Текст книги "Братья"

Братья
Василий Шишков

Сборник посвящается

Валентине Александровне  Васильевой и Татьяне Владимировне  Баськовой (Васильевой)

Картина на обложке «Каин и Авель» 2015 г. – Андрей Миронов

Корректор Сергей Барханов

Рецензия Анна Абрамова

© Василий Шишков, 2023

ISBN 978-5-0059-0849-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вместо предисловия

Эта книга провоцирует читателя во время и после прочтения задаваться вопросами о жизни и отношении к ней, заставляет вспомнить о давно зарытых в глубине души событиях, вернуться к принятым, когда-то вопреки принципам решениям, проанализировать и оценить ключевые поступки, их мотивы и последствия. Произведение, толкающее на рефлексию, чрезвычайно ценно во все времена. Каждая новелла имеет свою сюжетную и повествовательную структуру, соответствующую заключенному в ней содержанию. Иногда сюжетные линии линейные, иногда закольцованные, иногда параллельные, но в каждом случае неслучайны и работают на воплощение замысла. Тот нечастый случай, когда форма задает рамку для смысла, оформляет его визуально и контекстно. Сами сюжетные линии предлагаются читателю лишь пунктирно, сказано лишь основное, фактическое, но за текстом остается самое важное, что читатель должен достроить сам. Таким образом, у него появляется возможность самому решить, о чем именно он прочитал, в соответствии с его жизненным опытом и мировоззрением. Авторская позиция в тексте намечена очень неявно, отстраненно, не императивно, а практически «суфлерно». Это дает читателю некоторую свободу восприятия, его не судят, а учат, как сказано в одной из новелл. Но к каким бы своим переживаниям ни вернулся читатель, они будут связаны с вопросами, на которые каждый человек ищет ответы в течение всей своей жизни. Они о сомнениях, принятых и не принятых решениях, об их справедливости и правильности, о мотивах, которые их спровоцировали, о взгляде на свою жизнь в целом с точки зрения вечных ценностей и прописных истин. В каждой из представленных историй читатель видит знакомые картины, частично или полностью, все эти сюжеты в том или ином виде он уже встречал. Глядя на персонажей, на их очень откровенно сформулированные мысли, читатель неизбежно проведет параллели с собой или близкими, на миг оказавшись на их месте, взглянув их глазами. Эти новеллы, в каком-то смысле, можно назвать терапевтическими, заставляющими читателя оказаться наедине с собой и своими тревогами, надеждами, мыслями о судьбе, прошлом, будущем и своем месте в своей же жизни. Можно было бы сказать, что эти новеллы житейские, но это было бы очень поверхностно, то, о чем на самом деле в них сказано, несравненно глубже.

Отдельного внимания заслуживают персонажи. Они представлены очень достоверно, как настоящие, в их подлинности не сомневаешься. Язык рассказчика всегда подстраивается под того или иного героя: если перед нами военный, врач, инженер или айтишник, то мы знаем это не только потому, что об этом сказано напрямую, а по характерной лексике, по образу мыслей. Внешнего облика персонажи практически не имеют, и мы представляем их по их мыслям и суждениям, которые переданы очень откровенно и эмоционально. Они вызывают сочувствие, потому что знакомы и понятны, потому что изложены так, как если бы принадлежали самому читателю. Это отчасти психологический ход – предложить читателю посмотреть на себя глазами персонажа или своим глазами на самого себя. Во время прочтения размывается грань между реальностью художественной и объективной, и все, на что раньше человек мог закрывать глаза, от чего мог открещиваться, он теперь может увидеть как бы без связи с собой, абстрактно.

