Текст книги "Князь Гостомысл – славянский дед Рюрика"

II

Князь Буривой только что вернулся из похода в Бярмию – страну, населенную карелами и финнами. Поход оказался удачным, была наложена дань на жителей обширной, правда малонаселенной, но богатой пушным зверем, рыбой и разной живностью земли. Держава Буривого раскинулась от Бярмии до могущественного Хазарского каганата, к западу за дикими литовскими племенами располагалась Польша, на юге, вблизи Днепровских порогов, ютилось небольшое княжество Русь со столицей в Киеве; когда новгородцы отправлялись вниз по течению Днепра, они говорили: «Едем на Русь».

По случаю завершения удачного похода в просторной гриднице князь давал пир. Гости уже принялись за обильное угощение‚ хозяин восседал в кресле, мощным телом нависая над столом; у него покатые плечи, на толстой шее большая круглая голова, верхнюю губу подпирала тонкая нижняя, отчего выражение лица было брезгливым и высокомерным. Рыкающим голосом князь говорил покровительственно:

– Ешьте и пейте, дорогие гости! Всего довольно у князя новгородского!

Вышла к гостям княгиня Купава, стройная большеглазая красавица. На подносе она разносила чарки и угощала каждого, низко кланяясь:

– Кушай, дорогой гость, на здоровье!

За столом сидел Гостомысл. При первом взгляде на него каждый мог заметить, что пошел он не в отца, а в мать: тот же стройный стан, тот же нежный овал лица, те же синие глаза и небольшой с горбинкой нос. Только выражение лица было другое – мужественное и по-юношески непреклонное.

Гостомысл уже разговаривал с отцом о поездке в Ладогу. Против ожидания, князь даже не поинтересовался, с какими задумками решил поехать сын в один из новгородских городов; махнул рукой и покровительственно и несколько снисходительно проговорил:

– Поезжай. Будущий князь должен знать страну, которой будет править!

И теперь Гостомысл, почти не притронувшись к угощению, сидел точно на иголках, ожидая наступления завтрашнего дня, когда оседлает коня и отправится в путь. Он скоро увидит Млаву.

Пир был в самом разгаре. Неожиданно к князю подошел один из его дружинников и что-то прошептал на ухо. С лица князя тотчас сошел хмель, оно стало серьезным и сосредоточенным. Он порывисто встал и направился в свою горницу. Там его ждал гонец с невской границы, весь в пыли, с красными от усталости глазами.

– Беда, князь! Грабители из-за моря явились! – сказал он придушенным голосом. – Метут подчистую, убивают и насилуют!

– Кто такие? Снова шведы?

– Не похожи, князь. Свеев мы хорошо знаем, а эти иные. И одеждой, и вооружением другие, нами ранее не виданные!

– Много ли их?

– Да тысячи три наберется. Всю реку кораблями заставили.

Князь еще некоторое время выспрашивал подробности у гонца, а потом приказал вызвать с пира воевод, тысяцких и сотских и, не дав им как следует рассесться по лавкам, стал говорить напористо и быстро, беспокойно вышагивая вдоль военачальников:

– Нагрянули на нас вороги из-за моря. Кто такие, не ведаю и не знаю! Но известно, как вооружены. Кольчуги и панцири носят немногие, большинство одеты в кожаные куртки. Щиты у них большие, круглые, шлемы островерхие, как у нас, а вот мечи особые, можете убедиться сами.

И Буривой вручил военачальникам меч, который был привезен гонцом; его удалось добыть случайно у забредшего в лес грабителя.

Передавая друг другу, все с интересом рассматривали необычное оружие. В центральной части клинка вился узор переплетающихся полос стали и железа, узор выглядел как клубящиеся светлые и темные волны, как извивающиеся змеи, ветви или колосья пшеницы. Все понимали, что такая сварка носила чисто практический характер, но полученный узор притягивал взгляды, он был красив.

Осмотр сопровождался сдержанными оценками.

– Так ковали давно.

– Подобная ковка ушла в прошлое.

– Наши ковали делают мечи и легче, и прочнее этих.

