Текст книги "Счастливое детство"

Стометровка

Меня он явно чем-то привлек. И несложно догадаться – чем… Странный: сидит один за столиком и исписывает листочки! Если б дело делал, а то начеркает несколько строчек, задумается и бац – скомкал почти чистый лист, целая груда перед ним!

Больше часа сидит так, заметил. Несложно догадаться: свои песочные часы Тоня уже два раза переворачивала. Песок все сыпется и сыпется – целых полчаса сыплется. А Тоня знает свое дело, не дремлет: где бы ни была – по залу между столиков бегает, крошки смахивает, или на кухне у себя, – всегда вовремя появляется; как чувствует: вот-вот песок весь пересыплется – полчаса закончатся.

Они, часы, на барной стойке стоят, на виду – любой заметит. Все знают, прошло полчаса, перевернула Тоня часы – заказывай очередную кружку пива. Иначе… Нет, ничего не будет, просто закон неписаный такой. А новичкам, кто не знает, предлагает: не хотите ли еще?.. Попробуй «не захотеть», так посмотрит!..

Так вот, парень этот – чудной какой-то, первый раз вижу его – все пишет и пишет. И две кружки пива недопитые на столике перед ним: Тоня дважды часы вращала, вот и выходит, что целый час без толку пролямзился!

Помоложе меня – лет тридцать будет. Худой, чернявый. Сидит себе да рисует буковки. Интересно, что можно писать?.. Хотя какое мне дело!.. Но странный какой-то… Наблюдаю… То задумчивый, неподвижный – полбокала моих может просидеть, не шелохнуться; то накромсает каракули свои, перечитает, заерзает, недовольный, и снова скомкает очередной листок. Нервничает, явно!

Мне не жалко бумаги. Но зачем же писать, если заранее знаешь, что выбросишь?!. Не понимаю я таких!

Друзья мои, как чувствуют, не подсаживаются ко мне. Сижу, наблюдаю… Даже таиться не надо: чернявый весь в своих мыслях, никого не замечает.

…Тоня снова часы перевернула. Не было ее; песок вот-вот весь пересыплется в нижнюю часть… Откуда вынырнула?.. И снова сыпется – теперь уже из полного верхнего отсека – в пустую, нижнюю полость.

А Тоня по рядам пошла – бокалы разносит. Третий перед ним поставила. Вот чудак – не замечает даже! Отхлебнет глоток – и снова в бумажки. А то уставится куда-то не мигая.

Поглядел я в ту сторону: что необычного увидел? В окно гляжу, а там месяц слабый, еле заметный в серости раннего вечера. И ничего больше.

Надоело мне, признаться, глазеть впустую на чудака. В голове хмелек – давно зацепило… Встал я да и направился к чернявому. Тот уже давно не записывает. Обхватил голову руками и замер на целых полчаса.

Подсел я к парню – напротив как раз. Темновато здесь, в углу, как только разбирает записочки свои?

А он, оказывается, и не слышит еще – ноль внимания на меня. Обидно даже!

– Можно?.. Не против?

Тот поднял глаза, как-то мимо меня смотрит… Небрежно махнул рукой: мол, делай что хочешь.

Сидим вдвоем, молчим. Рядом – ворох скомканных листочков, три кружки пива недопитых.

Заинтересовало это меня здорово. Ладно, черт с ней, с бумагой, но чего ж ты пиво не пьешь?.. Может, тараночкой угостить?

Просидел я так, глядя на бедолагу, и самому, кажется, расхотелось желтую гадость хлебать. Вот чародей попался – заворожил, прямо! Так и вообще завяжешь!..

Опять глянул я в окно – куда сквозь меня смотрит чернявый… Все та же луна, но только чуть ярче стала.

В баре шумок: каждая компания – себе на уме. Но и укромный уголок можно найти, вот как этот, где мы сидим.

– Что не пьешь? – спрашиваю.

Глянул наконец-то. Кажется, спустился с небес, может, с той луны, еле проявленной?.. Лунатик, одним словом.

