Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 20. Золотые закаты"

Курица не птица?

Окно в природу

Заголовок этих заметок – шалость. Так иногда говорят о птице, летать почти переставшей и живущей с нами бок о бок.

«Цып! Цып!» Каждому с детства знакома картина: кличут кур, и они, видя, что сыплют зерна, бегут сломя голову и жадно, толкая друг друга, клюют. И яичко знакомо каждому с детства, и лапша с курятиной.

Из всех домашних животных куры – самые распространенные спутники человека. На всей земле, в любом государстве, на севере и на юге, в любой деревне и едва ли не в каждом дворе найдете вы кур. У человека может не быть коровы, козы, гусей, поросенка, но хоть парочку кур он все же держит. При крайней бедности только их-то и можно иметь. Неприхотливы. Нетребовательны. Живут «на птичьих правах» в какой-нибудь сараюшке («курятник» – символ неблагоустроенного убежища), в крайнем случае сами найдут чего-нибудь поклевать.

Птицы и курица.

Кур я не видел разве что в Антарктиде. В Америке в придорожной харчевне читаешь: «Яйца – только что из-под курицы». В Африке кур на базар (крайнее небрежение к благодетелю!) несут за лапы вниз головой. В Индии на городском рынке (демонстрация свежести мяса!) курице при тебе отсекут голову и разделают. В арктической Андерме, помню, встретил старушку – бережно несет закутанную в одеяло корзину. «Что за живность у тебя, бабушка?» «Куры, милый, куры!» – и дала послушать, как возятся защищенные от мороза любимицы. При нынешней нищете на городских балконах держат несушек, на садовых участках за городом. На волжских пароходах в прошлом ресторанная служба имела курятники. Идет пароход в Астрахань – жарища, холодильников еще не было, а к обеду подавалась курятина. У известной всем Агафьи Лыковой на таежном ее подворье ходят сейчас семнадцать кур с петушком. «И еда, и веселье», – шутит Агафья.

Считают, что кур одомашнили пять тысяч лет назад. Распространяясь по миру из Южной Азии, куры меняли облик. Больше всего порезвились селекционеры, экспериментируя с курами – более двухсот пород! Разная стать, вес, окраска, повадки, разная яйценоскость, нарядность – на дворе хорошего птицевода в глазах рябит от богатства красок и форм. По части интереса к декоративности отличились германцы, японцы и россияне – страницы не хватит перечислить все пестрое многообразие кур. Особая редкость – порода петухов с пятиметровым хвостом.

Результаты эти достигнуты на птичьих дворах и маленьких фермах неистощимой человеческой любознательностью, терпеньем и чувством прекрасного. Американцы в разведении кур проявили свойственный им рационализм и энергию. Производство яиц и куриного мяса надо было поставить на индустриальный конвейер. Стали искать подходящую для этого породу кур и «положили глаз» на белую птицу, выведенную в Италии. Эта порода стала известной под названьем леггорн (искаженное от названия города Ливорно). «Сырой материал» американские селекционеры «довели до ума», получив исключительно яйценоскую, жизнестойкую и не очень требовательную к содержанию курицу, выводить которую стали не в гнездах, а в инкубаторах и держать не во дворах понемногу, а на огромных куриных фермах. Сидят белые птицы в клетках, перед ними движется конвейер с гранулами комбикорма, вовремя подается вода; другой конвейер сзади уносит куриный помет и яички. Петухи в этом процессе не принимают участия. (Курица кладет яйца независимо от того, потоптали ее или нет. И нам для яичницы безразлично: оплодотворенное яичко на сковородке или лишь «жировик».) Двести яиц в год – такова средняя яйценоскость леггорнов. Можно получить больше, но корма и условия содержания станут дороже.

Часто только куры и представляют птичий мир во дворе. Как они ладят между собой? Все тут вертится вокруг вожака-петуха. Во дворе он – фельдмаршал и видом, и поведеньем, но также и патриарх-покровитель. Увидел зернышки – немедля всех созывает, просто покопался лапами в мусоре – тоже объявит: я здесь! Мужские достоинства Пети часто преувеличивают. Нормальный его гарем – десять – двенадцать курочек. Будет больше – у некоторых яйца окажутся неоплодотворенными.