– У наших мечей лезвия к концу резко сужаются, поэтому ими легче наносить быстрые удары.

Когда меч обошел всех военачальников, Буривой передал еще некоторые данные о противнике и заключил:

– Как видно, это новый народ в наших краях появился, нам неизвестный, что, несомненно, затрудняет борьбу с ним.

– Норманны это, – вдруг убежденно проговорил Ратибор. – По всем описаниям, они. Кроме них, некому.

– Тебе их приходилось видеть? – останавливаясь перед ним и вперив в него колючий взгляд, спросил Буривой.

– Видать не видывал, но слыхать слышал.

– От кого?

– От купца Божедуя. Недавно тот вернулся из западных стран и порассказал, что уже десятки лет на европейские народы наводят страх жители Скандинавии и Дании, которых они прозвали норманнами, что значит «северные люди». Появляются они из-за моря на быстроходных судах, нападают внезапно, рассыпаются на обширных пространствах, грабят, разоряют, уводят пленных для продажи в рабство и для работы в своих хозяйствах, а потом скрываются быстрее, чем подходят войска правителей. Норманны, князь, пожаловали к нам на Новгородчину. Это они, разбойники!

Действительно, в 753 году норманны совершили первое нападение на Англию. Целая толпа викингов высадилась на берег и занялась грабежом населения. Король бросил против них свое войско, но оно было разбито. А потом волны грабителей распространились на все страны Европы. Как писали хроники того периода, норманны свирепствовали, как лютые волки. Они уводили скот, неистовствовали в грабежах и убийствах, никогда не щадили ни священников, ни монахов, ни монахинь. Опустошались церкви и монастыри, их сокровища расхищались. На народ накладывалась тяжелая дань. Не приносила никакой пользы победа над ними в одном месте; спустя некоторое время показывались их войска и флоты еще многочисленнее в других местах. Смелость и беспощадность викингов наводили такой ужас, что отнимали силы к сопротивлению. Один викинг часто обращал в бегство десятерых человек и даже больше.

– Если сила норманнов большая явилась к нам, – продолжал Ратибор, – то одной княжеской дружины для отражения нападения будет маловато. Надо собирать народное ополчение.

– Без Ладоги врага не одолеть! – встрял в разговор тысяцкий Колобуд. – Срочно, князь, отправляй нарочного к ладожскому посаднику, чтобы он поднимал народ и двигал рать к Неве!

У Гостомысла сильно заколотилось сердце. Он уже хотел вскочить и предложить себя в качестве гонца в Ладогу. Он будет в Ладоге, увидит Млаву! Но его опередил сотский Ерумил:

– А кривичей забыли? Огромной численности племя сможет выставить такое ополчение, которое сметет с нашей земли всех ворогов!

– Если только захотят, – возразил ему Ратибор. – Сроду кривичи стояли в стороне от наших дел. Не было им дела до соседей, оставляли не раз в беде. Дескать, одни сами справятся с любым ворогом. Князь их Драгомир ни разу на наши просьбы не откликался.

– Было. Было такое, – подтвердил Буривой. – А теперь я его укоротил! Сыночек его, княжич Хвалибудий, в моем дворце проживает. Сегодня во дворце, а завтра где может очутиться? И Драгомир об этом ведает!

Все замолчали, зная крутой нрав Буривого.

– И кривичи пойдут, и чудь пойдет, и все подвластные уезды вооруженных людей мне направят. Только не нужны они мне. Не будем мы терять время на сбор ополчения. Потому что за это время норманны ограбят наши селения и спокойно уйдут в море. Понимаете, господа военачальники, к чему я клоню?

Все притихли, затаились, чувствуя, что князь скажет самое главное, основное.

– Так вот. Норманны разбрелись по селениям для грабежа. Селения отстоят у нас друг от друга очень далеко, им для сбора поживы понадобится, я думаю, дней пять-шесть, не меньше. Они раздробили силы, действуют мелкими отрядами. Вот сейчас и надо их брать! Сначала ударить по месту стоянки их судов, а потом послать сотни по селениям, где ловить и уничтожать разбойников! Поэтому приказываю: прямо с пира, немедля отправляйтесь к своим подразделениям и готовьте их к походу. Выступаем завтра утром, с восходом солнца, и идем скорым способом к Неве! Кто не успеет, будет догонять! Но мы с восходом солнца тронемся в путь, и не позднее!

