Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 2. С Юрием Гагариным"

Рассказ о красном камне

После взрыва руда дымится. Долго плавает над выемкой голубоватый туман. Людей не видно, и кажется – не динамитный, а древний, первозданный дым выходит из земной толщи.

Миллионы лет лежали в земле красноватые камни. Теперь на них падают снежинки. Железная лапа экскаватора цепляет и сыплет их в грузовик. Можно подойти и взять камень, взвесить на ладони. Тяжелый – почти чистое железо.

Три таких камня я увидел в рабочем общежитии. Они лежали рядом с раскрытой книгой. Молодой инженер Николай Рогатин допоздна засиделся у лампы. Когда он закрыл книгу, я прочел на обложке дорогое каждому человеку имя – Ленин.

* * *

Только-только показалось солнце, февральское, стосковавшееся по людям солнце. Ползимы оно пряталось в туманах и метелях.

Мы стоим с Николаем Рогатиным у дороги. Машины не обращают внимания на поднятую руку. Машины переполнены. Ждем, разглядывая дымки над горизонтом.

Вон тощая струйка из маленькой хаты. Это последняя хата на краю большого каменного города – города имени Губкина, что сияет на солнце розовыми стеклами. Город проснулся, спешит на работу. Все спешат туда, где морозным паром дымит обогатительная фабрика, где встают струйки дыма над рудником. Сегодня, как и вчера, люди будут вгрызаться в землю. На огромной равнине – на курских, белгородских и орловских полях – люди прокладывают путь к железу. Тысячи людей тянутся к дымкам на горизонте.

А если поехать дальше, туда, где еще нет дымков, – не подумаешь, что под ногами прячутся железные горы.

Глубоко, за семью подземными речками, за пластами глины и мела спрятано курское богатство. Миллиарды тонн руды! Ни Европа, ни Америка, вместе взятые, не имеют такого клада. Трудно его взять. Но не зря же стелются розовые от солнца дымки над степью, стоит грохот на равнинных дорогах, ухают взрывы, не зря укладываются рельсы к отмеченным на картах точкам.

Вздыбилась дремавшая веками курская степь. Если свернуть сегодня на дорогу, что ведет в местечко Лебеди, то вы не удержитесь, чтобы не остановиться и не поглядеть. Вся дорога красная. Представляете? Белый снег, и на нем красная лента. По дороге возят руду, добытую в Лебедях. Первая руда «Курской Магнитки» идет по этой дороге.

* * *

– А знаете, с чего все это начиналось? – спрашивает Николай Рогатин.

Этот умный, дотошный, любопытный инженер возвращается домой перепачканный глиной, с красными от усталости глазами. Он всего только полтора года в Лебедях, но можно подумать, что он тут с самого рождения – знает каждый выступ в карьере, каждого шофера и экскаваторщика. Он целый день на руднике. Но ему мало одной работы. Он роется в книгах, расспрашивает, ищет. Он живет делом, к которому приложил руки.

– Начиналось это так…

Медленно плывет дым от папиросы. Зеленая лампа тонет в тумане. Николай рассказывает, и я вижу девятьсот пятый год. Вижу, как трясется в повозке профессор Лейст. С большим любопытством глядит ученый на пляску магнитной стрелки. С большим вниманием записывает он рассказы крестьян о молниях, которые «впиваются в курские бугры». «Под землей, должно быть, горы железа», – думает профессор… Спорят геологи. Одни говорят: «Все дело в таинственных электрических силах, и никакой руды под Курском». Другие считают, что там чистое железо… Шумят газеты, будоражатся промышленники. Потом все забывается. Забывается до рождения новой России.

Первым человеком, вспомнившим о курской загадке, был Ленин. Он сразу понял, как нужны, как дороги «горы железа» в центре России, рядом с донецким углем, рядом с промышленными районами.

1919 год. Банды и белые армии терзают страну. И в этот тяжелый год Ленин дал ученым задание в возможно короткий срок разгадать курскую загадку. Ленин сам пристально следил за их работой. Просил докладывать, беспокоить в любое время. Четыре года следил Ильич за работами, что велись под Курском. Было принято специальное постановление «О разведывании Курской магнитной аномалии». «Признать все работы, связанные с разведкой Курских магнитных аномалий, – говорилось в нем, – имеющими особо важное государственное значение».

Под Белгородом и Курском шли бои с Деникиным. Горела пшеница, дым застилал поля. И сквозь этот дым шли разведчики, посланные Лениным. Шли разведчики мирной жизни.

Вести из-под Курска в Москве ожидались с таким же нетерпением, как и с фронтов. И очень обрадовался Ильич, когда из глухого местечка под Щиграми пришло радостное сообщение: под землей – железо!

