Текст книги "В тени трона"

В Вене, в отеле «Версаль», слежка продолжалась. Доведенная до отчаяния Наталья, после очередного объяснения с Михаилом: «Я для тебя не более чем игрушка… не могу равнодушно смотреть, как гибнет наша жизнь и любовь», – предложила план: тайно ночью бежать из Вены, оторвавшись от жандармских опекунов, и без помех продолжить путешествие по Европе. Михаил, удрученный укорами любимой, согласился и принял ее план без поправок.

Долгие сборы – лишние хлопоты. Наутро комнаты Михаила и Натальи оказались пустыми; осведомители остались с носом. Щедро вознагражденные служащие «Версаля», случайные свидетели бегства русской пары, словно язык проглотили. Тем временем вольные беглецы держали путь к Риму – Вечному городу, полному тайн и умеющему их хранить. Трещина в отношениях между любовниками заделана, они снова счастливы, как в Гатчине. Вслед за Римом их ждут Венеция, Флоренция, Париж. Мир прекрасен, свобода – упоительна.

Но в Париже их выследили. Генерал Герасимов не зря ел свой хлеб: его агенты везде торчали на залитой солнцем дороге возлюбленных, как грибы из жухлой листвы. И счастья как не бывало, и о лечении можно было забыть… Не желая вновь становиться объектом пристального внимания охранки, Михаил с Натальей сократили срок пребывания на Западе и вернулись в Россию.

Проблемы воротившихся на родину путешественников так и не были решены: здоровья не поправили, а о проживании под одной крышей в Орле без церковного обряда бракосочетания нечего было и мечтать.

Единственное, что грело душу и давало надежду на будущее, это то, что Вульферт утихомирился и исчез из виду; Наталья и Михаил могли теперь забыть о его существовании навсегда.

* * *

Справка для тех, кто заинтересуется дальнейшей судьбой Владимира Вульферта. Благодаря формальному отказу от отцовских прав на великокняжеского сына (поручик выторговал за это фантастическую сумму в двести тысяч рублей), разбогатевший Владимир смог удачно жениться на дочери московского купца Петухова. Октябрьский переворот и нахлынувшая вслед за ним гражданская смута лишили семью Вульферта материального достатка. Ради жалкого заработка на поддержание жизни бывший поручик и Синий кирасир поступил на службу учителем танцев в клуб железнодорожников. В 1937 году, в самый разгар сталинских репрессий, он был арестован по обычной в то время статье «антисоветская агитация и пропаганда», осужден заочно чекистской «тройкой» и расстрелян. Реабилитирован в 1958 году.

8
Операция «Свадьба»

Нетрудно убедиться всякому разумному существу, будь то царь со скипетром, дворник с метлой или фокусник с кроликом в шляпе, что всему, имеющему начало, приходит и конец. Присказка, растянувшаяся на пять лет жизни Михаила и Натальи, закончилась церемонией бракосочетания в Вене, в церкви Св. Саввы; обвенчал их, по взаимному желанию сторон, благообразный отец Мисич. Церковь была сербская, и священник Мисич был серб, и свидетели, родственники Мисича, были сербы. И главное, сербский православный канон в точности совпадал с русским; законный брак рабов Божиих Михаила и Наталии никто на свете не мог опротестовать, включая Святейший синод в Санкт-Петербурге.