– Князь, а как же воины из дальних селений? – пытался было возразить Ратибор.

Но Буривой перебил:

– Никаких отсрочек! Быстрота – залог нашего успеха!

Гостомысл был расстроен, что срывалась встреча с Млавой, но он успокоил себя: поход займет немного времени, не больше недели, а потом он сразу от Невы отправится в Ладогу. Он обязательно проявит себя в борьбе с морскими разбойниками, и будет что рассказать любимой девушке!

Отец поручил ему командование сотней, надо было готовить людей и коней. Он сначала пошел в конюшню. По пути встретился Сюкора.

– Что за переполох? – спросил тот.

Гостомысл хотел молча пройти мимо, но в последний момент пересилил себя. Ответил хмуро:

– Какие-то норманны напали на наши северные земли. Завтра утром выступаем в поход к Неве.

Сюкора тотчас оживился:

– Нева – это рядом с землями моего племени. Я иду с вами! Возьмешь в свою сотню?

– Только с разрешения отца.

– Конечно! Думаю, он будет не против, потому что в своих землях я быстро соберу не одну сотню воинов из соплеменников и мы вместе будем бить неприятеля!

С восходом солнца войско выступило из города. Едва отряды входили в лес, как сразу переводили коней на рысь. Торопить не надо было никого, все знали, что чем внезапнее будет нападение, тем больше возможностей добиться победы. Рядом с Гостомыслом скакал Сюкора. Толстяк довольно умело сидел на лошади, и Гостомысл понимал его: закончился почетный плен, он снова на свободе да еще примет участие в боевых действиях. Это по душе любому мужчине!

Он изредка испытующе всматривался в чудского княжича. Забыл ли тот вчерашнюю ссору, поборол ли свою ревность? Гостомысл помнил, с какой угрозой ушел Сюкора из горницы. Может, затаил обиду и будет выжидать случая, чтобы отомстить? Едва ли, впереди битвы, стычки, сражения, кровь, смерть. Какая тут может быть ревность! Да и по лицу Сюкоры было видно, что вчера были юношеские глупости, а сегодня настоящая мужская работа!

С наступлением темноты войско встало на отдых. Гостомысл облюбовал место под столетней сосной, кинул седло в ложбинку между толстыми корнями, улегся на попону и стал смотреть в звездное небо. Тотчас перед его глазами появилось расплывчатое лицо Млавы, такое родное, близкое...

– Думаешь о любимой? – раздался над ним голос Сюкоры.

– С чего ты взял? – недовольно ответил Гостомысл, с трудом возвращаясь к действительности.

– По лицу определил. Даже в темноте видно, как оно светится.

– Ну, это ты выдумываешь. Взбредет же такое в голову!

– Ладно, ладно, я пошутил. Можно пристроиться рядом?

– Жалко, что ли? Места много.

– Помнишь рыбалку? Сколько комаров было! На корню съедали. А здесь их почти нет. Даже скучно без комариного писка.

– Нашел по чему скучать!

– Да я шучу. Но правда, комаров-то нет!

– Лес сосновый. Вот их и мало.

– И то верно. Спим?

– Спим.

При подходе к Неве встретились селения, разгромленные и разграбленные норманнами. Жители разбежались по лесам. Уцелевшие с плачем и стенаниями говорили, что пришли беспощадные разбойники, такие жестокие, будто и не люди.

– Где они только родились и выросли? – с горечью говорили они. – Видно, матери их особым молоком вскормили, ни к кому и ни к чему не имеют жалости, никого не щадят...

К Неве вырвались к исходу второго дня. Навстречу вышли воины из пограничной стражи, доложили: норманны разбрелись по селениям, вернулись немногие, так что возле судов находится не более трехсот человек.