В текстах новелл поднимаются темы, о которых не принято говорить. О них стараешься и не думать, чтобы легче жилось, и они надолго, если не навсегда, заседают глубоко внутри, неразрешенные, отравляющие жизнь и негативно влияющие на ход жизни. Поэтому новеллы, подобно хирургическому скальпелю, вскрывают эти гнойники, высвобождают накопившиеся вопросы и помогают найти правильный путь, по-другому, смело посмотреть на жизнь или пережить что-то, что так и не получилось осознать или принять. Тематика сборника очень обширна: это и драматические ситуации, вроде той, что описана в первой истории, это и вопросы откладывания жизни на потом, это и искаженное восприятие действительности, когда не осознаешь всего, это и сомнения в правильности своих поступков, это и верность собственным принципам и правилам жизни. Те, с которыми каждый человек постоянно встречается в течение своей жизни, актуальные вчера, сегодня и обязательно завтра и оттого ценные вне времени.

Сборник рассказов имеет не только художественную ценность, но и социальную, психологическую. Он хорошо оформлен с точки зрения структуры, языка, стиля и сюжетной организации, обладает художественной силой, способной спровоцировать читателя на глубокую рефлексию, что характерно для хорошей, качественной прозы. В заключении можно сказать: это литература, которой в настоящее время остро не хватает.

(Из редакторского отзыва – А.А.)

Бразильский кофе

(По рассказу сотрудника МУРа)

1.

Случилось это, наверно, в конце девяностых, после очередного кризиса. Да, тогда в девяностых, вся жизнь была сплошной кризис. Племянница моя, Машка была девкой умной. В Питере поступила с первого раза, выучила какие-то языки и в конце восьмидесятых, когда начался большой бардак, и дефицит во всем, и делать в стране было нечего, рванула за океан. Да не в Штаты, а в далекую Южную Америку. Взяла с собой дочь, мать, денег с того, что смогла продать, и улетела. Мужик-пьянчужка остался в Питере.

Первое время ей, видно, было тяжело – долго не было от них никаких вестей. Спустя несколько лет, первой написала нам Анастасия – ее мать, моя родная сестра. Писем было немного, больше по праздникам. Потом Настя стала хворать. Письма нам продолжила писать Машка. Несколько раз дозванивалась до соседей. Говорила, что устроилась нормально. Скопила немного денег на свой бизнес, потом собралась замуж. Лизка доставала меня своим любопытством и часто просила: напиши да напиши им в Америку, как они там и что у них там. Раз в два-три месяца заставляла писать, да еще так, чтоб письма к Машке попадали перед праздниками или перед моим днем рождения. Короче, получалось, что мы как бы им намекали. И, правда, где-то раза три Маша пересылала нам деньги, тоже к праздникам или сразу после. Морока была с получением этих денег, но приятно, да и нужно.

Писала нам Маша очень редко, намного реже, чем ее мать. Потом, как-то под Новый год, наверно, около десяти лет прошло, как они там обосновались, – она прислала нам кофе. Только кофе был каким-то необычным. Во-первых, большая настоящая бразильская банка, наверно, литра на полтора – два, где написано все не по-нашему, во-вторых, внутри еще упаковано в пакет из фольги, и наконец, самое главное: кофе этот имел какой-то непонятный вкус, и цвет был каким-то серо-черным.

Поначалу мы подумали, что это растворимый, но он не растворялся. Посоветовались в магазине, где нам подсказали, что это, скорее всего, молотый или молотый с какими-то добавками. Когда начали варить и класть побольше сахару, то все равно сохранялся противный, горько-дымный вкус. Ну, за полгода мы эту банку потихоньку допили. Я, тайком от Лизки, это кофе запивал стопкой водки, чтобы не мутило. Соседей всех угощали, старались давать им побольше, объясняли, как готовить. Это ведь престиж. Кофе из самой Бразилии!

Только мы допили, вымыли банку – ее мы решили оставить на память… Так вот, только мы допили этот кофе, как через два дня Машка дозвонилась до соседей и сказала… Лучше б она этого не говорила, сучка драная, лучше б она ковырялась там, в своей паршивой Америке…

2.

В Южную Америку я уехала в самом конце восьмидесятых. Продала все, что можно было продать. Взяла дочь, мать и уехала. Хорошее знание португальского помогало не только выжить, но и работать по профессии, получая приличный доход.

