Текст книги "Ультиматум президенту. Вторая книга о Серой Мышке"

В этом стрелок бы уверен, а зря. Потому что были такие обученные люди, которые моли поучить этого франта с пистолетом, готовым мгновенно выстрелить, куда укажет главарь, и приемам, способным привести в сознание человека в любом, даже коматозном состоянии. И даже – этого Стрелочник уже представить себе не мог – поучить его искусству стрельбы. Именно о таком человеке и спросил Волчара, повторив слово в слово вопрос Бэксома:

– Итак, кто такая Наталья Юрьевна Крупина? – и добавил от себя, – и как ее найти?

Волчара поднял руку, словно вслед за негром собирался сломать еще одну косточку на ноге Кочергиной. Последняя, только что высунувшая нос из-под покрывала, в ужасе отдернула обе ноги. Она и сержанту, и этому страшному человеку была готова рассказать всю правду

– Тем более, – подсказал все тот же счетчик, – сама Крупина и посоветовала это – не отказываться, вываливать все, что знает, и даже о чем только догадывается.

Это старая знакомая говорила Кочергиной вчера, в Коврове, на прощание. Наталья Юрьевна еще посмотрела как-то оценивающе на Лидку, а потом вздохнула и махнула рукой, отпуская.

– Наверное вот эту самую ситуацию и оценивала, – догадался внутренний советчик прежде, чем Волчара рядом гаркнул:

– Ну! Будешь отвечать?!

Свое излюбленное: «Не нукай, не запряг!», – Кочергина выпалить не решилась. Она сразу затараторила, глотая слова – и о том, как в первый день пришла в лесничество еще сопливой девчонкой, и на что потратила первую зарплату… Даже про мужа решила ввернуть, пожаловавшись на свою горькую долю. Но человек, опершийся на низкую спинку кровати, нервно дернул щекой, и Кочергина тут же перешла ко вчерашнем дню – с того самого момента, как она увидела первую колонну заморенных солдатиков.

Волчара слушал, не перебивая, лишь кивнув на сержанта, когда тот с протяжным стоном попытался сесть на полу. Бэкхома тут же уволокли еще два подскочивших из коридора боевика, а их командир кивнул, когда Лидка наконец закрыла рот, и жестко потребовал.

– А теперь ответ на второй вопрос – где ее найти?

– Да откуда же я знаю? – всплеснула Лидка руками так, что груди вывалились на покрывало, и перед боевиками теперь лежала русская Зета-Джонс, – она мне не докладывала. И в доме я ее не прячу. Хотите – вон обыскивайте.

Она ткнула в громадный, на всю стену, встроенный шкаф, который заменял ей гардеробную.

А Волчара, к ее удивлению, действительно подошел к шкафу, и сдвинул в сторону купейную дверцу, чтобы – к еще большему изумлению пораженной Кочергиной – тут же отлететь к противоположной стене и сползти по ней бесформенной грудой плоти. Взгляд Лидки метнулся следом и потому наверное не смог проследить, как метнувшаяся из шкафа, в котором она совсем недавно рылась, подбирая наряд на завтрашний день, тень оказалась рядом со стрелком. Так стремительно и беспощадно, что Стрелочник даже не успел поднять своего оружия. А без пистолета он против агента три нуля первый был словно комар на ладони человека, поднявшего вторую для фатального хлопка. «Ладонь» опустилась, и Стрелочник бесшумно упал, чтобы никогда больше не подняться. Крупина боевиков не жалела – успела оценить и их готовность убивать; и отпечатки ауры, написанной на лицах, что подсказывала – эти люди уже убивали себе подобных, и не раз.