Буривой тотчас дал приказ нападать всеми силами. Сам он, толкнув пятками коня, поднял высоко нал собой меч и молча устремился к берегу Невы. За ним хлынула лавина новгородского войска.

Гостомысл со своей сотней стоял чуть правее князя. Увидев знак, он ударил плеткой своего коня и рванул меч из ножен. Конь вынес его из леса, и он одним взглядом охватил картину: до полноводной Невы тянулся обширный луг с мелким кустарником и множеством палаток, между которыми виднелись воины в чужестранной одежде, возле обоих берегов стояли суда. Видно было, что нападение новгородцев стало для них неожиданным, некоторое время норманны находились в растерянности, но тут же стали сбегаться в группы и изготавливаться к бою.

Конь нес Гостомысла на норманна, стоявшего в одиночестве. Тот, завидев противника, упер тупой конец копья в землю, острие направил в грудь коня, а сам закрылся щитом. Он рассчитывал, что конь напорется на копье и вместе с ним упадет и Гостомысл; на земле было легко добить беспомощного воина.

Все решали мгновения. Гостомысл неуловимым движением повода направил коня чуть левее; умное животное тотчас выполнило веление хозяина и миновало острие копья; Гостомысл мечом рубанул по руке, державшей копье; почувствовал, как меч, чуть задержавшись, легко рассек ее. «Без руки уже не воин», – удовлетворенно подумал Гостомысл. Краем глаза увидел, как скакавший за ним воин взмахом меча поверг норманна наземь. Гостомысл узнал в нем Сюкору.

– Ну, как я его? – крикнул тот; лицо красное, со всполошенными глазами.

Кивком головы Гостомысл подбодрил его. Он развернул коня и направил к берегу. Теперь перед ним находилось до десятка норманнов, они встали в круг и загородились щитами. Гостомысл подскочил, поднял коня на задние ноги и стал рубить мечом по щитам, по мечам, по копьям... К нему подскакало еще много новгородцев, враги были окружены плотным кольцом, все старались достать противника, толкались конями, мешали друг другу. В этой бестолковой толчее медленно, постепенно истреблялись упорно сопротивлявшиеся враги; они были изрублены все до одного. И ни один из них не сложил оружия и не попросил пощады!

Гостомысл опустил меч и огляделся. Все было кончено, на всем побережье норманны были убиты или пленены, суда захвачены. На них уже заправляли новгородцы, стремясь устроить погоню за кораблями, стоявшими на том берегу, однако безуспешно: те быстро отчалили от берега, слаженно заработали веслами и скоро скрылись за поворотом.

Гостомысл подскакал к отцу. Там уже собрались все военачальники.

– Прекрасная работа! – рокотал Буривой, вытирая окровавленный меч о гриву гнедого коня. – Многие грабители не вернутся на родину! Далее поступим так: Ратибор и Колобуд со своими воинами переправляются на тот берег Невы и идут по селениям, преследуя и уничтожая противника. Остальные действуют на этом берегу. Делите ряды по тридцать-пятьдесят человек, и чтобы ни один грабитель не ушел! С разбойниками поступайте так, как принято во всех странах: безо всякой пощады вешайте на деревьях!

Сюкора обратился к Гостомыслу:

– Попроси отца, чтобы он направил твою сотню в чудскую землю. Я тебе тысячи помощников вооруженных доставлю. Я подниму все свое племя, у нас с тобой будет настоящее войско, и мы сбросим в море остатки норманнов!

Гостомысл понимал, что после почти полугода нахождения в Новгороде Сюкоре хотелось быстрее попасть на родину. В то же время ему самому крайне лестно было встать во главе многочисленной рати, почувствовать себя полновластным полководцем, а не просто каким-то сотенным в составе княжеской дружины.

Буривой выслушал доводы Гостомысла и тотчас согласился. Несомненно, норманны рассеялись сейчас по побережью Балтийского моря, и подключение в борьбу с ними племени чудь только ускорит их быстрое изгнание.

