общепризнанными; тот же Сорокин вполне серьезно утверждал, что Маша словно родилась с винтовкой в руках. Как еще могла отомстить за любимого человека юная, еще совсем наивная девушка? Точным выстрелом, конечно. И она подстерегла лихача, выкрав предварительно свою же винтовку в клубе, в комнате, закрытой железной дверью и двумя замками. Это была целая операция, завершившаяся успехом; а потом – не менее впечатляющая «охота» на человека, закончившаяся так, как она и представляла – точным выстрелом в лоб. Увы – пуля от мелкокалиберного патрона с расстояния в двести метров не смогла пробить толстую лобную кость бандита…

А через два дня за Машей пришли. Человек средних лет в неброском костюме пришел домой к Кошкиным, когда Марина была одна. Отца к тому времени уже не было в живых, а мать, метавшаяся на двух работах, чтобы единственная дочка могла учиться на платном отделении юридического факультета, была на одной из них. Человек этот, представившийся Иваном Ивановичем, выложил на стол пачку фотографий, на которых можно было проследить всю секретную, как считала сама Кошкина, операцию – начиная от той минуты, когда она, пугливо оглядываясь, вскрывала оружейную комнату выкраденными ключами. Как будущий юрист Марина понимала, чем закончится вся ее эпопея с местью – рано или поздно за ней бы пришли.

– Хорошо, что вот так, дома, – подавленно подумала она, – а не на занятиях в универе.

Раньше ее грела мысль, что «брать» ее будут именно в аудитории, с большой помпой. И она – как революционерки когда-то – произнесет пламенную речь, и уйдет с гордой поднятой головой и заломленными назад руками под восхищенный шепот однокурсников. Действительность оказалась обыденной и серой. Зато совсем неожиданными были слова Ивана Ивановича. Неожиданными и страшными. Он достал еще одну фотографию и протянул ее девушке:

– Знаешь, что это такое?

Марина знала. Таких снайперских винтовок в их клубе конечно не было. Но теорию-то никто им изучать не запрещал. И сейчас Марина закрыла глаза и четко, как на экзамене, начала диктовать технико-тактические данные нашей, отечественной снайперки. Очень редкой модели, кстати.

Иван Иванович выслушал до конца, не перебивая. А потом положил сверху этой фотографии другую. Фотографию из горячечных снов Кошкиной последнего месяца. Веселое и злое одновременно лицо того самого лихача-убийцы перечеркивал грубо нарисованный черным фломастером крест. Сердце девушке остановилась, а затем застучало так бешено, что Маша не выдержала, вскочила, глядя практически преданно на незваного гостя. Она почему-то сразу решила, что Иван Иванович сейчас предлагает завершить начатое дело; попасть еще раз – уже более серьезной пулей – в лоб, украшенный пока лишь синяком.

Так Марина Кошкина выполнила свое первое задание. А потом были те же занятия в универе, непыльная работа в адвокатской конторе, за которую иногда платили хорошие… да что там говорить – просто фантастические премиальные. В конверте, естественно. Душу Маши, покрывшуюся коркой льда в тот день, когда «Рейнджровер» раздавил вместе с любимым человеком ее будущее (так ей представлялось все эти годы), не смогла растопить ни вернувшейся на усталое лицо матери улыбка; ни ослепительно белые пляжи теплых стран; ни редкие связи, которые все-таки требовал молодой организм. Единственное, что не давало ей съехать с катушек, может быть даже пустить пулю в свой лоб, были лица «клиентов». Почему-то все они чем-то были похожи на то самое, перечеркнутое крест-накрест черным фломастером.

А вот сейчас – совершенно неожиданно для самой Кошкиной – что-то в сердце дрогнуло; она смотрела на идущего рядом нескладного человека в дорогом костюме бежевого цвета и поражалась его наивному оптимизму; его способности воспринимать мир легко и с удовольствием, несмотря на все передряги, что достались Казанцеву в это солнечное утро. И те, что ждали его впереди. Федор шел рядом с ней и широко размахивал рукой с футляром, в котором лежали тугие пачки стодолларовых купюр и документы, способные взорвать весь Сибирск– не только в переносном смысле. Покачивал так, что было видно – этот человек готов без всякого сожаления расстаться с богатствами, каких, быть может, больше никогда в своей жизни не увидит.

