Текст книги "Улан: Танец на лезвии клинка. Наследие предков. Венедская держава. Небо славян"

Комплекс зданий Шляхетского корпуса впечатлял – бывший Меншиковский дворец выстроен был с таким размахом… Ну а затем здания строились дополнительно, так что кадетам, обслуге, воспитателям и учителям было очень просторно.

Знакомство с кадетами и персоналом проходило штатно – Владимир просто заезжал сюда, когда появлялось свободное время. Он сидел на уроках, посещал уроки фехтования и верховой езды, заходил в спальни и подсобные помещения, общался с людьми.

Первое впечатление было благоприятное. Точнее, он изначально настраивался на низкий уровень, ну а раз уровень оказался не слишком низким, то уже замечательно. Компетентность большинства преподавателей особых сомнений не вызывала, но вот расписание занятий было составлено достаточно бестолково, да и свободного времени у кадетов просто не должно быть!

Здесь же занятия шли три-четыре часа до обеда, да после обеда пара-тройка часов уходила на военную подготовку – и всё… Считалось, что этого вполне достаточно, ну а если есть желание, то господа кадеты могут заниматься дополнительным самообразованием в библиотеке или с помощью педагогов.

Щаз! Дети и подростки не слишком-то желали заниматься дополнительно, хотя были и исключения – нечастые. В основном же свободное время было занято играми, шатанием по городу (кто постарше) и прочими столь же «интеллектуальными занятиями.

Князь же видел полноценное военное училище – без чистки картошки и прочих нарядов по кухне, разумеется. Ну и составил…

– А отдыхать когда?! – с ужасом воскликнул наследник, увидев предполагаемое расписание.

– Лучший отдых – перемена занятия, – спокойно ответил попаданец. Он привык постоянно чему-то учиться и просто не понимал лентяев.

– Но не столько же! – Помахал Пётр бумагами со священным ужасом в глазах.

– Почему?

– Ну сам смотри, – ответил цесаревич и начал читать: – Подъём в шесть утра (зимой позже, летом раньше); в шесть десять – молитва; в шесть пятнадцать – семь ноль-ноль зарядка; семь пятнадцать – завтрак… У тебя же день курсантов расписан до самого вечера!

– Неправда, – обиделся Грифич, – только до четырёх, а дальше – всевозможные клубы и время на самоподготовку.

– Хоть объясни мне – что такое клубы в твоём понимании? – с видом мученика сказал Пётр.

– Ну как же, – удивился попаданец непониманию очевидных (для него) вещей, – собираются вместе под руководством наставника и занимаются чем-то полезным – фехтованием, борьбой, химией, музыкой.

Утвердил.

Нововведения вводились не сразу, так что у кадетов была возможность оценить всю степень «коварства» нового директора, и подростки начали роптать. Однако князь не унимался и придумывал всё новые и новые затеи. Вот и сейчас вызванный к начальству кадет стоял, боясь пошевелиться.

Ещё бы – ладно сам полковник, но здесь же был и цесаревич, приехавший инспектировать Корпус…

– А мундир кадетский чем тебя не устраивает? – откровенно веселясь, спросил Пётр. – Смотри, какой вид бравый.

Кадет приосанился, но князь только фыркнул. Проведя рукой по парику подростка, он с видимым отвращением отряхнул её и проговорил:

– Пудра – не порох, букли – не пушки, коса – не тесак, а он – не немец, а природный русак!

Наследник аж приоткрыл рот от столь высокой поэзии, хохотнул… Затем погрузился в молчание. Длилось оно не долго, и Пётр Фёдорович встал из кресла и махнул рукой на Владимира.

– Убедил. Всё… Корпус полностью на твоём усмотрении.

Если окружающим действия попаданца казались необыкновенно энергичными, то самому Владимиру казалось, что время как будто застыло – настолько неторопливо относились люди к своим обязанностям. За обучение Павла он взялся в сентябре, в октябре взялся ещё и за Шляхетский корпус, а что-то конкретное удалось сделать только к концу ноября.