Осмысленно глядит. Заинтересовался все же моей персоной.

Жду. Он все молчит. Но глядит уважительно… Смотри-ка ты, глаза загорелись! Что-то узрел во мне!

Начали мы говорить… Какую-то чепуху несет: болит душа, излиться надо… Лунатик – эт точно!

Чувствую все же – худо человеку. «Ну, так ты сюда правильно забрел, – думаю, – вливай в себя – легче станет. Только чего листы строчить-то, не понимаю!»

…Просидели мы впустую еще полчаса, Тоня две полных кружки плюхнула перед нами. Гляжу: часики пересыпают песочек, – течет время, струится. А я так ничего и не понял еще.

– Как зовут-то тебя? – спрашиваю. Хотя на кой мне его имя?

– Леня… Пчелко.

– Понятно. – Хотя ничего непонятно. И сам себя называю. А наперед знаю: ни к чему нам обоим это знакомство. И все же жаль парня становится.

– Так ты писатель, что ли?.. Хемингуэй?.. У нас тут не пишут. Пивной это бар!

– Да не писатель я – спортсмен… бывший. Бегал когда-то. Года два как завязал.

«Ну-ну, – думаю. – Завязать никогда не поздно, – про свое думаю. И что же дальше?»

А Леня Пчелко разоткровенничался – чудак. Вот что рассказал…

⁂

Сегодня утром я встретил его. Несколько лет не виделись после того случая. Как будто специально кто подстроил, чтобы снова потревожить меня. Да я давно уже особо не печалюсь; так, неловко было, конечно, поначалу. А потом вроде прошло. Успокоился… Иногда вспоминал, но тут же забывал… Теперь понимаю: старался забыть.

А тут вдруг эта встреча. Что-то стоит за ней, движет что-то нами!..

Словно озарение на меня сошло в ту минуту, и увидел себя со стороны еще раз. Не так, как тогда… По-иному. По первости уклонялся от совести; как сквозь пелену смотрел… А сегодня утром понял: никуда не уходят наши впечатления, живы, пока что-то не произойдет – не осмыслится.

Весь день ходил свободный, не искал оправданий. А потом увидел, наконец, себя такого, каким был тогда…

А он-то обрадовался при встрече: позабыл тот забег или сделал вид?

Не мог смотреть я в глаза ему. Солнце слепило.

…Спринтером был я когда-то… И неплохим. Любил побеждать.

Серьезные соревнования в тот день были. Бежали мы стометровку. Серега был среди нас особенным бегуном – глухонемой он. Но не совсем. Немного слышал и немного говорил – хоть и не все разобрать. Общаться сносно можно было, да и на руках кое-что я мог показать. Свои соревнования – среди слабослышащих спортсменов – он не пропускал. Но и на обычных, наших, частенько участвовал – результаты позволяли.

Жили мы в разных городах, но, встречаясь на стартах, сблизились. Дружить не дружили, но приятелями были. Частенько после забегов гуляли вместе.

Леня Пчелко замолчал. Глянул сквозь меня в окно, затем на бокал с пивом. Кажется, удивился, словно стояла перед ним золотая статуэтка Нефертити. Отхлебнул глоток и продолжал.

Первенство Союза проходило. Зрителей на удивление много собралось. Мы оба пробились в финал.

Жара. Сентябрь. В Баку соревновались.

Под вечер прохладней стало. Девятый час шел. Тени от трибун легли на дорожку, воздух посвежел. Комфортно, ощущение – словно в раю.

Прошли финалы барьеристов. Убрали препятствия: красно-белым рядком стоят на обочине.

Вывели нас, спринтеров.

Готов я был тогда: в тройку – знал – войду. Но хотелось стать первым. Только первым!

Опасался двух ребят. Особенно один волновал. Если его «сделаю» – остальные не страшны, думал… Посматривал на его разминку: кажется, в неплохой форме. Нужно собраться!

