Текст книги "Князь Гостомысл – славянский дед Рюрика"

– Я и сама недурна, – ответила Млава и лукаво прищурилась, разглядывая парней. Под ее взглядом Гостомысл вдруг почувствовал себя неуклюжим и нескладным, ему вдруг стало мучительно стыдно за свои длинные руки‚ он спрятал их за спину и начал кивать ей, глупо улыбаясь.

А Млава станом была тонкой и гибкой, с приятным, милым личиком. Но особенно притягивали ее глаза с лучистым, растекающимся взглядом. Он останавливался на каждом, но в то же время ускользал, уходил куда-то в сторону, и потому создавалось впечатление, что она знает обо всех все, сама же оставалась таинственной и загадочной.

– Надолго к нам? – спросил Хвалибудий; он никогда не терялся и в любой обстановке чувствовал себя свободно и раскованно, чем всегда удивлял Гостомысла.

– А это от вас зависит, как примете! – задорно ответила Млава.

– Что же мы стоим? – внезапно заторопился Сюкора. – Пойдемте в хоровод!

– Да, да, скорее! Скорее! – поддержала его Млава.

Они двинулись к хороводам, парни следом. Когда подходили к кругу, Млава вдруг обернулась и опалила Гостомысла долгим испытующим и ласковым взглядом. У него куда-то вниз полетело сердце, в груди сладко заныло, а ноги стали ватными. Он растерянно глядел на нее и вдруг почувствовал, что она теперь для него самая родная и желанная из девушек.

Он встал в хоровод, повторял все движения танцующих, но делал это по привычке, и все следил за Млавой, и не мог оторвать от нее взгляда. Однако она не обращала на него никакого внимания, даже мимолетного взгляда не удостоила.

Ночь провел как в дурмане. В груди играла сладкая музыка, и виделось что-то светлое, прозрачное, в чем он угадывал Млаву... Весь день не находил себе места, а вечером раньше всех явился на луга и бродил как потерянный, желая снова увидеть ее.

Млава появилась в разгар веселья и вместе с Сюкорой ушла в хоровод, а он только издали украдкой следил за каждым ее движением, каждым ее взглядом, надеясь, что она заметит его и позовет к себе. Но этого не случилось ни в этот, ни в последующие вечера.

Гостомысл от природы был молчаливым, задумчивым и стеснительным, поэтому перемены в его поведении никто не заметил; только Хвалибудий как-то спросил:

– Ты чего такой смурной?

Гостомысл испугался, что откроется его сокровенная тайна, и ответил поспешно:

– Да ничего вроде. Наверно, на рыбалке простыл, неможется что-то.

Хвалибудий ответом остался доволен и больше не приставал.

Дней через десять утром вышел Гостомысл из дворца. По высокому голубому небу плыли крутобокие кучевые облака, сильно припекало, и по всему видно было, что в этот день не обойдется без грозового дождя. Он прихватил с собой кое-какую еду и собирался покупаться в Волхове. Только завернул за угол, как навстречу вышла Млава. Она была столь очаровательна, что на какое-то время ему показалось, будто от нее шло удивительное сияние.

– Как поживаешь, княжич Гостомысл? – склонив голову набок и окидывая его ослепительным взглядом, проворковала она.

Гостомысл сглотнул слюну, ответил хрипло:

– Хорошо.

– Далеко ли направился?

– Да так...

Она внимательно на него поглядела, что-то прикинула в своей головке, предложила:

– Я иду к своей няне. Может, проводишь?

– Конечно, конечно, – не раздумывая, согласился он, чрезвычайно обрадованный возможностью быть рядом с ней.

Они пошли по улице, замощенной жердями, кое-где засыпанной золой и углями, которые жители выбрасывали из печей. Улица была узкой, едва двум телегам разъехаться, дома деревянные, с небольшими окнами, в рамы которых были вставлены или слюда, или стекло, но чаще бычьи пузыри, пропускавшие в помещения слабый свет.

– Только хочу предупредить, – сказала она, – что няня живет за городом и до ее дома довольно далеко.