Не сказать чтобы много, но по крайней мере, воспитанники уже поняли, что такое утренняя зарядка и клубы. По поводу же «грифоновски жестокой» учёбы, недовольство нивелировалось нормальной одеждой. Она пока ещё только шилась, но кадеты успели оценить отсутствие париков и удобство покроя. Оценили и клубы – для начала князь выбил химическое оборудование из Академии наук и нашёл хорошего преподавателя – одного из учеников Ломоносова.

Познакомился он и с самим учёным, но мельком – полковник сейчас настолько закружился в текучке, что на нормальное общение времени просто не было. Точнее, свободное время было, но из-за графика самого князя только по ночам. Даже тренировки пришлось перенести на раннее утро и теперь они с Тимоней оккупировали спортзал в четыре утра. В остальное же время – учёба Павла, дела Корпуса, беседы с поставщиками и потенциальными педагогами, разговоры с членами императорской семьи и царедворцами, собственная учёба, какие-то изобретения.

Пока что изобретение было всего одно – мясорубка. Посмотрев на Елизавету, которая не могла даже нормально есть, Владимир нарисовал эскизы мясорубки, затем побеседовал с гончаром, вылепившим модели деталей, и, наконец – одним из литейщиков, работающих на Двор.

Мясорубка получилась монструозная – в несколько раз больше оригинала. Однако работала отменно и изначально была снабжена несколькими насадками. Изобретение оценили – не только государыня, но и сановники постарше. Ну что тут скажешь – в преклонном возрасте проблемы с зубами есть у многих, а вот зубных врачей поблизости не наблюдается…

Вскоре литейщик озолотился – копии пошли в народ. Доля попаданца? Не смешите – патентное право в эти времена… Были какие-то зачатки, и князь узнавал предварительно, но смысла в патентовании данного изобретения не было – «выхлоп» очень уж маленький.

Состояние Елизаветы было совсем уж хреновым, и пусть попаданец не помнил даты её смерти в своем мире, было ясно, что – всё… Не сказать, чтобы он прямо так сильно привязался к императрице, но какую-то благодарность к ней всё же испытывал. Поэтому и взялся за написание музыки к похоронам.

Написание – громко сказано, скорее – «вспоминание». Увлечение музыкой дало о себе знать, и наиболее выдающиеся произведения Владимир помнил. Не точь-в-точь, но тут помогла пресловутая экстрасенсорика и медитации. Медитациям, кстати, он научился не на рукопашке, хотя там тоже учили методам расслабления и психического равновесия. Научила мать, много лет занимающаяся йогой. Собственно говоря, это была одна из немногих вещей, которой она научила своего сына…

Медитация помогала вспоминать некоторые моменты, но, к сожалению, работала она у него коряво. Парень вспоминал почему-то только самые эмоциональные эпизоды – музыка, соревнования, паркур, драки, секс… Понятно, что и это немало, но он-то настраивался на какие-то более полезные «плюшки». Ну а теперь понятно, что новым Леонардо да Винчи ему не стать и осчастливить человечество множеством гениальных изобретений точно не выйдет – разве что вспомнится нечто вроде той же мясорубки.

Реквием вспоминался легко, но для надёжности князь больше десятка раз проваливался в транс, вспоминая звучания. Нет, всё верно вспоминается – до последней ноты. Отдав листы с записями придворному дирижёру, Владимир коротко сказал:

– К предстоящему печальному событию.

Итальянец с откровенным скепсисом посмотрел на рубаку, но ноты взял. На следующий день он нашёл Грифича и низко поклонился ему.

– Сеньор, вас будут помнить в веках, – хриплым от волнения голосом произнёс музыкант.

К сожалению, князь оказался прав в своих предположениях, и долго императрица не прожила. Была большая суета, придворные ходили с лицами скорбных калькуляторов. Кто-то и в самом деле переживал о смерти государыни, но откровенно…

Большая часть переживала только за собственные судьбы. Слишком многие были связаны с ней дружескими отношениями напрямую или через покровителей и не могли рассчитывать на аналогичное отношение от Петра. Другие просто боялись неизбежных перемен и возможного ухудшения ситуации лично для себя. Более-менее искренними были разве что чиновники и гвардейцы невысоких рангов, да слуги, утиравшие слёзы рукавами.

