Текст книги "Русская народная педагогика"

Василий Водовозов
Русская народная педагогика

Со времени открытия воскресных школ наша педагогика, которая так недавно принялась за решение трудных вопросов о воспитании, должна была еще решать самый мудреный из них, вопрос об образовании народа. Во всех наших предприятиях мы привыкли успокаиваться на какой-нибудь программе, на хитро задуманном плане, на теории, обличающей более или менее прихотливую фантазию. Но тут самая жизнь требовала практического решения вопроса; тут никак нельзя было ограничиться одним словопрением да добрыми пожеланиями. Мы довольно толковали о сочувствии к народу, о необходимости с ним сблизиться; сверх нашего чаяния, по первому зову народ пришел к нам толпами: «Что ж вы? Раскрывайте мошну: посмотрим, чем-то вы богаты на деле!»

Мы не думаем разбирать ученых и неученых статей, которые трактовали о нашем народном образовании, а посмотрим, чем, наконец, заявила себя наша педагогика на самом деле: мы разумеем издание книг и руководств для народа. Таких изданий, например по каталогу Лермонтова и К°, считается до 135 номеров – цифра на первый раз очень почтенная. Но сюда вошли еще далеко не все книжки и брошюры, назначенные для народного чтения; много есть таких, которых не примет на свои страницы даже порядочный каталог, а они все-таки издаются иногда осьмым изданием. При всей этой многочисленности воскресная школа все еще нуждается в книгах, и когда грамотные дети просят вас: «Дайте нам почитать хорошенькую книжку», то вы долго раздумываете, какую бы такую найти хорошенькую? – и, наконец, даете басни Крылова. – «Все басни да сказки, – говорят дети: – мы уж это читали». – «Так вот хорошенькие песни, или возьмите рассказ, где фельдфебель объясняет, что география – слово греческое».

Но, прежде чем читать, надо научиться грамоте. Кажется, нечего рассуждать о том, как важен правильный метод в обучении грамоте, чтобы заохотить к самому чтению. Мы и начнем свое обозрение с этого важного пункта; без лишних предисловий мы рассмотрим руководства по этому предмету, у нас изданные, причем выскажем и свои мнения. Более других известна у нас азбука г-на Золотова, вышедшая в нынешнем году третьим изданием. Метод ее следующий. Г-н Золотов сначала без всяких объяснений задает выучить наизусть девять двусложных слов с тем, чтобы ученики отличали их по книге: где слово «рыба»? А это что такое? – «Буря». А это? – «Вилы» и проч. Потом таким же образом идет затверживание слогов: ры, ря, лы и проч. вразбивку. От слогов ученик переходит к гласным буквам: ба-а, бу-у, ры-ы и проч. Г-н Золотов замечает: «Сперва заставь прочесать слог ба; потом, закрыв б, спроси, что осталось? Ученик скажет а». Мы можем поручиться, что ученик этого не скажет, если он не знал букв наперед. По какому умозрению у него из ба вдруг сделается а, когда он не имеет никакого понятия об отдельных звуках? Далее автор, закрывая знак а, заставляет еще пуще задумываться над знаком б: тут же он объясняет, что такое буква без гласа и почему она называется согласной. Потом начинается твержение слогов: ба, ва, га, бя, вя, гя, как в обыкновенных азбуках. Вот как этим способом затвердят все буквы, начинается чтение слов и отдельных фраз, например: Я хорошо живу работою». При этом автор заставляет спрашивать: «О ком ты прочел в этой фразе?» – «О самом себе»… Опять умозрение! После первых упражнений с прямыми слогами следуют подобные же упражнения со слогами обратными: ос-со, ес-се па-an и проч., со слогами серединными: ба-ар-бар, с полугласными ъ, ь, и, упражнения в правильном произношении букв и проч. Мы видим, что в методе г-на Золотова есть прекрасная мысль: начинать с анализа слов; но у него это делается чисто механически: не объясняя состава звуков, он заставляет учеников затверживать слова и слоги, а потом вдруг переходит к грамматическим умозрениям. Сколько нужно времени, чтобы таким образом воспитанник ознакомился с буквами! При строгом применении этот метод ведет к страшной схоластике: мы видели преподавателей, которые по целому часу толковали воспитанникам, что такое слог прямой, что такое слог обратный, серединный, и заставляли отыскивать эти слоги, а учащиеся все-таки не умели складывать ос, ее и т. д. Мы думаем, что все грамматические названия нужно выкинуть из первоначального преподавания.