Екнув селезенкой, подпрыгнул от страшного удара и упал, такой же мертвый, как Стрелочник, боец, что опирался на косяк двери. Следом рухнули со свернутыми шеями те двое, что уволокли куда-то сержанта, и теперь возвращались за новым приказом. Такой приказ они получили от Натальи: «Умрите!», – и тут же послушно исполнили его. А Крупина безжалостным божеством смерти прошлась, точнее пронеслась по комнатам, заставляя подручных Шунта принимать смерть в самых разных позах и совершенно невероятными способами. Лишь один раз ее рука поднялась, но так и не опустилась, чтобы сломать очередную шею. Ту, что кто-то уже пытался когда-то сломать. В лицо застывшей на мгновение Крупину с ужасом и ненавистью полыхнули глаза человека, которого она уже видела – не далее, как вчерашним днем. Это был тот самый несчастный инвалид, что терся рядом Лидкиным прилавком, и унесся неровными скачками, лишь только увидел ее, Крупину. И снова – отправляя этого искалеченного человека в долгий, но не последний, сон – она задала себе вопрос:

– Где и когда я могла видеть этого инвалида? – и тут же ответила, – нигде и никогда!

Оглядывая «поле» битвы, а точнее избиения, она усмехнулась:

– с Волчарой и этим… Квазимодо – ровно одиннадцать. Все здесь.

Замок на двери, умело вскрытый кем-то из приспешников Волчары, уже ответившим сполна и за это, и за другие злодеяния, опять щелкнул. Наталья еще и цепочкой, которую хозяйка, Кочергина, сама никогда не накидывала, для страховки отделилась от остального мира. А потом пошла – не хвалиться или пугать Лидку своими успехами. Нет – сейчас ей надо было убедиться, что Джамал не врал в последние мгновения своей жизни, и что она вчера разрушила планы не только его, и его соплеменников, нанятых чеченскими полевыми командирами. План был совершенно другим. И поезд в Чечню не попал бы ни при каких условиях. Мятежная российская республика вообще была хитрым прикрытием для далеко идущих планов других, глобальных игроков.

Итак, как буквально выплюнул сквозь выбитые зубы шипящий от боли Джамал, ракета с ядерной боеголовкой действительно должна была улететь. Куда – это саудиту не сообщили. А потом – после долгих переговоров – его команда должна была сдаться американцам, полковнику Ротмэну. А фактически – тому самому «сержанту», который на самом деле был одним из руководителей русского отдела ЦРУ. Настоящего имени Бэскома саудит не знал. Но имел гарантии, что всех их, подданных короля Абдаллы, вывезут в американском вертолете в безопасное место, где они к тому же получат обещанное вознаграждение.

Ни о количестве этих кровавых, поистине иудиных «сребренников», ни о гарантиях, в которых был уверен Джамал, Крупина узнать не успела – сердце саудита не выдержало. Да это ей было не интересно. Она лишь мимолетно пожалела тех, кто эти самые гарантии обеспечивал; обычно они оплачивались кровью, большой кровью. Главное для нее было – найти очередное звено в хитро сплетенной цепочке заговора. И такое звено сейчас лежало перед ней. Наталья схватила за ворот камуфляжной куртки чернокожего американца, которого за какой-то надобностью отволокли в ванную, и потащила его назад, в спальню. О том, что предстоящий допрос может добавить кровавый оттенок тщательно сформированному интерьеру Лидкиного гнездышка она не думала. Точнее подумала, вспомнив к месту пачку долларов:

– Извиняться не буду, Лида – за все заплачено, вперед.

По пути она захватила еще одно недвижное, но еще живое тело – того самого изломанного жизнью и чьими-то злыми руками задохлика с большой головой. Лидка сидела на кровати, накинув на плечи свое покрывало и закутавшись в него на манер индийского сари. Она с не меньшим, чем прежде, ужасом смотрела, как Наталья Юрьевна, размерами уступавшая даже ей, с внешней легкостью заволокла, а потом опустила на ее ковер перед кроватью два тела. Причем в одном из них она узнала Ника Бэскома, в котором было никак не меньше ста килограммов.

– А скорее всего намного больше, – опять проснулся внутри счетчик, – что она собирается с ними делать?

Тут рядом – у стеночки – едва слышно простонал Волчара, и Крупина тут же оказалась около него. Легким касанием нужной точки на шее она отправила бандита опять в сон и кивнула Кочергиной.

