Текст книги "Лесной царь"

Лесной царь
Перевод стихотворения Гёте

 
Кто скачет, кто мчится под хладною
                                                        мглой?
Ездок запоздалый, с ним сын молодой.
К отцу, весь издрогнув, малютка
                                                      приник;
Обняв, его держит и греет старик.
 
 
«Дитя, что ко мне ты так робко
                                               прильнул?»
«Родимый, лесной царь в глаза
                                           мне сверкнул:
Он в тёмной короне, с густой
                                                    бородой».
«О нет, то белеет туман над водой».
 
 
«Дитя, оглянися; младенец, ко мне;
Весёлого много в моей стороне;
Цветы бирюзовы, жемчужны струи;
Из золота слиты чертоги мои».
 
 
«Родимый, лесной царь со мной
                                                 говорит:
Он золото, перлы и радость сулит».
«О нет, мой младенец, ослышался ты:
То ветер, проснувшись, колыхнул листы».
 
 
«Ко мне, мой младенец; в дуброве
                                                      моей
Узнаешь прекрасных моих дочерей:
При месяце будут играть и летать,
Играя, летая, тебя усыплять».
 
 
«Родимый, лесной царь созвал дочерей:
Мне, вижу, кивают из тёмных ветвей».
«О нет, всё спокойно в ночной глубине:
То ветлы седые стоят в стороне».
 
 
«Дитя, я пленился твоей красотой:
Неволей иль волей, а будешь ты мой».
«Родимый, лесной царь нас хочет
                                              догнать;
Уж вот он: мне душно, мне тяжко
                                              дышать».
 
 
Ездок оробелый не скачет, летит;
Младенец тоскует, младенец кричит;
Ездок подгоняет, ездок доскакал…
В руках его мёртвый младенец лежал.
 

Перчатка

 
Перед своим зверинцем,
С баронами, с наследным принцем,
Король Франциск сидел;
С высокого балкона он глядел
На поприще, сраженья ожидая;
За королём, обворожая
Цветущей прелестию взгляд,
Придворных дам являлся
                                      пышный ряд.
 
 
Король дал знак рукою —
Со стуком растворилась дверь:
И грозный зверь
С огромной головою,
Косматый лев
Выходит;
Кругом глаза угрюмо водит;
И вот, всё оглядев,
Наморщил лоб с осанкой горделивой,
Пошевелил густою гривой,
И потянулся, и зевнул,
И лёг. Король опять рукой махнул —
Затвор железной двери грянул,
И смелый тигр из-за решётки прянул;
Но видит льва, робеет и ревёт,
Себя хвостом по рёбрам бьёт,
И крадётся, косяся взглядом,
И лижет морду языком,
И, обошедши льва кругом,
Рычит и с ним ложится рядом.
И в третий раз король махнул рукой —
Два барса дружною четой
В один прыжок над тигром очутились;
Но он удар им тяжкой лапой дал,
А лев с рыканьем встал…
Они смирились,
Оскалив зубы, отошли,
И зарычали, и легли.
 
 
И гости ждут, чтоб битва началася…
Вдруг женская с балкона сорвалася
Перчатка… все глядят за ней…
Она упала меж зверей.
Тогда на рыцаря Делоржа с лицемерной
И колкою улыбкою глядит
Его красавица и говорит:
«Когда меня, мой рыцарь верный,
Ты любишь так, как говоришь,
Ты мне перчатку возвратишь».
 
 
Делорж, не отвечав ни слова,
К зверям идёт,
Перчатку смело он берёт
И возвращается к собранью снова.
 
 
У рыцарей и дам при дерзости такой
От страха сердце помутилось;
А витязь молодой,
Как будто ничего с ним не случилось,
Спокойно всходит на балкон;
Рукоплесканьем встречен он;
Его приветствуют красавицыны
                                               взгляды…
Но, холодно приняв привет её очей,
В лицо перчатку ей
Он бросил и сказал: «Не требую
                                                награды».
 

Сельское кладбище
Элегия

 
Уже бледнеет день, скрываясь за
                                                     горою;
Шумящие стада толпятся над рекой;
Усталый селянин медлительной стопою
Идёт, задумавшись, в шалаш
                                    спокойный свой.
 
 
В туманном сумраке окрестность
                                             исчезает…
Повсюду тишина; повсюду мёртвый сон;
Лишь изредка, жужжа, вечерний жук
                                             мелькает,
Лишь слышится вдали рогов унылый
                                                   звон.
 