Климат для матери, в отличие от меня с дочкой, оказался тяжелым. Она часто болела, грустила о родине, о родственниках и подружках. Позднее, когда скопила денег, приобрела жилье поближе к морю, где посвежее, подальше от центра города, но это маме не помогло. От кондиционеров она часто простывала. Проблемы с суставами, а потом и с сердцем у матери нарастали, о возврате в Россию уже не могло быть и речи. Консультации хороших врачей, лекарства, выписанные из Северной Америки, ей не помогали, и спустя несколько лет, во время очередного обострения, мама умерла.

Последние три года мать постоянно говорила, что хочет быть похороненной на родине. Написала даже завещание с этим единственным пожеланием. Перевезти гроб с телом в те годы было невозможно. Маму кремировали. Прах я упаковала и отправила маминому брату с просьбой захоронить его в их родной деревне. На мою телеграмму о смерти мамы никто из родных почему-то не ответил. В то время почта работала плохо, а я была сильно загружена работой, личными делами и как-то не обратила на это внимания.

Спустя полгода от дяди из Вологодской области пришло письмо. Писать он не любил, и чувствовалось, что писал в основном под давлением жены, которая, мучаясь любопытством о нашей заграничной жизни, через него задавала мне всякие дурацкие вопросы. В этом письме дядя Володя, как всегда, жаловался на маленькую пенсию, на то, что ему, ветерану труда, приходится подрабатывать сторожем, а летом копаться на огороде и в саду, чтоб не умереть с голоду. В конце письма благодарил за какой-то кофе, который они уже почти допили. О смерти матери – ни слова.

Дальше письмо продолжила его жена, что делала она довольно редко. Тетя Лиза тоже благодарила за кофе. Писала о том, какая большая, красивая банка, – собиралась ее сохранить. В конце писала, что у кофе какой-то особенный, горький вкус, что пьют они его почти полгода. Писала, что пытается смаковать, но ни разу не получилось, иногда что-то подкатывает к горлу и начинает подташнивать от горечи – наверное, потому что это настоящий бразильский кофе… До конца дочитывала с трудом. У меня начался сильный озноб, потом меня саму начало тошнить. Было ясно, что телеграмму мои родственники не получили, что письмо в посылке с прахом матери где-то потерялось, что пили они не кофе, а пепел моей мамы, который я упаковала в большую банку из-под кофе. С трудом дозвонилась до соседей. Мои предположения подтвердились. Дядя безумно матерился, грозился, что…

2011

Одноклассники

Много лет назад, еще во времена Союза, Григорий работал сварщиком в Новгород-Северском, ближайшем украинском городке, на заводе стройматериалов. Сейчас для оформления досрочной пенсии ему не хватало двух с половиной лет горячего стажа. До и после армии в общей сложности около трех лет он проработал на том заводе. Григорию хотелось быстрее получить документы со старого места работы. К тому времени, когда он собрался за документами, автобусы из России в Новгород-Северский ходили нерегулярно. Свою машину он поставил на ремонт, поэтому пришлось взять автомобиль зятя, гостившего у них с семьей.

На границе к нему никто особо не придирался. До поездки он волновался, что будут задержки на украинском КПП, но, как ни странно, украинские пограничники, осмотрев документы, машину, взяв фиолетовую банковскую бумажку, вложенную в права, отпустили его с миром. На душе у него стало как-то теплее потому, что Украина встречала его без злобы. Светило яркое осеннее солнце, желтели заросшие бурьяном поля. Дорога позволяла включить пятую передачу. Мотор приятно урчал. Григорий любил дорогу, любил что-то вспоминать, о чем-то думать дорогой. Вот и сейчас в памяти его всплывали воспоминания. Вспоминались школа, друзья, детские годы.