– Кажется, тебе еще раз не помешало бы принять ванну.

Кочергина послушно поднялась, неловко сошла с кровати, едва не наступив на тело тщедушного боевика, что приволокла сюда Крупина, и направилась к двери. Незримый счетчик завопил во весь голос, пытаясь достучаться до равнодушного сейчас ко всему разуму Кочергиной:

– Да ты хоть спроси у нее, как она попала в твой шкаф?!

– Какая разница, наконец ответила самой себе Лидка, открывая краны в ванной, – главное, она сделала это очень вовремя…

А в ее спальне в это время шел допрос. Если бы Лидия увидела его! То странное состояние, которое не смогли стряхнуть даже трупы, разбросанные по всему дому (ее дому!) в живописном беспорядке, наверное исчезло бы, и никогда больше бы не вернулось в ее голову – вместе с рассудком. Наталья и сама в такие моменты старалась не думать о том, что творят ее руки. Это была не она; она лишь кивала одобрительно, пока чернокожий верзила скулил и кололся до донышка. Казалось, эта громадина, обладавшая к тому же навыками рукопашного боя на весьма приличном уровне, может одним движением смахнуть и размазать по стенам хрупкую женщину, которая равнодушным голосом задавала вопрос за вопросом. Но он – такой большой и сильный – позволял себе лишь следить краем глаза за ее пальчиком, который готов был опять нырнуть в рану на загривке, или в локте, или в колене… Или в любом другом месте, где – пожелай только Крупина – тут же образовалась бы новая рана. Но ничего этого не требовалось. Бэском пел и пел, как самый сладкоголосый соловей, а лицо Серой Мышки становилось все скучнее и скучнее. «Сержант» подтвердил все слова Джамала; вывалил целую кучу подробностей, но не более того.

Наконец, когда Наталья уже собиралась прекращать эти ненужные мучения – и американские физические, и свои – моральные – от такой скудной информации, с толстых губ сорвалось несколько слов, здесь, казалось, неуместных.

– Как ты сказал, повтори!

Палец все-таки коснулся раны, и Бэском взвыл:

– Конгресс Соединенных Штатов. Человек оттуда – от него поступали все приказы.

– Имя!

– Не знаю, – зашептал горячо и искренне негр, и заплакал.

– Спасибо, – задумчиво проговорила Наталья, нажимая пальцем уже на другое место на шее.

Ноги американца лишь чуть дернулись, а губы тут же стали стремительно синеть. У Центрального разведывательного Управления США стало одним сотрудником меньше. А Крупина, не откладывая, ощущая, как время, неизвестно кем отмеренное, стремительно истекает, тут же приступила к другому, к Волчаре. Увы – холодная ярость, которой его глаза чуть ли не в прямом смысле полыхали, не позволили Наталье так же легко и непринужденно «расколоть» его. Время – чувствовала она – совсем заканчивалось. Старый бандит, который как настоящий волк выживал после страшных ран, вздохнул в последний раз и ярость в его глазах потухла; вместе с жизнью.

– Ну и не надо, – совсем спокойно сказала Волчаре, уже не слышавшему ничего, – без тебя обойдемся.

Обошлись. Вместе с изломанным человечком, которого когда-то звали Головой, а теперь – как правильно угадала Наталья – Квазимодой; почему-то женского рода. Этот говорил взахлеб, едва ли не быстрее американского шпиона. Он рассказал много интересного; но для Натальи, для той тяжеленной ноши, что она добровольно взвалила на себя, вся эта информация была абсолютно бесполезной.

– Разве что имя – Иван Шунтиков, наркоделец и мой страстный «поклонник», прошептала она, ласково гладя по искалеченной шее, отчего Квазимода опять провалился в долгий сон, теперь лечебный, – эту проблему придется решать. Что бы не вылез какой-нибудь другой Волчара, в самый ненужный момент.