«Если так, не надо ли весной уже

1) провести там необходимые узкоколейки!

2) подготовить ближайшее торфяное болото (или болота!) к разработке для постановки там электрической станции!

Дело это надо вести сугубо энергично. Я очень боюсь, что без тройной проверки дело заснет», – писал Ленин.

Вплотную курскими делами занялись в тридцатых годах, когда страна оправилась от разрухи, когда начала расправлять плечи. Однако все богатства аномалии были открыты и по достоинству оценены только совсем недавно.

Экономисты, ученые, хозяйственники, подсчитав курские сокровища, еще раз изумились прозорливости Ленина.

На базе «Курской Магнитки» в самом сердце России вырастает сейчас могучая индустрия.

А нельзя ли разыскать тех, кто по заданию Ленина шел сквозь дым и разрывы с магнитной стрелкой, кто закладывал первую скважину на курских полях?

* * *

Много дней, используя любую возможность, колесил Николай по тихим степным городкам, звонил старым геологам и рудокопам, расспрашивал, наводил справки – никаких следов. Только в этом году в записной книжке появился заветный адрес.

…Едем в Старый Оскол. В чемодане маленькие подарки. Среди них один особого смысла: обломок красного камня из Лебедей…

У окна сидит человек, читает «Правду».

– Дмитрий Иванович Ширинский?

– Точно…

– Скважину под Щиграми помните?.. Это подарок от нынешних рудокопов.

Старик смотрит на красный камень, гладит его рукой.

– Спасибо, что не забыли…

Сорок лет буравил человек землю. Сорок лет искал дорогу к руде. И вот красный камень лежит на столе.

– Да, начинали мы в лихое время.

…В 1921 году по пыльной дороге к Щиграм шли двое. Семьдесят пеших верст отмахали два школьных учителя, пока увидели на горизонте белую щигровскую церковь. Шли потому, что прослышали: по заданию Ленина ищут железо.

– Молотка в руках не держали, значит? – спросил человек в замасленной куртке и серых от пыли сапогах. – Ну что ж, простыми рабочими возьмем. Согласны?

– Согласны, – сказали два учителя. – А правда ли, что сам Ленин интересуется?..

– Правда, – улыбнулся человек и поднял руку. – Будем знакомы. Я Губкин. Неделя, как от Ильича. Очень ждет и очень надеется на нашу работу.

Дмитрию Ивановичу не пришлось увидеть Ленина. Не видели его и остальные сто человек, разбившие лагерь на курских полях. Но забота этого человека чувствовалась всеми каждый день. Голод, разруха, бедствия. Но для курских разведчиков Ленин послал дорогие шведские станки с алмазными бурами. Велел купить новейшие инструменты – лишь бы скорее двигались работы под Курском.

Из сел приходили любопытные. Стояли целыми толпами у бурильных станков. Пришел однажды церковный дьякон, целый день ходил возле вышки. Через неделю пришел остриженный. «Берите на работу!.. А правда ли, спрашивает, что сам Ленин руководит?» – «Да, – говорю, – точно».

Весной двадцать второго года долото уперлось во что-то твердое. Руда! Люди плясали от радости: было чем обрадовать Ленина.

– А ведь и в самом деле очень обрадовался Ильич. Говорят, написал записку, чтобы немедля начать работы и чтобы дело вести сугубо энергично.

Последние слова Дмитрий Иванович произнес с особым ударением. Я вспоминаю, что и в книге на столе инженера эти слова были подчеркнуты красным карандашом.

Помолчали. Дмитрий Иванович подсел к Николаю.

– Ну, как там у вас? Рассказывайте.

* * *

Лебеди – это поэтичное название деревушки, которой уже нет. На ее месте огромная выемка. В большой эмалированный таз бросьте маковое зернышко – вот так же выглядит гигантский экскаватор на дне карьера.

Николай пришел сюда, когда вынуты были первые ковши земли, когда еще шли споры, как лучше брать – открытым способом или подземным. Боялись воды, боялись оползней крутых краев. Сами строители с трудом верили, что можно вычерпать гигантскую чашу, начерченную проектировщиками.

Сейчас Николай Рогатин – опытный, знающий инженер. Семьдесят молодых специалистов получили закалку в Лебедях. Тысячи инженерных задач пришлось решать людям на пути к красному камню. Двадцать пять миллионов кубов земли надо было вынуть и увезти, чтобы истомленные ожиданием люди могли бросить вверх шапки и закричать: «Руда!»