Не каждое из снесенных яичек обязано хлопотам петуха. Семенная жидкость его хранится в утробе курицы, ее хватает на десять яичек. Стало быть, в дикой природе одного свидания с петухом для гнездовой кладки довольно. Но поскольку во дворе из гнезда у несушки ежедневно яйца берут, оставляя либо одно яичко, либо «подкладень» из мела, курица продолжает нестись непрерывно, чего от нее и хотят, а петух постоянно в женихах ходит.

Будучи птицами стайными, куры нуждаются в некоем регулировании отношений. У них есть жесткая иерархия. Есть курица «альфа», которая может клюнуть любую, ее же не клюнет никто. Есть курица, которую может клюнуть лишь «альфа», а она клюет всех. И так далее вниз по иерархической лестнице. В самом низу находится бедолага, клюют которую все, и она, бедная, терпит.

Клевки, понятное дело, важны не сами по себе – идет борьба за лучшее место возле кормушки, за более высокую жердочку на насесте. Случается, самую слабую забивают. А при недостатке животного корма склюют – останутся одни перышки.

При всем этом, разыскав корм, курица не будет клевать его «втихаря» – особым звуком позовет сотрапезниц. Сообща куры действуют, если кому-то угроза от кошки или собаки. Но большая опасность (например, появление ястреба) рождает паническое кудахтанье, что означает: «Спасайся кто может!».

Уважается во дворе материнство. Наседка греет цыплят, показывает малышам, что клевать, где пить, подаст сигнал прятаться, сама же смело, распушив перья, бросится на обидчика.

Лишившись цыплят, как все матери, наседка-курица не находит места и готова усыновить в это время даже котят. Но бывает, материнский инстинкт умирает. Я знал одну такую беспутную курицу. Любопытно, что водить осиротевших беззащитных цыплят взялась в этом случае не бездетная курица, а петух.

Иногда по необходимости, иногда же потехи ради под курицу во дворе кладут утиные яйца. Тут наблюдается драма: утята – в воду, а кура – в панике. Сама она плавать не умеет. Намокнув, может и утонуть. И дождь – не радость для этих птиц, понятие «мокрая курица» вошло в поговорку.

К человеку куры не привязываются, главное – корм. И не важно, из чьей ладони он сыплется. Но есть исключенья. Я знаю случай, когда рябенькая несушка, взлетая, садилась на плечо хозяйке, клевала с ее руки.

Родоначальниками многочисленного царства домашних кур на земле являются дикие банкивские куры, поныне вольно живущие в лесах жаркой Индии. Путешествуя в позапрошлом году по этой стране, я очень хотел увидеть прародителей наших поставщиков яиц. Не увидел. Но голос дикого петушка мы услышали. Он ничем не отличался от привычного бодрого и веселого «кукареку!» домашнего Пети.

Что-нибудь потеряли обитатели наших дворов за долгую селекцию, за отбор по прихоти человека, за большую удаленность от предков? Да, кое-что потеряли. И прежде всего жизнестойкость. Любая порода кур, скрещенная с дикарями, становится здоровей и выносливей, но, увы, потеряет что-то из родовых своих качеств, например, яйценоскость или окраску. Некоторые породы кур, обретая в результате селекции экзотические формы, теряют инстинкт материнства. Их яйца надо подкладывать под усердных наседок других пород, например, под маленьких кур бентамок.

Наконец, важный признак большинства птиц – способность летать – у многих кур, особенно у тяжелых мясных пород, совершенно исчезла. Но вот что можно наблюдать в Закавказье. Снимали мы, помню, сюжет для «Мира животных» в Абхазии, во дворе лесника. Индюки и цесарки важно ходили перед камерой оператора, а курам чем-то она не понравилась, и они резво, легко взлетели, сделали полукруг над двором и опустились в зарослях под горой. Чуда тут нет никакого. В Закавказье куры имеют свободу ходить далеко от двора. Их часто даже не кормят – все добывают сами. Но в зарослях рядом и хищники – лисица, шакал. Спасешься, если взлетишь на дерево или вообще улетишь. И птицы стали летать! Тут шел естественный отбор в сторону диких предков. Выживали и давали потомство лишь те, кто с помощью крыльев избегал гибели – наглядный пример эволюции!

Потом я еще не один раз видел летающих кур в Закавказье и в Казахстане. Полет! Не орлиный, конечно. Однако, провожая летунов взглядом, не скажешь, что это не птица.

• Фото автора. 22 ноября 1996 г.

Где раки зимуют?