Бежал я по пятой дорожке. Соперник мой – по третьей. За ним, на второй, стоял Серега. Но на него я даже не обращал внимания: финал на Союзе – максимум для него. Занимали мысли только о себе, о пьедестале.

Томас, стартер наш, пошутил, как всегда, настроил нас, успокоил. И дал команду: «На старт!»

Наша восьмерка опустилась в колодки. Подвигались еще: кто удобно устраиваясь, кто так – для фарсу. Замерли… Хоть я и был сосредоточен на себе, но боковым зрением видел, что происходит слева – четвертая дорожка волновала!..

Сейчас, когда смотрю по телевизору соревнования легкоатлетов, кажется, что выбегают те со старта, ничего не замечая вокруг. Но я-то понимаю, что все «пасут» друг друга: прекрасно видят действия соперников и ориентируются в ситуации…

Команда «Внимание!» Длинная пауза… И выстрел!..

Я уловил, что мой соперник выиграл старт. Мгновение это хоть и незаметно для неопытного глаза, хоть и мизерно, но существует… Отыграть его можно, конечно, но все же допускать нежелательно.

Мы рванули вперед. А за четвертой дорожкой – я сразу и не понял, что произошло – совсем замешкался на старте Сергей. На этот раз он просто не услышал выстрела и остался в колодках.

Рассуждать не было времени, нужно догонять соперника, это – финал!

Метров через десять неожиданно заметил, что легко приблизился к лидеру и через несколько шагов обошел его. Где-то к сороковому метру никого рядом не было, и я уже ликовал, предчувствуя неожиданно легкую победу.

Глянул вправо, затем влево. Мой основной соперник просто бросил бежать – по инерции плавно останавливался.

Позади него – один, второй, третий – прекращали бег финалисты. Далеко позади, возле стартовых колодок, стоял растерянный Серега: рукой прикоснулся к уху, показывая Томасу, что не услышал стартового выстрела.

Но правила едины; забег никто не останавливал. Я и несколько финалистов продолжали бег… Ничто не могло помешать моей победе – только добеги… Все я сообразил тогда, скорее почувствовал. Всегда удивляюсь: как за несколько коротких мгновений человек может столько осознать и понять?!.

Но мне так хотелось выиграть, что я отгонял промелькнувшую догадку: ребята остановились из солидарности с Серегой, желая дать ему возможность стартовать еще раз. Все они, конечно, знали о его изъяне.

Не хотел ни о чем знать я…

Я уже приближался к финишу, страстно желая пересечь белую линию, когда услышал гром аплодисментов. Так хотелось принять их на свой счет – победителя, что в эйфории я готов был уже финишировать. Зачем, для чего останавливаться и начинать все сначала?!

Огромным усилием воли все же заставил себя это сделать. Проклиная все на свете, я остановился, не дотянув до победы всего метров десять. И только теперь дошло до меня: я позорно оказался в полном одиночестве. Остальные шестеро финалистов, спиной ко мне, возвращались к месту старта.

Мельком окинул я бушующие трибуны и понял, что аплодируют не мне – потенциальному победителю, а тем, кто остановился на первой половине дистанции.

Я возвращался к стартовой линии и жалел об упущенной возможности!.. Добеги до конца – и судьи без разбирательств отдали бы победу мне.

Пчелко минуту помолчал. Затем продолжил.

Тогда мне казалось, что моя жажда победы любой ценой, безразличие к Сергею живут только во мне и никому больше не видны. Да я и делал-то вид, что ничего не понял. И только после осознал, что ни малейшего шевеления души не может сокрыть человек внешним поведением… И только сегодня утром, встретившись с Сергеем, почувствовал настоящую боль от своего поступка.

Стадион несколько успокоился. Судьи пребывали в растерянности: забег не состоялся, что делать?..

Прошло минут двадцать… Мы, финалисты, топтались на месте. Судьи совещались. Трибуны то замолкали, то взрывались скандированием: «Финал!.. Финал!.. Финал!..»

В конце концов, состоялась перебежка. На этот раз вся восьмерка стартовала успешно.