Тем более, что все равно придется заезжать в Москву – поинтересоваться, не появился ли в последнее время у России какой-то особо ретивый друг из числа членов американского Конгресса?…

Тут время, отмеренное кем-то, а может и самой Мышкой – подсознательно – закончилось. Полутемную комнату залил свет яркого прожектора, который пробил даже ткань занавесок и немного искаженный мегафоном, но все равно такой знакомый голос громко приказал:

– Всем оставаться на своих местах. Выходить по команде, по одному – с поднятыми руками. При малейшем сопротивлении стреляю на поражение. Повторяю…

По губам Серой Мышки поползла откровенно издевательская улыбка.

Глава 6. Москва – Осипово
Подполковник Николай Емельянов, он же Басмач. Прикомандированный

Басмач исчез из криминального мира Москвы. Это прошло практически незаметно. Разве что лидеры преступного мира, лишившиеся кругленьких сумм в валюте, иногда вспоминали это имя. А сам Николай Емельянов, которого в деле похищения заместителя министра Стасова неповоротливая госпожа фортуна задела самым краешком, неожиданно для себя получил подполковника, и продвинулся по служебной лестнице на одну ступень. Теперь в его обязанности входило в том числе и обеспечение силовой поддержки операций московского управления по борьбе с оборотом наркотиков.

– Ну что ж, работа как работа, – пожал он широкими плечами, перебираясь в новый кабинет.

Впрочем, он тут же поправил себя – новое назначение его больше, чем устраивало. Потому что позволяло вплотную приблизиться, а может быть, и разгромить быстро растущую империю Ивана Шунтикова. Сам Шунт Николаю был не интересен – таких бандюков в Москве хватало; были и позубастее. Но где-то в недрах этой преступной группировки бродила тайна, или тень тайны. Имя этой тайне было Наташка Крупина. Поэтому подполковник Емельянов скрупулезно собирал малейшие сведения, которыми могли поделиться коллеги из управления по борьбе с наркоторговцами.

Сам Емельянов полагал – правильнее всего было ворваться в здание, где Шунт проводил большую часть своего времени; повязать всех и перерыть «малину» снизу доверху. Да хотя бы и разобрать по кирпичику.

– Что-нибудь да найдется, – сказал он, откидываясь на спинку стула.

Подполковник сидел вместе с новым знакомым, майором Сергеем Андриановым, в тихом кафе, открывшемся недавно на окраине Балашихи – именно здесь жил и Николай, и майор, сотрудник того самого отдела, которому бойцы СОБРа теперь оказывали поддержку. Ему, как и ветерану афганской войны Емельянову, в самой Москве места для проживания не нашлось. Андрианов был полной противоположностью Николаю. Это был неприметный, какой-то весь серый, включая костюм, по случаю жаркого майского дня очень легкий, и даже взгляд, который только на мгновение сверкнул, когда подполковник озвучил свое предложение. Николай здесь, в кафешке, с бокалом пива в руке, мог позволить себе пофантазировать. Выходной день, замечательная погода; девушка, прошедшая мимо веранды, на которой сидели они с Серегой и невольно скосившая взгляд на него, такого монументального, надежного… Девушка подняла голову, увидела, что ей улыбается лицо явно азиатской национальности, и поспешила пробежать мимо. А Николай – по паспорту русский с самого дня рождения – вздохнул и по привычке потер левое ухо, давно лишившееся мочки.

– Помечтай, – так и сказал ему майор, возвращая на землю – мечтать не вредно. Знаешь, сколько таких метателей у нас в управлении? А Шунт на всех них положил огромный прибор. И на нас с тобой тоже. Потому что у гражданина Шунтикова есть мохнатая лапа там (он показал рукой на низкий потолок). Такая лапа, что нашего начальника в Главке сношали с утра до вечера, когда мы Шунта только в разработку попытались взять.

– Значит, у него кто-то есть и в вашем управлении, – сделал резонный вывод подполковник.

– Есть, – вздохнул Андрианов, заглядывая в пустой бокал и размышляя, заказывать ли ему еще один, – и не только в Управлении. Но!..

