Текст книги "Скоро полночь. Том 2. Всем смертям назло"

Глава 6

Кирсанов, получив депешу из Лондона о том, что к нему для помощи и оперативной поддержки прибывает специальный агент с особыми полномочиями, а при нем – помощник, удивился не очень. Обстановка осложнялась на глазах, и подготовленный напарник не помешает. Он только осторожно поинтересовался у Берестина, как предполагается делить полномочия. Что агентом будет кто угодно, но ни один из «старших братьев», он не сомневался. Если бы так, все было бы сказано коротко и просто: «Прибывает Шульгин (или Новиков), встреть». И никаких вопросов, и никаких сомнений.

А тут Берестин, коротко хмыкнув в микрофон, ответил: «Ты резидентом был, им и остаешься. Со всеми вытекающими. Приготовь в своем отеле два самых лучших номера, на одном с тобой этаже. Затем, через два часа от сего момента, найди подходящий, надежный и грузоподъемный транспорт и езжай по адресу…»

Павел, давно имея в голове полную карту Кейптауна и окрестностей, слегка удивился. Место было очень глухое, фактически – переулок среди заброшенных складов в полукилометре от порта. Там, наверное, и крысы уже передохли от бессмысленности существования. Люди – тем более.

Но если нужно принять людей, прибывающих по линии СПВ, место довольно удобное.

Можно бы, конечно, переправить гостей прямо в отель, но слишком сложно будет объясняться с портье при их оформлении.

Кирсанов, проезжая мимо кабака Давыдова и Эльснера, не на карете, таковой не нашлось, в большом пятиместном фаэтоне с глухим тентом, весьма полезным при здешних дождях, велел кучеру приостановиться у ворот.

Не выходя из экипажа, громко потребовал у молодого слуги-зазывалы (белого, кстати, – негры не всем гостям нравились), перехватывавшего проходящих по улице потенциальных клиентов, позвать хозяина.

– Чего мистеру угодно? – вежливо, но и слегка нагловато спросил тот. – Проходите, пожалуйста, обслужим по первому разряду!

Павел отмахнулся от него серой лайковой перчаткой:

– Хозяина, я сказал!

Через несколько минут с должной мерой достоинства к фаэтону подошел Давыдов.

– Вы меня хотели видеть, сэр? – Вопрос был задан так, что ударение могло быть поставлено на любом слове.

Поблизости никого из посторонних не было, а возницу Кирсанов заведомо не принимал во внимание. Ответил по-русски:

– Я сейчас еду на встречу нового коллеги. Подкрепление нам прислали, – с двусмысленной интонацией сказал Павел Васильевич. – Отвезу к себе. Подойди около десяти вечера.

– Один?

– Если других дел нет – можете и вдвоем. Обменяемся мнениями с новым товарищем. У вас тут как, до паники еще не дошло?

– У нас – нет. Флотские уверены, что уж на своих коробках они от монстров и отбиться, и сбежать сумеют.

– Сумеют, – согласился Кирсанов. – А мандраж присутствует?

– Вот его – навалом. От кочегара до штурмана – все в мандраже. О чертовщине много разговоров. В легенду о цивилизованных дикарях мало кто верит. Зато как доходы пошли – не поверите! Вдесятеро! Пьют, словно завтра конец света! Решили бы здесь насовсем остаться – через месяц ресторан на проспекте Виктории открывать можно.

– Насчет конца света – очень даже может быть, – ответил полковник, натягивая перчатки. – Но этот печальный факт не отменяет всего остального…

В указанном месте, действительно заброшенном и загаженном, выглядящем до крайности уныло, Кирсанов увидел мужчину и женщину, с четырьмя поставленными на брусчатку огромными кожаными баулами. В женщине, несмотря на шляпу, вуаль, длинное, до пят, клетчатое платье, он сразу узнал Ларису. И в сердце тут же кольнуло.

Нет, он не испытывал к ней мужского влечения. Скорее, наоборот. Были в «Братстве» другие женщины, от которых у него временами обмирало холодное жандармское сердце.