Судьбоносному обмену обручальными кольцами в церкви Св. Саввы предшествовало немало важных событий. Позволив брату и его спутнице частную зарубежную поездку под ни о чем не говорящими именами «граф и графиня Брасовы», Николай отмел настоятельную просьбу Михаила снять с пары неотвязную «охрану», то есть жандармский надзор. Объявленная цель поездки – лечебно-оздоровительная – не усыпила подозрений царя: он считал Наталью Сергеевну авантюристкой и обманщицей, оказывающей на Мишу дурное влияние, и свое мнение не скрывал ни от мама, ни от Аликс, ни от искушенного в превратностях жизни Фредерикса. К тому же генерал Герасимов секретно информировал, что детей пары – Георгия и Тату – родственники Натальи намерены вывезти из России в Европу. Эта, казалось бы, безобидная новость лишь усилила беспокойство Николая. Герасимов получил распоряжение лично отправиться в Европу и принять на себя общее руководство группой тайных агентов для неусыпного наблюдения за великим князем. В российские посольства, миссии и консульства Российской империи поступила из Санкт-Петербурга под грифом «Весьма секретно» директива министерства иностранных дел, предписывающая «оказать генерал-майору Герасимову необходимое содействие к успешному выполнению возложенного на него поручения и к производству, в случае надобности, ареста лиц по указанию генерал-майора Герасимова». Ответственное поручение сводилось «к недопущению за границей брака госпожи Брасовой (Вульферт) с Великим Князем Михаилом Александровичем». Директиву подписал временно управляющий министерством иностранных дел Нератов.

Высочайшее задание было не из легких. Хватать и сажать Михаила генерал Герасимов не рискнул бы ни по директиве, ни без директивы. Речь, выходит дело, шла о госпоже Брасовой, арест которой тоже представлялся трудновыполнимым: Михаил встал бы за нее горой.

Более всего прочего Николай опасался именно узаконивания связи Миши с «этой обманщицей»: такой поворот дела сокрушал не только вековые монархические традиции, но и противоречил относительно недавнему наставлению Александра Третьего по устройству царской семьи. В клятвенные уверения Михаила старший брат верил лишь отчасти, принимая к сведению формулу умудренного опытом Фредерикса: «Думающий человек всегда вправе передумать». А Мишу, несмотря на все его выходки, Николай считал человеком думающим: нынче он думает так, а завтра иначе. Единственным способом справиться с прихотью брата и заставить его держать слово было применение силы. Богомерзкая женитьба великого князя грозит монархическим устоям, а значит, и безопасности государства.

Для успешного выполнения задания генерал Герасимов встретился в Берлине, где начиналась оздоровительная поездка Михаила и Натальи, с «королем сыска» – зарубежным тайным агентом охранного отделения Гуго Бринтом, более известным в профессиональной среде под оперативным псевдонимом Курт. Опытному Курту не надо было повторять руководящие установки дважды. Уловив суть поставленной перед ним деликатной задачи, он начал с того, что составил список действующих на территории Берлина русских православных приходов, где его поднадзорные могли осуществить свои преступные намерения. Предостеречь церковных батюшек от венчания указанной пары – опрометчивого шага, могущего повлечь за собою плачевные последствия, – не потребовало чрезмерных усилий: попы проявили похвальную сметливость и даже не думали перечить. Полдела было сделано. Ну, пусть треть.

Задача государственной важности была облегчена тем, что Герасимов разрешил Курту и его людям, а их насчитывалось семнадцать – все высококлассные мастера наружного наблюдения, скрытно следовать по пятам за великим князем из города в город по железной дороге, а не гнаться за ним на моторе, если он, оставив челядь и багаж в международном вагоне, решит проделать часть пути, развлечения ради, на авто, которое вез с собою в багажном отделении. Дело в том, что Михаил виртуозно владел рулем и догнать его в головокружительной гонке оказалось бы не по силам агентам наружного наблюдения. Предотвратить церковную церемонию, а не гоняться наперегонки с великим князем по лесным дорогам, где на крутых поворотах можно и шею ненароком свернуть, – вот какова была конечная цель оперативной группы Курта. Накрыть Михаила с невестой на подходах к церкви или даже внутри, под венцом – в этом случае генерал-майору Герасимову было дано право именем императора арестовать великого князя и взять его под стражу. О столь неприятной перспективе, грозившей ему, как и тем попам, непредсказуемым результатом, генерал думал с содроганием, и лишь вера в недюжинные способности и опыт Курта немного отгоняла эти мрачные мысли. Генеральская вера не на пустом месте выросла: Третье отделение не раз доверяло Курту ответственную работу с вожаками русского революционного подполья в эмиграции – Ульяновым, Бронштейном, Мартовым, и надежда эта оправдывалась неизменно.