– Ну и что, – беспечно ответил он. – Мне сегодня делать нечего, прогуляюсь.

Им навстречу ехал вооруженный всадник. Гостомысл пропустил Млаву вперед и рассмотрел ее одежду. На ней было простое льняное платье, разукрашенное искусной вышивкой; на рукавах и воротнике – вышивки-обереги, охранявшие ее от злых духов. Платье перехватывал вязаный пояс, подчеркивая ее тонкий, гибкий стан; на поясе висела сумочка, как видно, с женскими принадлежностями и небольшой ножичек в чехле. На шее красовалось янтарное ожерелье, а на правой руке – тонкий серебряный браслет. Волосы ее были заплетены в косу ниже пояса и были повязаны синей шелковой лентой. В мочках ушей трепетали маленькие золотые сережки искусной работы. На ногах у нее были красные башмачки.

Все это Гостомысл охватил одним взглядом, пока мимо них проезжал всадник. Затем он догнал ее и пошел рядом. Он был так взволнован близостью девушки, что шагал, почти не чувствуя под собой ног. Она казалась ему каким-то неземным существом.

– А почему няня живет так далеко от Ладоги? – спросил он, чтобы о чем-то говорить.

– Она меня воспитывала с детства. А потом стала старенькой и пожелала уехать к своему сыну, который проживает в селище. Вместе с женой они ухаживают за ней, она с ними счастлива. А я очень скучаю по моей доброй няне. Думаю, и она будет мне рада.

Млава говорила медленно, певуче, в ее голосе слышались ласковые нотки, и он понял, что она любит свою няню, и от этого она стала еще ближе и роднее ему.

– А меня вырастил дядька Брячислав, очень добрый человек. Он из княжеской дружины, был храбрым в битвах и сражениях. Поэтому отец и доверил ему мое воспитание.

– Строгий?

– Конечно. Спуску не давал. Каждый день во дворе сражались на мечах, копьях, во всем вооружении бегали по окрестностям, наперегонки скакали на конях...

– И так каждый день?

– Разумеется! Я ведь – княжич, скоро поведу в бой свои рати. А для этого надо в первую очередь самому хорошо и умело сражаться, быть примером для своих воинов.

– А наверно, страшно – сражаться с врагом в бою?

– Привычное дело, – немного рисуясь, ответил Гостомысл. – Меня отец брал в поход. Правда, за битвами я наблюдал издали, по молодости в сражения не допускали, но понятие какое-то получил.

– Как представлю себе, как мужики с мечами и пиками друг на друга... Ужас берет!

Она передернула худенькими плечиками и ускорила шаг. Гостомысл выгнул грудь колесом, рядом с ней он чувствовал себя смелым и храбрым воином.

– В Ладоге у нас очень хвалят новгородского князя Буривого. Говорят, что он человек отчаянной, безрассудной доблести и удали и скачет на противника впереди своего войска, – после молчания проговорила Млава.

– Это правда. Я видел собственными глазами.

– Но ведь его могут убить!

Гостомысл пожал плечами.

– Каждого могут убить. Мы, мужчины, готовим себя к этому с детства.

– Но он князь! Он управляет столькими подданными, все надеются на его заботу и защиту!

– Поэтому он всегда впереди.

– И ты, когда станешь князем, тоже будешь бросаться в бой первым?

– Конечно.

Они пошли вдоль торговых рядов, расположенных на площади. Тут торговали купцы со всего света: византийцы предлагали тонкие, изысканные ткани и благовония, хазары – китайский шелк и восточные ковры, торговцы из западных стран – оружие и военное снаряжение, местные ремесленники и промысловые люди – пушнину, мед, воск, оружие, изделия из металла, украшения.

– У нас в Ладоге охотно покупают новгородские сережки, – сказала Млава, когда они миновали рынок. – Женщины даже считают, что они сделаны искуснее, чем у заморских мастеров.

– На тебе тоже новгородские сережки?

– Да. Ну и как, идут?

– Очень, – искренно ответил он. – Я даже не подозревал, что они новгородской работы.

– А разве тебе не приходилось дарить их своим девушкам? – Она лукаво взглянула ему в лицо.