Но в оперативном смысле она интересовала его, как никто больше. Какая из нее могла бы выйти шикарная агентесса высшего разбора году этак в тринадцатом! Хоть к вождям большевиков и эсеров подводи, хоть к Распутину или к его убийцам – как хочешь. Везде бы сработала. А на месте Каплан – какая красота, знатокам лишь понятная! Всадила бы с правильно выбранной позиции, из «маузера», желательно, но можно и из «стечкина» – одну пулю в сердце, контрольную – между глаз вождю мирового пролетариата и легко ушла бы из охваченной то ли шоком, то ли радостью толпы «трудящихся» завода бывшего Михельсона.

Мужчина, стоявший рядом с дамой и профессионально оглядывающийся по сторонам, выглядел личностью почти никчемной. Как и требовалось.

Красавчик, изумительно похожий на Ларису, несмотря на положенную грубоватость мужских черт в сравнении с теми же, но женскими. Явно – брат. И даже брат-близнец. Нет, не выходит – на вид лет на пять постарше. В дорожных бриджах, тяжелых ботинках с крагами, джемпере, поверх которого надет клетчатый пиджак. Правда, оттопыривающий полу массивный пистолет в кожаной кобуре делал его слегка (именно – слегка) похожим на серьезного человека.

Брата у нее не было, Кирсанов это знал точно. Значит – мастерски оформленный андроид. Павел ценил их общие способности и боевые качества, но лично относился с некоторой неприязнью. Не должен механизм столь точно копировать человека. Но в полезности этих големов жандарм не сомневался. Как в свое время в нужности для дела совершенно омерзительного Азефа,[21]21
  Азеф – руководитель боевого крыла партии эсеров, террорист, одновременно – агент-провокатор царского охранного отделения.


[Закрыть] Евно Фишелевича.

При наличии такого «брата» не нужно будет самому постоянно заботиться о безопасности новой напарницы. А вот напарницы ли? Не надсмотрщицы? Ки вивра вэра.[22]22
  Поживем – увидим; будущее покажет (фр.).


[Закрыть]

Кирсанов остановил фаэтон четко напротив пары, не выходя кивнул. Пусть парень сам грузит свои чемоданы.

Ого! Рессоры, приняв груз, сильно просели. Возница недовольно обернулся, но ничего не сказал. Красота ли дамы его сдержала или обещанное вознаграждение.

– С приездом, Лариса Юрьевна…

Она махнула на него рукой.

– Какая Лариса? Миледи Отэм, прошу любить и жаловать. А это – мой брат, лорд Генри Уоттон, путешественник и коллекционер. Ценитель живописи, в том числе восточной. До невозможности светский человек… – говорила она на очень хорошем, подобающем титулу и облику, английском. Профессор Хиггинс[23]23
  Профессор-филолог, знаток лондонских диалектов, персонаж пьесы Б. Шоу «Пигмалион».


[Закрыть] легко определил бы, что она выросла где-то между Букингемским дворцом и Белгравиа.

Генри с достоинством поклонился.

– А какая-нибудь положительная профессия у вас есть? – с оттенком иронии спросил Кирсанов. Он решил держаться с роботом как с самым обычным человеком, до тех пор, пока обстановка не потребует иного.

– Юриспруденция и античная философия, – ответил тот. – Но в основном лучше рассчитывайте на меня как на бодигарда и профессионального киллера.

– Откровенно, хотя и слегка цинично…

– Циник – это человек, который всему знает цену, но ничего не ценит. Как раз про меня сказано.

– Пожалуй, пожалуй. Думаю, мы сработаемся.

– Несомненно, – вставила Лариса. – Генри удивительно толерантный человек. На пятьдесят футов в подброшенную монету попадает. Не представляю, чтобы он с кем-нибудь не сработался. В любом смысле.

И тут же она показала глазами на спину коучмена.[24]24
  Кучер, от англ. coach – карета, вагон, омнибус.


[Закрыть] Коротко бросила по-русски: «Много лишнего говорим. Он нас слышит».

– За это можете не беспокоиться, – ответил Кирсанов по-английски. – Мы уже почти приехали.

Действительно, в перспективе улицы завиднелась крыша и верхний этаж отеля.

Они выгрузили на тротуар багаж, и тут же от дверей наперегонки кинулись два черных боя, торопясь подхватить баулы и заработать лишний шестипенсовик, а то и шиллинг за проворность.

Кирсанов расплатился с коучменом, в дополнение к деньгам протянул ему длинную сигару.

– Попробуйте, она того стоит.