Самым лучшим другом его был Витька Жуков из соседней украинской деревни. В той деревне школы не было, и дети ходили учиться к ним. Ходили по узкому мостику через речку, по которой и проходила условная в те годы граница. Поначалу вспоминались детские проказы. В восьмом классе мало кто учился хорошо, но больше всех прогуливал и получал двоек его друг Витька. Узнав, что их классная учительница решила навестить Витькиных родителей по поводу неудов, друзья-одноклассники решили сделать ей сюрприз. Гриша с Витькой подпилили столбики и настил у моста через реку, ближе к украинскому берегу, привязали к столбам веревки, чтобы завалить мостик. Операция по сваливанию классной учительницы в реку прошла тогда «на ура». Гриша с Витькой давно замерзли сидеть в воде, спрятавшись в прибрежных камышах. Наконец важная, пышная женщина с журналом и тетрадками осторожно ступила на узкий мостик. Она почему-то остановилась на середине моста, что-то разглядывая в воде, потом выпрямилась и стала смотреть в сторону деревни, где жил Витька. В нескольких метрах от берега доски из-под ее ног вдруг дернулись в сторону и завалились. Сама она, истошно вскрикнув, взмахнула руками, выпустила из рук журнал с тетрадками и плюхнулась в воду. Хотя виновных в этом происшествии так и не нашли, на следующий день Витиных и Гришиных родителей вызвали в школу, за что им тогда сильно досталось обоим.

Выключив радиоприемник, который уже перестроился и начал бормотать новости на украинском, Григорий вспомнил, как однажды Витька помогал ему спасать детей из охваченного пламенем соседского дома. Тогда их поступок отметили в школе грамотами. Соседи потом часто передавали через Гришу ягоды, варенья родителям Витьки. Вспомнилось, как ранней весной Витька спас девочку из его деревни, попавшую в полынью. Девчонка эта потом вышла замуж за Витькиного младшего брата и уехала с ним в Новый Уренгой.

И радости, и горести они всегда делили вместе. После школы оба друга пошли в одно училище в Новгород-Северском, где потом устроились на одну работу – газоэлектросварщиками на завод стройматериалов. В Новгород-Северском друзья жили в общежитии. Подружились там и стали ухаживать за двумя сестрами. Григорий встречался с Оксаной, а Витька – с ее младшей сестрой Мариной. Оксана была родом из Витькиной деревни и в начальных классах ходила в ту же школу, что и ребята, пока родители ее не переехали в Новгород-Северский. Однако вскоре обоих друзей призвали в армию. Крайне редко такое бывает, но оба оказались в одной части, в одной роте. Служили они в Забайкалье. В армии друг за друга стояли стеной, и «деды» их никогда не трогали. Оксана первое время писала письма, а потом вдруг перестала. От Виктора Гриша узнал, что подруга его выскочила замуж за какого-то приезжего мужика и уехала с ним в Тюменскую область.

После армии они снова вернулись на прежнее место работы. Часто встречаясь с другом, Григорий ближе познакомился с его двоюродной сестрой Галей. Она была младше ребят на четыре года. Галина с детства росла в этом старинном древнерусском городе. Она устраивала для брата и его друга импровизированные экскурсии по городу. Водила в монастырь, старинные храмы, рассказывая там им об истории Древней Руси. До армии Григорий не обращал внимания на такую малолетку, а после армии понял, что она ему очень нравится. Стали чаще свободное время проводить втроем.

Через некоторое время на работе случился конфликт с начальством по какому-то незначительному поводу. Обоим друзьям пришлось уволиться. Григорий вернулся сначала в родную деревню – к родителям, а потом устроился на работу в своем райцентре на юге Брянской области, где ему дали комнату в общежитии. Виктор остался на Украине. Галина к тому времени окончила школу и поехала учиться в техникум в райцентре, где жил Гриша. Молодые стали снова встречаться, а вскоре Григорий и Галина поженились. Виктор женился на Марине, сестре Оксаны, с которой встречался до армии. Оба друга были дружками на своих свадьбах. Потом стали встречаться реже – появились дети, хлопот прибавилось. Все это Григорий вспоминал дорогой, пока ехал от границы до Новгород-Северского.

От границы до места ехал меньше полутора часов. Машину оставил недалеко от проходной. И проходная, и корпуса предприятия почти не изменились за два с лишним десятилетия, только все стало старым, обшарпанным, обветшалым. Григорий как бы перенесся в далекие восьмидесятые годы.