На последних метрах я вырвал победу у своего главного соперника. Стал чемпионом Союза.

Стадион бушевал аплодисментами. Но, к сожалению, не в мой адрес: снова аплодировали ребятам – кто не посмел продолжать бег после ошибки Сергея; и ему самому – хоть и прибежал он последним.

⁂

Пчелко сидел, задумчиво глядя мимо меня.

– А сегодня я встретил его… Как ничего и не было!.. С того самого дня не виделись. Гадко, гадко на душе… Пробовал я записать те события: говорят – легче становится. Да не получается что-то… – наконец-то посмотрел он на меня! – А ты знаешь, я вот рассказал тебе и, кажется, помогло! Полегчало… – И по ожившему лицу моего рассказчика пробежала еле заметная улыбка. Если верить его теории, она отразила успокаивающуюся душу его.

Но мне никак не понять этого чудака. Бокал пива – вот что лечит!

На столике перед нами застыли позабытые бокалы. Тоня стояла за барной стойкой, не смея больше подходить к нам. Песочные часы замерли – весь песок давно пересыпался в нижнюю емкость и застыл неподвижной желтой горкой. А за окном, сдвинувшись в сторону, ярко светил месяц.

Мальчик

В одном из городов проходили очередные, ничем не примечательные, соревнования по легкой атлетике среди школьников. И в то же время это были соревнования необычные хотя бы потому, что любое первенство Края не может быть рядовым, тем более для детей.

Одна из команд прибыла рано утром. Времени хватало, и ребята после душного вагона с удовольствием прошлись пешком по морозному воздуху до гостиницы.

Слегка вьюжило. Снежинки кружили в волшебном танце, за ворот пробирался прохладный воздух, приятно охлаждая нагретое за ночь тело.

Довольно быстро и без хлопот разместив детей в гостинице, Сергей Иванович оставил команду и направился в Управление по спорту. Там он быстро поставил печать в командировочное удостоверение («Отметил документ, а потом думай, зачем приехал?» – гласило неписаное тренерское правило), без проблем сдал заявки, получил в бухгалтерии деньги на питание. Затем созвонился с подопечными и договорился о встрече в манеже на разминке: многие из них не в первый раз были в этом городе и хорошо знали дорогу в легкоатлетический комплекс.

В манеже оказалось непривычно пусто. Дети приехали как раз в обед, когда между утренними и вечерними занятиями наступает временный перерыв.

В огромном зале один рабочий ремонтировал сломанный барьер, второй проходился щеткой по дорожке сектора для прыжков в длину. Наверху, под куполом, где были расположены подсобные помещения, в одном из окон виднелись фигурки снующих людей – они тоже были чем-то заняты.

Сергей Иванович сидел на пустой трибуне, внимательно следил за разминкой: помогал подобрать разбег, корректировал дугу в прыжках в высоту, давал советы по установке стартовых колодок… Временами, если видел у кого-то чрезмерное рвение и вырывавшуюся, неконтролируемую, «пруху», прежде времени опустошавшую нервную систему, останавливал спортсменов, стараясь не столько объяснить вредность бездумной траты энергии (это, он уже убедился на опыте, дело бесполезное), сколько сбить порыв, переключить внимание на что-то другое.

Разминка закончилась, и, посадив детвору в автобус и наказав зайти в столовую, Сергей Иванович направился все в то же Управление, где ближе к вечеру должно было состояться заседание судейской коллегии с представителями и тренерами команд, чтобы еще раз обсудить организационные вопросы.

По дороге зашел в книжный магазин. Просмотрел спортивную литературу, купил приглянувшуюся книжечку по правилам судейства. Затем в небольшом кафетерии за чашкой кофе с бутербродом просмотрел книжицу и за полчаса до начала заседания явился в учреждение.