Несмотря на все недостатки как правительницы, к ближайшему окружению Елизавета была добра и снисходительна. Так что многие могли вспомнить подарки от неё, добрые слова, помощь в решении каких-то проблем.

– Спасибо за музыку, – сказал ему Пётр, вызвав к себе в покои. Глаза его были красные, но от слёз или недосыпа, вызванного множеством хлопот, сказать было сложно. Отношения с Елизаветой у него были сложными – слишком уж та любила влезать в жизнь наследника. Однако будущий император был человеком добрым и сентиментальным, так что чисто по-человечески наверняка жалел родственницу. Помимо «спасибо» князь получил тяжёлый сундучок с пятью тысячами червонцев и перстень с крупным изумрудом.

Они долго говорили на разные темы – видно было, что будущий владыка хочет просто отвлечься. Полковник с охотой ему подыграл и рассказал о поведении Павла, бытовых сценках из Корпуса и проказах своего Тимони, успевшего завоевать себе во дворце репутацию этакого «Швейка» – не столь карикатурного, понятное дело.

– Напишешь мне что-то такое же… торжественное – к коронации? – задал Пётр напоследок вопрос. Задумавшись на минутку, попаданец просканировал свою память. Да – «Боже, царя храни», должен подойти.

– Напишу, – сказал он Петру и остановил жестом руку, потянувшуюся за очередным кошелем, – когда принесу, тогда и оценишь.

Похороны императрицы прошли необыкновенно пышно, и Грифичу пришлось принять в них самое прямое участие. Помимо того, что он считался «автором» Реквиема, потрясшего всех, так ещё и государыня выделяла его, да статус наставника у Павла… В общем, не успел князь опомниться, как стал одним из членов похоронного комитета.

Не все были этим довольны, да и сам Владимир восторга не испытывал, несмотря на большую честь. Однако нужно сказать, что энергия спортсмена здорово помогла, да и некоторые идеи пришлись Двору ко двору.

Едва отойдя от похоронных церемоний, парень пришёл к Петру и без единого слова выложил лист с текстом.

 
Боже, Царя храни!
Сильный, Державный,
Царствуй на славу, на славу нам!
Царствуй на страх врагам,
Царь Православный!
Боже, Царя храни!
 
 
Боже, Царя храни!
Славному долги дни
Дай на земли! Дай на земли!
Гордых Смирителю,
Слабых Хранителю,
Всех Утешителю —
Всё ниспосли!
 
 
Перводержавную
Русь православную,
Боже, храни! Боже, храни!
Царство ей стройное,
В силе спокойное!
Всё ж недостойное прочь отжени!
 
 
Воинство бранное,
Славой избранное,
Боже, храни! Боже, храни!
Воинам мстителям,
Чести спасителям,
Миротворителям
Долгие дни!
 
 
Мирных воителей,
Правды блюстителей
Боже, храни! Боже, храни!
Жизнь их примерную,
Нелицемерную,
Доблестям верную воспомяни!
 
 
О, Провидение!
Благословение
Нам ниспосшли! Нам ниспосшли!
К благу стремление,
В счастье смирение,
В скорби терпение дай на земли!
 
 
Будь нам заступником,
Верным сопутником
Нас провожай! Нас провожай!
Светлочудесная
Жизнь поднебесная,
Сердцу известная, сердцу сияй!
 

Плагиат? Наглейший, но на государя текст произвёл глубочайшее впечатление, и попаданец оказался обласкан – его одарили ещё одним сундучком, но уже с десятью тысячами червонцев. Сумма колоссальная по нынешним временам – такими, а то и меньшими суммами одаривали полководцев за выигранные грандиозные сражения. Был и перстень – на сей раз с сапфиром. Было звание генерал-майора. Но главное – орден Анны.