– Нет, – смущенно ответил он. – У меня еще не было девушки.

– Неправду говоришь, наверно? Вы, парни, так любите обманывать нас, девушек! Вам нельзя ни в чем верить. Вы так и норовите наговорить короб выдумки и неправды, а мы, глупые, верим.

Он молчал. Сам никогда девушкам не врал, не собирался врать и сейчас, а что ответить, не знал.

– Чего же ты молчишь? – продолжала допытываться Млава. – Или стыдно признаться?

Он пожал плечами, сказал беспомощно:

– Я не знаю...

У него был такой несчастный вид, что она рассмеялась. Смеялась она тихо, будто про себя, чуть склонив голову к груди. Гостомысл с испугом смотрел на нее, не понимая, над чем она смеется, и боясь, что ей вздумается прогнать его. А ему так хорошо было рядом с ней!

Перестав смеяться, она искоса взглянула на него, спросила вкрадчиво:

– А мне бы ты сережки подарил?

О чем она спрашивает? Да все, что угодно, что бы она ни попросила! Он был готов, не раздумывая, выполнить любое ее желание!

Но он ответил кратко:

– Да.

Она прошла некоторое расстояние, внимательно смотря себе под ноги, потом сказала задумчиво:

– Какой же ты смешной! Но я сердцем чувствую, что ты очень добрый, покладистый человек.

После таких слов у Гостомысла немного отлегло от сердца. Он несмело взглянул на нее и даже чуть-чуть приблизился.

Они миновали городские ворота, которые в дневное время были открыты, но охранялись десятком воинов. Охрана вела себя вольно, некоторые прогуливались перед крепостной башней, другие стояли в проходе, посматривали на проходящих, иные сидя дремали, привалившись спиной к стене. На Гостомысла и Млаву никто не обратил внимания.

Дорога вывела их на нескошенный луг, который пестрел различными цветами. Они свернули на тропинку и вошли в живое море ромашек. Их было видимо-невидимо, все вокруг было усеяно ими, они терялись где-то в луговой дали. Цветы смотрели на них желтыми глазами в окружении трепетных лепестков, и на душе у Гостомысла стало вдруг светло и покойно, будто они дали ему какие-то силы и вселили уверенность в жизни. Млава тоже, как видно, почувствовала что-то подобное, потому что вдруг раскинула в стороны руки, закружилась на месте и, подняв лицо к небу, прокричала негромко, но с чувством:

– Ах, какая красота! Век бы стояла здесь и любовалась!

Потом она стала собирать цветы и плести венок. Неожиданно повернулась к Гостомыслу, надела венок ему на голову, отошла в сторонку, оглядела с ног до головы и произнесла строго и задумчиво:

– Это твоя корона. Теперь ты похож на князя. Запомни, первой короновала тебя я, боярышня Млава. Не забудешь?

И‚ помолчав, добавила:

– Я тебя возвела в князья, но я же могу и разжаловать!

Они подошли к Волхову.

– Няня живет на той стороне реки, – сказала Млава. – Где бы найти лодку, чтобы переправиться?

Гостомысл огляделся вокруг. Недалеко увидел землянку, рядом с ней причаленные лодки.

– Схожу попрошу, – сказал он. – Может, сумею договориться.

И направился к землянке.

– Постой, – остановила она его и засмеялась. – Куда ты с венком на голове? Засмеют!

Она сняла с него венок, при этом встала так близко, что он почувствовал на своем лице ее дыхание. Она задержалась на мгновенье и строго взглянула ему в глаза. Тогда он заметил, что зрачки у нее голубого цвета и такие глубокие, что можно утонуть, а на верхней губе пробивался легкий светлый пушок.

Так они стояли друг против друга несколько мгновений. Наконец она сказала, и голос ее при этом заметно дрогнул:

– Теперь иди...

А еще он увидел, что щеки у нее слегка зарделись.

Он шел к землянке и не чувствовал под собой ног. Возле землянки сидел дряхлый старик со слезящимися глазами.

– Дедушка! – крикнул Гостомысл как можно громче. – Можно у тебя лодку позаимствовать?

