Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 13. Запечатленная тайна"

– Всю жизнь такой. Пускаешь кого попало. Ночуй сам! Ноги моей больше не будет! – и скрипнула дверью.

Утром она появилась. И очень удивилась, увидев нас с дедом, мирно беседующими за чаем… Симпатичные старики. Я и фамилию записал: Гладковы – Михаил Трофимыч и Татьяна Ивановна».

Вся дорога – сплошные встречи. С одним человеком лишь перекинулся словом, с другим провел целый вечер и подружился, с третьим шел вместе, сидел у костра, к четвертому залез в экскаватор.

Сейчас в окончании пути ходок многим хотел бы послать приветное слово. Очень многим. На вопрос – кому же в первую очередь? – он сказал: «Ну запишем такую фамилию – Борис Пшеничный, охотник из Томзавода. Не просто обогрел, накормил, расспросил. Хорошо понял меня! Сказал: «Не семья бы да не корова, сам бы пошел!» Начертил мне план ближайшего бездорожного перехода, дал лыжи – «станут не нужны – бросишь». Запишите еще – Фред Юсфин, старожил Братска. Встретил по-братски! Обогрел, обласкал. И ведь это он, догадываюсь, написал в «Комсомолку», чтобы состоялась и эта вот встреча».

Относились к необычному ходоку, конечно, по-разному. Вспоминает он и насмешки, иронию – «тебе как же платят, поверстно?». Было сочувствие, восхищение, удивление, зависть – «столько увидел!». У Байкала в Клюевском леспромхозе, когда он пришел, учителя собрали всех ребятишек и ходок, обсушившись, провел с ними большой урок географии. Не расходились почти до полуночи. Написали гостю в дневник: «Юрий Михайлович, своим переходом вы осуществляете живую связь между людьми».

Были у ходока на пути пункты с пометкой: «святые места». Таким местом в Приморье было село Сибирцево – родина его бабки. «Хотелось увидеть хоть какой-нибудь след ее жизни».

В ряду «святых мест» значились у него бамовская Тында, места обитания декабристов возле Читы, город Братск, село Шушенское, столб на границе Европа – Азия, переход через Волгу, Суздаль, Москва. И еще Бирюли под Кузнецком и Златоуст на Урале.

«В Бирюлях я встретил друзей, с которыми после армии работал на Енисее – мерил шестом фарватер».

Со Златоустом у Юрия связана юность. Сюда перевели на работу отца, и младший Шумицкий учился три заключительных года в школе. «Я, как многие, баловался стихами (и сейчас балуюсь!) и в восьмом классе, помню, получил таинственное письмо: «Сделаешь уроки, приходи по адресу: 2-я Айская, 2. Постучи в окно с зеленым абажуром». Я сделал все, как предписывало письмо, нашел с зеленым светом окно… Так состоялось мое крещенье в литературном кружке «Оазис», который в школе вела учительница немецкого языка Гертруда Рудольфовна Эрбэ, самозабвенно любившая Пушкина и всю поэзию.

Не покривлю душой, если скажу, что вслед за бабушкой, дедом, отцом это человек, которому я обязан всем, что имею в душе хорошего… 24 апреля этого года с волнением я отыскал в Златоусте 2-ю Айскую улицу. Она была на месте. А окно с абажуром? Прошло ведь двадцать два года. И вот он, щемящий сердце зеленый свет! Как и тогда, в детстве, страшно волнуясь, я постучал. И слышу, скрипнула дверь. Слышу знакомый голос… Я не писал, что иду, и, понимаете сами, сколько радости было у зеленого абажура. Гертруда Рудольфовна постарела, конечно. Сидела, укрывшись в теплую шаль. В гостях у нее в этот вечер была еще одна старушка учительница. Пили чай, вспоминали, читали стихи. И я рассказывал. Гертруда Рудольфовна говорила: «Юра, ну неужели это возможно – до Златоуста пешком?..»