Марине вдруг захотелось окунуться в ауру непробиваемого спокойствия Федора, которую тут излучал, даже понимая, что жизнь схватила его холодными руками и несет сейчас туда, где никакого спокойствия быть не может по определению. И она действительно взяла Казанцева под руку, даже прижалась к его боку, что бы тут же наморщить носик:

– Чем это от тебя несет? – отскочила Марина опять на расстояние вытянутой руки, – или это тот придурок успел запачкать костюм?

Федор наморщил лоб, на котором расплывался всеми цветами радуги огромный синяк. В груди Кошкиной, метнувшей взгляд на это «украшение», опять заныло в груди – она вспомнила своего первого «клиента». И вместе с этим воспоминанием в голове включился компьютер, принявшийся стремительно перебирать один за другим варианты их с Федором маршрута. Увы, ничего определенного компьютер пока предложить не мог. А Казанцев – это было отчетливо видно по его лицу – сначала решил обидеться, и даже оскорбиться. Потом счастливо вздохнул; сообразил, что придурком назвали сейчас не его. Он принялся пространно рассказывать о ЗИЛе, о цистерне и о подполковнике полиции, которого наверное уже увезли в больницу.

– А может, прямиком в морг, – остановился вдруг Казанцев, – в компанию к хозяину этого вот.

Он потряс футляром так ожесточенно, что Кошкина явственно услышала как в мягком бархатном нутре застучали друг о друга пачки банкнот. А Федор продолжал рассуждать, заполняя собеседницу изумлением:

– А чемпион наверное выжил – он повернулся к Кошкиной, хлопнув ресницами совершенно безобидно в отличие от слов, которые сейчас обрушивались на девушку – ну, может быть ноги ему ампутируют. Без ног ведь тоже можно жить, правда? Будет заниматься не боями без правил, а, к примеру, армрестлингом.

Распорядившись сейчас чужой судьбой так, что сам же разулыбался, Федор снова шагнул вперед, сразу оставив спутницу далеко позади.

– Стоять! – эту команду он выполнил мгновенно – так много в ней было знакомых интонаций; именно этим словом Галюсик оберегала его от очередного опрометчивого шага, – куда ты меня ведешь?

– Я?! – подпрыгнул Федор на месте, поворачиваясь к Марине, – это ты меня куда-то ведешь. Есть же у тебя где-то… эта… база? Или эта вот (он наморщил лоб еще сильнее) … Лежка!

Лежка, она же обычная квартира, снятая Иваном Ивановичем, действительно была. Но возвращаться туда она не собиралась. Хотя… Она критически осмотрела своего невольного напарника, и решила – в крайнем случае можно будет этого полудурка отправить в разведку. Она, сама того не сознавая, подумала сейчас одними с Галиной Казанцевой словами:

– Дуракам везет.

Только не стала произносить эту фразу вслух; по крайне мере сейчас. Вместо этого она ткнула пальцем в сторону здания, растянувшегося на целый квартал, из парадных дверей которого как раз вывалилась компания хохочущих парней.

– Это что?

– Не знаю, – пожал плечами Казанцев, – я с этими ребятами не знаком.

– О господи! – с губ опять едва не сорвались слова про придурков, – я о здании говорю. Что здесь находится?

– А! – обрадовано протянул Федор, – так бы и говорила. Это баня. Центральный банный комплекс. Двенадцать саун, СПА, тайский массаж…

Казанцев шпарил без остановки, цитируя рекламный ролик городского телевидения, и Кошкина с трудом смогла остановить этот фонтан красноречия.

– Стоп! Хватит, – схватила она за рукав костюма; за свободную от футляра руку, которой он начал дирижировать, – главное, что это баня. Вот туда нам и надо.