– А почему ты так вопишь, случилось что-то? Я не глухой, слышу хорошо.

– Мне бы на ту сторону Волхова переправиться.

– Внучок у меня куда-то запропастился, наверно, в город побежал. Он бы перевез. А тебе как, только туда переплыть надо? Или туда и обратно?

– Туда и обратно. Сегодня же и вернусь.

– А грести-то умеешь?

– Умею, умею, дедушка. Не раз приходилось.

– Ну, тогда плати самую малую монету – резану и поезжай.

Гостомысл нашарил в кожаном мешочке, прикрепленном к поясу, кусочек серебра, отдал деду и побежал к лодке. Лодка была добротная, хорошо просмоленная, на дне между перекладинами скопилось немного воды, он ее вычерпал ладошками. Затем кинул в лодку весла, оттолкнул от берега и заскочил на нос. Лодка закачалась и начала разворачиваться по течению. Гостомысл неспеша перешел на середину, уселся на скамейку и вставил весла в уключины. А теперь вдоль берега по тихой воде к Млаве!

Когда он с ходу вынес лодку носом на песок, Млава захлопала от восторга в ладоши:

– Ой, как здорово! Теперь это наша лодка?

– На сегодняшний день, – солидно ответил Гостомысл, неспеша вылезая на берег.

Млава подошла к лодке, поставила в нее ногу, но тотчас отдернула.

– Ой, боюсь! Она качается.

– Смелее. Я подержу.

После некоторого колебания перешагнула через край лодки и, раскинув в стороны руки, пошла по зыбкому днищу. Гостомысл внимательно смотрел за ее движениями. Наконец она с радостным восклицанием опустилась на корме. Сказала восторженно:

– Я устроилась. Можно плыть!

В спокойной глади реки отражалось голубое небо с облаками, и оттого она казалась пугающе бездонной, случись что, утонешь и пропадешь... Гостомысл легко и пружинисто греб, Млава, склонив голову, опустила руку в воду и наблюдала, как от нее отходили маленькие волны.

– Смотри, водяной цапнет, – шутливо предостерег ее Гостомысл.

Она поспешно убрала руку, некоторое время озадаченно смотрела на него, а потом рассмеялась:

– Шутник! Водяные в омутах и возле водяных мельниц водятся! В Волхове их нет.

Потом внимательно оглядела противоположный берег и попросила:

– Теперь вон в тот заливчик, к камышам, хочу увидеть их вблизи.

– Но там негде высадиться.

– Ну и что? Пристанем в другом месте.

Когда подплывали к берегу, она вдруг резко вскочила со скамейки, так что лодка закачалась, и закричала от восторга:

– Какая красота! Какое восхитительное место! Гостомысл, смотри, смотри! Наверное, нет ничего чудеснее на свете!

Гостомысл оторвался от весел и посмотрел в том направлении, куда указывала Млава, и тоже был поражен развернувшейся картиной. В заливе вдоль берега на большом расстоянии тянулась невысокая темно-зеленая стена зарослей камыша, а перед ней на чистой, прозрачной поверхности воды лежали крупные, изумительной белизны цветы. Это были лилии. Их было много, они огибали камыши и терялись за поворотом. А среди них, точно воины – охранители дивных красавиц, – на зеленых стеблях гордо возвышались желтые кувшинки. Это дивное место первозданной красоты выросло и расцвело вдали от людского глаза и, казалось, таило в себе что-то загадочное, сказочное.

– Ах, Лада, богиня любви и согласия! – невольно вырвалось из груди Млавы. – Я верю, что это твоих рук творение! Только твоя большая и высокая любовь могла создать такое неземное очарование!

Вдоволь налюбовавшись, они высадились у пологого берега и через небольшой лужок направились к лесу. Лес встретил их свежим и горьким ароматом. Кроны высоченных сосен, просвеченные солнцем, бросали на землю зыбкую пятнистую тень. Под ногами хрустела высохшая хвоя, трещали шишки.