* * *

Я сказал Юрию, что очень ему завидую. Его дорога кого из нас не манила?! Многие пролетали страну с Запада на Восток и обратно, но именно пролетали, о чем Твардовский сказал очень емко: «Края земли, где сроду не был, куда стремился столько лет, корысти мало – видеть с неба, как будто местности макет». А Юрий Шумицкий осилил пространство обычным человеческим шагом. И это, возможно, главное из богатств его жизни.

В заключение разговора под вербами у речушки я задал ходоку несколько традиционных для такого случая вопросов.

– На приглашение шоферов – «Эй, садись, подвезу!» – не возникал ли соблазн?

– Соблазнов всяких немало. Этому я поддаться не мог. Блюл чистоту эксперимента. И потом – совесть. С ней я стараюсь конфликтов не заводить.

– Одолевали в пути журналисты?

– Было. Сказать, чтобы я сторонился, – будет неправдой. Журналисты во многом мне помогали: рассказывали, например, на что обратить внимание в области и районе. Ну и сами, конечно, расспрашивали. Но я в самом начале поставил для себя рамки: не суесловить.

– Ну а этот вот наш большой разговор…

– Надо ж кому-нибудь все рассказать… Думаю, будет понятно, если скажу: в Москву не хотелось войти эдаким экзотическим бородатым бродягой. В олимпийский город хочу войти человеком, для которого год минувший был трудовым.

– Не скучновато ли было без спутника?

– Скучновато. В одном месте увязался за мной симпатичный, как видно, бездомный пес. Три перехода шел. А в Дальнереченске мы расстались. Выходил в дождь. Глянул, лежит мой спутник на сенце под крылечком. Посвистел ему, пойдем, мол. А он виновато глядит. И остался.

– Встречались в пути животные дикие?

– Больше всего комары!

– Несешь в рюкзаке какой-нибудь талисман?

– Я не любитель разных вещиц… Но всю дорогу со мною письмо от дочки. Ей шесть. Писать еще не умеет. Прислала рисунки. Я с бородой, ноги-спички, и летят надо мной птицы и самолет.

– Понимаю, что это не восхожденье на Эверест и не дорога на полюс, и все же был ли случай крайней опасности?

– Был случай. От Томзавода (это Кемеровская область) решил спрямить путь и рискнул идти уже заросшим тайгою Екатерининским трактом. Мне дали лыжи, нарисовали в книжке приметы леса. И я пошел. Выбился из сил, пройдя примерно две трети пути. Ночь опустилась. Мороз под тридцать. И я потерял уверенность, что иду верно. Две сопки осилил, а на третью – ноги подкашиваются. Иду на лыжах, но почти что по пояс в снегу – тяжесть моя с рюкзаком не для лыж. Три шага сделаю – остановка. Потом стал ползти, хватаясь за ветки. Весь мокрый. Прислонился к березе, чувствую, что сейчас же усну. Стыдно признаться, заплакал. И слезы меня отрезвили: так бездарно проститься с жизнью?! Заставил себя снять рюкзак, выпить, хотя и холодно, чаю, съесть кусок мяса. Снова пополз. За два часа еще с километр, не больше, продвинулся. И услышал далекий гул лесовоза – оказалось, верно иду…

– Долго будешь жить, Юра! Ну, а если бы жизни, ты знал, осталось всего… один день. В каком месте дороги ты хотел бы его прожить?