Орден этот стоял особняком и был не государственным, а династическим. Проще говоря – награждали только родичей. Имел орден только одну степень, а число кавалеров не превышало пятнадцать человек.

Всё, Грифич окончательно признан своим, и теперь даже могущественные сановники кланялись ему как равному. Равному не только по происхождению (а Рюриковичи и Гедиминовичи ничуть не ниже Грифичей!), но и по влиянию. Его окончательно признали своим.

Заслуги Владимира в похоронах императрицы были несомненны – все придворные в один голос твердили, что энергия молодого человека, беспристрастность интересные идеи позволили сделать похороны незабываемыми. В итоге, Пётр загорелся было мыслью сделать его ответственным за свою коронацию, на что Грифич отказался – и довольно резко:

– Воронцова назначь, – рубанул тот ладонью воздух.

– Да я бы и не против, – пожал узкими плечами будущий император, – вот только его занятость…

– Неважно. Смотри сам – он тебе верен просто потому, что человек такой. Плюс – ты намереваешься жениться на его племяннице. Для него это честь и возможность проявить себя, а для тебя – гарантия того, что подготовка не слишком затянется.

Пётр Фёдорович согласился с аргументами князя, и Воронцов при разговоре наедине выразил ему за это свою признательность.

– Владимир Игоревич, вот только император прав – у меня нет времени на коронацию. Сам знаешь – на мне повисли переговоры, – неловко сказал Воронцов. Неловко потому, что переговоры эти во многом касались Померании – исконного владения Грифичей. И интересы князя при этом не учитывались… Конечно, интересы геополитики перевешивали личные симпатии. И князь уже понял, что интересы «исконного» владетеля Померании Австрию или Россию интересуют… Да никак не интересуют – разве что как дополнительный аргумент для переговоров с другими сторонами – только до тех пор, пока «аргумент» в его лице им выгоден.

– Знаю, Михаил Илларионович, – суховато усмехнулся князь, – но твое дело здесь – назначить людей достойных и верных, а затем просто контролировать. Надо будет – помогу. И знаешь… Не затягивай.

Лицо вельможи заострилось, он слегка подался вперёд, и стало ясно, что этот немолодой человек не случайно вылез на верхушку власти.

– Что-то конкретное?

– Конкретного – ничего, но слишком много косвенных фактов. Такое впечатление, что слишком многие заинтересованы посадить на престол своего. И сам понимаешь – шанс есть.

Воронцов понимал – сам был одним из главных действующих лиц в одном из таких переворотов. Князь те временем продолжил:

– Знаешь сам, сколько я мотаюсь по городу, да со сколькими людьми знаком. Гвардия, придворные, армейские, купцы, Академия… И такие разговоры ходят… невнятные. Никто ничего толком не знает, но готовность действовать ощущается. А как и когда это может рвануть – хрен его знает. Понятно только, что лучше не тянуть – против коронованного императора мало кто пойдёт.

Вот так свежеиспечённый генерал-майор сам впрягся в подготовку коронации – не переставая при этом заниматься с Павлом, управлять Шляхетским корпусом, вести занятия с гвардейцами, самому заходить в фехтовальные залы… Более того, князь успевал ещё и переводить Шекспира.

Ну как переводить… Как и в случае с Реквиемом. Дословно он не помнил, хотя прочитал его не раз, но когда садился с английским вариантом, в памяти сразу всплывали строки на русском. Вообще-то говоря, перевод Шекспира на русский уже был, но откровенно похабный – по мнению попаданца. Перевёл пока «Короля Лира» и «Отелло», напечатав их в типографии корпуса.

Напечатал пока небольшим тиражом – в сто экземпляров каждая пьеса, да раздал при Дворе почти всё. Часть забрали кадеты – был здесь театральный кружок. По мнению искушённого попаданца – уровень колхозной самодеятельности. Нет, даже ниже. Однако публике нравилось, и даже бывавшие за границей дворяне ценили Шляхетский театр достаточно высоко…

Единственное, что князь изменил в театральном регламенте – запретил играть мальчикам женские роли[100]100
  Было такое поветрие. Считалось, что если в театре будут играть и женщины, то это не театр, а публичный дом.