Окно в природу

Откуда этот вопрос? Есть в нем какой-нибудь смысл? Мой друг Леонид Плешаков убедил: есть! «В старые времена барин – любитель раков – посылал и зимой их ловить. А найди-ка, где они там зимуют, попробуй поймать…» Так это было или иначе, но присловье сохранилось: «Я те покажу, где раки зимуют!» То есть задам такую работу – взвоешь.

Как выглядит рак, знают все. Он либо рыжий, либо темно-оливковый. Возможно, многие видели раков красными. Это были вареные раки. Кипяченьем все красящие вещества их панциря разрушаются, а красные – нет («Только рака смерть красит»).

Но интереснее рак живой. Перед нами – древность, защищенная панцирем. Сразу в глаза бросаются клешни. Ими рак, как щипцами, хватает добычу и подносит ее ко рту (может, обороняясь, довольно чувствительно прищемить палец, когда лезешь в нору). Усы у рака лишь чуть короче тела, достигающего порою ладони взрослого человека. Глаза у рака – на подвижных тычинках и выглядят выпученными («Чего, как рак, зенки вылупил?»). В воде рак больше полагается на чувствительные усы, но и зрение ему нужно, глаза бережет – прячет их в углубления панциря.

Панцирь, защищающий все жизненно важные органы, похож на стальную кирасу средневековой пехоты – жесткий и прочный короб. Глотают раков в доспехах только сомы. Все остальные либо разрушают панцирь зубами (норки, выдры, ондатры), либо ловят линного рака, когда он, сбросив броню, мягок и беззащитен (щука, окунь, налим).

Опрокинув рака на спину, мы увидим членистые ножки, на которых рак ползает. Часть ножек превратилась в чувствительную бахрому возле рта, в мощные клешни, в щипчики внизу под панцирем, в половые органы, в бахрому, на которой повисает рачья икра.

Заметная (и самая вкусная!) часть рачьего тела – хвост с веером-плавником на конце. Хвост называют почему-то раковой шейкой. Этот мускулистый орган спасает рака в решительную минуту. Неопытный ловец думает, что рак двинется в сторону, куда направил усы и выпученные глаза, а он вдруг резко подгибает под себя хвост-шейку и единым движеньем этого весла не пятит себя, а стрелой уносит назад. Знатоки-раколовы рачий хвост-шейку называют шепталом. Прислушайтесь к звукам в ведре, в корзине или мешке с живыми раками – шевеленье в панцирь одетых жителей вод похоже на шепот.

Согнутое вовнутрь шептало образует у рака-самки нечто вроде родильного дома, где рачьи яйца (очень похожие на икру осетров) перемешиваются с молоками…

«В нем (раке) так много удивительного, что полное его описание оказалось бы трудным даже для величайшего исследователя», – заметил в прошлом веке натуралист Резель фон Розенгоф.

В питании рак неразборчив, тянет клешнями все, что под руку попадет. Но ошибочно мненье, что это лишь падальщик. Нет, если есть выбор, рак предпочтет падали свежий корм. Другое дело, что он не слишком проворен поймать рыбешку или лягушку, личинку стрекозы, червяка. Самое удивительное, что раки, оказывается, по большей части вегетарианцы, особенно в южных прогретых водах. Мясные блюда на столе рака составляют лишь четверть всей массы питанья, три четверти – растительность, причем такая, из которой рак извлекает вещества для строительства панциря.

Родившись, крошка рак сразу же обрастает известковым футляром. Малыш растет, и футляр скоро становится тесным. Рак из него выползает – линяет. В первый год таких «выползаний» – восемь, во второй – шесть. Взрослый рак не линяет до конца жизни, а живут раки, как полагают, около двадцати лет.

Линька для рака – процесс болезненный и опасный. Иногда рак выползает из своего футляра в минуту, иногда же линька длится несколько дней. На ее месте остается истонченный футляр – точь-в-точь живой рак: головогрудь, усы, глаза, ножки, шептало. Но это всего лишь одежда. Мягкий перелинявший рак куда-нибудь спрятался и будет сидеть тише воды, ниже травы дней десять – пятнадцать. В это время всяк его может слопать, даже свой брат, меньший размером, но одетый в броню. Поэтому: замереть – наращивать панцирь!

Из чего же рак его строит, сидя в норе? Этот вопрос наверняка занимал и любознательного фон Розенгофа. И он, наверное, долго ломал голову, обнаружив под «кирасой» два белых с копейку «жернова» (гастролиты – называют ученые). Это запас строительного материала в организме готового к линьке рака. Мягкий панцирь, поглощая содержимое «жерновов», постепенно твердеет. И рак хорошо понимает, когда ему уже безопасно в новом наряде выползать на охоту.