Но кто ж мог предвидеть, что в этой несложной, казалось бы, комбинации место русской православной церкви займет не менее православная сербская и непуганый отец Мисич проведет венчальный обряд, притом за весьма скромное вознаграждение! Такая дикая мысль никому и в голову взбрести не могла.

По пути к братским сербам Михаил проявил незаурядные конспиративные способности: после нескольких дней, праздно и безмятежно проведенных в Берлине в роскошном отеле «Адлон», он отправился на поезде, с обслугой и багажом, в курортный Бад-Киссинген для лечения в клинике нервных заболеваний знаменитого доктора Аполанта. Курс лечения занял три недели; Михаил и Наталья вели себя как прилежные пациенты доктора и жениться как будто не собирались, да и подходящего храма для этого здесь не было. Агенты расслабились, скучно проводя время в неприметных пансионатах и пивных вокруг клиники: играли в карты и много спали.

Посвежевшие и взбодрившиеся после лечебных процедур, Михаил и Наталья решили отправиться в город-праздник Париж. Михаил связался с берлинским отелем «Адлон» и поручил управляющему заказать для графа и графини Брасовых и сопровождающих их лиц железнодорожные билеты в Париж. Назавтра по телеграфу распоряжение было отменено: граф распорядился аннулировать заказ – он передумал, изменил маршрут и поедет из Бад-Киссингена, не заезжая в Берлин, прямиком в Канны, на море. О поправке здоровья и предстоящей поездке на Ривьеру Михаил сообщил в теплом письме Николаю; письмо, разумеется, было перлюстрировано, и агенты удостоверились в истинности намерений своего поднадзорного. Для развлечения и ради спортивного удовольствия Михаил с Натальей сели в автомобиль – мощный и надежный «роллс-ройс» – и отправились в Канны через Швейцарию и Италию, а челядь поехала по железной дороге. Погрузились в вагон поезда и заскучавшие было сыщики. Их прибытие на приморский курорт намечалось еще до появления там графа и графини Брасовых. И ни генерал Герасимов, ни агент Гуго Бринт и представить себе не могли, что письмо Михаила к Николаю – чистая дезинформация, что пара не в Канны едет, а в Вену, к сговорчивому сербскому священнику Мисичу, оставшемуся вне поля зрения сыщиков Третьего отделения. Сыщики тоже люди, они тоже иногда ошибаются, и ничего с этим не поделаешь.

Задерживаться в Вене Михаил не планировал. Сразу же после венчального обряда молодые распрощались с батюшкой Мисичем и погоняемые ветерком счастья покатили в сказочно прекрасную Венецию, а оттуда – через Милан – в Канны. Там их уже поджидали верные слуги, а агенты Курта, вернувшиеся к своим прямым обязанностям – наружному наблюдению, не догадывались о том, что случилось в сербской церкви Св. Саввы в Вене. Через несколько дней по приезде новобрачных на Ривьеру к ним привезли из России детей – Георгия и Тату. Семья наконец-то привольно воссоединилась под гостеприимным кровом роскошного каннского отеля «Парк». Не прошло и недели, как новости о женитьбе великого князя Михаила Александровича и графини Натальи Сергеевны Брасовой стали известны сначала русским дипломатам в Европе, а затем долетели и до Санкт-Петербурга. Подробнейший отчет о прискорбном происшествии, означавшем полный провал секретной жандармской операции «Свадьба», под грифом «Совершенно доверительно» составил из своей парижской штаб-квартиры заведующий отделом русской заграничной агентуры Красильников для директора Департамента полиции Белецкого.