Очень важно также, с чего начинать чтение. Г-н Золотов начинает с объяснений, что хорошая книга может быть наставницею в каждом деле и что рассуждать с книгой можно только посредством вопросов, например: «Что значит упражняться в чтении? Что значит упражняться в умственном развитии?» Ответ: «Приучаться мыслить, то есть умственно рассматривать предложенное нам» (с. 15, 16). Потом автор приводит несколько пословиц и толкует, отчего в них есть созвучия; объясняя пословицу: «Ученье – красота, неученье – сухота», говорит: «В душе, не просветленной ученьем, не может созреть никакое доброе чувство». Далее идет толкование о том, что такое басня, и в пример приведен растянутый перифраз басни («Стрекоза и Муравей»), которая в подлиннике несравненно проще и понятнее для воспитанника. Эти умственные рассматривания с первого же разу внушат ученику, что грамота – и мудреное, и скучное дело. Азбука этим не оканчивается: в ней дано кое-какое понятие о числах (изложить это можно бы тоже попроще, без фраз: удесятеряя; единица, относящаяся к следующему десятку; письменное выражение); говорится об откровении божием, о грамоте церковной, причем ошибочно сказано, что «из Греции прибыли к нам два монаха, Кирилл и Мефодий»; как образцы церковного чтения, приведены молитвы, заповеди, символ веры и в заключение, для упражнения в косых буквах, помещен манифест об освобождении крестьян! Азбука очень дешева: почти три листа довольно мелкой печати стоят 5 коп., и жаль, что автор поместил в ней многое, не совсем понятное для начинающих детей.

Скажем хоть о баснях Крылова. Мы не думаем, чтобы полезно было начинать чтение с басен, которые, как ни просты, заключают в себе аллегорию, переносящую в фантастический мир. Нашему народу, у которого фантазия и без того наполняет мир небывалыми существами, прежде всего необходимо ясное и положительное знание природы; сами дети охотнее слушают рассказы о разных землях, о разных производствах, чем басни, считая их сказками. Мы говорим только, с чего начинать: басни Крылова могут служить прекрасным дополнительным чтением. Что касается азбуки г-на Золотова, то она при всех ее недостатках может быть полезна для школ, если только пользоваться ею с уменьем; в ней есть разнообразный выбор слов для чтения, приложена и таблица умножения, что находим не во всех азбуках. Метод г-на Золотова сильно отстаивает Ф. Студитский в своей брошюре «Как учить грамоте». Он, собственно, доказывает, что этот метод принадлежит ему, а г-н Золотов как-то неблаговидно воспользовался его изобретением; но как способ начинать с разбора слов, так и подвижные буквы, для этого употребляемые, давным-давно известны за границей, откуда перешли и к нам: только у нас их применяли к делу не совсем толково. По способу г-на Студитского пришлось бы почти целый месяц твердить с учеником слова мама и тятя.