В отделе кадров пришлось надолго задержаться. Кадровичка неспешно несколько раз сходила в архив, подбирая нужные для него документы. Это была старая работница, Мария Тимофеевна, которая помнила Григория с восьмидесятых годов. Она много расспрашивала его о семье, о работе, сетовала на то, что теперь нет никаких связей с соседней областью, а на Брянщине у нее дочь, внуки. Все сведения о работе, связанной с профвредностью, не удалось сразу полностью восстановить. Нужные документы обещала подыскать на следующий день. Григорий уже начал собираться ехать домой, когда в дверях вдруг появилась женщина лет сорока пяти.

– А, Оксана… Заходь… – увидев ее, проговорила пожилая кадровичка.

«Оксана?! Неужели?.. – молнией промелькнуло в голове Григория. – Сколько лет прошло. Неужто она?» Он вглядывался в измененные временем черты такого знакомого с юности лица: высокий лоб, красивые карие глаза с миндалевидным разрезом, вскинутые над ними тонкие черные брови, широковатые скулы.

– Здравствуй! Сколько лет прошло… – Оксана подошла к столу, за которым сидел Григорий. Такие знакомые, правильно очерченные губы ее растянулись в широкой улыбке, а углы глаз залучились мелкими морщинками. Григорий молчал. – Не узнал? Баба Маша случайно встретилась и сказала, что ты приехал. Вот я и зашла.

– Здравствуй, Оксана, – ответил наконец Григорий.

Мария Тимофеевна собрала лежавшие на столе журналы и перенесла их на другой стол.

– Оксанка, седай. Або, може, чайку попьем?

– Попьем, – согласилась Оксана и села напротив Григория.

Григорий засмотрелся на знакомое и такое любимое в юности лицо. Оксана открыто улыбалась ему, Григорий тоже отвечал ей улыбкой.

– Ну, коли чай пить, тоди ийдите в подсобку, чайник вже поставила, – сказала Мария Тимофеевна.

Через темный коридор они зашли в подсобное помещение. На маленьком столике шипел электрический чайник. Оксана положила на стол цветной полиэтиленовый пакет.

– А вот тут чай… Домашний.

– Какой домашний?

– Домашний, травяной. Ну, Гриш, рассказывай. Как ты? Как Галя? Как детки?

– Да все как обычно. Приехал за бумажками для досрочной пенсии. Почту долго ждать, решил напрямую… Ты-то как? Вернулась из своей Тюмени, не грустишь?

– Грущу, – продолжая улыбаться, ответила Оксана. – Как видишь, вернулась, и давно. Только не из своей, а из вашей Тюмени. Как Олесю родила, так со своим и развелась. Гулять он начал… Грустить? Чего грустить-то? С Олеськой не загрустишь!

– У матери живешь?

– Нет, я со своим углом от комбината.

– Замужем?

– Хватит, уже сыта.

В подсобку зашла Мария Тимофеевна.

– Вода вже вскипела… – засуетилась пожилая кадровичка, расставляя чашки и заварной чайник. – У нас тут, Гриша, надбавки зъявилыся. Киев вырешив стину робиты, вот и пишли замовлення на завод…

– Какую стену?

– Как яку? На кордоне, вдоль границы братних народив… А ты ще, не знав? У вас шо, ничего не чуты про цэ, про цю стину?

– Слышали. Известно, что разговор был, но я не знал, что у вас так все быстро решится.

– А решили все деньги… – вмешалась в разговор Оксана. – Говорят, что американцы, а может, немцы будут проплачивать строительство этой стены. Вот зарплаты и подняли. Хорошо подняли.

– Да, добре пидняли, – подтвердила кадровичка и потянулась за чайником.

Заварили чай. Мария Тимофеевна взяла себе пакетик обычного черного чая, а Оксана себе и Грише заварила свой, домашний. Григорий достал из сумки коробку конфет, приготовленную для кадровички, развернул несколько бутербродов с салом.

– Шо, и порося дома е? – улыбнулась Мария Тимофеевна.

– Е, а як же! – ответил ей с улыбкой Григорий.

– О, цэ по-нашему.