 
Лишь дикая сова, таясь, под древним
                                                        сводом
Той башни, сетует, внимаема луной,
На возмутившего полуночным приходом
Её безмолвного владычества покой.
 
 
Под кровом чёрных сосн и вязов
                                             наклонённых,
Которые окрест, развесившись, стоят,
Здесь праотцы села, в гробах
                                                 уединённых
Навеки затворясь, сном непробудным
                                                            спят.
 
 
Денницы тихий глас, дня юного дыханье,
Ни крики петуха, ни звучный гул рогов,
Ни ранней ласточки на кровле
                                                щебетанье —
Ничто не вызовет почивших из гробов.
 
 
На дымном очаге трескучий огнь,
                                                   сверкая,
Их в зимни вечера не будет веселить,
И дети резвые, встречать их выбегая,
Не будут с жадностью лобзаний их
                                                  ловить.
 
 
Как часто их серпы златую ниву жали
И плуг их побеждал упорные поля!
Как часто их секир дубравы трепетали
И потом их лица кропилася земля!
 
 
Пускай рабы сует их жребий
                                              унижают,
Смеяся в слепоте полезным их трудам,
Пускай с холодностью презрения
                                                внимают
Таящимся во тьме убогого делам;
 
 
На всех ярится смерть – царя,
                                  любимца славы,
Всех ищет грозная… и некогда найдёт;
Всемощныя судьбы незыблемы
                                                 уставы:
И путь величия ко гробу нас ведёт!
 
 
А вы, наперсники фортуны
                                       ослепленны,
Напрасно спящих здесь спешите
                                            презирать
За то, что гробы их непышны
                                        и забвенны,
Что лесть им алтарей не мыслит
                                           воздвигать.
 
 
Вотще над мёртвыми, истлевшими
                                                  костями
Трофеи зиждутся, надгробия блестят,
Вотще глас почестей гремит
                                       перед гробами —
Угасший пепел наш они не воспалят.
 
 
Ужель смягчится смерть сплетаемой
                                                     хвалою
И невозвратную добычу возвратит?
Не слаще мёртвых сон под мраморной
                                                    доскою;
Надменный мавзолей лишь персть
                                               их бременит.
 
 
Ах! может быть, под сей могилою
                                                        таится
Прах сердца нежного, умевшего любить,
И гробожитель-червь в сухой главе
                                                   гнездится,
Рождённой быть в венце иль мыслями
                                                       парить!
 
 
Но просвещенья храм, воздвигнутый
                                                         веками,
Угрюмою судьбой для них был
                                                      затворён,
Их рок обременил убожества цепями,
Их гений строгою нуждою умерщвлён.
 
 
Как часто редкий перл, волнами
                                               сокровенный,
В бездонной пропасти сияет красотой;
Как часто лилия цветет уединенно,
В пустынном воздухе теряя запах свой.
 
 
Быть может, пылью сей покрыт
                                 Гампден надменный,
Защитник сограждан, тиранства
                                           смелый враг;
Иль кровию граждан Кромвель
                                          необагренный,
Или Мильтон немой, без славы
                                      скрытый в прах.
 
 
Отечество хранить державною рукою,
Сражаться с бурей бед, фортуну
                                                  презирать,
Дары обилия на смертных лить рекою,
В слезах признательных дела свои
                                                  читать —
 
 
Того им не дал рок; но вместе
                                     преступленьям
Он с доблестями их круг тесный
                                              положил;
Бежать стезёй убийств ко славе,
                                      наслажденьям
И быть жестокими к страдальцам
                                               запретил;
 
 
Таить в душе своей глас совести
                                                    и чести,
Румянец робкия стыдливости терять
И, раболепствуя, на жертвенниках
                                                       лести
Дары небесных муз гордыне посвящать.
 
 
Скрываясь от мирских погибельных
                                                 смятений,
Без страха и надежд, в долине
                                               жизни сей,
Не зная горести, не зная наслаждений,
Они беспечно шли тропинкою своей.
 
 
И здесь спокойно спят под сенью
                                            гробовою —
И скромный памятник, в приюте сосн
                                                  густых,
С непышной надписью и резьбою
                                                простою,
Прохожего зовет вздохнуть над
                                               прахом их.
 
 
Любовь на камне сем их память
                                               сохранила,
Их лета, имена потщившись начертать;
Окрест библейскую мораль изобразила,
По коей мы должны учиться умирать.
 
 
И кто с сей жизнию без горя
                                              расставался?
Кто прах свой по себе забвенью
                                                   предавал?
Кто в час последний свой сим миром
                                                  не пленялся
И взора томного назад не обращал?
 