– Ну, пожалуй, я выбрал бы это: Выезжий Лог, юг Красноярского края. Почему? Ну, во-первых, удивительной красоты места. Я вошел в него вечером. Было тихо, морозно. Светила луна. Услышал, как проскрипели перья летевшей на ночлег птицы. Дорога вилась по распадку. Справа и слева – оцепеневший заснеженный лес. Вверху – полоска звездного неба, внизу – полоска незамаранной белой хрустящей дороги. И, как божья коровка, я на этой дороге. Усталый, иду и думаю о ночлеге. Вижу домишко, занесенный почти до крыши. В снегу к двери лаз, как тоннель. Окно светится. Дым из трубы ровный, как свечка. Оказалось – гостиница. Одна большая просторная комната. Топится русская печь. Посредине тяжелый стол с домотканой скатертью, на нем кувшин с водою, краюха хлеба. Горит лампа, тикают ходики. Прислонился к печи спиной, не дышу от счастья… Сколько я видел разных гостиниц! Обычно топить начинают, когда придет постоялец. А тут натоплено, деревянный пол вычищен, выскоблен добела. Пришла старушка – «директор гостиницы», поставила на стол сало, яйца. «Для кого ж это, бабушка, – говорю, – так приготовили, натопили?» «Как для кого, вот ты пришел…» Если бы был я верующим человеком, то рай представлял бы себе вот таким Выезжим Логом.

– Встречались ли на пути такие же ходоки?

– Под Хабаровском встретились двое ребят из Московского авиационного института – Валентин Локтев и Александр Калинин. Они доехали от Москвы на велосипедах. Много дали дельных советов о еде, о ночлегах. Им очень хотелось сделать для меня что-нибудь хорошее. И один хлопнул себя по колену: «Земляничная поляна!» На листке подробно, как будто я должен был отыскать какой-нибудь клад, ребята обозначили в лесу под Вязниками поляну, на которой, как было сказано: «Ложись и ешь землянику ртом!» Удивительное дело: иду и все время помню об этой поляне.

– Были поводы улыбнуться?

– Ну как же нет! Вот полистать бы книжки… А по памяти… Ну вот, вспоминаю резную надпись на воротах в Сибири у старинного дома: «Без коровки голодно, без овечки холодно». Помню старуху в поселке Тулун. Продавщица взвесила сыру. Старуха глянула и запротестовала: «Ты что же мне одних дырок нарезала!» А под Казанью, в деревне, старик попросил меня разуться, оглядел ноги, спросил о здоровье и пожаловался: «А я ослаб. И все новшества! Как перевели атмосферу на эти чертовые гектопаскали, так, чувствую, сразу похужело».

Маленький комариный наш костерок на речушке тихо испускал дух. Пришло время прощаться. Со словами деда Хоттабыча: «тох-теби-тох, теби-тох!..» я выдернул из бороды ходока два седых волоса. Юрий рассмотрел их без огорчения, но с любопытством: «Когда выходил, не было». Он снова раскрыл помятую в рюкзаке книжку Твардовского, нашел в ней страницу и прочитал: «И трезвый опыт не перечит, что нам дорога – лучший быт: она трясет и бьет, а – лечит, и старит нас, а – молодит».

* * *

Он подходит к Москве. Последний раз позвонил из Петушков Владимирской области: «Три перехода – и я у цели!»

…В Москву на Олимпиаду прибудет около трех тысяч журналистов. Со всего света они прилетят на самолетах, приедут в автомобилях, автобусах, в поездах. Но самую длинную дорогу по земной суше один журналист осилил пешком. Он пока что не подал в олимпийский пресс-центр заявку, не до того было – шел! Но мы надеемся: среди пишущей, говорящей и снимающей братии место ему найдется. «Комсомольская правда» ходатайствует о его аккредитации. Для всех нас важно, чтобы моряки, так горячо болевшие за своего ходока и ждавшие вестей от него, могли бы услышать: «У микрофона Юрий Шумицкий. Я говорю из Москвы…»

Фото автора. 5 июля 1980 г.

Дошел!
Юрий Шумицкий в Москве

Вчера в два часа пополудни Юрий Шумицкий закончил пешее путешествие по маршруту Владивосток – Москва.