Подвижные буквы, придуманные немецким педагогом Стефани, употребляет в дело и г-н Главинский в своем руководстве для чтения, принятом в сельских училищах ведомства государственных имуществ; но он следует совсем другому методу. Он начинает прямо с гласных букв, заставляя их произносить, чертить и приискивать между вырезанными буквами. Сначала он берет буквы: а, о, у, потом ю, и, е, наконец остальные, и составляет слоги: ау, ой, ея и проч. Переход к согласным следующий: в слове оба нужно спросить ученика, какая первая и какая последняя буква: и та и другая ему уже известны; потом вы заставляете произносить сперва слово оба, а потом слоги об и ба и тут же соединяете звук б со всеми другими гласными. Следует чтение слов и фраз: обе, баю, баба, бобы, я ее обую. Такие же точно упражнения идут далее с другими буквами в следующем порядке: п, м, в, д, ж, т, з, с, г, к, л, н, р, ц, ч, ш, щ, х, ф, ь, ь. На чем основан этот порядок, мы не знаем, автор переходит от одной буквы к другой, подбирая сходные звуки: баба, папа, мама; пой, вой и проч. За изучением букв следует еще особое упражнение в чтении слов с прямыми слогами, с обратными, с наращением букв и проч. Метод г-на Главинского ведет ближе к цели и вообще чужд схоластики; но излишняя постепенность и медленность в упражнениях несколько утомительны для детей; тут мало свободы и преподавателю выказать свое искусство, и воспитанникам – свои способности. Назначив по уроку на каждое упражнение, выйдет около 40 уроков, необходимых для изучения азбуки; в воскресных школах это заняло бы целый год; во все это время воспитанники должны читать слова да подобные фразы: «Мама купила себе на зиму шубу», «Покажи Оле уши». Мы не думаем излагать своей системы, а выскажем только некоторые мнения. Так как изучение азбуки соединено с письмом, то надо бы сначала выбрать из согласных самые легкие по очертанию буквы: п, т, ш, н, л, ц, с. Порядок, в каком они следуют, совсем не важен; сводя слишком часто сходные звуки (папа, баба), мы можем сбивать воспитанника с толку. У него нет большой тонкости анализа и слуха; сначала он скорее запомнит резко отличающиеся звуки (т, л, щ), чем сходные (д, т, ч, щ). Выбрав буквы, более легкие по форме, мы сократим время для их черчения, а то учителю придется ждать с четверть часа, пока воспитанник начертит знак, сколько-нибудь похожий на б. Привыкнув чертить легкие буквы, он скорее совладает и с трудными. Так в одно время можно выбрать три гласные (хоть те, которые в начале выставлены автором) и две-три согласные и начать с ними упражнение в словах, придуманных поразнообразнее. Очень полезно избирать слова созвучные, как это делает г-н Главинскии (мука, щука). Изучать все гласные буквы вначале, показывая различие и, i, й; е, э, было бы утомительно. Разбираем ли мы слова по буквам или составляем из букв слова, все равно: не годится истязать мозг учеников какими-нибудь умозрениями или долго задерживать над азбукой. Азбуку не следует изучать для нее самой, как какую-нибудь самостоятельную науку. Мы не говорим, чтобы слишком спешить и таким образом спутывать в понятии ученика все буквы; но если он и не твердо знает все склады, можно приступить к чтению: в связной речи гораздо легче усваивается склад, чем в таких упражнениях: фа, аф, у, у к, тук, стук. У нас не оттого плохо читают, что трудно дается азбука, а оттого, что большею частью учат механически и не умеют заохотить к чтению сколько-нибудь занимательным содержанием. Нам кажется, что все искусство в обучении грамоте состоит в том, чтобы с первого разу показать, как она применяется к делу. Маленький остроумный рассказ, какое-нибудь полезное сведение, живая разговорная сценка, но особенно коротенькие, простые описания, ведущие к. дельному знакомству с природой, – вот что можно предложить для первого чтения. У г-на Главинского рядом с виньетками приведены рассказы о том, как у Вани слетела шапка, когда он качался на качелях, как Петруша соскочил с качелей и сломал себе ногу, сведения о том, что зимою из деревень идут на заработки и что от искры загорается дом. Все это, пожалуй, очень просто и понятно; но можно бы выбрать что-нибудь позанимательнее, тем более что в народе грамоте учатся не одни дети. При рассказах автор помещает несколько картинок: как хорошо было бы, если бы эти картинки знакомили с чем-нибудь, действительно необходимым для поселянина! В заключение азбука представляет: основные законоположения (из свода законов), список особ высочайшего дома, молитвы на славянском языке и святцы. Цена 10 коп. с тремя листами крупно отпечатанных букв – довольно умеренная.