 
Ах! нежная душа, природу покидая,
Надеется друзьям оставить пламень
                                                       свой;
И взоры тусклые, навеки угасая,
Еще стремятся к ним с последнею
                                                   слезой;
 
 
Их сердце милый глас в могиле нашей
                                                        слышит;
Наш камень гробовой для них
                                                  одушевлён;
Для них наш мертвый прах в холодной
                                               урне дышит,
Еще огнем любви для них воспламенён.
 
 
А ты, почивших друг, певец уединённый,
И твой ударит час, последний, роковой;
И к гробу твоему, мечтой
                                          сопровождённый,
Чувствительный придет услышать
                                                  жребий твой.
 
 
Быть может, селянин с почтенной
                                                     сединою
Так будет о тебе пришельцу говорить:
«Он часто по утрам встречался здесь
                                                  со мною,
Когда спешил на холм зарю
                                       предупредить.
 
 
Там в полдень он сидел под
                                    дремлющею ивой,
Поднявшей из земли косматый корень
                                                         свой;
Там часто, в горести беспечной,
                                           молчаливой,
Лежал, задумавшись, над светлою
                                                      рекой;
 
 
Нередко ввечеру, скитаясь меж
                                           кустами, —
Когда мы с поля шли и в роще
                                                соловей
Свистал вечерню песнь, – он
                                  томными очами
Уныло следовал за тихою зарей.
 
 
Прискорбный, сумрачный, с главою
                                             наклонённой,
Он часто уходил в дубраву слезы лить,
Как странник, родины, друзей, всего
                                                 лишённый,
Которому ничем души не усладить.
 
 
Взошла заря – но он с зарею
                                               не являлся,
Ни к иве, ни на холм, ни в лес
                                            не приходил;
Опять заря взошла – нигде он
                                          не встречался;
Мой взор его искал – искал —
                                           не находил.
 
 
Наутро пение мы слышим гробовое…
Несчастного несут в могилу положить.
Приблизься, прочитай надгробие
                                               простое,
Что память доброго слезой
                                      благословить».
 
 
Здесь пепел юноши безвременно
                                                сокрыли,
Что слава, счастие, не знал он
                                            в мире сём.
Но музы от него лица не отвратили,
И меланхолии печать была на нём.
 
 
Он кроток сердцем был, чувствителен
                                                     душою —
Чувствительным творец награду
                                                  положил.
Дарил несчастных он —
                       чем только мог – слезою;
В награду от творца он друга получил.
 
 
Прохожий, помолись над этою
                                                     могилой;
Он в ней нашёл приют от всех земных
                                                       тревог;
Здесь всё оставил он, что в нём
                                        греховно было,
С надеждою, что жив его
                                          спаситель-бог.
 

Рыбак

 
Бежит волна, шумит волна!
Задумчив, над рекой
Сидит рыбак; душа полна
Прохладной тишиной.
Сидит он час, сидит другой;
Вдруг шум в волнах притих.
И влажною всплыла главой
Красавица из них.
 
 
Глядит она, поет она:
«Зачем ты мой народ
Манишь, влечешь с родного дна
В кипучий жар из вод?
Ах! если б знал, как рыбкой жить
Привольно в глубине,
Не стал бы ты себя томить
На знойной вышине.
 
 
Не часто ль солнце образ свой
Купает в лоне вод?
Не свежей ли горит красой
Его из них исход?
Не с ними ли свод неба слит
Прохладно-голубой?
Не в лоно ль их тебя манит
И лик твой молодой?»
 
 
Бежит волна, шумит волна…
На берег вал плеснул!
В нем вся душа тоски полна,
Как будто друг шепнул!
Она поет, она манит —
Знать, час его настал!
К нему она, он к ней бежит…
И след навек пропал.
 