Гостомысл разделил сотню на два отряда. Во главе одного поставил опытного десятского Божедуя и направил его вдоль побережья; второй возглавил сам. Едва углубились в лес, как встретили небольшое селение. Оно было полностью сожжено, на улицах валялись трупы селян, среди них женщины, старики, дети.

– Но их-то зачем убивать? – возмущенно говорили воины. – Ну пограбили, ну отняли самое последнее, а лишать жизни людей к чему? Они даже сопротивления никакого не оказывали...

Гостомысл оставил несколько человек, чтобы похоронить убиенных, а сам продолжал настойчиво преследовать разбойников. В следующем селении картина повторилась. Некоторые бойцы не могли сдержать слез.

После бешеной скачки по лесной дороге вдруг вблизи услышали крики, звон оружия, лай собак. Норманны! Гостомысл почувствовал, как в груди у него будто что-то зажглось, жар кинулся в лицо, и он, не помня себя, закричал и кинул коня вперед, непрерывно стегая его плеткой и толкая в бока каблуками сапог...

Он первым вырвался на просторную поляну, на которой ютилось около десятка изб. Среди них метались люди, селяне и вооруженные, бегали овцы, козы, мычали коровы, отчаянно лаяли собаки; из двух домов вырывались языки пламени, поднимались в небо клубы дыма. Гостомысл направил коня к ближайшему норманну, тащившему из избы какой-то скарб; грабитель даже не успел бросить свою ношу, как Гостомысл ударом меча резанул его по шее; голова покатилась по траве, разбрызгивая по сторонам темную кровь...

Ярость воинов была такова, что с разбойниками расправились в какие-то считаные минуты, не дав никому уйти в лес. Потом стали собирать и успокаивать жителей, с трудом приходивших в себя от пережитого страха.

И здесь Гостомысл не стал задерживаться надолго. Надо было искать и уничтожать остальные шайки норманнов.

На другой день, истребив еще два отряда противника, полусотня Гостомысла вышла к широкой и полноводной реке.

– Нарва! – радостно и как-то по-детски прокричал Сюкора и протянул перед собой руки. – За ней – моя родина, по которой я так истосковался!

– Родные! Долгожданные! – вывернулся из кустов худенький, юркий мужичишка. – Чуть-чуть опоздали! Ватага разбойников только что переплыла на ту сторону! Все селения пограбили, что не взяли, разбили, разломали, раскурочили. Дома пожгли, народ поубивали. Не люди они, а сущие звери!

– Много ли их? – спросил Гостомысл.

– Десятка с два наберется. И все такие дерганые, ершистые, занозистые, навроде загнанных волков.

– Нигде они не спрячутся, никуда от нас не уйдут! – убежденно сказал Сюкора. – Там мое племя, по моему слову поднимутся сородичи, мы их не выпустим! Это только с виду мы тихие, а если нас разозлить, мы ужас какими свирепыми становимся!

– Эй! – обратился Гостомысл к мужичку. – Как тебя звать?

– Оляпкой кличут.

– Вот что, Оляпко. Нам срочно нужны лодки. На полста человек. И чем быстрее, тем лучше!

– Ни одной нет! Нагрянули вороги внезапно, все позабрали, проклятые.

Гостомысл на некоторое время задумался, потом сказал:

– Зови, Оляпко, мужиков с топорами и пилами. Валите лес и приступайте к сооружению плотов. А мы вам поможем.

Пока вязали плоты, подошла полусотня Божедуя. Работу закончили в темноте. Наутро переправились на другую сторону Нарвы. Первым сошел на берег Сюкора. Он встал на колени и поцеловал землю, обратился к Гостомыслу:

– Добро пожаловать во владения моего отца, княжич!

Скоро выяснилось, что банды норманнов свирепствовали на побережье. По-видимому, это были те из них, которым удалось прорваться от Невы. Теперь они старались возместить свои потери за счет племени чудь.

Сюкора не обманул, обещая поддержку Гостомыслу. К нему толпами шли добровольцы, плоховооруженные, но полные желания разгромить насильников. Из разных мест шли сообщения о стычках, победах и поражениях. Сотня Гостомысла стремительно двинулась вперед, очищая побережье от морских разбойников.