В небольшом актовом зале было людно. Кто-то, увидев старого приятеля, стоял в сторонке, беседуя о чем-то личном, кто-то решал деловые вопросы на счет передачи ученика, кто-то обсуждал новую методику тренировок, кто-то сетовал на недостаточное финансирование спорта; другие, недавно прибывшие, никак не могли привести в порядок требуемые документы и, разложив их на столе, суетливо сортировали многочисленные бумажки; большинство же просто вело ничего не значащие разговоры в ожидании начала заседания. От всего этого в помещении стоял рабочий гул.

Сергей Иванович уселся на свободный стул, предложенный знакомым тренером. Перекинувшись дежурными фразами, он еще раз просмотрел программу соревнований. Убедившись, что нет никаких накладок, Сергей Иванович окинул взглядом присутствующих, чуть дольше остановившись на главном судье соревнований и секретаре.

В этот момент в комнату вошел человек, который сразу завладел вниманием тренера. Никогда ранее он не видел его и теперь с интересом уставился на незнакомца.

Это был довольно странный субъект. Он словно попал сюда из конца девятнадцатого века. Одень его сейчас в старинный наряд – один к одному походил бы на средней руки чиновника того времени: частично – внешний вид, а больше – нечто неуловимое, исходящее от него, производило специфическое впечатление.

Сергей Иванович с любопытством рассматривал вошедшего. Средний рост, относительно короткие конечности – руки и ноги, несоразмерно огромная и, видимо, тяжелая голова, придавали странность хозяину. Высокие залысины на широком лбу его переходили почти в лысину, прикрытую зачесанными на бок длинными, черными волосиками. Снизу, на затылке, волосы были острижены довольно коротко и аккуратно. Пухлые щеки прикрывали низкие, густые бакенбарды. Создавалось впечатление, что лоб занимал добрую половину лица этого человека, а потому глаза, и без того небольшие, казались совсем маленькими. Они были серыми и внимательными. Но внимание это было каким-то рассеянным: словно мужчина, хоть и старался думать о чем-то конкретном, никак не мог сосредоточиться и уловить суть обдумываемого. И потому представлялся он Сергею Ивановичу поверхностным наблюдателем, который вроде бы и вникает в дело, по-деловому соглашается с чем-то или, наоборот, отвергает, – и все же недостаточно хорошо разбирается в вопросе.

Одет тот был в черный костюм, черный строгий галстук, красиво выделявшийся на фоне белой рубашки, и в черные, удлиненные в носках, туфли, отменно начищенные и блестящие. В руках он держал папку из дорогой крокодиловой кожи – толстую и важную от содержимого, которая придавала солидность этой личности и довершала образ, конечно же, немалого начальника.

Да и поведение его было соответствующим. Достойно и степенно старался вести себя этот человек. Но вместе с тем в этом желании его чувствовалась неуверенность и доля растерянности. Он (видно было) не ставил себя выше присутствующих; казалось даже, был готов услужить им или согласиться в чем-то с ними, но согласиться на уровне управленца, а не рядового работника.

Его и еще одного человека, вошедшего с ним, провели за большой стол, стоящий во главе комнаты, указали на свободные места.

Того, второго, Сергей Иванович знал хорошо, как одного из опытнейших судей республики, и теперь только украдкой посматривал на незнакомого чиновника, с нетерпением ожидая, когда же представят начальство, и старался угадать, кто же перед ним?..

Когда все расселись, проводящий судейскую коллегию, как и полагается, назвал главного судью и секретаря соревнований, а затем представил незнакомца:

– Инспектор соревнований – Мальчик Иван Иванович, – а потом добавил: – После обсуждения положений, конкретно касающихся нашего первенства, возможно, Иван Иванович ознакомит нас с календарем стартов на текущий год, ответит на ваши вопросы.

Сергей Иванович опешил. Он ничего не понимал! Ивана Ивановича Мальчика он хорошо знал, так как тот зачастую появлялся на Краевых первенствах именно в качестве инспектора-наблюдателя. Но ведь сейчас перед ним был вовсе не он!..

Тренер растерянно огляделся вокруг, как бы вопрошая коллег: вы понимаете что-нибудь?.. Но собравшиеся представители команд не выказывали никакого удивления.