Рак – существо сумеречное. День отсиживается в укрытии, а ночью и вечером кормится и «гуляет» вблизи берегов водоема. Дышит он жабрами, спрятанными под панцирем, и очень требователен к насыщенью воды кислородом. Из мелких сильно заросших водоемов раки, случается, выползают на берег и на коряги – летний замор.

У многих наготове вопрос: а как же раки долгое время (в холодильнике до десяти – пятнадцати суток!) ухитряются жить без воды? Оказывается, на случай неблагоприятных условий есть у рака «резервное дыхание» – кислородом организм обеспечивается процессом разложения припасенного в мышцах вещества гликогена. Эта особенность раков позволяет перевозить их при сниженной температуре на дальние расстояния.

В перевозках одно условие соблюдается непременно: раки на кухне у повара должны ползать, то есть быть живыми. Мертвых раков не варят – есть опасность отравиться их нежным скоропортящимся мясом. Запомните: если раков сварили живыми – шептала у них загнуты крючком, а если шептала прямые – раков варили мертвыми. И тут уместно рассказать байку, очень похожую на быль. Поставили партию раков в Париж из Ростова. А раки не ползают. «Раки мертвые!» – извещает партнеров Париж. А с Дона ответ: «Нет, они не мертвые, они уснули». «Но они же не проснулись!» – откликнулись с Сены.

Живут пресноводные раки по всему миру. Множество видов! Есть родня у них и в соленой воде: креветки, крабы, лангусты, лобстеры, достигающие четырех килограммов веса.

Пресноводный рак – давний спутник людей. У всех народов он в поговорках. И нигде рак не был едою – лакомство! Бесплатное – если полазать с бреднем в пруду, дорогое – если получить его откуда-то самолетом.

Так выглядят раколовки.

В северных районах Европы рак чувствует себя так же хорошо, как и в южных, но растет он быстрее в теплой воде. У нас в России оптимальные для него условия в мелких водах Кубани, Придонья, в Нижнем Поволжье до Астрахани.

В Европе от перелова, но главным образом от повального мора – «рачьей чумы» (грибок!) раки повывелись. В прошлом веке раков в огромных количествах во Францию и Германию за хорошие деньги везли из России – 30 миллионов штук в год! Важной статьей дохода на внешних рынках были раки и после революции. А потом и у нас чума, переловы, химикаты с полей извели раков. Извели настолько, что в Волжской пойме (самое богатое раками место в России) с 1988 года вылов их полностью запрещен.

Сегодня положение всюду переменилось. По причине остановки промышленности и резкой убыли удобрений в сельском хозяйстве оздоровилась вода. И вот, нет худа без какого-нибудь добра, вдруг резко, заметно в реках прибавилось рыбы, в прудах и озерах зашевелились раки. Конечно, их всеми возможными средствами ловят (в Волгограде, несмотря на запреты, рынок завален раками). Это средство кому-то выжить, кому-то обогатиться. Между тем поставка раков по хорошей цене на «цивилизованный рынок» заставляет дальновидных людей не полагаться на «вольную охоту», а перейти на «животноводство» – выращивать раков в хозяйственных водоемах.

Имеет смысл не ждать, пока рак на горе свистнет, а браться за дело несомненно перспективное – в экономических журналах пишут: «спрос на раков был и будет неограниченным».

• Фото автора. 6 декабря 1996 г.

1997

Свет красоты

Окно в природу

Природа – законодатель вкуса, красоты, совершенства. По ее эталонам мы, например, называем цвета. Вспомним-ка вместе: вишневый, сиреневый, брусничный, малиновый, розовый, табачный, горчичный, шафрановый, гороховый, гранатовый, оранжевый, фиолетовый, клюквенный, персиковый, соломенный, бирюзовый (камешек – бирюза), коричневый (от слова «корица» – кора)… И так далее. В блокноте у меня записаны названия более трех десятков цветов. Почти все они в истоке – природные: цветок, плод, камень. Назовите цвет, и каждый сразу его представит, ибо знает природный его эталон.

В природе проходит воспитанье художников. Натюрморт в переводе – «мертвая натура». А вот на подиуме в студии стоит натурщица, и будущие живописцы улавливают гармонию линий, постигают передачу красками «телесного цвета». Обязательны у художников выезды «на натуру». Природа выращивает в человеке чувство прекрасного. Ею поверяются все эксперименты творцов.