В Семье новость произвела эффект разорвавшейся бомбы. Мария Федоровна оцепенела от ужасного известия, Николай впал в ярость. Младший брат женился на бестии, она обвела его вокруг пальца и затащила под венец! Великий князь нарушил слово, данное государю; о прощении теперь не может быть и речи, неотвратимая кара ждет великого князя. Медлить с возмездием нельзя: мерзкая весть расползается по Петербургу, назревает новый скандал. И это сейчас, за считаные месяцы до трехсотлетия дома Романовых! Какой ужас, какая беда! Своим безрассудным, позорным поведением Миша вовлек династию в неприятности с дурными последствиями. Первым делом ослушник должен быть отрешен от права наследования царского престола. Это раз. Второе: монаршею волей Михаилу будет запрещено возвращаться в Россию – пусть заслуженно страдает вдали от родины. Вот и Аликс тоже так думает, а мама считает эту часть наказания чрезмерной. Ну да ничего: она, если соскучится, всегда сможет повидаться с опальным сыном за границей – в том же Копенгагене, например, куда она ездит навестить родню по нескольку раз в год. Что же до самого Николая, то его кровная связь с братом прервана и, возможно, не восстановится никогда: клятвопреступление невыносимо, а обман царя недопустим и приравнивается к измене.

Все попытки Михаила объясниться с Николаем наталкивались на каменную стену: Николай на письма брата не отвечал. Доводы Михаила, способные, казалось бы, и железо расплавить, оставляли Николая холодным. Его ничуть не трогали остракизм и нескрываемое презрение, с которым сталкивалась мать его племянника: появляясь в обществе, пусть она неизменно испытывает на себе неприязнь, пусть страдает ее гордость, пусть ситуация доводит ее до нервных срывов, – в глазах публики она останется жалкой содержанкой великого князя, тряпичной куклой в его руках. Но для Михаила так не могло и не должно было продолжаться бесконечно. Только законный брак избавил бы Наталью Сергеевну от невыносимых страданий. Но Семья стояла крепостной стеной против этого брака.

После венского венчания и начала узаконенной семейной жизни молодожены мечтали перевести дыхание, отдохнуть от неопределенности своего положения и оскорбительной слежки. Что могло быть лучше для спокойного и комфортного отдыха, чем каннский отель «Парк» на побережье! Там они и поселились с детьми и прислугой, там Михаил получал из Санкт-Петербурга официальные уведомления о тех карах, которые налагал на него старший брат за подпольную женитьбу. Мстительный Николай не ограничился высылкой ослушника из России, лишением права наследования трона и разжалованием из офицерского корпуса. Он взял под опеку имущество и банковские счета великого князя, оставив его если и не совсем бедным, но и далеко не богатым, ограниченным в денежных тратах человеком. Царь сохранил за изгнанником казенное содержание, полагавшееся великим князьям, – двадцать тысяч рублей в месяц. То были немалые деньги, но для привольной жизни за границей, вдалеке от приносящих огромные доходы имений и миллионных банковских вкладов, такой доход воспринимался Михаилом и его женой как прожиточный минимум.

Но молодая семья и не бедствовала – до этого было далеко, как до туманного горизонта. Возможно, финансовые прорехи в бюджете великого князя восполнялись без шума и упреков за счет царской казны; в чем в чем, но в патологической бережливости Николая нельзя было упрекнуть. Да и отнюдь не деньги играли в наказании непокорного брата роль кнута, а ущемленное самолюбие Михаила, единодушно отвергнутого Семьей.

Прозрачным, насыщенным щедрым солнцем утром Ривьеры, Михаил повез Наташу к предгорным холмам Белле; дальше, за снежным гребнем гор, лежало безлюдное, не затронутое навязчивой человеческой заботой, роскошное в своей первозданной дикости плато в горном массиве Меркантур. Сидя за рулем автомобиля, Михаил гнал по холмистому склону, геометрически расчерченному зелеными шпалерами виноградника. Ухоженная, вымощенная еще древними римлянами дорога, с подъемами и серпантинами, вела к уединенной винодельне «Винь д’Ор». Подогнав машину к входу в одноэтажный толстостенный дом старинной постройки, Михаил заглушил двигатель и, наклонившись к Наташе, прошептал тоном заговорщика:

– Приехали! Я приготовил тебе сюрприз… Войдем!