«Ничего не понимаю!.. – терялся Сергей Иванович, не зная, с какой стороны подступиться к щекотливому вопросу. В мыслях хаотично прокручивались все возможные и невозможные варианты: каким образом этот незнакомец мог оказаться на месте Ивана Ивановича?.. Самой правдоподобной представлялась версия, что сам Иван Иванович не смог приехать, а потому прибыл один из его заместителей. – Но почему бы тогда не назвать настоящую фамилию человека?.. Ведь все знают Иваныча, и нет ничего разумного в том, чтобы скрывать его отсутствие, мало ли уважительных причин!»

Вторая мысль, посетившая Сергея Ивановича, и вовсе была странной и пугающей: «А, может, это и есть сам Иван Иванович? – пронеслось у него. – Только изменился так!» И Сергей Иванович, уже с недоверием к самому себе и страхом за собственный ум, стал пристально всматриваться в черного загадочного человечка. Что-то неприятно-мистическое появилось при этом… Нервно посмеиваясь над собой, с холодком в груди Сергей Иванович все пытался угадать в чертах незнакомца их старого доброго инспектора.

Не выдержав, он шепотом обратился к соседу:

– Это кто такой? – кивком указал он на головастого.

– Мальчик Иван Иваныч, – бросил тот и отвернулся, внимательно слушая выступающего. Затем, заметив недоумевающий взгляд коллеги и словно бы поняв что-то, добавил: – Да операцию он сделал себе пластическую! – и загадочно улыбнулся при этом.

Сергей Иванович чувствовал себя дураком, но ничего не мог поделать с собственным любопытством и вместе с тем с неразрешимостью вопроса. Понимая свое идиотское положение, он еще раз всмотрелся в новенького. Тот как ни в чем ни бывало восседал, спокойно оглядывая собрание. Странно, но и собрание, в свою очередь, не выказывало ни любопытства, ни сомнения по поводу того – настоящий ли Иван Иванович перед ними.

Тренер напрягал зрение и свои способности к воображению. И теперь ему уже казалось, что в чертах этого человека на самом деле просматривается сходство с Мальчиком Иваном Ивановичем. Но холодным, логичным рассуждением осекая себя, он все же не мог представить, как его знакомый, пожилой Иван Иваныч, под скальпелем хирурга превращается в своего моложавого двойника… В конце концов здравый рассудок взял верх, и он еще раз обратился к соседу:

– Я серьезно!..

– Да сын это его, тоже Иван Иванович! – сжалился тот.

Моментально поняв все, Сергей Иванович почувствовал облегчение. Ощущая стыдливую досаду – как это он не догадался раньше! – он искал себе оправдание. Во-первых, постоянно выезжая на соревнования, он тем не менее не знал о наличии у Мальчика-старшего сына-коллеги; и во-вторых, сбило с толку полное совпадение имени и отчества, что не так часто встречается у отца и сына.

Придя в себя и несколько успокоившись, Сергей Иванович продолжал бросать взгляды на странного человека, в ожидании когда тот встанет и заговорит, – ему так хотелось найти подтверждение своим изначальным догадкам о его характере!..

Но когда после обсуждения все вопросы были закрыты, по традиции должен был выступить кто-то из представителей Краевого спортивного руководства, вынося на рассмотрение непосредственно не касающиеся данных соревнований темы, оказалось, что темы исчерпались, а потому собрание само собою завершилось. И к Мальчику Ивану Ивановичу никто не обратился. Все это время он сидел, по возможности внимательно внедряясь своим рассеянным умом в обсуждаемые вопросы, и старался быть начеку, чтобы в любой момент предложить свои услуги по решению их, но, видно было, оставался далек от сути происходящего.

Встав и по-деловому четко и аккуратно сложив в папку не понадобившиеся бумаги, посуетившись и перекинувшись с главным судьей парами фраз, он удалился.