На московской выставке Рериха в 50-х годах я, помню, пораженный стоял у картин, написанных в Гималаях. Это был неведомый равнинному человеку мир красок. Казалось, в природе такого нет. Но лет десять спустя летели над Гималаями на юг, в Антарктиду. Я увидел краски закатного солнца на снежных вершинах и сразу же вспомнил Рериха.

Природой все поверяется. Мы говорим: «естественный», «натуральный», «реальный», то есть соответствующий тому, что наблюдаем в природе. И как бы ни велика была фантазия творца, если в ней не утрачена связь с натурой, творение будет нас волновать.

На пятый день нового года под окошко ко мне на рябину прилетела парочка свиристелей. Все бросил, наблюдаю за птицами, глаз не могу оторвать от этого чуда линий, сходящихся в хохолке, от тонких и нежных красок. Никакой модельер из мира портных не придумает наряд изысканней, ярче, гармоничней, чем этот.

Но для чьего глаза предназначена эта земная краса? Уж, конечно, не для того, кто смотрит на птиц из окошка или, пробегая на лыжах, остановится, пораженный этим чудо-нарядом. Природа совершенствовала формы и краски для «своего круга» ценителей этих зимних боярышень. Есть в их, пусть примитивном в сравнении с человеческим, восприятии мира способность замечать, отличать, оценивать красоту.

И разве только у свиристелей мы наблюдаем это? Посмотрите на сверкающий наряд петуха, японского журавля, фазана, даже на отливающий металлической синевою черный наряд скворца. Человек – лишь сторонний наблюдатель этих нарядов. Носители их могли бы существовать и без присутствия человека в цветнике жизни. Чей-то глаз все это ценит, каким-то образом реагирует на эти наряды и, может быть, своим выбором красоту совершенствует или хотя бы не дает ей угаснуть. Иначе говоря, чувство красоты – дар не только человеческий.

Конечно, многое в природе объясняется целесообразностью, гармоничным сочетанием со средой, в которой животные обретаются, – «красиво все, что естественно, целесообразно». Все так. И все-таки часто краски, в обыденной жизни приглушенные, начинают ярче сиять в брачную пору. Это сиянье для кого-то же предназначено, кто-то должен его оценить.

Райские птицы особо известны своими нарядами, в брачную пору принимают причудливые позы, иногда повисают на ветках даже вниз головою, чтобы выгодней показать расцветку своего оперенья.

Самец одной из птиц этого семейства щеголей (шалашник) наряд имеет невзрачный. Как привлечь вниманье к своей особе? Эта живущая в Австралии и на окрестных островах птица начинает строить «дворец любви» – шалашик из трав, а площадку перед ним украшает цветами, ракушками, камушками, всем, что цветом может привлечь подругу. Если разноцветных вещиц, по мненью шалашника, маловато, он красок добавит, макая сделанную из лубяных волокон кисточку в соки различных ягод. В разных местах кустарников трудятся эти «художники», и наступает момент, когда самки неторопливо обходят постройки и останавливаются там, где наряд им особо понравится.

Любовь «художнику» избранница дарит в травяном шалаше, гнездо же она совьет в стороне, на скрытом и неприметном месте. Пока подруга сидит на кладке яиц, «художник» продолжает творить – носит к шалашу на площадку цветы и цветные вещицы, продолжает пользоваться лубяной кисточкой. Наблюдавшие этот процесс говорят, что, возможно, сам шалашник тоже испытывает некую радость-волненье от творчества и не сразу с ним расстается.

Это же можно заметить и в голосистом мире певцов. То, что раньше считалось только «звуковыми обозначениями охраняемой территории», сейчас считают также и «звуковым кодом», в котором самка чувствует жизненные силы певца. А что есть «код» – гармоничное, волнующее сочетание звуков. Проходя мимо куста черемухи, где свищет и щелкает соловей, мы с замиранием сердца думаем, что это нам, понимающим толк в музыке, предназначен сольный концерт. Нет, его слушает скрытая где-то в молодых листьях серенькая подружка певца. Ее сердце, вероятно, сжимается от такой же, как наша, радости.

Замечено: певцы продолжают свои концерты, когда пора обольщенья избранниц уже окончилась. Возможно, исторженье чудесных звуков радует и самого певца – песней исходит его упоение жизнью, неосознанная благодарность ей, ощущенье себя частицей всего, что дышит, порхает, подает голос.