Из других, более известных пособий для народных школ заметим книгу г-на Паульсона. Он начинает обучением письму по разлинованным квадратикам; сначала ученик чертит разные линии, треугольники, квадратики, потом и фигурки: домик, весы, зеркало, ножницы и проч. Мысль этого предварительного черчения прекрасная и употребляется во всех германских школах. Вслед за тем следует обучение письму по косым линиям. Г-н Паульсон также начинает с изучения всех гласных и составляет слоги: уй, яй, юй. За гласными упражнение в согласных, по нескольку букв разом: б, п, м; д, т, н; г, к, х, и проч. Г-н Паульсон также начинает с изучения всех гласных и составляет учение грамоте идет несколько живее, тем более что рядом с печатными буквами приведены косые, употребляемые на письме. Примеры слов подобраны не всегда удачно; автор, кажется, более всего заботился, чтоб только известная буква находилась в слове; так на букву з встречаем слова: «зеня, зыби, зюзя, аза, узы».

Небольшая азбука издания Лермонтова и К° имеет ту особенность, что для изучения гласных букв и слогов в ней приводится одно и то же слово по разным падежам: вода, воды, воде, воду. Отдельного упражнения в слогах совсем нет; в азбуке мы находим только по нескольку столбцов слов и под ними небольшие фразы. Эта азбука более других приноровлена к обучению грамоте в воскресных школах; для первого упражнения назначены все гласные буквы и шесть согласных – не слишком ли много?

«Сказка о том, как племянник Семен дядю Ивана грамоте учил» – вот название книжки г-на Торубаева, где в разговоре между племянником и дядею, который вздумал под сорок лет учиться грамоте, излагается метод обучения азбуке. Молодой Семен припряг старого Ивана, и этот, нечего делать, складывает за ним слово «корова», которое племянник изображает посредством разложенных палочек, обручиков и полуобручиков. Буквы он сравнивает с крышею, с кренделем, со скворечницей; заставляет дядю складывать «эр-о-ро». – «Опять это как же? – говорит Иван: – выходит еро». – «Пусть выходит, – возражает Семен: – но если ты уже сказал эро, можешь понять, что можно сказать и ро». – «Оно можно-то, можно…» – отвечает Иван. Ученик, как и всегда в подобных разговорах, под конец оказывается чрезвычайно понятливым и заучивает разом до 20 букв; тогда Семен твердит с ним всю азбуку и потом заставляет читать слова. Хотя эта книга и не отличается правильным методом, все-таки она может быть полезна в дополнение к другим азбукам как опыт популярного изложения.

Вот церковнославянский букварь для обучения юношества так прямо упражняет в слогах: брю, ерю, грю, ерю, чрю, щрю.

Подобным образом написана и русская азбука для полковых унтер-офицерских школ. Любопытно бы послушать, как ученики запевали бы хором: пы, пю, пя, фы, фю, фя? Эта азбука, впрочем, довольно разнообразна по содержанию. В ней есть и молитвы, и статьи из Свода законов, статьи о святости присяги и о знамени, песнь «Боже! Царя храни» и, наконец, краткий обзор русской истории. В истории, изложенной на каких-нибудь 15 страницах, можно бы желать поменее торжественности и поболее дела; учащимся азбуке еще слишком рано упражняться в подобном красноречии: «Святослав шел к Царьграду, и путь его ознаменовался всеми ужасами опустошения», «Неповинная кровь добродетельного Сусанина обагрила снег», «Видимо пораженный гневом Божиим, при чтении судебного решения, он (царевич Алексей), в присутствии судей, окончил свою жизнь» и т. п.