В соответствии с гектопаскалями день был дождливый и ветреный. Москвичи (газетчики, журналисты радио и телевидения, а также представители Министерства рыбного хозяйства и ЦК ВЛКСМ), прибыв к месту условленной встречи, никак не могли найти виновника торжества. Наконец кто-то обратил внимание на шестик-вешку у пересечения шоссе Москва – Горький с кольцевой дорогой. И в кустах обнаружили крошечную палатку. В ней сном праведника спал теперь уже хорошо нам известный ходок от Тихого океана. (Пришел с опережением графика и спасался от ливня в палатке.)

– Юра!! – и под зонтами возле палатки, под плакатом «Юра, обнимаем тебя в Москве!» начались объятия, поздравления, поднесение хлеба-соли, фотосъемка, нетерпеливые расспросы у микрофона и даже чтенье стихов.

Напомним: за спиной пешехода двенадцать тысяч километров пути, год дорожной жизни и напряженной работы. И можно было понять волнение человека, сказавшего: «Я счастлив, что осилил эту дорогу… Счастлив, что увижу Олимпиаду. Счастлив, что вижу всех вас на пороге Москвы…»

Радость окончания необычного путешествия через всю страну разделяют многие люди. В редакцию звонят по телефону и шлют телеграммы: «Поздравьте Шумицкого!» А у входа в Москву пешехода первым поздравил сегодня утром летчик-майор: «Я читал газету. Вы, наверно, Шумицкий?.. Дайте пожать вашу руку».

В 14 часов 34 минуты 7 июля Юрий Шумицкий прошел под мостом кольцевой дороги на границе Москвы. Добро пожаловать, пешеход!

Фото автора. 8 июля 1980 г.

Вблизи стадионов…

Москва. Один из ее уголков. Тихо, как и восемь веков назад, течет река, давшая имя некогда малоприметному городку. На этом месте, возможно, были луга, лес подступал к берегам, паслись тут кони, на речной глади с прибрежной горки мы увидели бы челноки рыбаков, торговые лодки, груженные солью, хлебом, посудой, мехами. Жители славянского поселения на Москве вряд ли знали о существовании в Греции местечка Олимпия. Культура далекой заморской страны приплывала сюда лишь в образе строгих, рисованных на кипарисовых досках богов. Сколько событий, больших и маленьких, пронеслось над землей, чтобы из далекой, лежащей в руинах Олимпии люди понесли огонь давних добрых традиций к Москве-реке, в город, ставший великим.

Москва растет непрерывно. Вернемся мысленно на это место, не на восемь столетий назад, а восемь десятков лет, к началу этого века. Историки и старожилы Москвы легко воссоздадут облик всего, что было на этой излучине вод. Но это будет опять же почти деревенский пейзаж – луга у воды, нечастые строения. Эти мосты, этот камень, обрамляющий воду, эти здания, автострады и монументы построены на глазах ныне живущих людей. Вглядитесь в силуэт панорамы: вот справа иголка Останкинской башни, послевоенный высотный дом, недавней постройки дома, небоскреб СЭВа. В центре – постройка с «иголочки», белокаменное здание Совета Министров РСФСР. В канун Олимпиады на нем укреплен герб республики, и в солнечный день с высокой точки хорошо видна перекличка золотых бликов шапки Ивана Великого и золоченых часов и герба на этом тоже белокаменном здании. Перекличка веков. Символ роста и величия древнего города.

…Между тем огонь из Олимпии – на пороге Москвы. Сегодня его доставят к зданию Моссовета. Юрий Долгорукий, при жизни не слезавший с коня, обшаривший глазом пределы родной земли, не мог даже в очень богатом сне увидеть будущее основанного им города. Сегодня бронзовый всадник встретит огонь из Греции.

Хозяйка Олимпиады в праздничном одеянии.

И если уж говорить о монументах, то уместно вспомнить о колеснице с четверкой коней над фронтоном Большого театра. Так же, как олимпийский огонь, эта греческая квадрига с Аполлоном на колеснице символизирует перекличку веков, перекличку культур, единение всего лучшего, что накоплено человечеством во имя мира и дружелюбия.