– Давай походим и поищем грибов, – предложила Млава; в лесу она преобразилась, стала какой-то легкой, трепетной, будто воздушной. – Няня умеет готовить изумительный по вкусу грибной суп. Ты когда-нибудь ел грибной суп?

– Конечно. У нас часто варят. Летом из тех, что в лесу насобирают, а зимой из сушеных. Да еще приправят всякой вкуснятиной, ум отъешь!

– Это не то. Вот у моей няни ты попробуешь настоящий грибной суп! Так что, пособираем?

– А куда класть?

– Я захватила небольшой портяной мешочек.

Грибов было немного. К тому же Млава наказала брать только маслята. Она повела Гостомысла через овраг, где начинался смешанный лес. Воздух стал сырым, запахло плесенью.

– Гляди внимательней, тут они попадаются.

И точно. Скоро Гостомысл увидел темно-коричневые шляпки маслят, к их скользкой поверхности прилипали хвоя и былинки травы.

– Вот какие они милые, – любовно рассматривая их, говорила Млава. – Видишь, какой у них чистый желтый цвет снизу? Кому как, а это самые милые моему сердцу грибы!

И Гостомыслу они стали самыми любимыми грибами.

Вдруг гулко и протяжно ударил далекий гром. Млава забеспокоилась:

– Давай поспешим. Как бы гроза не застала.

– Может, еще пособираем? Вдруг на суп не хватит?

– Вполне достаточно. Выходим на тропку!

В поле их встретили обилие света и жара. Но слева выползала большая лиловая туча, ее подбрюшье рассекали огненные стрелы.

– Далеко до твоей няни? – спросил Гостомысл.

– Вон виднеются домишки. Она в том селении живет.

– Тогда поспешим!

Они побежали по проезжей дороге. А передний край тучи уже рвали вихревые потоки, и она стремительно и неумолимо надвигалась на них. Упали первые крупные капли дождя. И друг прямо над ними ударил такой силы гром, что они невольно присели, Млава в страхе качнулась к Гостомыслу, схватила его за руку, и они припустили что есть силы, не разбирая дороги. Гостомысл еще ранее заметил дерево, одиноко стоявшее в поле.

– Скроемся под кроной! – крикнул он.

Это был старый вяз. Только успели прислониться к его стволу, как хлынули потоки ливня. Скоро белесая трепещущая пелена скрыла и поле, и лес. Брызги вместе с пылью упали на их ноги, обувь, они стали мокрыми и грязными.

– Прощайте, мои новые выходные башмаки! – с веселой улыбкой проговорила Млава.

Скоро с листьев стали стекать крупные капли воды, затем они превратились в студеные потоки, и от них негде было укрыться. Одежда стала мокрой, Млава начала мелко дрожать. Тогда он осторожно притянул ее к себе.

– Вместе не так холодно, а то простыть можно.

Она заглянула ему в глаза – на верхней губе у нее светлой росинкой задержалась капля дождя, – внимательно вгляделась, а затем доверчиво прижалась спиной. Он обнял ее за плечи и замер, боясь задохнуться от счастья.

Дождь прекратился так же внезапно, как и начался. В воздухе сразу повеяло прохладой. Но они еще некоторое время стояли, сохраняя тепло. Наконец она, осторожно ступая по мокрой глинистой земле, пошла в направлении селения. Он тронулся за ней.

Некоторое время шли молча. Наконец Млава повернулась к нему, оглядела с ног до головы, сказала, улыбнувшись:

– Вот няня удивится, увидев нас в таком виде!

Больше они не проронили ни слова. Старательно обходя лужи, добрели до дома няни, вошли через низкую дверь. Старушка отдыхала на лавке. При их появлении довольно резво поднялась, всплеснула руками:

– Да что же это с вами сталось? Такие мокрые и грязные! Скорее усаживайтесь на скамейку, я вас обихожу!