Он все-таки щелкнул пальцами бармену в дальнем углу открытой площадки, показав на пустой бокал и склонился к самому уху товарища – тому самому, короткому. Булькающее в желудке пиво, а может, то самое чувство униженности, что не в первый раз ощутил этот профессионал, услышав имя Шунтикова, заставило его открыть тайну; не столько служебную, сколько личную. Впрочем, сам Андрианов личную холостяцкую жизнь от служебной не отделял. Он и жил большей частью в своем кабинете. Такой вот поход, да еще с алкоголем, пусть слабеньким, для него был явлением из ряда вон выходящим.

– Но не только у него, – горячо зашептал он в смуглое ухо, – у меня тоже есть стукачок рядом с Шунтом. Пусть по зернышку, но приносит…

Тут как раз важно подошел молоденький официант с заложенной за спину рукой. В другой он нес запотевший бокал. Майор выпрямился в своем кресле; чересчур прямой и чересчур серьезный – такой, что Емельянов даже негромко засмеялся. Праздник продолжался. Теперь заговорили про девушек; точнее – в соответствие с возрастом (майор был немногим моложе сорокачетырехлетнего Николая) – про женщин. Погрустили в связи с полным отсутствием последних на жизненном горизонте обоих. Затем – заказав еще по одной – пришли к выводу, что все женщины – зло.

Емельянов, опять вспомнив Крупину, немного помялся, но все-таки в душе признался себе, что есть среди женщин исключения. В кармане Сергея что-то негромко запиликало, и он, вытащив небольшую коробочку, на которой сразу же засветился экран, мгновенно протрезвел; выпрямился еще строже, чем прежде.

– Зашевелился, – пробормотал он, – послал куда-то Волчару, да десяток бойцов в придачу. Только при чем тут Ковров? Вроде это не его территория…

Николай, не подавая вида, насторожился уже при имени ближайшего помощника Шунта. А уж городок во Владимирской области поднял в груди такую бурю воспоминаний, что подполковник невольно поблагодарил Андрианова (опять-таки в душе), когда тот энергично вскочил и скорчил виноватую физиономию:

– Прости, Николай Юрьевич. Дела. Ты празднуй тут, – озорная улыбка вдруг заменила виноватую, – может с кем познакомишься.

Уже с порога майор прокричал: «Бывай!», – и исчез.

В голове подполковника тем временем алкоголь стремительно заменяли вполне трезвые мысли. Он понял, что сообщение пришло от того самого стукача, который рисковал жизнью рядом с главой мафиозной группировки. Николай с силой потер ладонями уши, изгоняя остатки пивного дурмана, и скептически улыбнулся:

– Зря ты, Серега, подорвался. Сам же сказал – Шунта тронуть не дадут. Посидели бы еще; разошлись бы потом по домам и… И что потом?! – разозлился он теперь на себя, – будешь лежать на диване, таращится на телек, пока не заснешь?

Он бросил на стол несколько смятых купюр и, не ожидая ни счета, ни сдачи с весьма щедрой платы, тоже вышел и быстрым упругим шагом почти помчался от кафе. Его сердитое лицо и упрямо сжатые губы показывали – он принял какое-то решение. Было одно препятствие – его желанию немедленно оказаться в Коврове, в месте, где непременно должно будет произойти что-то необычное мешал, пустячок – около двухсот километров, что разделяли Балашиху от этого города.

– Часа три на «Эксплорере», – прикинул он, выходя на центральный проспект Балашихи, который на самом деле являлся часть федеральной трассы М-7.

Движение здесь, в вечной пробке на пути из Москвы во Владимир, Нижний, и дальше, замерло. Николай, перебегая по переходу, рядом с которым светофор остановил сотни, если не тысячи железных коней в обе стороны, бросил злорадный взгляд направо – в сторону Москвы. Там вполне могли сидеть в своих иномарках боевики во главе с Волчарой.

– Посидите, погрейтесь на солнышке, – он еще злорадней посмотрел вверх, на палившее без жалости майское светило и взбежал по бетонным ступеням в подъезд девятиэтажки. Там, на третьем этаже, подполковник жил в одиночестве уже который год.