Когда намечается город Олимпиады, принимается во внимание много разных возможностей города-претендента. Есть ли у него нужные спортивные сооружения и способен ли он быстро построить недостающие? Способен ли город разместить, обслужить многие тысячи гостей и спортсменов? Справится ли он с непростыми транспортными проблемами? Может ли обеспечить быструю передачу лавины нынешней информации, четко организовать соревнования, обеспечить удобство и безопасность спортсменов? И так далее. На эти вопросы Москва четыре года назад без колебаний ответила: «Да!» И сегодня всем видно: слово и дело у Москвы не расходятся – «Москва готова к Олимпиаде…».

Есть и еще один пункт, не упускаемый из виду организаторами Олимпиад. Интересен ли город? При слове «Москва» колебаний ни у кого не было – древней столице великой страны есть что показать приезжему человеку. Ее ценности на виду. Но каждый хозяин, ожидая гостей, конечно, хочет, чтобы гости увидели в его доме все самое интересное. Москва хорошо понимала эту потребность людей и готовилась к встрече.

Квадрига коней на Большом театре – древний символ искусства и спорта.

И вот мы видим хозяйку Олимпиады уже в праздничном одеянии. Нет, мы не имеем в виду многочисленные украшения, эмблемы, плакаты, разноцветные полотнища, спортивные флаги и прочие атрибуты большого спортивного торжества. Заметно похорошела Москва в своей каменной плоти. Даже старожилы ее как бы заново открывают. Сбросили леса новостройки, которых в столице было в последнее время немало. И мы видим сейчас много новых нестандартных и интересных зданий. Москва как-то сразу сделалась многоцветной, яркой, подтянутой и опрятной. Убеждаешься, как немного, в сущности, надо, чтобы каждая улица «заиграла». Один фасад дома почищен, другой окрашен в подобающий цвет, малозаметному ветерану из прошлого века вернули его изначальный облик, и сразу улица обрела какие-то новые грани, обозначилась в ней «изюминка», которую в спешке и повседневности не всегда замечаешь. Есть улицы, по которым не хочется ехать, по ним хочется пройти неспешно, неторопливо, доставляя радость и глазу, и сердцу. Таковы, например, Кропоткинская, Пироговская с их умело проявленной самобытностью.

Заново открываешь для себя и районы новых застроек. За метромостом, обратив внимание на «Синюю птицу» – эмблему недавно открытого Детского музыкального театра, обнаруживаешь: весь прекрасный зеленый этот район столица отдала детям. «Синяя птица» тут покровительствует театру, цирку, Дворцу пионеров, гостинице «Орленок», зеленым лужайкам со скульптурами персонажей сказок, песен и детских книг…

Ну и, конечно, Москва позаботилась о своей старине. Реконструкции прошлых лет унесли из прежней застройки кое-что неизбежно, кое-что по просчетам и нерадивости, но, надо быть справедливым, в последние годы много сделано для реставрации старых зданий, церквей и целых ансамблей. В преддверии Олимпиады работы были активизированы, и мы видим сейчас над Москвой сияние молодого золота на куполах, видим сочетание белого с красным в стенах древних построек. Тщательно отреставрирована самая заметная постройка Москвы – собор Василия Блаженного. Кажется, подтянулась, выпрямилась, обрела сочные краски известная всему миру колокольня Новодевичьего монастыря. В Филях восстановлен шедевр петровской эпохи – церковь Покрова…

Синяя птица над крышей театра.

Полагая, что гости столицы не превратятся только в спортивных болельщиков, Москва позаботилась, чтобы их время было заполнено интересными зрелищами и экскурсиями. Культурная программа Олимпиады – это выступление лучших артистов и музыкантов страны, это открытые двери всех московских театров, концертных залов, эстрад, музеев, парков и выставок.