Гостомысл няню представлял почему-то худенькой сгорбленной старушкой, а здесь перед ним суетилась высокая, дородная женщина с некрасивым лицом, но удивительно добрыми глазами и ласковым певучим голосом. Гостомыслу она кинула поношенные, но чистые рубаху и штаны, он вышел в сени и переоделся, а Млава в это время накинула на себя простое домотканое платье. Потом няня поставила перед ними деревянные лоханки, ухватом вынула из печи глиняный горшок с горячей водой, разбавила ее холодной и налила каждому. Они поставили в воду ноги, и скоро Гостомысл почувствовал, как блаженное тепло расплылось по всему телу.

Няня между тем суетилась по избе, беспрестанно сыпля словами:

– Простудиться под таким дождем очень легко. Он ведь, дождичек-то, в холоде рождается, иногда градом выпадает. Бывало, захватит ливень в поле, так мы только работой и спасались. Как начнешь серпом жать да снопы в стожки кидать, аж пар со спины идет! Не только согреешься, но и жар охватит все тело! А вам горячая вода поможет. Главное, ноги согреть. От них все болезни идут.

Потом она перешла на то, как легко простудиться от родниковой воды, холодного, из погреба молока, какие средства от простуды предлагают врачеватели... Гостомысл и Млава слушали ее, с улыбкой переглядываясь между собой. Так было хорошо и уютно в доме няни, что он совсем расслабился и его потянуло в сон. Уже стали смежаться веки, но няня вдруг вынула другой горшок из печи и пригласила за стол:

– А теперь буду угощать грибным супом.

– Так быстро сварился? – удивленно спросил Гостомысл.

– Долго ли ему? Грибы – не мясо, много времени не требуют.

В глиняные чашки она налила им прозрачную коричневатую жидкость, положила деревянные ложки, вручила Гостомыслу каравай ржаного хлеба и нож:

– Мужчина должен нарезать для всех.

Гостомысл положил хлеб на стол, примерился, как отрезать ровными кусками, но няня остановила его:

– Это не по-нашему, не по-сельски. Ты прижми каравай к груди, тогда и удобно будет делить его на семью.

Гостомысл этим никогда не занимался, во дворце еду готовили слуги, поэтому получилось неумело. Млава с необидной улыбкой следила за ним. Принялись за еду. Суп был такого необычного и приятного вкуса, что он не заметил, как опорожнил свою чашку.

– Долить еще? – спросила его няня.

Он кивнул в знак согласия. Спросил:

– А как он варится?

– Очень просто, – ответила няня. – Грибы, вода и соль.

– И больше ничего?

– Больше ничего.

– Вернусь во дворец, закажу такой же.

Потом ели пшенную кашу с маслом и пили отвар из зелени.

– Ну как обед? – спросила его Млава, когда няня вышла во двор.

– Вкусней ничего никогда не пробовал, – ответил он.

– Для меня тоже вкусней еды, которую готовит моя няня, ничего не бывает!

Няня вернулась с их одеждой.

– Уже высохла, – удовлетворенно сказала она. – Что значит летнее солнышко!

– Няня, княжичу обед твой понравился, – сказала Млава.

– Да, да, очень, – подтвердил он.

– На здоровье, – просто ответила она. – Приходите еще, будем всегда рады.

Провожала она их, стоя на крыльце. Глядя сверху, сказала ласковым голосом:

– Какие же вы молоденькие да красивые! Век бы вам жить и здравствовать!

Дорога уже подсохла, воздух после грозы был свежим, идти было легко и приятно. К тому же знакомая дорога всегда кажется короче. Скоро они миновали лес и сели в лодку. Неспеша загребая веслами, Гостомысл задал наконец вопрос, который мучил его:

– Я видел, что ты была с Сюкорой...

– А, – раздраженно ответила она. – Была и была, что с того? Больше встречаться не собираюсь. Напыщенный, хвастливый, а в душе жестокий и мстительный. Не по мне он.

Полные впечатлений прибыли в город. Простились возле терема, где гостила девушка. Был уже вечер, солнце садилось за далеким лесом, тем самым, в котором они собирали грибы. Красноватые лучи освещали ее лицо, и оно казалось Гостомыслу еще более красивым, почти неземным. Он спросил:

– Завтра увидимся?

Она лукаво улыбнулась, какая-то тень мелькнула по ее лицу. Чуть помедлив, ответила:

– Обязательно.