Его словно и не было…

⁂

Наступило утро следующего дня. Вся легкоатлетическая фавора съехалась в манеж.

Большое электронное табло высвечивало дату и время. Негромкая музыка создавала приятный фон.

В левом углу манежа, за пределами основной арены, проводили разминку те, кто первым начинал соревнования. Команды же разместились на трибунах – каждая на «своем» застолбленном месте.

Сергей Иванович сел поближе к финишу и теперь давал последние наставления своим бойцам. От старта к старту наблюдая за школьниками, он не переставал удивляться их недетской деловитости: чувствовалась в этих юнцах сноровка опытных и знающих свое дело личностей.

В створе финишной линии судьями устанавливались стойки фотофиниша. Судьи по приходу рассаживались на высоком, ступенчатом пьедестале – каждый за спиной и выше другого, чтобы удобно было видеть бегущих спортсменов. Кто-то сверял секундомеры, все же для подстраховки включавшиеся во время забегов. Секретари разносили по секторам стартовые протоколы, стартер с помощником устанавливали тумбу в районе старта на шестьдесят метров. В сектор для прыжков в высоту уже вывели ребят: длинной вереницей они проследовали к скамейкам, разместились и теперь подбирали разбег, делали пробные прыжки, заявляли начальные высоты. Небольшое табло в секторе для тройного прыжка проверялось специалистами: по нему скакали колонки цифр.

В этой рабочей обстановке, где каждый был занят своим делом, Сергей Иванович заметил Мальчика Ивана Ивановича-младшего. Поведение того вновь показалось странным, и тренер, стараясь не упустить всего того, что входило в его обязанности, краем глаза наблюдал за инспектором.

Был тот в том же черном костюме, что и вчера. Мальчик вышел на еще полупустую арену, вот-вот готовую заработать в полную силу. Скрестив высоко на груди свои короткие ручки, отчего они топорщились локтями вперед, Иван Иванович не спеша вышагивал по красному синтетическому покрытию манежа, обходя сектора и беговые дорожки, проверяя их готовность. Впрочем, эта надуманная проверка была излишня, так как опытные судьи знали свое дело и четко, на совесть, доводили его до совершенства, выполняя желанную и интересную работу, где никто никого не подгонял и не принуждал. К Ивану же Ивановичу отнеслись снисходительно: ну как же без начальства!..

Мальчик, пройдя по диагонали, подошел к сектору для толкания ядра. Остановился в дальнем его углу, за высокой сеткой. По-деловому осмотрев заграждение, и даже подергав сеть – на прочность, он вновь скрестил на груди руки и замер в метре от нее, наблюдая, как входят внутрь круга мощные девчата и одна за другой делают разминочные попытки, посылая ядра в разлинованное поле.

Удовлетворившись их готовностью, он развернулся на сто восемьдесят градусов и, словно Наполеон на поле битвы, устремил свой взгляд вдаль, туда, где готовились к забегу юноши.

В это время одна девонька, не хрупкого телосложения, нужно сказать, резко вытолкнула железный шарик весом в пять килограммов и громко, на весь манеж, выкрикнула, сбрасывая напряжение:

– А-а-а-а!!!

Ядро, словно снаряд, выпущенный из пушки, полетело прямо в сторону Мальчика, попало в сетку, за которой он стоял, и стало сползать вниз, прямо на него.

Напуганный диким криком, спиной учуяв опасность, Мальчик вдруг трусливо присел, сжавшись в калачик. Снаряд грохнулся рядом с ним и покатился назад, в сектор.

Иван Иваныч засуетился, ему стало неловко от своей неуклюжести. Он быстро огляделся (не видел ли кто его испуга?) и ретировался подальше от сектора.

Но никто не обратил внимания на этот незначительный эпизод, а если и заметил его, то не придал значения.

Теперь Мальчик был осторожнее. Он прохаживался по дальней прямой, где было меньше спортсменов, то и дело осматривался по сторонам.

Через пару минут он подошел поближе к внутренним беговым дорожкам, где ровными рядами стояли барьеры и проносились разминающиеся бегуны.