– Как по-вашему, так и по-нашему! – откликнулся Григорий.

Оксана тоже заулыбалась. Пока заваривался чай, Григорий все смотрел и смотрел на Оксану, сидевшую напротив него. Он задумался, и снова его охватили воспоминания. Теплые темные июльские ночи. Вспомнил, как они скрытно от всех уходили или уезжали далеко за город, в поле, чтобы ночь проводить где-нибудь в скирде. Жаркие темные ночи…

– Ну, чого мовчишь, Григорий? Рассказывай, – подняв длинные черные ресницы, посмотрела ему в глаза Оксана.

У Григория перехватило дух от воспоминаний. Оксана налила ему своего чая, открыла коробку конфет. Вначале Григорий начал что-то рассказывать о семье, потом сказал несколько слов о работе, о своих планах. Мария Тимофеевна быстро выпила свой стакан чая, закусив небольшим ломтиком сала с хлебом, а Оксана и Григорий долго еще сидели за столом. Григорию все казалось, что он много и подробно рассказывает Оксане о себе, затем начал вспоминать встречи с Оксаной, не стесняясь пожилой женщины, которая была здесь рядом. Однако на самом деле Григорий и Оксана сидели друг против друга и молчали. Оксана уже третий раз подливала свой чай Григорию, и он стал ощущать, что начинает как бы хмелеть от напитка – быть может, даже сильнее, чем от самогона.

«Вот так встреча… Надо же так разволноваться!» – думал Григорий.

Вдруг Мария Тимофеевна вскрикнула:

– Вже шоста годына! Час до дому йти. Сидять и мовчать. Що це за зустрич? Горазд мовчки сидеть. Человеку ще до дому треба йихаты. Давай, Оксанка, провожай!

Григорий тяжело встал и немного пошатнулся. Он невольно потянулся к Оксане, обнял ее, крепко стиснув в своих объятиях.

– Правда, пора мне, Оксана… Но я ще… Мне еще надо будет…

– Григорий, ще прийиде за документами, – договорила за него кадровичка, пытаясь ускорить процесс расставания и своего ухода с работы.

Она всучила Григорию его сумку, положила туда подготовленные бумаги. Гриша и Оксана молча пошли по коридору, взявшись за руки. Когда подошли к двери, Оксана достала из бокового кармана блестящую авторучку.

– Возьми, Григорий, – сказала она ему. – Это, так сказать, на память. Нас тут стали этим кое-кого обеспечивать. Это рабочий… Говорят, что Чернобыль только снаружи дремлет, а так-то может в любой момент рвануть. Никому этот чертов Чернобыль не нужен, кроме черного черта, да и заокеанских друзей наших.

– Так это что, дозиметр?

– Да, да, дозиметр. И дай Бог, чтоб не понадобился, – как-то криво улыбнулась Оксана. – Ну, поцелуй, что ли…

Их губы слились в долгом поцелуе. Поцелуй закончился, когда в другом конце коридора послышался чей-то кашель.

– Я чекала тебэ, я ждала тебя, чекала и ждала, ждала и чекала, – чуть слышно шептала Оксана.

– До… Прощай! – Григорий, открыв дверь, шагнул из темного сырого коридора в светлый теплый вечер.

Он вышел. Прошел по территории завода, собираясь обогнуть здание проходной, и тут до него донеслись какие-то крики и звон стекла. Чуя что-то недоброе, он ускорил шаг. За углом он увидел небольшую группу людей вокруг его машины. В это мгновение один из них, стоявший к нему спиной, замахнулся трубой и с треском опустил ее на крышу новенькой «Лады». Вторым ударом было разбито заднее стекло. Стоящий рядом парень визгливо вскрикивал:

– Геть, геть москаля, геть поганця!

– Москаляку на гиляку! – завопил второй мужик, с бритой головой и чубом на макушке.