Некоторые птицы «коллекционируют» окружающие звуки и потом «лепят» из них некое подобие песни, явно получая от этого удовольствие. Этих птиц зовут пересмешниками. К ним, между прочим, относится и скворец, способный воспроизвести кашель старика во дворе, скрип ворот, квохтанье куриц и неплохо пение других птиц.

Хорошо известна любовь сорок и ворон к разным блестящим вещицам. Зачем они носят в гнезда железки, стекляшки, брошки, часики с подоконников? Люди, занимающиеся изучением поведения животных, приходят к согласию, что некоторым из них свойственно некое «предэстетическое чувство». Размышляют об этом все чаще. Невозможно не размышлять. Природа наполнена красотою, и не представляется верным думать, что чувствовать способен ее лишь человек.

Позапрошлым летом снимали мы в Петербурге сюжеты для передачи «В мире животных». Как всегда, общались с профессором Леонидом Александровичем Фирсовым, изучающим обезьян. «Хотите побывать на сеансе художницы?» – шутливо в зоопарке пригласил нас профессор.

И вот внимание наше направлено на дощатый помост, где разложены цветные карандаши и большие листы бумаги. Художницу (Монику) привели за руку. Это была грузная четырехлетняя самка орангутана. Ее страсть к рисованью была известна уже хорошо, и мы приготовились к наблюдению. Но Монике весь наш отряд с треногой и телекамерой, видимо, не понравился, и вдохновенье отдаться любимому делу не наступило. Моника занялась забавою прозаической – запихивала в трехлитровую банку с водой чей-то матерчатый фартук, выжимала и снова запихивала. Все это было наблюдать интересно, но живописью Моника в этот день порадовать нас решительно отказалась.

«Обезьяньи рисунки» – дело не новое. В газетах они осмеяны, но незаслуженно. Насмешки родила мода коллекционеров иметь «обезьяньи листы». В 1957 году была устроена выставка этих листов, авторы: шимпанзе Бетси (из Балтиморского зоопарка, США) и шимпанзе Конго – из Лондонского. Именно в это время лондонские зоологи производили изучение изобразительных способностей шимпанзе Конго. Им важно было уберечь рисунки от распродажи. Для этого цены на них назначили очень высокие. Ко всеобщему изумленью, коллекционеры немалых денег не пожалели – все рисунки были распроданы. Отчасти именно это породило насмешки в газетах. И, как говорится, вместе с водою был выплеснут и ребенок.

Между тем охота обезьян к рисованью и результаты этой страстной их увлеченности интересовали этологов и зоопсихологов вполне серьезно. Было выявлено: процесс доставляет обезьянам явное удовольствие, сопряженное с видимым «творческим волнением». Обезьяны обнаруживали цветовые пристрастия, стремились расположить свои линии, кружки и точки всегда в центре листа, и вся композиция имела центральную, собирательную точку. Больше всего это творчество напоминало манеру художников-абстракционистов и забавные загогулины детей, впервые взявших в руки карандаши. Но если трехлетний ребенок в нарисованном круге в конце концов изобразит «точку, точку, два крючочка», что смотрится уже лицом человека, то высшим достижением обезьян стал круг, сплошь заполненный точками.

Анализ большого количества «обезьяньих листов» и сравнение их с рисунками детей раннего возраста дают специалистам богатую пищу для размышлений. Высшие животные не только явно имеют «предэстетическое чувство», но, как видим, некоторые из них пытаются даже как-то его реализовать. Карандаш в руке и видимая линия от него прямо-таки подталкивают обезьян к увлекательному занятию. Но даже и без карандаша фантазия обезьян иногда приходит в движенье. Известный английский зоолог Джулиан Хаксли писал, что несколько раз наблюдал в зоопарке, как молодая горилла «пыталась указательным пальцем окантовать свою тень на стене».

Ничего невероятного в восприятии животными цвета, форм, ритма, пропорций, симметрии и гармонии звуков нет. Все это подсознательно усваивается ими из мира, частью которого сами они являются. Человеку, владеющему чувством прекрасного и осознающему это как важную ценность жизни, еще предстоит пристально присмотреться к проявлению этих чувств у животных.

Недавно были опубликованы размышления психологов о том, что развитие эстетических чувств блокирует в человеке агрессию. Поэтому обучение рисованию, музыке важно не только в прикладном и профессиональном смысле. В этом свете наполняются смыслом слова Достоевского «Красота спасет мир».

• Фото из архива В. Пескова. 24 января 1997 г.