– Благодарю вас, сэр! – расплылся в благодарной улыбке извозчик и тут же, содрав обертку, принялся ее раскуривать. Наверняка чтобы порисоваться перед коллегами на стоянке наемных экипажей. На это и был расчет. Павел, нанимая фаэтон, видел, что извозчик курящий, да вдобавок услышал его жалобу соседнему кэбмену, что табак нынче плох, свежего подвоза давно не было, цены взлетели немыслимо, и приходится поджиматься.

Была, конечно, опасность, что сигару он прибережет до какого-нибудь торжественного случая, но полковник заметил, как жадно этот человек смотрел на его портсигар и ловил ноздрями запах дорогого табака, доносящийся из фаэтона, пока они ехали встречать Ларису. Такой вряд ли обладает выдержкой стоика.

– Удивляюсь я на тебя, – сказала Лариса Кирсанову, когда они шли по аллее, – специалист, а при постороннем разболтался, да еще по-английски. Наверняка немедленно начнет с приятелями впечатлениями делиться. В том числе о том, в каком странном месте ты нас подобрал…

– Не утруждай себя лишними мыслями. Наш «Автомедон»,[25]25
  Колесничий одного из героев древнегреческих мифов.


[Закрыть] пока доедет до стоянки, через три затяжки сигарой забудет все, начиная с сегодняшнего утра. Без всяких вредных для себя последствий.

– Опять Сашкины штучки?

– Чьи же еще?

– А вдруг он не стал бы твою сигару закуривать?

– Угостил бы его глотком виски из рук джентльмена…

– А если…

– Не утомляйте меня бестактными вопросами, миледи. За все время службы проколов не случалось. В худшем случае они случались у тех, кто мыслил не столь позитивно…

– Да, я и вправду сказала бестактность. Простите. А номер вы мне подготовили действительно хороший, мистер Сэйпир?

– В московском «Национале» лучше не найдете. Фирма веников не вяжет…

– М-да, общение с потомками не всегда идет предкам на пользу, – хихикнула Лариса. – Вульгаризмы вы зря подхватываете.

– Так что делать, хорошо звучит, и по смыслу емко.

– Ты мне со старой стилистикой больше нравишься. Слушаешь – прямо язык Чехова.

– Не люблю. Я больше Мережковским увлекался. Полезнее для понимания настроений тогдашней интеллигенции.

Номер Ларисе на самом деле понравился. И комнаты, и меблировка, и вид с лоджии на бухту.

– Что же, поживем, – обойдя все помещения, сказала она и, отойдя к огромному шкафу-гардеробу, без стеснения расстегнула спрятанную в складках, воланчиках и прочих украшениях платья застежку-молнию и уронила его на пол. Она специально так заказала, уж слишком много трудов требовали принятые в то время пуговицы, пряжки и шнуровки. Не зря светские женщины имели специальную прислугу для одевания-раздевания. А в боевых условиях такое неприемлемо. Дама ты или нет, а правило «пока горит спичка» никто не отменял.

Кирсанова она нисколько не стеснялась, как и любого другого мужчину из «Братства». Топлес в корабельных бассейнах купалась, а то совсем безо всего, считая это нормой. Тело у нее красивое, ничего нового никто не увидит, есть на ней ленточки бикини или их нет. Вот с посторонними можно поиграть, приоткрыв ногу чуть выше колена или показав случайно что-нибудь в глубоком вырезе декольте.

Лариса с юных, восемнадцати примерно лет любила шокировать друзей и подруг неожиданными выходками или словами, а потом наблюдала за реакцией в случаях, когда стесняться и краснеть полагалось бы ей, но приходилось другим. Это ее развлекало и укрепляло в чувстве собственного превосходства. Причем – никакой психической деформации, вроде эксгибиционизма, просто склад характера.

А уж сейчас, даже без платья, она была одета намного больше, чем девушка в мини-юбке и прозрачной кофточке на Тверской улице.

Глухой, от груди до начала бедер корсет василькового цвета – это дань здешним обычаям. Остальное нижнее белье – конца ХХ века, по причине практичности.

Поверх корсета ее талия была перетянута кожаным офицерским поясом, к которому подвешены открытые кобуры с двумя сильно модернизированными и облегченными за счет использования пластика и легких сплавов «ТТ». Правило соблюдения доступных в данной реальности калибров действовало. Зачем брать с собой любимую «беретту», если патронов для нее здесь не придумали? Зато «маузеровские» – уже.