Море
Элегия

 
Безмолвное море, лазурное море,
Стою очарован над бездной твоей.
Ты живо; ты дышишь; смятенной
                                               любовью,
Тревожною думой наполнено ты.
Безмолвное море, лазурное море,
Открой мне глубокую тайну твою.
Что движет твое необъятное лоно?
Чем дышит твоя напряжённая грудь?
Иль тянет тебя из земныя неволи
Далекое, светлое небо к себе?..
Таинственной, сладостной полное жизни,
Ты чисто в присутствии чистом его:
Ты льешься его светозарной лазурью,
Вечерним и утренним светом горишь,
Ласкаешь его облака золотые
И радостно блещешь звездами его.
Когда же сбираются тёмные тучи,
Чтоб ясное небо отнять у тебя —
Ты бьёшься, ты воешь, ты волны
                                        подъемлешь,
Ты рвёшь и терзаешь враждебную
                                                     мглу…
И мгла исчезает, и тучи уходят,
Но, полное прошлой тревоги своей,
Ты долго вздымаешь испуганны
                                                     волны,
И сладостный блеск возвращённых
                                                      небес
Не вовсе тебе тишину возвращает;
Обманчив твоей неподвижности вид:
Ты в бездне покойной скрываешь
                                                 смятенье,
Ты, небом любуясь, дрожишь за него.
 

К ней

 
Имя где для тебя?
Не сильно смертных искусство
Выразить прелесть твою!
Лиры нет для тебя!
Что песни? Отзыв неверный
Поздней молвы о тебе!
Если б сердце могло быть
Им слышно, каждое чувство
Было бы гимном тебе!
Прелесть жизни твоей,
Сей образ чистый, священный, —
В сердце – как тайну ношу.
Я могу лишь любить,
Сказать же, как ты любима,
Может лишь вечность одна!
 

Певец во стане русских воинов

Певец

 
На поле бранном тишина;
Огни между шатрами;
Друзья, здесь светит нам луна,
Здесь кров небес над нами.
Наполним кубок круговой!
Дружнее! руку в руку!
Запьём вином кровавый бой
И с падшими разлуку.
Кто любит видеть в чашах дно,
Тот бодро ищет боя…
О, всемогущее вино,
Веселие героя!
 

Воины

 
Кто любит видеть в чашах дно,
Тот бодро ищет боя…
О, всемогущее вино,
Веселие героя!
 

Певец

 
Сей кубок чадам древних лет!
Вам слава, наши деды!
Друзья, уже могущих нет;
Уж нет вождей победы;
Их домы вихорь разметал;
Их гробы срыли плуги;
И пламень ржавчины сожрал
Их шлемы и кольчуги;
Но дух отцов воскрес в сынах;
Их поприще пред нами…
Мы там найдём их славный прах
С их славными делами.
 
 
Смотрите, в грозной красоте,
Воздушными полками,
Их тени мчатся в высоте
Над нашими шатрами…
О Святослав, бич древних лет,
Се твой полет орлиной.
«Погибнем! мёртвым срама нет!» —
Гремит перед дружиной.
И ты, неверных страх. Донской,
С четой двух соименных,
Летишь погибельной грозой
На рать иноплеменных.
И ты, наш Пётр, в толпе вождей.
Внимайте клич: Полтава!
Орды пришельца снедь мечей,
И мир взывает: слава!
Давно ль, о хищник, пожирал
Ты взором наши грады?
Беги! твой конь и всадник пал!
Твой след – костей громады;
Беги! и стыд и страх сокрой
В лесу с твоим сарматом;
Отчизны враг сопутник твой:
Злодей владыке братом.
Но кто сей рьяный великан,
Сей витязь полуночи?
Друзья, на спящий вражий стан
Вперил он страшны очи;
Его завидя в облаках,
Шумящим, смутным роем
На снежных Альпов высотах
Взлетели тени с воем;
Бледнеет галл, дрожит сармат
В шатрах от гневных взоров…
О горе! горе, супостат!
То грозный наш Суворов.
 
 
Хвала вам, чада прежних лет,
Хвала вам, чада славы!
Дружиной смелой вам вослед
Бежим на пир кровавый;
Да мчится ваш победный строй
Пред нашими орлами;
Да сеет, нам предтеча в бой,
Погибель над врагами;
Наполним кубок! меч во длань!
Внимай нам, вечный мститель!
За гибель – гибель, брань —
за брань,
И казнь тебе, губитель!
 

Воины

 
Наполним кубок! меч во длань!
Внимай нам, вечный мститель!
За гибель – гибель, брань – за
брань,
И казнь тебе, губитель!
 

Певец

 
Отчизне кубок сей, друзья!
Страна, где мы впервые
Вкусили сладость бытия,
Поля, холмы родные,
Родного неба милый свет,
Знакомые потоки,
Златые игры первых лет
И первых лет уроки,
Что вашу прелесть заменит?
О родина святая,
Какое сердце не дрожит,
Тебя благословляя?
 