Григорий бегом кинулся к орудовавшему трубой мужику и, подбежав сзади, в момент очередного замаха вырвал у него из рук трубу. От неожиданности тот качнулся, резко разворачиваясь. Григорий в озлоблении замахнулся на мужика трубой, тот инстинктивно поднял над головой руки и истошно завопил:

– Ты! Стой!.. – А потом на выдохе тихо спросил: – Цэ ты?!. Григор?! Так хиба цэ ты?

Труба описала в воздухе дугу над головой мужика и застыла в неопределенном положении. Остальные, увидев хозяина автомобиля с грозным орудием, попятились. Мужик, недавно разбивавший его машину, стоял с жалко поднятыми вверх руками и снова повторил вопрос:

– Григор, та хиба цэ ты? Хиба цэ… Это твоя?

В обрюзгшем мужике с отвислым пузом, с морщинистым небритым лицом и лысой головой с чубом Григорий с трудом узнал Витьку – лучшего друга своего детства и юности, о котором вспоминал дорогой. Григорий, раздосадованный, отбросил трубу и молча подошел к Виктору.

– Х-хиб-ба… – Процедив сквозь зубы, он наотмашь ударил ладонью Виктора по щеке. Тот отшатнулся от удара.

– Григор, ну так шо ж ты не пидзвонил? – прикладывая руку к щеке, тихо проговорил Виктор.

– Ты зато пидзвонил, зятек!

Второй удар апперкотом пришелся под ребра. Потом он схватил Виктора двумя руками за куртку и резко толкнул его на машину. За спиной у того хрустнуло разбитое стекло. Под ногами тоже все хрустело от разбитого вокруг машины стекла. К ним незаметно подошел местный полицейский.

– Ну, шо тут у вас? – поинтересовался служитель порядка.

– Та симейна справа… Бачишь, два зятя зустрились. Одын вин москаль… – откликнулся один из мужиков.

Полицейский еще раз демонстративно посмотрел на номер машины с российским флажком и регионом «77», улыбнулся и проговорил:

– Та вижу, шо москаль… Не фиг заезжать куда не треба… Сами разбирайтесь, коли у вас тут семейное… Кордон проезжав? Документы в порядке? – обратился он к Григорию.

– В порядке… – не поворачиваясь в сторону полицейского, ответил Григорий.

– Ну и добре… Так шо, товарищ россиянин, зйиздив? Добре зйиздив? – с откровенной улыбочкой снова обратился он к Григорию, но тот ничего не сказал, а полицейский медленно развернулся и пошел мимо проходной дальше по улице.

Григорий уже давно отпустил куртку Виктора, а тот стоял, опершись о крышу разбитой им машины, и тяжело сопел. Он пытался зажать порезанную о стекло левую кисть в кулак, между пальцев которой сочилась кровь.

– Та хиба ж я знав, шо цэ твоя? Гриш?! – с каким-то упреком проговорил Витька. – Ну, выбачай, а? Пробач мени вже, будь ласка… – продолжал он бормотать, обращаясь больше к себе, чем к Григорию.

– Дуй от меня подальше, выбачайка! – почти не раскрывая рта, полушепотом ответил Григорий.

Он оттолкнул Витьку от машины, напоследок резко пнув его в зад ногой. Витька споткнулся и чуть не упал, а потом, как-то сутулясь, пошел куда-то по улице, дальше от проходной. Остальные мужики, удовлетворенные увиденным, тоже стали расходиться. Григорий остался один со своей разбитой машиной. Ему ничего не оставалось, как убрать из проема лобового окна остатки битого стекла, стряхнуть битое стекло с торпеды, с сиденья и ехать.

Ехать на машине без лобового, заднего и боковых надо было не спеша. И только теперь, когда он сел за руль разбитой машины, после всего произошедшего, на него навалилась какая-то слабость: стала кружиться голова, немного подташнивало. В то же время Григорию казалось, что все случившееся в течение последних нескольких минут его не сильно взволновало. Он старался с помощью глубоких дыхательных движений бороться с тошнотой и головокружением, сосредотачивая внимание на вождении автомобиля. В свое время все родственники предупреждали его о том, что может случиться всякое, что лучше не ездить, а послать запрос через юриста официально по почте. «Да вот я и получил это «всякое», – думал Григорий.