К вечеру второго дня пребывания на земле чуди жители нескольких селений устроили обильный ужин. Они благодарили воинов за свое спасение. На песке были установлены большие котлы, в которых варилась уха из лососины, на кострах жарились туши баранов и кабанов. Воины вперемежку с жителями кубками черпали пиво из бочек, наливали вино из кувшинов. Скоро зазвучала музыка, раздались песни. Молодежь завела хороводы. Красочные наряды оживили берег моря.

Гостомысл и Сюкора сидели на ковре, услужливо принесенном каким-то богатым селянином. Перед ними горел костер. Солнце клонилось к горизонту, от него по ровной глади моря тянулась трепещущая розовая полоса, кругом была тишина и покой, и не верилось, что где-то могут бродить грабители и убийцы.

– Гляди, княжич, как приветствует тебя и твоих воинов мой народ! – говорил изрядно захмелевший Сюкора. – Мы славимся своим гостеприимством. По нашим обычаям, человек, не оказавший достойного внимания, не защитивший гостя, изгоняется из общины, и ему самому никто никогда не окажет помощи. Для нас вы – гости дорогие, вам – самое лучшее, что мы имеем!

– Спасибо, княжич, – благодарил Гостомысл. – У нас много общего с вами. И для нас, славян, каждый пришелец становится как бы священным. Мы встречаем его с ласкою, угощаем с радостью, провожаем с благословением и сдаем друг другу на руки. Хозяин за безопасность гостя отвечает перед народом. Кто не сумел сберечь гостя, тому соседи мстят за оскорбление, как за собственное. Разве ты, находясь в Новгороде, не почувствовал это?

У Сюкоры как-то странно блеснули глаза, он замешкался на мгновение, но потом ответил с ласковой улыбкой:

– Я премного благодарен твоему отцу за радушное гостеприимство. Мое пребывание в стольном городе славен навсегда останется в памяти. Давай выпьем еще за нашу дружбу, Гостомысл!

Солнце скрылось за краем моря, потянуло свежестью, над лесом, подступавшим к берегу, взошла полная луна. Пир продолжался, набирая силу. Гостомысл попробовал хмельное чуть ли не впервые, поэтому быстро опьянел. Он уже не слушал Сюкору, его взгляд приковывали хороводы, молодая кровь звала на гулянье. Повернул разгоряченное лицо к княжичу, проговорил восторженно:

– У вас такая же веселая молодежь, как и у нас! А девушки, а девушки какие красивые! Одна к другой, глаз не оторвешь!

– Красивее, чем Млава? – сузил глаза Сюкора.

– Млава? – удивленно проговорил Гостомысл. – А при чем тут Млава?

– Разве не вспоминаешь о ней?

– Не знаю. Может, и вспоминаю. Но сейчас мне хотелось бы побыть среди ваших девушек.

– И все-таки вам с Хвалибудием не удалось отнять у меня любимую!

Слова Сюкоры раззадорили Гостомысла, он ответил запальчиво:

– А вот и неправда! Не любит она тебя!

– Нет, любит!

– Откуда ты знаешь?

– Она сама мне сказала!

– Когда?

– При отъезде в Ладогу!

– Так и сказала: любит тебя одного?

– Так и сказала!

– А со мной она совсем иным поделилась!

– Скажи – чем?

Здравый смысл подсказывал Гостомыслу, что не следовало передавать слова Млавы, но хмель кружил голову, и он выпалил:

– Что ты пустой, напыщенный человек! И она тебя просто обманула ради своего удовольствия!

В свете костра Гостомысл заметил, как изменилось лицо Сюкоры. Он некоторое время с ненавистью смотрел на Гостомысла, потом проговорил хрипло:

– Ты выдумываешь... Скажи, что ты выдумал!

– Клянусь Перуном! – несколько напыщенно произнес Гостомысл, а затем хлопнул его по плечу и весело проговорил: – Да ладно тебе! Что было, то было! Пойдем в хоровод! Ну чего взъерошился? Мало ли чего говорят девушки, стоит на это обращать внимание? Пойдем, княжич, поддержи меня. Хочу веселиться!