– Когда?

– Вечером. На лугу.

– А раньше?

– До вечера не могу. Я же в гостях. А в гостях как в неволе.

Она легонько дотронулась пальчиками до его руки, на прощание подарила тот ускользающий взгляд, который так восхищал его, – ни у одной девушки такого не было! – и исчезла за дверью.

Кажется, никогда не был так счастлив Гостомысл, как в этот вечер. Он еще долго бродил по Новгороду, и все – и люди, и дома, и небо – казались такими красивыми и такими родными, и он готов был обнять весь мир.

Уснул, как только коснулся щекой подушки. Проснулся поздним утром. В груди играла сладко музыка. Он вспомнил: сегодня вечером увидит Млаву!

Но она не пришла. Напрасно Гостомысл ходил по лугу, напрасно выглядывал ее в хороводах и кружках молодежи, ее нигде не было. Можно было спросить у Хвалибудия и Сюкоры, но они затерялись где-то среди гуляющих и поодиночке мелькали то в одном, то в другом месте. Да и ему не очень-то хотелось видеться с ними, тянуло побыть в одиночестве.

Наконец молодежь стала расходиться, а Млава так и не появилась. Гостомысл направился домой, но ноги его сами привели к ее терему. Молчаливое сооружение смотрело на него пустыми окнами, было тихо и спокойно, будто таило какую-то тайну.

Наутро встал с ощущением, что потерял что-то важное, дорогое. Ныло в груди, ничего не хотелось делать. Наскоро перекусив, снова отправился к ее терему. Сначала пару раз прошелся возле него по улице, потом присел на крылечке дома наискосок, надеясь, что она выйдет. Но ее не было. Вечером на луга тоже не пришла.

Гостомысл не знал, что думать. Может, уехала? Но она должна была сказать ему, когда они прощались после поездки к няне. Зачем скрывать? Может, заболела и лежит в постели? Но как узнать? Зайти и спросить? Но у Гостомысла не хватало для этого смелости.

А возможно, родня куда-то увезла? Как она сказала на прощание: «В гостях как в неволе». Вздумалось ее тете навестить каких-нибудь родных, приказала запрячь возок, забрала с собой племянницу, и отправились они по селам и весям... Да мало ли чего могло случиться! Надо просто спокойно ждать, и она придет к нему. Не может так просто расстаться с ним, ведь у них был такой необыкновенный день!

Дней через пять утром, умываясь, Гостомысл услышал какой-то шум в соседней горнице. Открыл дверь и увидел Хвалибудия и Сюкору. Они, разгоряченные, стояли посредине помещения, вцепившись друг в друга.

– Ты знал, что она моя девушка! – брызгая слюной, кричал Сюкора в лицо Хвалибудия. – Почему ты пошел с ней?

– Потому что пригласила! Что мне оставалось делать?

– Отказаться! Так друзья не поступают!

– Ты мне не друг! Знаю я тебя пару месяцев, и ввек бы тебя не знать!

– Все равно не по-мужски!

– А это как получится!

– Ах так?

– Да, так!

Сюкора коротко, от груди ткнул Хвалибудия кулаком в лицо. Тот нырнул головой вниз, вывернулся из его рук, а затем нанес несколько неуловимо быстрых ударов ему в живот и грудь, заставив отступить. Но тот снова кинулся с кулаками, и они начали колотить друг друга. Грузный Сюкора старался загнать Хвалибудия в угол и там расправиться, но юркий и изворотливый Хвалибудий волчком вертелся вокруг него и клевал частыми ударами.

Гостомысл шагнул к ним, длинными сильными руками растащил в разные стороны, проговорил укоризненно:

– Вы что, сдурели? Тоже мне петухи нашлись!

– А чего он? – выкрикивал Сюкора, размазывая кровь по лицу. – Я ему еще не так наложу!

– Если успеешь! – отвечал Хвалибудий, держась за разбитый нос. – Я тебе первый накостыляю!

– Накостылял один такой!

– Что, мало досталось?

– А тебе?

– Да хватит вам, – вмешался Гостомысл. – Из-за чего схватились?