 
Там всё – там родших милый дом;
Там наши жёны, чада;
О нас их слёзы пред творцом;
Мы жизни их ограда;
Там девы – прелесть наших дней,
И сонм друзей бесценный,
И царский трон, и прах царей,
И предков прах священный.
За них, друзья, всю нашу кровь!
На вражьи грянем силы;
Да в чадах к родине любовь
Зажгут отцов могилы.
 

Воины

 
За них, за них всю нашу кровь!
На вражьи грянем силы;
Да в чадах к родине любовь
Зажгут отцов могилы.
 

Певец

 
Тебе сей кубок, русский царь!
Цвети твоя держава;
Священный трон твой нам алтарь;
Пред ним обет наш: слава.
Не изменим; мы от отцов
Прияли верность с кровью;
О царь, здесь сонм твоих сынов,
К тебе горим любовью;
Наш каждый ратник славянин;
Все долгу здесь послушны;
Бежит предатель сих дружин,
И чужд им малодушный.
 

Воины

 
Не изменим; мы от отцов
Прияли верность с кровью;
О царь, здесь сонм твоих сынов,
К тебе горим любовью.
 

Певец

 
Сей кубок ратным и вождям!
В шатрах, на поле чести,
И жизнь и смерть – всё пополам;
Там дружество без лести,
Решимость, правда, простота,
И нравов непритворство,
И смелость – бранных красота,
И твёрдость, и покорство.
Друзья, мы чужды низких уз;
К венцам стезёю правой!
Опасность – твёрдый наш союз;
Одной пылаем славой.
Тот наш, кто первый в бой летит
На гибель супостата,
Кто слабость падшего щадит
И грозно мстит за брата;
Он взором жизнь дает полкам;
Он махом мощной длани
Их мчит во сретенье врагам,
В средину шумной брани;
Ему веселье битвы глас,
Спокоен под громами:
Он свой последний видит час
Бесстрашными очами.
 
 
Хвала тебе, наш бодрый вождь,
Герой под сединами!
Как юный ратник, вихрь, и дождь,
И труд он делит с нами.
О, сколь с израненным челом
Пред строем он прекрасен!
И сколь он хладен пред врагом
И сколь врагу ужасен!
О, диво! се орел пронзил
Над ним небес равнины…
Могущий вождь главу склонил;
Ура! кричат дружины.
 
 
Лети ко прадедам, орел,
Пророком славной мести!
Мы твёрды: вождь наш перешёл
Путь гибели и чести;
С ним опыт, сын труда и лет;
Он бодр и с сединою;
Ему знаком победы след…
Доверенность к герою!
Нет, други, нет! не предана
Москва на расхищенье;
Там стены!.. в россах вся она;
Мы здесь – и бог наш мщенье.
 
 
Хвала сподвижникам-вождям!
Ермолов, витязь юный,
Ты ратным брат, ты жизнь полкам,
И страх твои перуны.
Раевский, слава наших дней,
Хвала! перед рядами
Он первый грудь против мечей
С отважными сынами.
Наш Милорадович, хвала!
Где он промчался с бранью,
Там, мнится, смерть сама прошла
С губительною дланью.
 
 
Наш Витгенштеин, вождь-герой,
Петрополя спаситель,
Хвала!.. Он щит стране родной,
Он хищных истребитель.
О, сколь величественный вид,
Когда перед рядами,
Один, склонясь на твёрдый щит,
Он грозными очами
Блюдёт противников полки,
Им гибель устрояет
И вдруг… движением руки
Их сонмы рассыпает.
 
 
Хвала тебе, славян любовь,
Наш Коновницын смелый!..
Ничто ему толпы врагов,
Ничто мечи и стрелы;
Пред ним, за ним перун гремит,
И пышет пламень боя…
Он весел, он на гибель зрит
С спокойствием героя;
Себя забыл… одним врагам
Готовит истребленье;
Пример и ратным и вождям
И смелым удивленье.
 
 
Хвала, наш Вихорь-атаман,
Вождь невредимых, Платов!
Твой очарованный аркан
Гроза для супостатов.
Орлом шумишь по облакам,
По полю волком рыщешь,
Летаешь страхом в тыл врагам,
Бедой им в уши свищешь;
Они лишь к лесу – ожил лес,
Деревья сыплют стрелы;
Они лишь к мосту – мост исчез;
Лишь к селам – пышут селы.
 
 
Хвала, наш Нестор-Бенигсон!
И вождь и муж совета,
Блюдёт врагов не дремля он,
Как змей орел с полета.
Хвала, наш Остерман-герой,
В час битвы ратник смелый!
И Тормасов, летящий в бой,
Как юноша весёлый!
И Багговут, среди громов,
Средь копий безмятежный!
И Дохтуров, гроза врагов,
К победе вождь надёжный!
 