И он, схватив за руку, потащил Сюкору в круг молодежи.

От большого яркого костра высоко в небо взлетали искры, смешиваясь с яркими звездами на небе... И лунная дорожка по морю, зовущая куда-то вдаль... И музыка от музыкантов, и сладкая музыка в груди... И девушки, освещенные красным пламенем, с блестящими глазами, пленительные, притягательные, зовущие... А может, среди них затерялась Млава? А почему бы и нет! Сегодня необыкновенный вечер, сегодня все может быть!.. Нет ее в этом хороводе? Пойду в другой, может, там отыщу!

Кто это рядом танцует со мной? Какая необыкновенная красавица! И так похожа на Млаву! Смотрит любящими глазами, шепчет завораживающим голосом:

– А что, княжич, нравлюсь тебе?

Конечно, нравится! Грудь его распирает от счастья, он готов весь мир обнять, и он любит всех и верит, что его обожают все окружающие, пусть и чужого рода-племени!

– Уже поздно, княжич. Не пора ли на покой? – звучит в его ушах соблазнительный шепот.

Нет, не хочет он никуда уходить. Он готов хоть до утра танцевать и веселиться!

– Уходи, красавица, не мешай мне развлечься и позабавиться!

– Что ты, что ты, княжич! Уж разбрелись все, с кем тебе хороводы водить?

Гостомысл оглянулся. И правда, гуляющие разошлись, только догорали костры, светясь в темноте красноватыми огоньками, валялись пьяные, да пробегали кое-где псы, питаясь остатками от людского пиршества.

Он потряс головой, пытаясь справиться с хмелем.

– Эка меня завертело-закружило! И даже Сюкора ушел, бросил на произвол судьбы.

– Не бросил он тебя, а велел мне заботиться. Пойдем ко мне. Я привечу, уложу и приласкаю.

– Кто ты такая и как тебя звать? – спрашивал он, опираясь на ее хрупкое плечо и шагая рядом с ней заплетающимися ногами.

– Кличут меня Ривеське, что по-нашему означает «лиса». А живу я в своем доме одна. Муж вот уж полтора года как сгинул в море. Рыбаком он был у меня, попал в бурю и не вернулся.

– Бедная ты, бедная, – искренне посочувствовал он. – Каково-то жить одной-одинешеньке?

– Трудно, княжич, очень трудно. Но что делать?

Так, разговаривая, дошли они до небольшого домика, приютившегося недалеко от леса. Она ввела его в сени, на ощупь нашла дверь, открыла ее, и они шагнули в темноту избы.

– Сюда, миленький. Здесь кроватка мягонькая. Ложись, ложись поудобнее.

– А ты куда? – шаря руками вокруг себя, спрашивал он.

– Я скоро, скоро. Полежи малость один, не беспокойся ни о чем.

Он слышал, как она, шурша подолом платья, вышла из избы. Им овладела дремотная истома, его куда-то несло и покачивало, хмельной дурман волнами накатывал на него, он то впадал в забытье, то возвращался в явь. Но куда запропастилась та женщина, которая назвалась Лисой? Неужели и она бросила, как оставила когда-то Млава? А надо ли было идти за ней? Не знает он, ничего не соображает.

Но вот кто-то появился в избе. Значит, все-таки вернулась. Вот она возле кровати. Но почему так грубы ее руки? Зачем она опутывает его веревкой, он никуда не денется, не побежит! Нет, это не она! Это кто-то другой, и, несомненно, не женщина. Это мужчины!

Княжич хочет крикнуть, позвать на помощь, но язык его не ворочается. Его начинает качать в воздухе все сильнее и сильнее. Нет, это не летит он, подобно птице, а его тащат куда-то, хотят всунуть в какую-то бездну. Он начинает задыхаться, в глазах блещут искры, огни, цветные круги, он вокруг себя слышит топот ног, шумное сопение. Его охватывает ужас, и он, собрав все силы, кричит:

– Спасите!

Тяжелый удар по голове прерывает его вопль, и он погружается во мрак.