Двадцать пять миллионов кубов! Это два с половиной года непрерывной денной и нощной работы. Десятки мониторов размывали грунт, десятки экскаваторов, больших и малых, шагающих и ползающих, выгрызались в землю. Сотни автомашин день и ночь сновали по дороге, нагревали ее так, что зимой впору босиком ходит. Автомашины начинали свой путь и умирали, изнашивались на крутой дороге из карьера. Только люди росли, мужали, набирались опыта на этой беспримерной стройке. И вот идет руда. Все чаще звучит команда: «Сегодня взрыв!»

В такие дни замолкают экскаваторы, землесосы. Автомобили все до единого покидают карьер. Безмолвна и величественна гигантская ступенчатая яма. Слышно, как булькает вода в отливных трубах и часто стучит секундомер…

Взрыв!

Вздрагивает ковш экскаватора – убежище взрывников. Сверху падают камни и красная рудная пыль. Туманится теплая и влажная, вывернутая наизнанку преисподняя земли. Кажется – не динамитный, а первозданный дым идет из земной толщи.

Отсюда, из Лебедей, первая руда идет в металлургический Липецк. Отсюда взяли по камню на память все, кто два с лишним года вгрызался в землю. Три камня взял и положил рядом с ленинской книжкой инженер Николай Рогатин.

Г. Губкин. 10 февраля 1960 г.

Снегири

– Если у лошади выдернуть из хвоста волос, можно сделать мировецкую петлю.

– Зачем?

– Неужели не знаете? – Ленька искренне удивился такому невежеству. – Да вы хоть снегирей-то видели?.. Идите сюда.

Ленька взял меня за рукав, повел вдоль плетня, заставил пригнуться. Почти на четвереньках проползли мы по снегу к старой груше. Возле пролома в плетне Ленька беззвучно зашевелил губами: «Глядите!»

Пятнадцать розовых птиц застыли на ветках. Не понять – то ли дремлют, не то прислушиваются… Согнули своей тяжестью заиндевелые ветки, черным глазом провожают красную зорю птицы. Если отвернуть у шапки уши, слышна тонкая, как перезвон люстры, снегириная песня.

– Слышишь? – шепчу Леньке.

Он тоже возится с шапкой, улыбается глазами:

– Слышу…

– Хотите подарю одного? – говорит Ленька, когда мы, вытряхнув из валенок снег, усаживаемся в сани.

– Это как же?

– Чудак человек. Да ведь, если выдернуть у лошади волос, мировецкая петля получится…

– Скажи-ка лучше, почему снегирей снегирями зовут? – спрашиваю я в свою очередь.

Леньке хочется угадать. Он ерзает на соломе, но в конце концов добродушно сознается:

– Не знаю.

– Понимаешь, вместе с зимой, с морозами, со снегом прилетают. Снег – снегирь…

Неожиданная простота отгадки приводит Леньку в восторг.

– Значит, бабушкин домовой это потому, что в доме… Пустырь… Богатырь, – бормочет Ленька. – Эх, забегу-ка я к Витьке! Уж я ему загадаю.

Ленька хватает портфель и, проваливаясь в сугробы, бежит к домику под камышовой крышей:

– Спасибо, что подвезли!

* * *

Поселок стоит у мельницы. Оттого, наверное, и название странное у поселка – Мельница. А речку зовут Ира. Запуталась в камышах эта речка, не знает, куда ей течь. То ищет дорогу пятью протоками, то вдруг остановится и стоит широким задумчивым плесом.

Возле поселка речка течет широким быстрым ключом. Только большим морозам под силу остановить речку возле поселка. В этом месте птичий крик и гвалт, плавают перья, белый пар идет от воды. К этим местам на брюхе подкрадываются из камышей лисицы.

Пять дней жил я в поселке. Каждое утро меня будил гусиный гогот: Ленька гнал стадо к воде. Вместе с ним всегда был приятель Витька Басианов. Я не удержался от улыбки, когда первый раз увидел их вместе. Сбитые набок шапки, черные расстегнутые пальтишки, красные галстуки – точь-в-точь снегири!

Я так и называл этих неразлучных друзей. Через два дня после знакомства я уже знал, по каким предметам у них тройки, знал, что школа у них за пять километров и они вдвоем ходят домой темными вечерами. Ленькин отец – комбайнер. Ленька тоже пробовал косить пшеницу. Но когда он вырастет, он не станет, как отец, покупать «Москвич», на котором можно только по дороге ездить.

– Почему же не станешь?

– Куплю бинокль. Дорого, небось, стоит?.. Напополам купим, правда, Витька?