В пустом дегустационном зале он уверенно подошел к столику посреди комнаты, и они уселись, придвинув тяжелые деревянные стулья по каменным плитам пола. Со старинных гобеленов, украшавших стены, на них глядели краснощекие пейзанки, занятые сбором винограда. Неслышно подошел хозяин, поклонился гостям.

– Белого вина, – заказал Михаил. – Вашего, холодного. Тапенада, сыр.

Через стол Наташа глядела на мужа с вопросом:

– Сюрприз? Какой сюрприз?

– Десять лет назад, – начал Михаил, – я сидел здесь, на этом самом месте. А на твоем стуле… знаешь, кто сидел?

– Кто? – увлекаясь игрой, спросила Наташа. – Ну кто?

– Королева Виктория, – ответил Михаил. – Она угощала меня белым вином и сватала невесту – английскую принцессу.

– А ты? – спросила Наташа.

Хозяин принес вино в запотевшей бутылке, бокалы и закуску на деревянном резном блюде.

– А ты? – игриво повторила Наташа.

– Остальное ты знаешь, – улыбаясь, сказал Михаил. – Теперь мы с тобой здесь, в этой же винодельне, за этим же столом – муж и жена. Выпьем за нас! Чин-чин!

– За нашу любовь! – заботливо дополнила Наташа.

– Бабушка Виктория поддерживала интересы династии, – покачивая вино в бокале, задумчиво сказал Михаил, – но и любви, ты можешь мне поверить, отдавала должное. У нее было горячее сердце.

– Она на тебя обиделась? – спросила Наташа. – Рассердилась?

– Нет, – сказал Михаил. – Мы сидели молча и глядели в это окно на снежные горы там, вдали – ты видишь их? Потом она подарила мне золотой оберег, я ношу его на груди и никогда не снимаю; может, он когда-нибудь сохранит мне жизнь. Все может быть…

– И всё? – спросила Наташа с некоторым разочарованием. – И ты поднялся и ушел?

– Она пожелала мне счастья, – сказал Михаил. – Ее пожелание сбылось: я счастлив с тобой, моя любовь. А та давняя встреча, я уверен, неспроста произошла; она направила мою судьбу. Знаешь, я почему-то чувствую, что эта винодельня, и стол, за которым мы сидим, и те снежные вершины за окном на горизонте – все это для меня очень дорого…

Вынужденная эмиграция грозила затянуться надолго, и если пускать глубокие корни в Европе у Михаила не было нужды – судьба капризна и переменчива, старший брат может изменить свое решение, – то достойное обустройство на новом месте входило в его и Наташины планы. Решено было без спешки перебраться в Англию и там поселиться – Михаилу нравился британский уклад жизни, да и близкое родство с королевской семьей повлияло на решение: король приходился ему двоюродным братом, вдовствующая императрица Александра – родной теткой. Кроме того, в Лондоне жил его двоюродный дядя, великий князь Михаил Михайлович, по семейному прозвищу Миш-Миш, с женой, графиней Софией Торби, внучкой великого Пушкина. Миш-Миш, подобно Михаилу Александровичу, еще в царствование Александра Третьего вступил с морганатический брак со своей не столь родовитой, как хотелось бы, избранницей, восстановил против себя Семью и был со скандалом выслан из России. Вначале знаменитые ссыльные поселились в Каннах, а оттуда перебрались в Англию. В Лондоне изгнанники прекрасно прижились, были приняты в высшем свете и даже в королевском Вестминстере: родная кровь не водица, хотя и не всегда, как показывает опыт.