Мы попытались объехать все открытые к празднику выставки и отчаялись – выставок много! Третьяковская галерея собрала уникальную экспозицию живописных полотен «Москва старая и новая». Все, кто интересуется прошлым столицы, к зрительным впечатлениям от прогулок по городу могут тут получить впечатляющие картины старой Москвы с зелеными двориками, с колодцами, с деревянными мостами и лодочными перевозами, постоялыми дворами, старым Кремлем, типами людей, картинками быта. «Русские самовары», «Выставка стекла», «Деревянная посуда», «Дымковская игрушка», «Художники-анималисты» – так называются выставки, открытые в разных других местах города. Самый большой выставочный зал столицы отдан художникам, посвятившим творчество спорту. На ВДНХ можно увидеть большую выставку, посвященную всем сторонам жизни народов страны. А в Главном выставочном зале Союза художников показано все, что могут делать искусные руки людей из дерева, кости, камня, железа, глины, фарфора, жести, стекла, соломы, ниток, лозы… Тут собраны ковры, посуда, одежда, игрушки и украшения, кружева, резьба и чеканка, созданные руками народов нашей страны, живущих от Карпат до Чукотки и от Таймыра до Закавказья и Средней Азии…

Москва сделала все, чтобы Олимпиада стала не только праздником спорта. Олимпиада в Москве – это и праздник искусства, праздник общения людей, важный момент узнавания. Город, впитавший в облике своем жизнь многих поколений, для тысяч гостей, несомненно, станет открытием. И это важно. Это значит, что олимпийские встречи сближают людей, помогают им понимать друг друга. Москва для этого сил никогда не жалела.

Фото В. Пескова и из архива автора. 18 июля 1980 г.

«Мерна, стройна, благочинна»

Такой оценкой, емкой и выразительной, встретила Москва появление еще одного храма, сбросившего строительные леса в 1694 году. То было время утверждения на троне молодого Петра, время неспокойное, переменчивое, время, когда приоритет в строительстве отдавался кораблю, а не церкви, когда на пушки переливались колокола.

Церковь возвел в подмосковной усадьбе Фили дядя царя Лев Кириллович Нарышкин, уцелевший в Москве во время стрелецкого бунта, когда сам молодой Петр, вскочив ночью на лошадь, ускакал за спасительную стену Загорского монастыря. Лев Кириллович исполнил данный в минуту крайней опасности обет построить «церковь добрую», исполнил усердно, благо был царский дядя не беден и с положением в государстве (был он первым министром – возглавлял посольский приказ). Большие деньги, лучшие материалы и лучшие мастера были привлечены на строительство. Мать царя Наталья Нарышкина не раз открывала дворцовый ларец, давая на церковь. Сам Петр пожаловал 400 червонцев – немалые в те времена деньги.

И удалась постройка на славу. Опыт и вкусы русского зодчества в ней были обогащены опытом зарубежным. Она утвердила стиль, который позже искусствоведами будет назван «нарышкинским барокко». Это прихотливое узорчатое сочетание красного кирпича с белым камнем, парящая невесомость постройки, богатая резьба по камню снаружи и по дереву внутри, позолота, яркие, сочные краски иконописцев, оставлявших в то время каноны крайнего аскетизма. В Москве немало построек этого стиля. (Недавно обновленная колокольня Новодевичьего монастыря – это «нарышкинское барокко»), но церковь в Филях является образцом. Уже давно она значится во всех справочниках мира шедевром русского зодчества, внесена в список ЮНЕСКО особо важных памятников старины. Повод вспомнить о ней сегодня немаленький. Закончена полная ее реставрация. И она предстает перед нами в прежнем своем благолепии – «…мерна, стройна, благочинна», добавить хочется: радостна!