 
Наш твердый Воронцов, хвала!
О други, сколь смутилась
Вся рать славян, когда стрела
В бесстрашного вонзилась,
Когда полмертв, окровавлен,
С потухшими очами,
Он на щите был изнесен
За ратный строй друзьями.
Смотрите… язвой роковой
К постеле пригвождённый,
Он страждет, братскою толпой
Увечных окружённый.
 
 
Ему возглавье бранный щит;
Незыблемый в мученье,
Он с ясным взором говорит:
«Друзья, бедам презренье!» —
И в их сердцах героя речь
Веселье пробуждает,
И, оживясь, до полы меч
Рука их обнажает.
Спеши ж, о витязь наш! воспрянь;
Уж ангел истребленья
Горé подъял ужасну длань,
И близок час отмщенья.
 
 
Хвала, Щербатов, вождь младой!
Среди грозы военной,
Друзья, он сетует душой
О трате незабвенной.
О витязь, ободрись… она
Твой спутник невидимый,
И ею свыше знамёна
Дружин твоих хранимы.
Любви и скорби оживить
Твои для мщенья силы:
Рази дерзнувших возмутить
Покой её могилы.
 
 
Хвала, наш Пален, чести сын!
Как бурею носимый,
Везде впреди своих дружин
Разит, неотразимый.
Наш смелый Строгонов, хвала!
Он жаждет чистой славы;
Она из мира увлекла
Его на путь кровавый…
О храбрых сонм, хвала и честь!
Свершайте истребленье,
Отчизна к вам взывает: месть!
Вселенная: спасенье!
 
 
Хвала бестрепетным вождям!
На конях окрылённых
По долам скажут, по горам
Вослед врагов смятённых;
Днем мчатся строй на строй; в ночи
Страшат, как привиденья;
Блистают смертью их мечи;
От стрел их нет спасенья;
По всем рассыпаны путям,
Невидимы и зримы;
Сломили здесь, сражают там
И всюду невредимы.
 
 
Наш Фигнер старцем в стан врагов
Идёт во мраке ночи;
Как тень прокрался вкруг шатров,
Всё зрели быстры очи…
И стан ещё в глубоком сне,
День светлый не проглянул —
А он уж, витязь, на коне,
Уже с дружиной грянул.
Сеславин – где ни пролетит
С крылатыми полками,
Там брошен в прах и меч и щит,
И устлан путь врагами.
 
 
Давыдов, пламенный боец,
Он вихрем в бой кровавый;
Он в мире счастливый певец
Вина, любви и славы.
Кудашев скоком через ров
И лётом на стремнину;
Бросает взглядом Чернышёв
На меч и гром дружину,
Орлов отважностью орёл;
И мчит грозу ударов
Сквозь дым и огнь, по грудам тел,
В среду врагов Кайсаров.
 

Воины

 
Вожди славян, хвала и честь!
Свершайте истребленье,
Отчизна к вам взывает: месть!
Вселенная: спасенье!
 

Певец

 
Друзья, кипящий кубок сей
Вождям, сражённым в бое.
Уже не придут в сонм друзей,
Не станут в ратном строе,
Уж для врага их грозный лик
Не будет вестник мщенья,
И не помчит их мощный клик
Дружину в пыл сраженья;
Их празден меч, безмолвен щит,
Их ратники унылы;
И сир могучих конь стоит
Близ тихой их могилы.
 
 
Где Кульнев наш, рушитель сил,
Свирепый пламень брани?
Он пал – главу на щит склонил
И стиснул меч во длани.
Где жизнь судьба ему дала,
Там брань его сразила;
Где колыбель его была,
Там днесь его могила.
И тих его последний час:
С молитвою священной
О милой матери угас
Герой наш незабвенной.
 
 
А ты, Кутайсов, вождь младой…
Где прелести? где младость?
Увы! он видом и душой
Прекрасен был, как радость;
В броне ли, грозный, выступал —
Бросали смерть перуны;
Во струны ль арфы ударял —
Одушевлялись струны…
О горе! верный конь бежит
Окровавлен из боя;
На нем его разбитый щит…
И нет на нем героя.
 
 
И где же твой, о витязь, прах?
Какою взят могилой?..
Пойдет прекрасная в слезах
Искать, где пепел милой…
Там чище ранняя роса,
Там зелень ароматней,
И сладостней цветов краса,
И светлый день приятней,
И тихий дух твой прилетит
Из таинственной сени;
И трепет сердца возвестит
Ей близость дружней тени.
 