Г-н Лапин в своей азбуке берется учить разом и учителей и учеников, и оттого его книга стоит дороже других, 25 коп. Каждый урок разделен на две половины: одну половину учитель читает ученику, а другую ученик учителю. Учителю нужно только уметь читать, больше ничего (см. предисл.); прочел несколько строк, напечатанных для него мелкими буквами, – и баста. Ученику гораздо больше работы, хоть шрифт для него и крупнее; но он должен сначала заучить все буквы, потом слоги вроде следующих: гы, гю, кю; потом перечитать много всякой всячины: и отдельные слова, и загадки, и молитвы, и басни, и сказки. Только в последнем уроке сделано ему облегчение: учитель заучивает цифры до мильонов, а ученик читает только до 9, таким образом: 1-й – первый, 2-го – второго и проч. (см. с. 71, 72).

Но уж пора кончить с азбуками. Перейдем теперь к хрестоматиям, назначенным для народного чтения. Здесь мы прежде всего опять имеем дело с г-ном Главинским. Во втором отделе его руководства помещены статьи для упражнения в чтении книг и рукописей. Первая статья, взятая из сочинений В. И. Даля, под названием «Вселенная», поставит в тупик самого способного ученика; на трех страничках тут говорится и о том, как господь «незримою рукою рассыпал и пустил вселенную по безмерному пространству», и о хитроустроенных снарядах, о планетах и звездах, и о происхождении дня и ночи, о петербургском и московском часе, о простом и високосном годе, о скорости движения Земли, о Луне и проч. Автор указывает, как объяснить эту хитро устроенную статью по вопросам: что разумеется под словом дело? Что значит слово мир? Что значит слова безмерный и пространство? Нечего сказать, легонькие вопросы! Не послать ли уж разом воспитанников сельских школ слушать лекции философии в какой-нибудь из германских университетов? Но, оставя шутки в сторону, скажем, можно ли с самого начала занимать детей отвлеченностями? Да и вопросы, по которым требуют объяснения каждого слова, – самый плохой педагогический прием. Много ли мы прочтем, если таким образом будем останавливаться на каждом слове? И какая скука в подобных толкованиях! Спросите о самом простом слове, хоть «Что такое дерево?» – ученик не ответит, да и вы вдруг не ответите. «Дерево есть растение». – А что такое растение?– «То, что растет». – А что значит расти? Видите, мы тут переходим все к большим и большим отвлеченностям. Дело в том, что надо выбирать слова, вполне понятные для ученика, а к неизвестным постепенно приводить наглядными объяснениями; надо, чтобы ученик сначала знал самое дело, а потом уже слово, и заботиться прежде всего об ясном понимании целой статьи, тогда и слова будут ясны сами собою. Автор, впрочем, сам признает указанную статью очень трудною и дает преподавателю свободу начинать, с чего угодно. Спрашивается, зачем было в таком случае помещать ее; в ней есть и неточности: сказано, что Земля обходит Солнце в 365 дней и в 6 часов, а далее, в другой статье, говорится, что год имеет 365 дней, 5 часов и 48 минут с половиною. Затем следуют отдельные статьи о шаровидности Земли и о том, что такое год и месяц: они уже гораздо понятнее; но этим почти и оканчивается знакомство с природой.» Следуют рассказы нравоучительного содержания. Рассказ «Не положив, не ищи» направлен против суеверного отыскивания кладов. Жаль только, что мораль заключается в том, что мужики, отыскивавшие клад, пришли домой с подбитыми глазами. «Притча о дубовой бочке» учит семейному согласию; «Ось и Чека» наставляет, как помогать ближнему без расчета; рассказ «Что значит украсть пятачок» направлен против воровства. Все эти повести написаны довольно просто, хотя и не слишком замысловаты; мы желали бы побольше популярных рассказов о разных явлениях природы, приноровленных к искоренению суеверий. В книжке есть еще загадки и пословицы, выбранные довольно удачно, песнь Кольцова «Что ты спишь, мужичок» и несколько басен Крылова. Статьи о том, как выгоднее ездить, по простой дороге или по чугунке, о разных почвах, об удобрении земли и о посеве очень полезны для поселянина.