Ключи от гаража, где стоял «Форд Эксплорер» девяносто седьмого года выпуска – единственное приобретение на экспроприированные у бандитов деньги – были при нем. При желании можно было прыгнуть в автомобиль и встроиться в пробку, которая совсем недалеко отсюда заканчивалась – вместе с Балашихой. В квартиру же он забежал, чтобы переодеться, и принять средство от пива, которое булькало в животе, пока он, не дожидаясь лифта, забегал на третий этаж. Первое средство называлось холодным душем, под который он и влез, мгновенно покрывшись крупными пупырышками. И тут же заорал – такой холодной после жары на улице показалась ему вода. Второе средство было не таким радикальным, но не менее действенным – красная книжечка, утверждавшая, что Емельянов Николай Юрьевич является подполковником милиции, командиром подразделения московского СОБРа. Что делает так далеко от столицы подполковник, Николай никому объяснять не собирался. Кроме одного человека – начальника ковровской милиции. Емельянов совсем недолго общался с этим человеком, но почему-то был уверен – ковровский полковник не пройдет мимо сообщения, что в его город прибыла группа вооруженных бандитов. С ним, с полковником, Николай и связывал свое ощущение какой-то развязки; разгадки тех вопросов, что до их пор не давали ему спокойно спать по ночам.

Мощный двигатель черного внедорожника обиженно ворчал, пока Николай, развалившийся в кожаном водительском кресле бежевого цвета, медленно катил в пробке. Потом – совсем скоро – «Эксплорер» победно запел, проносясь мимо деревушек и городов. Владимир, областной центр, Емельянов проскочил по объездной – по той самой дороге, по которой когда-то тянулся тракт к восточным окраинам страны и за ее пределы, и которую до сих пор называли Пекинкой. Почти незаметно «Форд» домчал до поворота на Ковров; подполковник свернул с трассы налево и почти сразу наткнулся на препятствие. Дорогу здесь перегородили два автомобиля с мигалками. Капитан, пробежавший глазами удостоверение и уважительно вернувший «корочки», козырнул:

– Тоже по «тому» делу, товарищ подполковник?

– По тому, – кивнул Емельянов, чувствуя, как сжимается сердце: «Неужели опоздал?».

Ковровскому коллеге он, естественно, никаких вопросов задавать не стал; только прибавил ходу, чтобы быстрее промчать тот десяток километров, что отделял Ковров от горьковской трассы. Впрочем, промчаться не получилось, потому что почти сразу же начался длинный, километров на восемь, поселок Мелехово, в котором скорость пришло снизить. Сам город тоже был полон патрулей – не только милицейских, но и военных, что вообще ни в какие ворота не лезло. До самого управления доехать не удалось. Два ощетинившихся укороченными Калашниковыми сержанта тормознули «Эксплорер» метров за пятьдесят до проулка, где находила проходная милицейского управления. Опять в ход пошло удостоверение и на вопрос старшего из сержантов – с какой целью московский подполковник оказался в Коврове именно в тот день, Николай ответил абсолютно искренне:

– Мне нужен начальник управления. Вашего, городского.

– Он вас ждет, товарищ подполковник?

Этот сержант был гораздо подозрительней капитана на дороге, но Емельянову его въедливость даже понравилась.

– Не ждет, – так же честно ответил он – но дело у меня к нему неотложное.

– Хорошо – наконец кивнул ковровчанин, не отводя все-таки в сторону дула автомата, – Скворцов!

Рядом тут же оказался еще один сержант. Николай успел удивиться про себя:

– А где все офицеры? Обычно именно сержантский и рядовой состав редко можно увидеть; в Москве – особенно.

Скворцов, – скомандовал старший возрастом сержант – отведешь товарища подполковника к дежурному. Пусть майор сам разбирается.

«Экскплорер» остался здесь же, под охраной не только собственной сигнализации, но и двух вооруженных милиционеров, которые уже подходили к следующей затормозившей по их приказу легковушке.