Снизу кобуры фиксировались обвивающими бедра узкими ремешками.

Чтобы извлекать пистолеты беспрепятственно, по швам платья были сделаны длинные, от корсажа до колен, разрезы, прихваченные незаметными снаружи липучками.

Сам корсет тоже был хитро исполнен. С использованием передовых технологий модельного и швейного дела, он привел бы в восторг любую местную даму своей легкостью, удобством надевания, ношения и снимания. Дополнительные функции к галантерейным делам отношения не имели. Вместо пластинок китового уса, проволоки каркаса и атласа использовались совсем другие материалы, превращающие корсет в легкий бронежилет, надежно прикрывающий тело хозяйки от ключиц до бедер. В случае необходимости в соответствующие карманы могли быть вставлены дополнительные карбоновые блоки, резко повышавшие уровень защиты. От винтовочной пули, конечно, не спасет, так кто вздумает в светскую даму стрелять из винтовки? И где? В салоне или бальном зале?

Нижняя часть этого галантерейного изделия предназначалась для хранения шести пистолетных магазинов и других, не менее полезных в обиходе предметов.

– Засмотрелся? – небрежно спросила Лариса, отстегивая сложную сбрую и с громким стуком положив, почти бросив на туалетный столик свой арсенал.

– Было бы на что, – спокойно ответил Павел, не отводя глаз. – Мы с тобой сейчас и на много дней вперед – солдаты. Причем я – твой командир. Что там ты своим конфекционом[26]26
  Конфекцион – белье и сопутствующие изделия (нем.).


[Закрыть] прикрываешь – не интересуюсь. Меня в «стыдную» область ранят – перевяжешь, надеюсь? Тебя – и я справлюсь.

– Хорошо, – улыбнулась Лариса, раздернув очередную «молнию» и освободившись от корсета.

– Ты при случае воздержись, – сказал Кирсанов, по обычной офицерской привычке присаживаясь боком на подоконник и снова закуривая. – Обнажаться при местных. Особенно – бабах. В таких бюстгальтерах, трусах, тем более колготках здесь не ходят. О туфлях вообще говорить не стану. Заведомый провал.

– Много в бабских шмотках понимаешь? Я думала, ты вообще…

– Евнух? Гомик? Мимо, миледи. Просто тебе не приходилось, не знаю почему, сталкиваться с мужиками, имеющими кое-какое самообладание. Иммунитет. Неужели не встречала таких, которые на ваши приемчики не ловятся?

– Иногда встречала, – ответила Лариса, запахиваясь в длинный и плотный банный халат. – Но относилась к ним… Без уважения. Представь себе парня, который, танцуя с тобой медленный танец, не возбуждается.

– Очень даже представляю. Если он выполняет задание, ты – объект, а твои прелести – вражеское оружие. Не помню, чтобы финка в чужих руках или направленный в лоб револьверный ствол вызывал положительные эмоции.

– Скучно с тобой, Павел Васильевич, – она, присев, извлекла из баула новое платье, сшитое наверняка из немнущегося материала. Слегка встряхнув, Лариса повесила его на плечики. – Как скажешь, господин жандарм? Сойдет?

– Для здешних – сойдет.

Не совсем ясно было Ларисе, комплимент это или очередное оскорбление. Не удавалось ей попасть с Пашей в одну струю. Назвала его «жандармом», что в принципе не несло негативной окраски, в ответ получила абсолютно равноценный ответ, который как хочешь, так и оценивай.

– Никогда, Кирсанов, у нас с тобой душевных отношений не получится. Пригласи меня хоть в ресторан, что ли. Там и расскажешь, что мы с тобой должны делать. За себя я сама заплачу. Не хочу одалживаться…

С чего бы это ей вдруг пришла в голову последняя фраза, она и сама не поняла. Наверное, импульсивно захотелось хоть таким образом уязвить «командира».

– Хоть? – Полковник слегка приподнял левую бровь. Лариса этого не заметила.

«Не та подготовка, – привычно отметил Кирсанов. – Плохо следит за своими словами и реакцией на них собеседников. Не беда, дело наживное».