Для упражнения в славянском чтении г-н Главинский избирает рассказ Нестора о крещении Руси и книжную повесть об убиении в Орде князя Михаила Черниговского. С одной стороны, выбор исторических статей заслуживает одобрения, с другой – повести, избранные автором, не могут обойтись без исторических толкований; от простого их чтения остается не совсем верный взгляд на события. В заключение приведены еще выписки из свода законов о правах крестьян на торговлю и после них, неизвестно зачем, помещены две песни: «На кончину Петра I» и «Про Савишну, молодую жену богатыря Ильи Муромца». Первая из них совсем не народная, вторая вовсе не характеризует народный тип Ильи Муромца; предание о Савишне, которая поборола Тугарина, явно занесено в сказания об Илье из других песен, как например, песни о Ставре, о Дунае и проч. Мы видим, что в книге г-на Главинского есть довольно статей, практически полезных для поселянина: но, к сожалению, важный отдел по естествознанию слабее всех прочих.

Для народных училищ назначена также книга г-на Паульсона; но это, вероятно, особые народные училища, каких еще у нас нет; статьи, здесь помещенные, мало применимы для детей нашего простого народа. Лучшую часть книги составляют басни, помещенные в большом изобилии; недурны и некоторые рассказы, ведущие к знакомству с природой, но не подобные тому, где ласточка, грустно улыбаясь, нежно прощается с воробьем: «Воробей заплакал, лапку ей пожал, покачал головкой и, вздохнув, сказал: «Ну, прощай, соседка! Добрый путь тебе!» и проч. (с. 284). Вообще в этой хрестоматии странная смесь: рядом с Крыловым встречается Круммахер, рядом с Пушкиным и Лермонтовым – Борис Федоров; Гейне и Ишимова; Лихачев, Костылев и Кольцов одинаково нашли себе место. Из лучших писателей отрывки не всегда приведены удачно. Вот, например, помещено какое письмо Гоголя:

«Дражайшая бабушка! Извините меня, что долгое время не мог писать вам, дражайшая бабушка. Покорно вас благодарю, что вы прислали гостинец мне. От всего сердца желаю вам благополучия и долголетней жизни, при сем остаюсь Ваш покорный внук

Николай Гоголь».

По образцу песенок, употребляемых в немецких школах, приведены песенки и в книге г-на Паульсона; например про первый снег:

 
Только ночка прошла.
И земля уж бела,
И от солнца лучей,
Точно звезды по ней
И горят, и блестят…
 

Не знаю, насколько могут понравиться такие стишки нашим детям. Мы бы не дали воспитанникам читать много из книги, но особенно некоторые сантиментальные повести и все рассказы из русской истории Ишимовой. В этих рассказах беспрестанно встречаются грубые ошибки: славяне являются страшным воинственным народом; начальниками у них были те, кто более всего отличался на войне; но так как славяне все были очень храбры, то у них и расплодилось много начальников; от этого произошли ссоры, и они призвали варягов, которые считались очень умным народом и жили счастливо, потому что у них были свои государи. В этом роде все исторические толкования г-жи Ишимовой, и жалки те дети, которые еще просвещаются по ее истории.

В воскресных школах часто мы встречали еще известную книгу «Друг детей». Она составлена по хорошей методе, но выбор статей отзывается стариною; особенно это можно сказать про скучные нравоучительные повести и стихотворения, в ней помещенные. Более всего в ходу у нас маленькие дешевые брошюры, из которых в одной находится «Сказка о рыбаке и рыбке» Пушкина, а в другой – «Сказка о купце Кузьме Остолопе», несколько стихотворений Кольцова и басен Крылова: употребителен также довольно дешевый сборник стихотворений, известный под названием «Русская лира», где собраны лучшие пьесы Кольцова, Никитина, Огарева, помещены: «Песнь про царя Ивана Васильевича» и «Бородино» Лермонтова, «Масляница на чужой стороне» Вяземского, «Кто он?» и «Нива» Майкова, «Василий Шибанов» Толстого, «Ворот» Фета и проч. Все это очень полезно для знакомства с нашею поэзиею, хотя и не все приноровлено к потребностям и понятиям народа; но как ограничиться одними сказками, баснями да песнями?