Церковь в Филях стояла когда-то в подмосковном селе среди пажитей и лесов. Сегодня большая Москва обтекла ее со всех сторон большими постройками, дорогами, высоковольтными электролиниями, метро подходит почти что к самой ее ограде. Среди этой обыденной плоти новой Москвы церковь (она значится филиалом музея Андрея Рублева) стоит драгоценным цветком. Ею сейчас приезжают полюбоваться многие москвичи, на Филевскую улицу пролегают маршруты автобусов многочисленных зарубежных гостей. Случайный человек остановится тут, пораженный красотой и величием обновленного храма. И нашу общую благодарность за этот праздник для глаза и сердца надо поделить между теми, кто когда-то храм возводил, и теми, кто возродил его красоту.

Триста лет для постройки – время значительное. И она много всего претерпела от солнца, дождей, морозов, а также и человека. В 1812 году Наполеон, наблюдая златоглавую панораму Москвы, купола церкви в Филях, стоящей вблизи Поклонной горы, тоже, конечно, заметил. Солдаты честолюбивого корсиканца в храме с золоченым иконостасом и шедеврами живописи устроили швальню, а нижнюю «зимнюю церковь» отвели лошадям. (Поразительный факт: когда несколько лет назад реставраторы вскрыли в церковной подклети один за другим три пола – деревянный, чугунный и плиточный, – по ней разнесся явственный запах конюшни. Полтораста лет постройка хранила этот своеобразный след нашествия на Москву!)

В войну недавнюю церковь тоже претерпела немало. Пять ее куполов были сняты – «лишить немецких летчиков ориентиров». Кирпич и камень по той же причине были покрыты зелено-бурыми пятнами маскировочной краски. Крыша во многих местах была продырявлена немецкими «зажигалками» и осколками от зенитных снарядов.

После войны руки не сразу дошли до забот о древней постройке. Дождь, снег, бузина и березки, пустившие корни по многочисленным карнизам, шалости ребятишек, по веревке сверху проникавших вовнутрь постройки, и склад случайных вещей в подклети превратили знаменитую церковь если и не в руины, то в состояние, требовавшее колоссальных усилий для возрождения.

Когда две старушки, жившие на положении сторожей в церковной пристройке, открыли железную дверь впервые сюда пришедшему реставратору, Ирина Ильенко увидела: шедевром Нарышкина владеют птицы. Стрижи, галки, совы и воробьи прекрасным сообществом жили под крышей. Их гнезда виднелись в нишах и на карнизах, в ажурном плетенье иконостаса, в паникадиле. «Картина была невеселой, но реставраторы знают и худшие точки отсчета, и потому к делу я приступила с верой: памятник можно восстановить в прежнем величии». Это было двадцать семь лет назад. С того времени Ирина Ильенко для всех уже стала Ириной Валентиновной, а церковь в Филях сделалась главным делом ее жизни, ее судьбою.

Академик Д. С. Лихачев в недавних своих размышлениях о русском характере приводит записки Рериха, который, обнаружив в Оксфордском словаре два слова – «совет» и «указ», получивших «мировое хожденье», вспоминает еще одно русское слово, эквивалентов которому нет ни в одном языке. Слово это: «подвиг». В жизни любого народа и человека есть место подвигу. Но только в русском языке это понятие выражено одним точным словом. То, что сделала Ирина Валентиновна Ильенко для возрождения постройки в Филях, определяется словом «подвиг». Неторопливо, в точности следуя руслом науки о реставрации, приступила она к делу, не предполагая, однако, как далека победа от первых ее шагов. Перечислить все, что сделал этот настойчивый человек, невозможно. Тысячи разных обмеров, обращений к документам, «ощупывание рукой и мыслью» каждой детали постройки, поиск материала для реставрации и мастеров – все это было ее заботой.