 
И ты… и ты, Багратион?
Вотще друзей молитвы,
Вотще их плач… во гробе он,
Добыча лютой битвы.
Ещё дружин надежда в нём;
Всё мнит: с одра восстанет;
И робко шепчет враг с врагом:
«Увы нам! скоро грянет».
А он… навеки взор смежил,
Решитель бранных споров,
Он в область храбрых воспарил,
К тебе, Отец-Суворов.
 
 
И честь вам, падшие друзья!
Ликуйте в горней сени;
Там ваша верная семья —
Вождей минувших тени.
Хвала вам будет оживлять
И поздних лет беседы.
«От них учитесь умирать!» —
Так скажут внукам деды;
При вашем имени вскипит
В вожде ретивом пламя;
Он на твердыню с ним взлетит
И водрузит там знамя.
 

Воины

 
При вашем имени вскипит
В вожде ретивом пламя;
Он на твердыню с ним взлетит
И водрузит там знамя.
 

Певец

 
Сей кубок мщенью! други, в строй!
И к небу грозны длани!
Сразить иль пасть! наш роковой
Обет пред богом брани.
Вотще, о враг, из тьмы племён
Ты зиждешь ополченья:
Они бегут твоих знамён
И жаждут низложенья.
Сокровищ нет у нас в домах;
Там стрелы и кольчуги;
 
 
Мы села – в пепел; грады —
в прах;
В мечи – серпы и плуги.
 
 
Злодей! он лестью приманил
К Москве свои дружины;
Он низким миром нам грозил
С Кремлевския вершины.
«Пойду по стогнам с торжеством!
Пойду… и всё восплещет!
И в прах падут с своим царем!..»
Пришёл… и сам трепещет;
Подвигло мщение Москву:
Вспылала пред врагами
И грянулась на их главу
Губящими стенами.
 
 
Веди ж своих царей-рабов
С их стаей в область хлада;
Пробей тропу среди снегов
Во сретение глада…
Зима, союзник наш, гряди!
Им заперт путь возвратный;
Пустыни в пепле позади;
Пред ними сонмы ратны.
Отведай, хищник, что сильней:
Дух алчности иль мщенье?
Пришлец, мы в родине своей;
За правых провиденье!
 

Воины

 
Отведай, хищник, что сильней:
Дух алчности иль мщенье?
Пришлец, мы в родине своей;
За правых провиденье!
 

Певец

 
Святому братству сей фиал
От верных братий круга!
Блажен, кому создатель дал
Усладу жизни, друга;
С ним счастье вдвое; в скорбный час
Он сердцу утешенье;
Он наша совесть; он для нас
Второе провиденье.
О! будь же, други, святость уз
Закон наш под шатрами;
Написан кровью наш союз:
И жить и пасть друзьями.
 

Воины

 
О! будь же, други, святость уз
Закон наш под шатрами;
Написан кровью наш союз:
И жить и пасть друзьями.
 

Певец

 
Любви сей полный кубок в дар!
Среди борьбы кровавой,
Друзья, святой питайте жар:
Любовь – одно со славой.
Кому здесь жребий уделён
Знать тайну страсти милой,
Кто сердцем сердцу обручён,
Тот смело, с бодрой силой
На всё великое летит;
Нет страха; нет преграды;
Чего-чего не совершит
Для сладостной награды?
 
 
Ах! мысль о той, кто всё для нас,
Нам спутник неизменный;
Везде знакомый слышим глас,
Зрим образ незабвенный;
Она на бранных знаменах,
Она в пылу сраженья;
И в шуме стана и в мечтах
Веселых сновиденья.
Отведай, враг, исторгнуть щит,
Рукою данный милой;
Святой обет на нем горит:
Твоя и за могилой!
 
 
О сладость тайныя мечты!
Там, там за синей далью
Твой ангел, дева красоты,
Одна с своей печалью,
Грустит, о друге слезы льет;
Душа её в молитве,
Боится вести, вести ждет:
«Увы! не пал ли в битве?»
И мыслит: «Скоро ль, дружний глас,
Твои мне слышать звуки?
Лети, лети, свиданья час,
Сменить тоску разлуки».
 
 
Друзья! блаженнейшая часть
Любезных быть спасеньем.
Когда ж предел наш в битве пасть —
Погибнем с наслажденьем;
Святое имя призовем
В минуту смертной муки;
Кем мы дышали в мире сём,
С той нет и там разлуки:
Туда душа перенесёт
Любовь и образ милой…
О други, смерть не всё возьмет;
Есть жизнь и за могилой.
 