Нам кажется, необходимее было бы издание прозаических отрывков из наших писателей, а этого и не находим. Издание басен Хемницера и Крылова с описанием животных, какие в них встречаются, – книга, составленная г-ном Золотовым, имеет свои достоинства и недостатки. Вместо скучного вступления о басне, где говорится, что в старину поучались не в школах, а на улицах и площадях и тут придумали притчи, басни, лучше бы поместить хоть дельный рассказ о Крылове.

Начинать бы надо никак не с растянутых и часто неправильных по языку басен Хемницера; рассказы о животных довольно просты (хотя тут нельзя обойтись без рисунков, а в приложенном к книге листе изображены только немногие звери), объяснения же басен порой чересчур умозрительны; по случаю басни «Зеркало и Обезьяна» говорится: «Такая строгая поверка собственных дел может служить зеркалом для души нашей; поверка эта по нашему самолюбию, пристрастию к самим себе бывает очень трудна» и проч. Поймет ли простой человек все подобные рассуждения? Оживите перед ним факт рассказом, имеющим применение к его жизни, и смысл басни будет ему ясен; но таких применений в книге г-на Золотова мало, и он делает их не совсем удачно. Все-таки книга очень полезна, как дешевое издание, хотя и не всех басен Крылова, а сведения, сообщенные по естественной истории, могут служить материалом для объяснений учителя.

Скажем в заключение о «Хрестоматии», изданной Московским обществом для распространения полезных книг. Главное ее достоинство, без сомнения, необыкновенная дешевизна (30 коп. за книгу почти в 22 печатных листа). Статьи также большей частью прекрасны, но, надо сказать правду, совсем не приспособлены к народному чтению. Мы вовсе не хотим этим сказать, что для народа нужно создавать особый язык, подделываться под его тон и манеру: такие подделки редко бывают удачны, и сам народ обыкновенно смотрит на них, как на гаерство. Но всегда можно желать в книге, назначенной для народа, той простоты слога и живости рассказа, какой требует человек малограмотный. Более легкие из статей, помещенных в «Хрестоматии», никак не легче тех, какие пишутся известным у нас детским писателем г-ном Разиным, а статьи г-на Разина (мне случалось это узнать на опыте) очень туго понимаются грамотными людьми из простого класса. Книга, по богатству своего материала, может с большою пользою служить для преподавателей, которые будут избирать из нее темы для рассказов, а некоторые более легкие отрывки задавать ученикам прочитывать. Войдем в некоторые подробности, чтоб подтвердить сказанное. На первых 48 страницах помещены, как водится, статьи духовного содержания: сначала притчи Соломона, требующие немало толкований, например: «Сребро разженное язык праведного: сердце же нечестивого исчезнет»; потом более понятные поучения Иннокентия Борисова и Родиона Путятина. Статьи из русской истории занимают также 48 страниц. Они взяты из переложения летописей г-на Соловьева, из Карамзина и г-на Иловайского. Тут выступают Святослав, Владимир 1, Дмитрий Донской, Иоанн Грозный и Лжедимитрий. Легче всего, конечно, близкий к летописи рассказ Соловьева. Рассказ Карамзина о Куликовской битве слишком изобилует собственными именами и написан под влиянием книжных сказаний XIV и XV веков. Дельные рассказы г-на Иловайского не предназначены для народа, но могут быть читаны более успевшими в грамоте под руководством учителя, которому придется объяснять некоторые выражения, например, «Внутри России господствовала мрачная эпоха опал и казней». Отдел исторический, конечно, мог бы быть побогаче, но спасибо и за то, что есть. В книгах для исторического чтения у нас совершенный недостаток: продается, например, книжонка дяди Афанасия (не тот ли это дядя, которого учил грамоте Семен, только под другим именем?). В ней изложена вся русская история, начиная с сотворения мира. Когда после столпотворения вавилонского смешались языки, произошла и Русь, а у славян, почитай, было только три города: Ладога, Новгород и Киев; в голове-то у них не было толку, чтоб дать порядок, они и порешили искать себе законной власти. Рюрик сел на княжеском престоле, а братья его стали простыми боярами; соседние народцы, разные этакие бродяги, поприсмирели; сын Рюрика, Игорь, перенес столицу в Киев… Но мы не будем выписывать всех диковинок, какие есть в этой книжонке; мы о ней и не упоминали бы, если бы она не имела претензии быть русскою историею для простолюдинов. Особенно жалко видеть, как в подобных изданиях подделываются под народный тон: «французы и разная иноземная челядь – людишки – дрянцо, все это такое поджарое».