А в апартаментах отеля «Парк», на средиземноморском берегу, время катилось мягко и легко, как дорогой автомобиль на упругих рессорах. Новая жизнь только налаживалась и понемногу становилась привычной – для Михаила сложней, для Наташи проще, а для детей совсем легко и интересно. Нужно было не спеша подыскать и нанять штат прислуги: горничных для Наташи и Таты, камердинера, гувернантку, бонну для Георгия, шофера. Отыскался и кандидат на должность личного секретаря Михаила – Николай Джонсон, давний его знакомец, сверстник и однокашник по учебе в военном училище, на заре армейской карьеры. Джонсон, несмотря на английскую фамилию и приятельское прозвище Джонни, был православный курский уроженец и по-русски говорил свободней, чем по-английски. Владел он и французским, и немецким, был широко образован и вдохновенно играл на фортепьяно и флейте. Такой набор достоинств обладал высокой ценностью в глазах великого князя, любившего музицировать в домашнем кругу; юношеское приятельство перетекло в зрелую дружбу, продолжавшуюся до последнего часа Джонни и закончившуюся трагически в ночном лесу под Пермью.

Каннская идиллическая передышка успокоительно действовала на нервы Натальи и на язву Михаила. В своем отеле ссыльные не чувствовали себя отрезанными от шумной жизни и не мучились приступами одиночества: знакомые, по большей части приезжие из России, навещали их, деятельная и общительная Наташа приглашала погостить на Лазурный Берег русских артистов, гастролировавших во Франции. К этому надо добавить, что и жандармская осада не была снята с семьи «графа и графини Брасовых»: агенты Гуго Бринта доносили, что поднадзорный удручен наказанием, подавлен и редко выходит из отеля. Сам Гуго, можно сказать, вышел сухим из воды и сохранил свои позиции в глазах петербургского начальства: провал операции «Свадьба» свалили на генерала Герасимова, разрешившего сыщикам разъезжать в поездах по железной дороге, а не преследовать великого князя на моторах и таким образом позволившего ему ускользнуть от преследователей. В результате Курт отделался устным порицанием и остался на плаву: проверенных зарубежных агентов надо беречь, они идут на вес золота. Вот и берегли…

* * *

После Февральской революции и Октябрьского переворота проверенный Гуго Бринт, недолго думая, сменил начальство и перешел на службу к большевикам. После рутинных заданий по слежке за белоэмигрантами в Берлине и Париже он успешно прошел собеседование с руководством и был зачислен в ИНО – Иностранный отдел ВЧК; в его послужном списке немало успешных дел, в том числе и мокрых. Во время Второй мировой войны был внедрен в ряды антигитлеровского французского Сопротивления для наблюдения за лидерами движения. Сразу после окончания войны арестован в Австрии агентами Смерша, доставлен в Москву, обвинен в шпионаже в пользу германской разведки, приговорен к высшей мере и расстрелян.

* * *

На Лазурном Берегу, да и потом, в Англии, Михаил Александрович не мучился приступами ностальгии. Возвращение в Россию представлялось ему вполне реальным делом – через два-три года Ники надоест сердиться, под влиянием мама он сменит гнев на милость и вернет изгнанников домой. Не по Зимнему дворцу или Кремлю, не по пышным приемам скучал Михаил в редкие часы меланхолии, а по деревянному дворцу в своем имении Брасово, по своим лошадям и собакам. Он любил венценосного брата Ники, но по золотистому ахалтекинцу из локтовской конюшни скучал не меньше, а больше всех на свете обожал Наташу – души в ней не чаял и жить без нее не мог. Теперь она делила с ним каждый час жизни, и это было настоящим подарком судьбы. Для полного счастья Михаилу, как многим русским людям на чужбине, не хватало малости: ржаного хлеба и гречневой каши к столу. Зная об этом пристрастии великого князя, его товарищи и родственники Натальи при всякой подходящей оказии присылали ему из России гречку и черный хлеб. Жизнь в принудительной эмиграции становилась привычной, курьезная ссылка таила в себе немало приятных черт. Оставалось перебраться в Англию и, сидя там, под уютным небом, дожидаться возвращения на родину.

Михаил хотел арендовать в окрестностях Лондона, на лоне природы, небольшой дворец или замок с ухоженным парком, где можно было бы обитать уединенно, но в то же время не отрываться от городской жизни со всеми соблазнами, к которым Наташа была неравнодушна.