Тут же я узнал, почему так страстно мечтают Снегири о бинокле. В трех километрах от поселка Ира поворачивает в лес. Там и теперь, если забраться на лыжах, много интересного увидишь. А летом целый день можно сидеть в кустах с биноклем. Скопа ловит рыбу. Разве разглядишь без бинокля, как запускает когти в воду? «В стекла» же, если терпеливо сидеть, можно разглядеть и тетерку с выводком.

Еще через день я знал, какие цветы растут вдоль реки, сколько можно раков за день поймать, где у Витьки сорвалась «вот такая» щука. «А вот тут на плесе дядя Кузьма уронил и не достал двустволки…»

К воскресенью мы уже стали большими друзьями. Я рассказывал о Москве. Ребятишки вздыхали, потом в один голос сказали, что на Ире тоже хорошо. Вот только б летом сюда приехать и если б с биноклем… Пошептавшись, мальчишки решили доверить мне какую-то очень большую тайну.

– Только никому… – серьезно сказал Витька.

Мы долго шли по берегу, потом свернули в камыши. На большом плесе Ленька попробовал каблуком лед:

– Можно.

Мальчишки долго вглядывались под ноги. Наконец, присели над белым подледным пузырем. Витька достал шило, Ленька – молоток и спички. Оба подняли на меня глаза. Дескать, теперь гляди в оба… Через секунду из тоненькой скважины во льду, как из примуса, вырвалась свистящая струйка пламени… Друзья торжественно молчали.

– Только никому, – сказал Витька.

– И в Москве никому, – сказал Ленька, – мы решили сами разузнать, отчего огонь…

Я не стал говорить Снегирям, отчего горят подледные пузыри. Пусть сами найдут разгадку, пусть будет тайна у ребятишек.

Когда возвращались, я сказал им насчет спичек. Не боятся они в камышах беды наделать?

– Что вы! – сказал Ленька.

– Что мы, маленькие! – подтвердил Витька. Ленька прошлым летом сам на пожаре отличился… А меня тогда не было, я у бабушки гостил…

* * *

Историю о пожаре подтвердил в понедельник председатель колхоза Павел Николаевич Фокин. Я подивился ребячьей скромности, с которой была рассказана эта история. В июне колхоз купил четыре тысячи цыплят. Четыре тысячи пушистых комочков осторожно вытащили из ящиков и пустили в просторный сарай. На улице жара, а цыплятам холодно – трясутся, жмутся в кучу. Пришлось спешно сложить печку. Не заладилась труба у печки. Загорелась от нее крыша. Ленька гнал корову, когда увидел огонь над соломенной крышей. Бегом к сараю! Сарай на запоре: птичница ушла обедать. Кое-как открыл засов Ленька. А крыша уже во всю полыхает…

Представьте себе четыре тысячи несмышленых существ и мальчишку с прутиком и крышу, которая трещит от огня…

…Сейчас на берегу Иры два больших каменных птичника. Это как раз у дороги, где Ленька с Витькой ходят в школу. Прошлым летом построены птичники. Четыре тысяч белых кур высыпают на берег по утрам.

– Неужели все четыре тысячи сумел спасти?

– Нет, не всех, – сказал Ленька, – десять штук не успел, обвалилась крыша.

– А сам ничего?

– Только волосы чуть-чуть…

* * *

Я закончил дела в колхозе и собрался уезжать. Ребятишки неожиданно появились у правления:

– Можно проводить?

…Сидим мы вместе в санях. Грызем крупные каленые семечки. У старого сада Ленька соскакивает с саней, бежит мимо плетня и усыпает снег крупными темными зернами.

– Снегирям. К вечеру соберутся…

Дорога ухабистая. Молодой конюх Степан в самых цветистых выражениях разговаривает с лошадью. Когда он оборачивается, я показываю ему кулак: «Не смей при ребятах». Но Степанова лошадь, видно, привыкла к крепким понуканиям…

Когда мы попрощались и я с чемоданом пошел к вокзалу, ветер донес обрывки разговора:

– Как не стыдно… Дядя ведь из самой Москвы…

Это два моих друга вели разговор со Степаном.

Милые сельские ребятишки!

Фото автора. Кирсановский район Тамбовской области. 6 марта 1960 г.

Приокское волокно

Эту заметку я пишу в цехе, при свете электросварки. В цехе, где пахнет свежей штукатуркой, свежей краской, горячим маслом. В цехе, где пулеметом рвет воздух пневматический молот, где темными китами стоят машины, где будут делать тонкое, как паутина, волокно.