Третий отдел в «Хрестоматии» составляют «Жизнеописания достопамятных людей», занимающие 64 страницы: Филиппа, митрополита московского, патриарха Никона, Ломоносова и Кольцова.

– Против выбора этих лиц сказать нечего; но занимательны о них рассказы можно бы без большого труда упростить в слоге или хоть выкинуть подобные нерусские фразы: «Сердце Ломоносова разрывалось от ужасной превратности судьбы». Статья Белинского о Кольцове написана прекрасно, но, делая из нее извлечения, нельзя оставить всех выражений этого автора, которые понятны только вполне развитому человеку: «воспитание его предоставлено было природе», «удушливая атмосфера его домашней жизни», «Кольцов окунулся в омут довольно грязной действительности»; неправда ли, странно встречать подобные выражения в статьях, назначенных для народного чтения?

В четвертом отделе «Описания и рассказы путешественников» только статьи «Самарские степи» и «Саранча на южном берегу Африки» могут возбудить кое-какой интерес в малограмотном человеке; в них есть рассказ о событии, которым поддерживается внимание. Заметим, что и дети, и простые люди любят описания различных стран, иноземных нравов и обычаев; но тут необходимо одно условие: в описании должна быть драма, живое столкновение обстоятельств, жизнь, выступающая в действии. В этом отношении они совершенно правы: в лучших путевых записках предметы являются не друг подле друга, как на выставке, а в том самом движении, какое встречаем мы повсюду в природе. Можно ли надеяться, что воспитанника не утомит помещенный в книге рассказ о Байкале, где с самою мелочною подробностью перечисляются острова, горы, ущелья, мысы, где перед вами вся топография озера: «Среди ущелья Ангара имеет в ширину до 450 сажен, значит, немного уже самого ущелья, которое там всего полторы версты шириною… далее к северо-востоку лежит большой остров Ольхон, отделяющийся от материка Ольхонскими воротами, т. е. проливом в три версты шириною» и почти все в том же роде. Между тем и из этого чисто ученого описания можно бы составить очень живую статейку.

Статьи по естественной истории, вслед за тем следующие, к сожалению, составляют самый слабый отдел книги.

В статье «Ласточка», взятой из «Журнала для детей», для большей живости описания приведены и стихи:

 
Затем, что в небе – вдохновенье,
И в песнях есть избыток сил
И горней воли упоенье
В надоблачном размахе крыл.
 

Но с этим упоеньем горней воли все-таки не улетишь далеко. Мне кажется, что статьи как по землеведению, так и по естественной истории, избранные для народного чтения, должны заключать не столько описание частных, мелких фактов, сколько общие характеристики местностей и более крупных явлений природы. Особенно, если выбор этих статей ограничен, всегда можно спросить, отчего, например, помещены рассказы о ласточке, о кукушке, а не о воробье, не об орле, не о вороне. Гораздо естественнее было бы встретить хоть живой рассказ о природе полярных стран, африканских степей, о пути по океану, о жизни полудиких народов и, в противоположность ей, популярное описание какой-нибудь цивилизованной местности; для характеристики России – хоть описание одной из хлебородных губерний, одной из приморских, описание сибирских тундр и лесов, Нижегородской ярмарки и проч. Для всего этого есть много готового материала и у лучших наш* х писателей.