На поиски жилья для ссыльной семьи в Англию был отправлен секретарь великого князя Николай Джонсон. Тщательно ознакомившись с дюжиной подходящих предложений, Джонни остановился на старинном, шестнадцатого века замке Неборт – владении бывшего вице-короля Индии. Тут были и парк с озером и беседками, и травяное поле перед дворцом, а в самом замке – зал для приемов, библиотека, картинная галерея, музыкальный салон, комфортабельные спальни для хозяев и гостей и отдельное крыло для прислуги. Наташа была в восторге от своего нового дома – ей еще не доводилось жить ни в средневековых замках, ни в вице-королевских дворцах. Вглядываясь в будущее из стрельчатого окна замка, она предвкушала ничем не замутненное счастье. Вдали от мстительного царя и надменных соплеменников оно было куда ближе.

А государь Николай Александрович о судьбе младшего брата словно бы и забыл – он готовился к всероссийскому торжественному празднованию трехсотлетия дома Романовых. Это великое событие должно было своим размахом и пышностью затмить все, что видела Русь от года воцарения в Костроме основоположника династии Михаила Федоровича, три века тому назад, да и ранее того, в глухие времена Рюрика, Ярослава Мудрого и Всеволода Большое Гнездо. Многое повидала Русь, но такого еще не видела.

Праздничным решили объявить целый год и без устали праздновать – на радость народу по всем городам и весям империи. Празднуют все – и православные, и мусульмане с иудеями! И царские подарки, как водится, посыплются на верноподданных, как из рога изобилия: народные гулянья и бесплатные выступления артистов на свежем воздухе, ярмарки с показом дрессированных зверей, игра духовых оркестров, всяческие выставки, парады гарнизонных войск; и наименее вредоносных сидельцев по высочайшему прощению выпустят из острогов, и веселые деньги раздадут на пропой неимущим, и хромающим сельским хозяйствам окажут необходимую помощь из казны. А наследственные нагрудные знаки, а памятные медали – золотые, серебряные и бронзовые, а юбилейные рубли с профилями Михаила Федоровича и императора Николая Второго! А наградные кресты на голубой ленте, усыпанные бриллиантами и рубинами! Не говоря уже о яйце Фаберже «300-летие дома Романовых» неописуемой замысловатости и красоты.

В радостной предпраздничной суете никому, кроме разве что ответственного жандармского начальства, не было дела до опального Михаила. А изгнанник, насколько было возможно, следил издалека за праздничными мероприятиями на родине по письмам из России, по газетным сообщениям, по слухам, одно другого красочнее и ярче. Великий князь и в ссылке оставался законным членом Семьи, вымарывание его имени из романовской династической генеалогии могло привести к нежелательным последствиям во время празднования: неуместным расспросам гостей, да и недовольству среди своей публики. Михаил Александрович отсутствовал, но в то же время как бы и присутствовал на торжествах – в образе трефового валета – русского царевича XVII века – на юбилейной колоде карт «Русский стиль» с портретными изображениями Романовых. Карты были изготовлены из особо прочной дорогой бумаги, с золотым обрезом. Деньги, вырученные от их продажи, предназначались на поддержку приютов для детей-сирот.

Никто не должен был чувствовать себя обойденным добротой государя в этот триумфальный год – от министра двора Фредерикса, возводимого из баронов в графы, до последнего колодника, выпущенного на волю. Вал всенародного празднества во славу самодержавия накатывает на Россию! Ура!

И никто, решительно никто не мог предположить, что всего через четыре года разразится кровавая русская катастрофа.

А ведь сербский студент-недоучка Гаврило Принцип уже научился метко стрелять из пистолета, а идеологи из националистической организации «Черная рука» нацелились на перекройку Балкан по своему вкусу и разумению.

Выстрел в Сараеве стал неотвратим.

Передышка кончилась. Мир шел к войне.