В фойе управления, которое ничуть не изменилось за пролетевшие два года, за толстым стеклом дежурного отдела что-то бубнил в трубку офицер – тот самый майор, как правильно догадался Николай. Сержант передал Емельянова по эстафете, а сам отступил назад, всем своим видом показывая – московский подполковник еще должен доказать свое право на присутствие здесь. А доказывать почти и не пришлось, потому что майор бросил трубку на аппарат, поднял голову и тут же узнал Емельянова. Видимо он присутствовал на том памятном совещании, когда в руки Николая попал снимок с улыбающейся Наташкой. Майор так и сказал, ткнув пальцем в толстое стекло:

– Я тебя помню, майор.

– Подполковник, – поправил, улыбнувшись, Емельянов.

Он был сейчас в камуфляже, таком удобном для задержания, или каких других активных действий, вплоть до боестолкновения; больших звезд, показывающих его новое звание, не было. Единственно, что не хватало ему сейчас – оружия. И, как он справедливо предполагал, здесь тоже ему никто ствола не даст. Его глубокий вдох дежурный понял по своему:

– Вы, товарищ подполковник, к начальнику тоже по вчерашнему происшествию?

Емельянов неопределенно кивнул, подумав, что неведомое пока происшествие, о котором говорят все вокруг, вполне может быть как-то связано с Шунтом – с той поспешностью, с которой Волчара с бойцами помчался в Ковров. Он опять кивнул, теперь уже совсем решительно, и майор за стеклом взялся за трубку.

– Товарищ полковник! – невольно выпрямился он по стойке «смирно», – к вам тут из Московского СОБРа, тот самый… Так точно, только он теперь подполковник.

Емельянов обрадовался – по этой оговорке он понял, что начальник милиции в Коврове не поменялся.

– Проводи! – кивнул сержанту дежурный.

Дорогу до приемной Николай помнил, но от сопровождения отказываться не стал – и не зря! Потому что в двух местах пришлось дожидаться, пока со скрежетом откроются решетки, перегораживающие коридор от пола до потолка. С сержантом эта процедура прошла намного быстрее. Только в приемной, где Емельянову кивнула на закрытую дверь секретарша в погонах младшего сержанта, сопровождающий (конвоир, если быть точнее), повернулся и исчез; свою задачу он выполнил, передав живую эстафету пожилой труженице бумажных и чайно-кофейных дел.

Чай, кстати, тут же заказали – начальник, знакомый Емельянову полковник, высунувший седую голову в дверь.

– Или тебе кофе? – спросил он Николая, увлекая его внутрь кабинета.

– Чай! Зеленый, если можно, – ответил Николай громко, чтобы секретарша тоже услышала.

– Ну здравствуй, Николай Юрьевич, – продемонстрировал хорошую память полковник уже внутри, рядом со своим столом, протягивая ладонь.

– Здравствуйте товарищ полковник.

Емельянов осторожно пожал ладошку, не сравнимую с его собственной; потом много крепче – оценил, что рука полковника силу еще не потеряла. Сам Николай на память тоже не жаловался; имя-отчество начальника помнил. А тот еще и напомнил, улыбнувшись:

– Илья Борисович – можно так. Ведь ты, как я понимаю, – глаза полковника теперь откровенно смеялись, сквозь какую-то озабоченность, – опять к нам с неофициальным визитом. Проездом так сказать, к бабушке.

– Ну.., – примерно так, – кивнул Емельянов, усаживаясь напротив полковника за длинный стол, что был приставлен к другому, рабочему, полному всяких бумаг, – только не ожидал что у вас тут и без меня так весело!

– Да уж, весело, – опять стал таким же предельно собранным Илья Борисович, – не каждый день в городе захватывают ядерные поезда.

– Да вы что! – чуть не подскочил на стуле Николай – а я думал, что их давно в металлолом сдали.

– Я тоже так думал, – буркнул полковник, кивая секретарше, которая внесла поднос, заполненный для нехитрой чайной церемонии; он дождался, когда дверь закроется, и в кабинете опять останутся лишь два человека, офицера, и продолжил, – оказалось, что еще не все продали. Так что вчера собственными глазами видел пуск баллистической ракет.