[Закрыть].

– Но, господин генерал-майор! – протестовал Иван Рюмин, один из руководителей театра.

– Ф-фу, – выдохнул князь, – господа кадеты, я не запрещаю вам играть. В конце концов, найдите девушек для женских ролей – обещаю пропустить их в корпус.

Кадеты были в отчаянии и даже при Дворе Владимиру высказали своё «фи».

– Пока я директор – мужчин, играющих женские роли, в корпус не допущу, – сказал он статс-даме Измайловой. Затем слегка наклонился к пожилой женщине и сказал негромко: – Чтобы играть женские роли, мальчики переодеваются в женские платья. Анастасия Михайловна, ну вы-то понимаете, что в мужском коллективе такое недопустимо – иначе можно докатиться до греческих… традиций.

Намёк на содомию был очевиден, и статс-дама слегка сморщилась.

– Кстати, не могли бы вы взять на себя этот вопрос? Понимаете, хочу, чтобы в спектаклях участвовали и девушки… С дуэньями, разумеется, – успокоил он вскинувшуюся было женщину, с возрастом ставшую изрядной ханжой. Та задумалась, и Грифич «добил»:

– Насколько проще станет устраивать браки… Возьмётесь?

Такое предложение Анастасия Михайловна пропустить не смогла – возможность стать свахой для высшего общества означала колоссальное влияние. Ну да пускай, зато у Владимира прибавилось сторонников при Дворе – дама была особой весьма влиятельной.

С этим предложением он выступил в конце февраля, а в середине апреля уже подал Петру проект Института благородных девиц, и Измайлова с остальными статс-дамами были в числе тех, кто яростно поддерживал это начинание.

– Ну и как вы это видите? – спросил государь.

– Сперва наметим структуры Института и подберём преподавателей, – неторопливо отвечал князь, раскладывая перед Петром выкладки. – Девиц можно разместить в Новодевичьем монастыре[101]101
  Как и в нашем мире.


[Закрыть]. Предлагаю набирать двести или триста девочек из благородных домов и столько же – сироток из солдатских семей.

– Последних будут учить попроще, – веско добавила Измайлова, – на выходе из них будут хорошие гувернантки и компаньонки[102]102
  В то время (и значительно позже – тоже) девицам из «хороших семей» нельзя было находиться в обществе в одиночку – требовалась компаньонка. Обычно это девица или женщина из обедневших дворян (не обязательно), воспитанная и образованная достаточно хорошо, чтобы не выглядеть в «обществе» деревенщиной.


[Закрыть]. А может, и кто из дворян рангом пониже соблазнится взять их в жёны.

– Согласись, государь, – подхватил попаданец, – Институт этот – дело необходимое, пора уже.

– А солдатских-то дочек зачем? – вяло трепыхался Пётр.

– Так мы ж не всяких будем, – решительно сказала Анастасия Михайловна, – а только тех солдат и унтеров, что успели проявить себя геройски. Согласись, государь (да, повтор, но зачатки НЛП известны уже давно – «Согласись, государь») – так-то солдатикам легче будет в боях умирать – надежда будет, что кровиночки в люди выйдут.

На том и порешили.

Директором нового Института решили поставить Измайлову – женщина в возрасте, зарекомендовать себя успела как особа умная, властная, решительная и склонная к интригам. В помощь же вызвался Грифич:

«Опыт-то у меня уже есть, так что помогу Анастасии Михайловне вначале, а потом она и сама справится».

Статс-дама благосклонно согласилась – всё-таки Институт предстояло налаживать с ноля и помощь Владимира, успевшего зарекомендоваться себя человеком умным и энергичным, была весьма кстати.