Воины

 
В тот мир душа перенесёт
Любовь и образ милой…
О други, смерть не всё возьмёт;
Есть жизнь и за могилой.
 

Певец

 
Сей кубок чистым музам в дар!
Друзья, они в героя
Вливают бодрость, славы жар,
И месть, и жажду боя.
Гремят их лиры – стар и млад
Оделись в бранны латы:
Ничто им стрел свистящих град,
Ничто твердынь раскаты.
Певцы – сотрудники вождям;
Их песни – жизнь победам,
И внуки, внемля их струнам,
В слезах дивятся дедам.
 
 
О радость древних лет, Боян!
Ты, арфой ополченный,
Летал пред строями славян,
И гимн гремел священный.
Петру возник среди снегов
Певец – податель славы;
Честь Задунайскому Петров;
О камские дубравы,
Гордитесь, ваш Державин сын!
Готовь свои перуны,
Суворов, чудо-исполин, —
Державин грянет в струны.
 
 
О старец! да услышим твой
Днесь голос лебединый;
Не тщетной славы пред тобой,
Но мщения дружины;
Простерли не к добычам длань,
Бегут не за венками —
Их подвиг свят: то правых брань
С злодейскими ордами.
Пришло разрушить их мечам
Племён порабощенье;
Самим губителя рабам
Победы их спасенье.
 
 
Так, братья, чадам муз хвала!..
Но я, певец ваш юный…
Увы! почто судьба дала
Незвучные мне струны?
Доселе тихим лишь полям
Моя играла лира…
Вдруг жребий выпал: к знаменам!
Прости, и сладость мира,
И отчий край, и круг друзей,
И труд уединенный,
И всё… я там, где стук мечей,
Где ужасы военны.
 
 
Но буду ль ваши петь дела
И хищных истребленье?
Быть может, ждёт меня стрела
И мне удел – паденье.
Но что ж… навеки ль смертный час
Мой след изгладит в мире?
Останется привычный глас
В осиротевшей лире.
Пускай губителя во прах
Низринет месть кровава —
Родится жизнь в её струнах,
И звучно грянут: слава!
 

Воины

 
Хвала возвышенным певцам!
Их песни – жизнь победам,
И внуки, внемля их струнам,
В слезах дивятся дедам.
 

Певец

 
Подымем чашу!.. Богу сил!
О братья, на колена!
Он искони благословил
Славянские знамена.
Бессильным щит его закон
И гибнущим спаситель;
Всегда союзник правых он
И гордых истребитель.
О братья, взоры к небесам!
Там жизни сей награда!
Оттоль отец незримый нам
Гласит: мужайтесь, чада!
 
 
Бессмертье, тихий, светлый брег;
Наш путь – к нему стремленье.
Покойся, кто свой кончил бег!
Вы, странники, терпенье!
Блажен, кого постигнул бой!
Пусть долго, с жизнью хилой,
Старик трепещущей ногой
Влачится над могилой;
Сын брани мигом ношу в прах
С могучих плеч свергает
И, бодр, на молнийных крылах
В мир лучший улетает.
 
 
А мы?.. Доверенность к творцу!
Что б ни было – незримой
Ведёт нас к лучшему концу
Стезёй непостижимой.
Ему, друзья, отважно вслед!
Прочь, низкое! прочь, злоба!
Дух бодрый на дороге бед,
До самой двери гроба;
В высокой доле – простота;
Нежадность – в наслажденье;
В союзе с ровным – правота;
В могуществе – смиренье.
 
 
Обетам – вечность; чести – честь;
Покорность – правой власти;
Для дружбы – всё, что в мире есть;
Любви – весь пламень страсти;
Утеха – скорби; просьбе – дань,
Погибели – спасенье;
Могущему пороку – брань;
Бессильному – презренье;
Неправде – грозный правды глас;
Заслуге – воздаянье;
Спокойствие – в последний час;
При гробе – упованье.
 
 
О! будь же, русский бог, нам щит!
Прострешь твою десницу —
И мститель-гром твой раздробит
Коня и колесницу.
Как воск перед лицом огня,
Растает враг пред нами…
О, страх карающего дня!
Бродя окрест очами,
Речёт пришлец: «Врагов я зрел;
И мнил: земли им мало;
И взор их гибелью горел;
Протёк – врагов не стало!»
 

Воины