– Точно, – обрадовался Казанцев, – мне ведь сегодня на свидание к двадцати часам.

– Вот там и расскажешь.

Кошкина потащила Федора к дверям. А тот не очень и упирался. До тех пор, пока уже внутри девушка, достав из кармана камуфляжа тоненькую пачку отечественных банкнот, не заказала отдельный номер. Лицо Казанцева заполнила откровенно блудливая улыбка, и Марина, не скрываясь особо от банного служителя, что провожал их к оплаченной на два часа сауне, больно ткнула его локтем в бок – куда достала – и зашипела.

– Мы идем мыться, только мыться, понял? Точнее – отмывать тебя. А то идти с тобой рядом невозможно!

Вообще-то Кошкиной эти два часа были нужны совсем для другого. Ей нужно было осмыслить новые реалии, наметить хотя бы приблизительный план действий на ближайшее время. А еще – свыкнуться с мыслью, что организация, в которой она прослужила чистильщиком двенадцать лет, вычеркнула ее из своих списков.

– Не до конца, конечно, – ухмыльнулась она, глядя, как нерешительно затоптался перед открытой услужливым банщиком дверью долговязый придурок, – помешал Федя. Случайно, но помешал. Вот мы такие случайности и возьмем на вооружение.

Она втолкнула замешкавшегося Казанцева в уютную комнату, служившую здесь предбанником, и захлопнула дверь перед ожидающей чего-то физиономией банного служителя. Впрочем, ожидание было понятным – тот ждал чаевые, но Кошкина сейчас резонно решила, что в стоимость услуги, вполне, кстати сравнимой с питерскими ценами, вошло все – в том числе и это короткое сопровождение. Она не собиралась оставаться долго в этом городе; тем более возвращаться в него когда-нибудь еще.

– Если это «когда-нибудь» наступит, – защемило в сердце.

Марина упрямо тряхнула головой, прогоняя ненужные мысли и взялась за верхнюю пуговицу камуфляжа.

– Повторяю еще раз для непонятливых, – грозно нахмурила она брови, – только посмей начать что-то такое… Сразу оторву все.

А Казанцев кивал, вроде полностью соглашаясь, сам же жадно пожирал глазами обнажавшуюся на его глазах девушку. Вот Марина осталась совсем без одежды, бросила еще один грозный взгляд на Федора и, скомандовав: «Сначала под душ… и потри себя мочалкой получше!», – нырнула за стеклянную дверь парилки. Из нее на Казанцева дохнуло вкусным жаром, и он тоже принялся срывать с себя одежду трясущимися пальцами. И – какой выверт сознания! – представил вдруг перед собой лицо Галчонка, ее тоже грозно сведенные к переносице брови, и совершенно невозможные в данной ситуации слова:

– Куда костюм бросаешь?! А ну подними, да повесь аккуратно на плечики – тебе сегодня еще в нем на свидание идти.

Эта чудовищная в своей невозможности фраза почему-то сразу успокоила Федора, и он закончил раздеваться с вполне законной гордостью. Костюм, который он только теперь стал считать своим, занял место в шкафчике, а Федор – под тугими струями душа. Здесь можно было стоять полный рост, и Казанцев опять начал напевать, сдирая с себя мочалкой остатки дурного запаха. В парную он вошел абсолютно спокойным, с чувством хорошо выполненного задания. Малиново-красная, вся покрывшаяся потом Кошкина ловко скользнула мимо него в дверь, а Казанцев улегся на длинный полок, который хранил еще мокрые очертания ее фигуры. Единственно, о чем жалел сейчас Казанцев – здесь, в сухой финской сауне, березовые веники были не предусмотрены.

– А то бы я сейчас показал тебе, где раки зимуют, – добродушно подумал он, представив, как стоит рядом с этим полком и хлещет самоуверенную девицу, чем-то напомнившую ей Галчонка, по красной от жара и ударов веником заднице. Тут в парилку снова шмыгнула мокрая после ныряния в холодную воду бассейна Марина; места внутри хватало с избытком, и девушка расположилась на соседнем полке – под прямым углом в Федору; голова к голове. А потом одним словом разрушила такое благостное сейчас настроение ветеринара:

– Рассказывай!..