Он поехал медленно, то на второй, то на третьей, по немноголюдным улицам когда-то бывшего для него таким родным городка. Некоторые прохожие останавливались, смотрели ему вслед, некоторые показывали на его разбитый автомобиль пальцем. Ему казалось, что все они улыбаются. А может быть, они и действительно улыбались? Потом ему послышался женский смех, казалось, что он шел откуда-то сзади. Он представлял, как украинские пограничники тоже, не скрывая улыбок, будут нагло смотреть на него и его изуродованный автомобиль. Что его ждало дома, он просто не мог себе представить, потому что послезавтра зятю с семьей надо было возвращаться в Москову.

Григорий уже далеко отъехал от города, когда вдруг заиграла музыка – шел вызывающий звонок на мобильный телефон.

– Гриша, это ты? – В телефоне звучал голос Оксаны.

– Оксана? Откуда ты знаешь номер телефона?..

– Та у бабы Маши взяла твой номер… Просто она ушла, а я… Я хотела тебе сказать про Олесю. Я не хотела при чужих. Ты далеко уехал?..

Григорий остановил машину, заглушил мотор.

– Нет, я вот выехал.

– Тогда…

– Чего?

Оксана некоторое время молчала, а потом спросила:

– Может, приедешь? А то вдруг чего… На проходной дед Степан сидит, он до утра… Так у тебя ж пропуск е. И пропуск есть, и он тебя помнит.

– Олеся? А что с Олесей?

На том конце молчали.

– Ведь я же ее вскоре, когда ты…

Связь оборвалась. Григорий набрал номер, с которым только что говорил:

– Оксана, что случилось? Что с ней? Что с вами?

– Гриша, все нормально. Просто Олеся уезжает. – Оксана замолчала. Наступила пауза.

– Что? Что-то случилось? Куда уезжает?..

– Приезжай, приезжай… – тихо прошептала последние слова Оксана. Связь оборвалась.

Через некоторое время снова зазвучал телефон:

– Прийидь, прийидь… – послышался в трубке шепот Оксаны.

Григорий молчал.

– Прийижджай. Я буду чекаты тебе! Я буду ждать тебя. Приезжай…

Какая-то непонятная сила заставила его резко включить зажигание. Уже не стало тошноты, головокружения, тяжести в теле тоже не было – было одно желание. Ему казалось, что он точно понял, чего хочет. На несколько секунд задержался над мобильным телефоном – написал сообщение жене: «Галина, машина сломалась, но не серьезно. Могу задержаться». Потом Григорий рванул, развернул автомобиль на пустой дороге. Быстро разогнался до пятой и помчался назад. Навстречу подул сильный ветер, вокруг все зашумело. Салон продувало насквозь, внутри машины завыло, заревело, из заднего окна и из боковых посыпались осколки стекол. Его шевелюра и одежда трепетали на ветру. Хорошо, что плотно сидевшие очки прикрывали глаза.

Григорий любил ветер. Он снова вспомнил, как таким же солнечным сентябрьским днем он на мотоцикле уезжал за город с Оксаной. От сильного прохладного ветра стало знобить. «Ну и что? Ну и что? Один раз живем!» – как осколки по асфальту, сыпались мысли в его голове.

Григорий поставил машину на прежнее место. Дед Степан, вахтер, знакомый ему еще с восьмидесятых, ухмыльнувшись, кивнул ему на пропуск. Григорий быстро прошел темный коридор, открыл подсобку. На месте Марии Тимофеевны сидела Оксана, а рядом – тоже Оксана, только моложе лет на двадцать.

– Григорий, прости. Прости, что вернула… Это Олеся. Знакомьтесь… – немного смущенно проговорила Оксана.

– Здравствуйте, дядя Григорий.

– Здравствуй.

Наступило долгое неловкое молчание. До Григория вдруг стало доходить, в каком нелепом положении он оказался. Ему почудилось, что окружающим слышно не только его дыхание, но и его мысли. В висках у него застучал пульс. В это время у девушки пискнул телефон, она быстро ответила на СМС.