– Пойдем, о чем речь. Желаешь сама рассчитываться – пожалуйста. Только сделаешь это потом, наедине. Копию счета я предоставлю. А в эти времена женщины в ресторанах отдельно от кавалера не платят. Нонсенс! Да и я в прошлой жизни, честно сказать, платил только стукачкам, на связи. А с приличными дамами иначе выходило. На всяких там приемах и раутах, вот во дворце, скажем, великого князя Александра Михайловича, что на Дворцовой набережной, оч-чень благородные дамы меня потчевали шампанским с ананасами и домой приглашали. Абсолютно бесплатно.

– И что? – Ларисе эта тема показалась очень увлекательной. На самом деле представить, каков он тогда был! Красавец штаб-ротмистр в голубом мундире, с печоринской загадкой в глазах и арбенинской наглостью в манерах. За шестиметровыми окнами на Неву – весна или лето четырнадцатого года, когда о грядущей войне и революции никто и подумать не мог. Бальная музыка, сверкание люстр, изысканные титулованные дамы и девицы. Вплоть до княжон императорской крови.[27]27
  Князья (княгини, княжны) «императорской крови» – частный родовой титул членов императорской фамилии, не входивших в разряд «великих». К ним относились правнуки (правнучки) императоров и их нисходящие потомки по мужской линии.


[Закрыть] У него и с ними интрижки случались? Неплохо бы обо всем этом поговорить поподробнее.

– Да ничего. Империя все равно рухнула…

«Странный поворот», – подумала Лариса, понимая, что Кирсанов ее снова переигрывает.

– Ну, ты пока отдыхай, готовься к ужину и инструктажу. Газетки местные почитай. А я кое-куда сбегаю. Тебя так неожиданно переправили, что нужно теперь вас с Генри грамотно залегендировать. Здесь, по счастью, не советские времена, проблем особых не предвижу, и тем не менее. Какие у тебя бумаги есть, на себя и на «братца»?

Лариса достала из объемистого ридикюля, в который много чего можно было поместить, целый пакет документов. Кирсанов их бегло просмотрел, мгновенно усваивая содержание целых страниц, да вдобавок успевая давать оценку как положительных их деталей, так и отрицательных. Не до конца продуманных. Но здесь сойдет, а вот в Петроградском охранном отделении, при должном подходе – не проскочило бы. Не зря к четырнадцатому году русские разведка и контрразведка относились к лучшим в мире.

– Годится, миледи, годится, – говорил он, отбрасывая отработанные листы на туалетный столик. – Все годится, – заключил Кирсанов, откинувшись на спинку канапе.[28]28
  Небольшой диван с высокой изогнутой спинкой.


[Закрыть] – Классно сделано. Был бы штатским дураком, прослезился бы и припал к ручке…

– Так что же тогда? – удивилась Лариса.

– Мелочь, пустяк, совершенно несущественный…

– Ну?

– Как вы сюда попали? Как, когда и на чем? Прифронтовой город, изолированный от материка. Поезда не ходят, дилижансы – тоже. Мистер Сэйпир привез великосветскую даму с братом-лордом, поселил их в отель. Пока нормально. Но где он ее взял? Представьте осажденный Порт-Артур, сообщения с Россией никакого, и даже для передачи телеграммы русскому консулу в Чифу штаб флота планирует боевую операцию по прорыву миноносцев через линию японской блокады. Не обходилось без жертв. И вдруг на бульваре «Этажерка» неизвестно откуда появляется очаровательная княжна Мышецкая, допустим, в сопровождении штатского родственника… И что?

По манере разговора Павла Лариса видела, что выход из положения он знает и видит, просто в очередной раз… Не унижает, нет, просто вводит в сложности своей (теперь уже – их общей) профессии. Она не обиделась, скорее, испытала благодарность. Все ж таки она писала диссертацию на тему, вплотную с разведкой соприкасающуюся. И поступала в аспирантуру по собственному желанию, по своим способностям и интересам, «горкомовский блат» потребовался только для того, чтобы не отказали «без объяснения причин». У профессуры своих блатных хватало.

Оттого и сейчас слушала Кирсанова, как знающего доцента на семинаре.

Ответила смиренно, даже глазки опустила:

– Я совершенно уверена, Павел Васильевич, что это незначительное затруднение вполне решаемо в пределах вашей компетенции.