Путь любого реставратора розами не усыпан. Всегда надо что-то отстаивать, доказывать, просить, убеждать, одолевать преграды, которые жизнь в изобилии громоздит на каждом шагу. Много мастеров-реставраторов побывало в Филях. Хорошие, добросовестные люди. Но, поработав тут год-другой, благодарные Ирине Валентиновне за науку, за мудрость, за уроки прилежания и мастерства, покоренные ее верой в дело, они все-таки уходили: кто на учебу, кто на вовсе новое место работы. А она оставалась. «Иногда я по многу часов бывала в церкви одна – так лучше думается». Так один на один с древностями постигала она тонкости знаменитого стиля, законы, которым следовали три века назад каменщики, плотники, живописцы, резчики, позолотчики. Ею сделано много открытий, полезных для ведения грамотной реставрации. По подписям под иконами и резными фигурами иконостаса выявила она подлинные имена мастеров, украшавших постройку Нарышкина.

В это же время Ирина Валентиновна руководила громадными по объему восстановительными работами в Рязанском Кремле, возвращала первоначальный облик деревянным домам, где в разное время проживала семья Ульяновых. Работы эти проведены с блеском. В этом убеждается каждый из побывавших в Ульяновске и в Рязани. И вот наступил теперь час, когда засияла всеми красками церковь в Филях.

Постройка стоит, как невеста. Днем в ее красно-белом кружеве и в золоте куполов забавляется солнце, ночью она подсвечена прожекторами с той же силой свечей, как и храмы в Кремле, как Василий Блаженный. Обширная площадь вокруг постройки сияет молодой травкой. (Кучи давнего мусора, пивные ларьки, стоянка автоколонны не без участия Ирины Валентиновны тут ликвидированы). Парадно одетый милиционер прохаживается вдоль ограды и уже с видом богато осведомленного человека объясняет другу по службе, какие ценности ему доверили сберегать.

Мы с Ириной Валентиновной сидим на ступеньке белой пологой лестницы, ведущей в верхнюю церковь. Внизу, в подклети, слышится пение – идет концерт старинной народной песни. В луче прожектора, бьющем в золотой купол, порхает ночная мохнатая бабочка.

– О чем думает победивший тут реставратор?

– Думаю, что двести восемьдесят пять лет назад, когда строительство было закончено, кто-нибудь так же вот при огне наблюдал бабочку, и было у него радостно на душе…

Хорошо видеть счастливого человека! Многочисленные заботы с неизбежными спорами, тратой нервов, с выбивающим из седла нарушением планов и сроков, большая ответственность и немаленькие заботы семейные не повлияли плохо на характер Ирины Валентиновны. Спокойный, неторопливый голос, абсолютное знание дела, доброжелательная обстоятельность. «Спасибо за похвалу. Но давайте посмотрим, верно ли все записали… Подчеркните: работа производилась комбинатом ВПНРК – Всесоюзным производственным научно-реставрационным комбинатом Министерства культуры СССР. И главное – имена мастеров! Это ведь их руками все сделано…» Проверяем в блокноте… Каменщики – Иван Никитович Тихонов, Петр Емельянович Отдайкин, резчики по дереву – Иван Матвеевич Дубровин, Борис Иванович Чиканов, Евгений Григорьевич Шлихт, столяры – Николай Семенович Салтыков, Владимир Михайлович Рядов, Дмитрий Александрович Михалев, мастера по металлу – Юрий Бородкин, Василий Ралдугин, позолотчики – семья Гусаровых… «Всех, огорчаюсь, перечислить нельзя, но этих прошу назвать непременно».

С двумя из перечисленных тут людей я беседовал. Оба не прибеднялись, не говорили, что дело было пустячным, – цену уменью своему знают, но оба сказали: «Поклониться в пояс надо Ирине Валентиновне. Ее глазом, ее знанием и требовательностью все тут достигнуто».

Спасибо всем, кто старался. Но Ирина Валентиновна Ильенко – главный именинник на этом празднике нашей культуры. Работа ее «честна, мерна, стройна, благочинна». Ее гражданский и человеческий подвиг должен быть и замечен, и отмечен благодарностью нашей.

Фото автора. 2 августа 1980 г.