Белые, розовые, голубые комочки волокон подарил мне главный инженер. Волокна сделаны не здесь. Их привезли, чтобы показать: вот за что воюем. Белые, розовые, голубые комочки паутины доставали из карманов каменщики, бетонщики, монтажники, когда я расспрашивал о заводе.

Если тянуть и крутить паутинку, она потянет за собой другую, третью… Прочная серебристая нитка вьется из паутинок. Поговорите с хлопцами, и вы узнаете историю, о которой надо бы написать стихи. Главный инженер так и сказал: «Жаль, что не пишете. О наших ребятах надо бы…»

Все начиналось, как на целине. Палатки, походные кухни, вода в раскаленных от солнца бочках. Первый кол, первый камень. Два лета назад росла тут крапива. Сейчас – город корпусов, баки, трубы, вышки! Заглянуть под землю – и там не меньше железа и камня, бетона и труб. Сотни километров хитро сплетенных труб будут гнать под землей воду, пар, кислоту, сжатый воздух, отбросы. Будут стучать и дышать паром сотни китов-аппаратов. По последнему инженерному слову задуман завод. За два года две тысячи пар молодых рук подняли завод над землей.

Может быть, это руки чародеев-мастеров, за плечами у которых десяток строек? Есть и такие. Это – командиры. Армия же пришла со школьной парты из рязанских сел, с задумчивой Оки. Приходили в одиночку и целыми классами. Двадцать восемь друзей из Сараевского района справляли выпускной вечер на стройке. Все двадцать восемь и поныне не расстались. Опытные монтажники, штукатуры, бетонщики. Светлана Колотилина, Аня Левина, Тоня Проходцева, двадцать пять других. Их знают, о них говорят, их портреты – на почетном месте…

Рядом с тяжелым слесарным столиком, на котором я пишу заметку, работает монтажник Валентин Бойцов.

– Небось пять строек объехал? – спросил я, наблюдая за ювелирной работой.

– Нет! Явился бухгалтером. Поглядел, как с железом воюют, плюнул на дебет-кредит: «Умру, а буду монтажником». Не умер вот…

Две тысячи новичков пришли на стройку, две тысячи стали мастерами. Недосыпали ночей, не расставались с книжками, не уставали расспрашивать и только иногда признавались: «Сложная штука химия».

Недосыпала ночей бригада бетонщика Анатолия Соловьева, когда нужен был строительный фронт монтажникам. В лютые морозы, когда вороны залетали от ветра под крыши цехов, на стометровый каркас трубы поднимались монтажники Корябин, Трушков, Севостьянов. С вышки падали горячие звезды электросварки.

«На год раньше срока!» Лозунг родился, когда клались первые кирпичи корпусов. Это был встречный план строителей. Смелый, даже дерзкий план. «Сделаем!» – сказал комсомольский штаб стройки. За ним было последнее слово, потому что не одни рязанцы решали дело. В разных уголках страны готовилось для завода оборудование. Как получить его раньше срока?

О комсомольской солидарности еще не написано песен. А какие слова нашлись бы! В Ленинграде, Владимире, Челябинске, Белгороде услышали рязанцев. Из десятка городов пришли комсомольские телеграммы: «Сделаем раньше срока!»

Конечно же, нелегко сделать раньше срока. У каждого завода свой план, свой график. На час позже приходили комсомольцы домой, просили, требовали. Больше всех, конечно, досталось самому рязанскому штабу. «Командующий» Василий Фофанов ездил ходоком на заводы, бывал в совнархозах… Вовремя, к новому сроку, пришли аппараты из Ленинграда, цемент – из Белгорода, бульдозеры – из Челябинска, вибраторы из Москвы…

На год раньше срока становится на старт завод большой химии. Закончено строительство, идет к концу монтаж механизмов. Завод похож сейчас на большой оркестр перед началом концерта. Еще нестройно звучат инструменты, пробуют голоса скрипки, но зал наполняется людьми, и капельмейстер торопит оркестрантов. Как большой оркестр, слаженно и гармонично должен работать большой завод. Тончайшие химические процессы будут идти на земле и под землей, в огромных баках и аппаратах. В первый цех поступят грубые листы целлюлозы, извлеченные из бревен, в другом конце завода через золотое, платиновое или танталовое ситечко будет процеживаться тончайшая паутина волокон, тех самых волокон, что носили два года в замасленной спецовке монтажники, бетонщики, штукатуры.

Одним из самых крупных производителей искусственного волокна будет завод, выросший на Оке. Часть своей продукции даст он текстильным фабрикам. Уже приехали на завод те, кому управлять машинами. У них праздник будет в мае, когда после настройки, наладки завода пойдет волокно.

Рязанская область. 11 марта 1960 г.