– Да Млаву он приревновал, – ответил Хвалибудий, присаживаясь на скамейку. – Подумаешь, один раз прогулялся с ней за Волхов! Больно она мне нужна, твоя Млава!

– Как, и ты ее няню навещал? – удивился Гостомысл.

Оба княжича уставились на него.

– Постой, постой, – после некоторого молчания спросил Сюкора. – Выходит, ты тоже плавал с ней за Волхов?

– Плавал. Один раз, – честно признался Гостомысл.

– И тебе она лилии с кувшинками показывала?

– Было такое.

– И няня грибным супом угощала?

Гостомысл удрученно кивнул головой: он уже стал понимать, в чем дело.

– Вот это да! – ударил себя кулаком по колену Хвалибудий и нервно рассмеялся. – Вот это девка! Ну и Млава! Ну и молодец!

– Так что ж выходит, – медленно стал говорить Сюкора, – она нас всех троих развела?

– Выходит так, – мрачно согласился Хвалибудий. – Это как же мы такими олухами оказались?

– Знать бы! – пожал плечами Гостомысл.

Наступило тягостное молчание. Хвалибудий прислонился к стене и поднял лицо вверх, стараясь унять кровь из носа. Сюкора стоял возле стола, осторожно трогал левый глаз, который медленно заплывал большим синяком. Гостомысл подпирал косяк двери.

Наконец Сюкора проговорил:

– Просто она старше нас на целых два года. Знающая...

Снова долгое молчание. Потом Хвалибудий повозился на скамейке, добавил:

– Нравится, видно, ей разводить парней. Родилась такой.

– Ты думаешь, мы не первые у нее? – спросил Сюкора.

– Конечно...

– Но зачем?

– Выбирает себе человека для жизни.

– Выходит, мы для нее не подошли?

– Выходит так...

– Это три княжича?

Помолчали, удрученные. Наконец Сюкора произнес:

– Вот, наверно, сейчас над нами потешается!

– А надо явиться к ней всем троим и оттрепать за косу! – решительно сказал Хвалибудий.

– Ищи ветра в поле! Она уже давно в Ладоге! – сказал Сюкора.

– Откуда знаешь? – спросил Гостомысл.

– Сам провожал. Пять дней назад.

«А я-то, дурак, бродил возле ее терема!» – подумал Гостомысл и коротко вздохнул.

– Ну, что будем делать, княжичи? – спросил Сюкора.

– Что-что, – раздраженно ответил Хвалибудий. – Расходиться по своим горницам, пока еще раз морды друг другу не набили.

– А мне все-таки не хочется думать о ней так, – проговорил Гостомысл. – Не похожа она на лживых, двуличных людей.

– Ты чего это, – прищурившись, взглянул на него Сюкора, и в глазах его блеснул злой огонек, – влюбился, что ли?

– Влюбился, не влюбился – не в этом дело. Просто не верю, и все.

– И чего, снова бы поплыл за Волхов?

– А почему бы и нет?

– Может, в Ладогу собираешься отправиться? – Сюкора уже с ненавистью смотрел на Гостомысла.

– Может, и отправлюсь.

– Ты знаешь, кто такой после этого? – И Сюкора рванулся к Гостомыслу.

– Но-но-но! – кинулся между ними Хвалибудий. – Не хватало еще новой драки! Хватит, разошлись!

Сюкора плюнул в сторону Гостомысла и, круто повернувшись, молча вышел из горницы.

– Сколько же в нем все-таки злости и ненависти, – проговорил Хвалибудий. – Прямо-таки кипит весь! Ты бы поостерегся его, мало ли чего! От него можно всего ожидать.

– Да ну его! – отмахнулся Гостомысл. – Не любит она его, вот он и бесится.

Они разошлись.

«Я должен еще раз увидеть ее, – думал Гостомысл, направляясь в свои покои. – Не может она так притворяться. Я хорошо помню ее взгляды, слова. Она любит меня, мы должны с ней встретиться. Сегодня же буду говорить с отцом, чтобы отпустил меня в Ладогу».