– Ядерной? – опять подскочил на стуле Николай.

– Сказали что учебной, – пожал плечами хозяин кабинета, – но утверждать не буду, сам не знаю. Да нас и не пустили к этому поезду, на вокзал – все перекрыли войсками. Не нашими новобранцами из учебки, а каким-то десантным спецназом. Еще и американский подогнали.

Николай вслед за ним чуть поморщился, и отхлебнул из чашки глоток обжигающе горячего чая – заваренного именно так, как он любил – не жалея заварки.

– Но что самое интересное, – хитрая улыбка опять вернулась и на губы, и в глаза полковника, – и наш спецназ, и американцы только смотрели, как террористов обезвреживает… Как ты думаешь – кто?

У Емельянова с начальником управления был лишь один общий знакомый, точнее знакомая и он едва не выпалил ее имя. Как оказалось, полковник мыслил в одном с ним направлении.

– Да, – кивнул он словно отвечая на вопрос, который застыл в глазах подполковника, – всех террористов положила какая-то тетка. Как мне сообщили (он помялся, явно не желая называть своего информатора) … их хорошо информированных источников, дама с весьма обширными; практически неограниченными полномочиями. Говорят генерал Семенов чуть ли не на цыпочках перед ней ходил.

– Семенов – протянул Николай, вспомнив еще одного давнего знакомого, когда-то подчиненного – Ваня…

Впрочем, генерал мог быть совсем другим Семеновым – мало ли его однофамильцев можно встретить еще на российских просторах. Полковник на такие почти интимные воспоминания никак реагировать не стал; снова посуровел лицом.

– Я сразу подумал, что ты сейчас, подполковник, прибыл в связи со своей старой знакомой, – он махнул рукой, пресекая попытку Николая вскочить на ноги, – не надо, не хочешь – не говори. Только видел бы ты свое лицо, когда посмотрел на ту фотографию… На эту!

И полковник как и два года назад, протянул Николая выцветшую фотографию с Наташкой Крупиной на переднем плане.

– А почему вы думаете что и в поезде была именно она, Илья Борисович? Или у вас есть еще одна фотография, посвежее этой, – снимок упал на столешницу рядом с пустой чашкой.

– Фотографии нет. А предчувствие есть. И есть еще факт. Взять террористов, в закрытом поезде! Восемь трупов без единого выстрела! И еще кучу народа повязала. А потом исчезла, будто ее и не было. Тебе это ничего не напоминает?

– Ну тогда вот вам, Илья Борисович, еще один факт. Точнее еще один неофициальный визит, – перешел уже к своей проблеме Емельянов, – сейчас сюда на всех парах мчится, а может уже примчался Волчара. Тот самый, что выжил в электричке – помните, два года назад А с ним – десять боевиков. Я думаю, вооруженных до зубов.

– Так мы их сейчас перехватим, – теперь вкочил на ноги полковник, – обязаны перехватить!

Видно было, что полковник загорелся – очень сильно очевидно его задел тот факт, что целый день в его городе, на его вокзале кто-то командовал, совершенно игнорирую городские власти. Именно такой реакции начальника управления и ожидал Емельянов; и такая реакция, уже воплощенная в действие, ему была не нужна.

– Не все так просто, – покачал он головой, стоя напротив полковника, – сценарий дальнейших событий я могу описать вам прямо сейчас.

– Давай, – прищурился начальник.

– Возьмем… возьмете этих бандитов; помаринуете их пару часов в обезьяннике, а потом…

– А потом?..

– Дело даже не дойдет до следователя. Сразу же последует грозный приказ из Москвы; следом пришлют машины – я подозреваю, что не «воронок», а что-то более комфортабельное. И больше вы их никогда не увидите.

– А ты? – прямо в его лицо выпалил полковник.

– А я увижу, – горько усмехнулся Емельянов, – спокойно прогуливающихся по Москве.