Сам же попаданец, выходя из кабинета Петра, поставил в мысленном списке галочку – он приобрёл ещё немного сторонников и немного – влияния. Впрочем, учитывая связи его «напарницы», речь шла о весьма солидных величинах…

– Нет денег! – раздражённо бросил Пётр в ответ на просьбу Владимира о строительстве Гимнастической[103]103
  По современным понятиям что-то вроде института или техникума военной физкультуры. Гимнасты в то время – профессиональные атлеты с военным уклоном.


[Закрыть] школы, – воруют! Найдёшь – дам!

Князь нашёл…

– Что-о? – багровел государь. Узкоплечий, широкобёдрый, откровенно не воинственный и «домашний», выглядел он в этот момент устрашающе.

– Цалмейстер Канцелярии главной артиллерии и фортификации Григорий Орлов[104]104
  Он и в реальной истории был на посту казначея, что здорово помогло заговорщикам.


[Закрыть], – повторил Грифич, – гребёт хорошо.

– Снова Орлов, – с ненавистью повторил будущий император, оттягивая воротник мундира. – на что тратит?

– На гвардию.

– Ты доигралась, Като… – прошипел Пётр и стремительными шагами вышел из кабинета.

Он устроил грандиозный разнос супруге: «Знаю, что рогат, но имей же совесть и не выставляй мои рога напоказ!»

Орлов был уволен со всех постов и получил предписание направиться в один из пехотных полков, расположенных на южной границе. Однако излишне мягкий Пётр Фёдорович так и не довёл дело до конца. Наорав на супругу и её приближённых, репрессиями он не увлёкся и почти все получили разве что символические взыскания о недопустимости подобного поведения.

К этому Екатерина уже привыкла – последние пару лет она регулярно получала выволочки от супруга. Если вначале он был весьма снисходителен к её изменам, то теперь потерял всякое терпение. Мало того, что она выставляла напоказ своих любовников, так ещё и не стеснялась клянчить деньги у иностранных дипломатов[105]105
  Мало того, во время Семилетней войны Екатерина передавала Англии сведения о русской армии. Информация сохранилась в депешах самого посла. Есть данные и о том, что она брала деньги и у пруссаков. Во всяком случае, даже лояльно настроенные историки не спешат с опровержениями. Дескать, она потом отслужила свои грехи, действуя исключительно во благо России.


[Закрыть]. Весной и вовсе – родила от Орлова сына…[106]106
  В реальной истории – будущий граф Бобринский.


[Закрыть] А теперь ещё ухитрилась посадить Орлова на денежный поток, из которого тот черпал, ни капли не стесняясь. Да, собственно говоря, воровал большую часть поступающих средств…

Грифич остался недоволен результатами – Пётр был в своём репертуаре. Позже, сидя с вернувшимся из ссылки (благодаря Петру) Миниху за бочонком пива, на вопросы фельдмаршала «Об известном деле» он только мрачно буркнул:

– Государь ослеп.

Несмотря на все интриги Владимира, непотопляемая Екатерина всё оставалась супругой будущего императора. Можно, разумеется, и не увлекаться «игрой», став по-настоящему нейтральным. Но… спортсмен прекрасно помнил, как на одном из балов хорошо подпившая Като принялась приставать к нему в углу за портьерами.

Не желая лезть в чужую супружескую жизнь… Да откровенно говоря – женщина вдобавок была не в его вкусе. Так вот князь просто отстранил её и ушёл. Через несколько дней в зеркальной поверхности он увидел взгляд Екатерины, смотревшей на него. Там была такая ненависть…

Офицер не знал, играет ли обида отверженной женщины или что-то другое. Однако такие глаза он часто видел – у врагов, несущихся на тебя с клинком наголо и желающих непременно, любой ценой убить врага.

После этого случая, и без того расположенный к Петру, он сделал свою ставку – на законного императора. Возможно, та Екатерина и впрямь была Великой и многое сделала для страны. Но эта… Эта заводила любовников без всякого стеснения, брала деньги у дипломатов вражеских держав и желала власти – власти любой ценой. Попаданец принял решение: она не должна прийти к власти, и если понадобится…