Через полтора часа она в буквальном смысле обнюхала уже одетого Казанцева; оценивающе оглядела его фигуру. Нет – она сейчас скорее оценивала не внешний вид Федора, а свое отношение к нему. Этот парень – а в свои тридцать с лишним лет Федор во многом еще недалеко ушел от того беззаботного студента, которого определила рядом с собой и вела по жизни Галина, его жена – так вот, этот парень сейчас вызывал у нее смешанное чувство жалости, какого-то восхищения его бездумной храбростью в сегодняшний день и (впервые в жизни Марины) желание взять кого-то под материнское крыло. А именно – вот этого долговязого парня.

– А лучше, – пробормотала она, – вернуть под крыло собственной жены, откуда ты так неудачно для себя выпорхнул

И она действительно вытолкнула Федора за дверь – и действительно в объятия Галины Казанцевой. Точнее это Федор сграбастал своего Галчонка длинными руками, уставившись на незнакомого его мужика, что выходил следом за его Галчонком из дверей такой же сауны, в какой он с Мариной два часа… ничем предосудительным не занимался. А потом он перевел взгляд на распаренное, по-прежнему довольное чем-то лицо супруги.

– Ты! – одновременно воскликнули Казанцевы, отскакивая друг от друга к своим временным половинкам.

Причем последние явно поняли, что за судьбоносная встреча произошла сейчас на их глазах. Но если мужик, который Казанцеву спокойно поместился бы подмышкой, стоял с нахальной улыбкой на губах, то Марина – вопреки собственным недавним мыслям, – не собиралась возвращать Федора в лоно семьи. Пока не собиралась. Она вцепилась в рукав Казанцева, ничуть не смутившись яростного взгляда, которым ее ожгла Галина.

– А чего мне смущаться, – успела она подумать, прежде чем кто-то из четверых успел свершить какое-то обдуманное, а может не совсем обдуманное, действие, – я твоим мужиком не пользовалась. И вообще – он, как в фильме, сам пришел.

Действо, о котором она успела подумать, все-таки случилось. И свершил его, как не удивительно, Федор. Из его груди вдруг вырвался грозный рык, сравнимый с тем, что исторгал подполковник Петров в ответ на обидные реплики безымянной бабульки. А следом широкий полукруг описала его нога. И этот пинок был точно таким, каким его задумал ошеломленный ветеринар. Сам Казанцев не ощутил никакой боли в ушибленных пальцах, что так удачно приложились к двери номера, а вот незнакомца, который только что по-хозяйски обнимал за талию его Галчонка, буквально смело внутрь сауны. Из-за двери раздался шум переворачиваемой телом мебели, а затем душераздирающий крик мужичка, заработавшего удар твердым дверным полотном прямо в нахальную физиономию.

Но чувство законной гордости и удовлетворения не успели заполнить душу Казанцева, потому что его драгоценная половинка с громким возгласом: «Женя!», – ринулась в ту же дверь, скрывшись за ней с поразительной скоростью.

А Казанцеву оставалось лишь хлопать беспомощно глазами на Марину. Всю обиду, все свое возмущение он выплеснул с этим пинком, и сейчас стоял опустошенный. Мысль, что последние восемь лет, которые он провел рядом Галчонком, ушли безвозвратно в область воспоминаний, и никогда не вернутся, еще не заполнила его. В голове вообще сейчас не было ничего – ни желания войти в номер, чтобы дать убедить себя в том, что Женя и все, связанное с ним, такая же невероятная, ни о чем не говорящая случайность, как их с Мариной совместное двухчасовое купание. Но в следующий момент перед глазами всплыло хищное и безумно прекрасное лицо Зайки, и Казанцев покорно дал увести себя от двери, за которой сейчас обломки его семейного счастья окончательно превращались в пыль.