Видимо, его поразила молниеносная скорость, с какой преодолевают неопушенные еще юнцы эти полосатые заборчики. Выбрав безопасное место – в сторонке, но все же достаточно близко к дорожке, – Мальчик, приоткрыв рот, с восхищением наблюдал за барьеристами. Он особо выделил одного паренька. Тот был росточком пониже остальных, но в ловкости и скорости превосходил многих. Как пружина выталкивался он из колодок и, резко подавая плечи вперед, проносился над двумя-тремя метровыми барьерами. Маховая нога его не успевала, казалось, оторваться от дорожки перед препятствием, как уже опускалась за ним, а толчковая, ловко согнувшись в колене, проносилась сбоку от туловища. И все это происходило так быстро, что со стороны выглядело, будто: парень бежит обычную, «гладкую», дистанцию.

Мальчик завороженно наблюдал за пареньком и не переставал удивляться: как можно так быстро перебирать ногами?.. Он даже вспомнил один тест, который проводили с ними в институте: преподаватель предлагал за определенное время проставить ручкой как можно больше точек на листе бумаги. Задачка была увлекательная и веселая.

Вскоре начались соревнования. Мальчик покинул главную арену манежа и теперь бесцельно бродил от секретариата к стенду с протоколами, от стенда – к створу финиша, от финиша – вновь к секретариату… Иногда что-то спрашивал. Ему на ходу отвечали, хотя и понимали, что вопросы были незначительными и несущественными, а он, Мальчик Иван Иванович-младший, оставался человеком ненужным и посторонним на этом спортивном празднике.

И лишь единственный раз он оказался востребованным, когда к нему подошел один из представителей команды и попросил:

– В итоговом протоколе обычно выставляются места – с первого до последнего, не учитывая, что здесь участвуют и городские, и районные спортивные школы. Нельзя ли наши, районные, школы посчитать отдельно, все же с городскими тягаться нам трудно?

Мальчик, не уловивший сути вопроса, но жаждущий помочь, засуетился:

– Конечно, конечно! Я распоряжусь – всем командам места будут проставлены.

Проходившая мимо помощник главного секретаря, слышав разговор, успокоила тренера:

– Не волнуйтесь, мы всегда считаем и общие места, а отдельно – городские и сельские школы. Все увидите завтра в сводном протоколе.

И вновь не до конца понявший просьбу Мальчик оказался не у дел.

А вскорости после этого он куда-то исчез, и Сергей Иванович, занятый делом, долго не видел его, а потому просто забыл о нем, как давно позабыли о нем все остальные.

А часа через два, когда у подопечных Сергея Ивановича был небольшой перерыв, тренер вышел в фойе манежа и поднялся на второй этаж, где располагалось кафе.

Стоя в небольшой очереди, Сергей Иванович оглядел помещение: где бы пристроиться поудобнее?.. И заметил в дальнем углу сидящего за столиком Мальчика.

Сейчас это был совсем другой человек. С него спал груз показной ответственности, взгляд его был добрым и блаженным. Мысли Ивана Ивановича витали где-то далеко. Его вовсе не волновали соревнования, и не надо было казаться нужным и значительным, а оттого он был естественен, даже привлекателен в своей простоте.

Он оторвался от супа, наклонил небольшой графинчик и вылил в рюмку остатки коньяка. В одной руке держал кусок хлеба, другой – поднял рюмку, отрешенно улыбнулся чему-то своему и, запрокинув голову, медленно выпил содержимое. На мгновение замер, прочувствовав наслаждение, вновь вернувшись к тарелке, аппетитно дохлебал солянку… Неспешно достал носовой платок, вытер губы, затем руки, аккуратно сложил его и положил в карман. Так же не спеша поднялся и направился к выходу.

Сергей Иванович, наблюдавший за ним, с удовлетворением отметил: может же быть человек человеком!.. А сколько же нас таких – неустроенных в жизни, которые играют не свою, а надуманную роль!