Кирсанов улыбнулся едва заметно, поправил усы ногтем большого пальца.

– Шульгин как-то привел мне мáксиму, намного раньше услышанную мною от полковника Зубатова: «Даже самый умный человек склонен считать обращенную к нему лесть справедливой хотя бы на пятьдесят процентов».

– Знаешь, Паша, – перейдя на серьезный тон, сказала Лариса, – если бы хоть сотня таких, как ты и твой Зубатов, принимались царем и его окружением всерьез, судьбы империи были бы совсем другими… «Без лести предан» – это кто?

– Аракчеев.

– Ну вот.

– Ничего не «вот». Пока не появились вы со своими друзьями, никакие разумные действия, воля, честность, самопожертвование не значили ничего. Сотня, тысяча человек против стомиллионной косной массы – меньше, чем ничего. Как писал ваш очередной «великий пролетарский поэт»: «Единица – вздор, единица – ноль, один, даже если очень важный, не поднимет простое пятивершковое бревно, тем более – дом пятиэтажный!»

– Маяковского наизусть знаешь?

– Лариса Юрьевна, если я где работаю, так работаю. Хочешь «Материализм и эмпириокритицизм» процитирую?

– Да, Паша, – с грустью сказала Лариса, машинально раскачивая у него перед глазами обнаженной почти до самого верха ногой с перламутрово-алыми ногтями на пальцах узкой стопы. – Отчего и крутимся мы, случайные фактически люди, в паутине бесконечных непонятностей. Нам совсем ненужных.

– А вот нам – вполне. Без вас мы бы где были? Не пожелал бы я тебе искать смысл жизни в трущобах Константинополя. С голоду бы не померла, но о многих принципах забыла бы с ходу. Видел я…

– Хватит, полковник. – Лариса встала. – Иди, обеспечь нашу легализацию, в ресторане продолжим.

– Сделаем. Только разуваться при посторонних тоже не советую. Здесь почти у всех на пальцах мозоли от плохо сшитой обуви, даже специальные салоны для их удаления на каждом шагу встречаются. А у тебя пальчики гладкие. Непонятно. И ногти здесь никто не красит.

– Учту, Паша. Спасибо.

Он ее начал утомлять обстоятельностью, против которой нечего было возразить.

Кирсанов вышел на улицу, про себя посмеиваясь. Поставил он «кошку» (его личная для Ларисы оперативная кличка) на место. Не как приданного в оперативное подчинение сотрудника, об этом и говорить не стоило бы, именно как чересчур много понимающую о себе барышню.

И еще пообломает, в ходе совместной работы, так что Левашов благодарить при встрече должен.

Если… Если энергия пережатой пружины на него же и не разрядится. Но и это на пользу будет. Просто – другому человеку.

Как же ее, заразу, легализовывать? Мало времени ему отпустили старшие товарищи. Но безвыходных положений не бывает, это же очевидно. Разговаривая с Ларисой, он отчетливого решения не имел, но имел уверенность, которая на людей действует лучше всего.

В своем номере он переоделся в костюм настоящего профессионального торгового моряка. Не забулдыги, не палубного матроса на один рейс, а настоящего, уважающего себя и уважаемого капитаном и помощниками. Может быть, даже опытного боцмана. Синие широкие брюки, приличные ботинки, куртка с бронзовыми пуговицами, каскетка с лаковым козырьком и красный фуляровый[29]29
  Фуляр – шелковая ткань особого плетения.


[Закрыть] платок, изображающий одновременно галстук и шарф.

Выйти на улицу пришлось черным ходом, перед портье рисоваться не следовало.

В таверне Эльснера-Давыдова таких, как он, принимали в специально отгороженном от общего двора уголке. Столы почище, обслуга вежливее, молодой баобаб простирал над двориком ветви с листьями, способными защитить от внезапного дождевого шквала.

– Привет, Пауль, – сказал Кирсанов подошедшему, как бы между прочим посмотреть, как отдыхается уважаемым гостям, Эльснеру. – Есть моряки с пришедших сегодня с Востока судов?

– Что из выпивки заказать хотите? – с достоинством осведомился капитан, увидев, что моряк за соседним столиком как-то слишком внимательно обратил ухо в их сторону.

Моряк был одет точно, как сам Павел, только шарф у него на шее – черно-желтый. И сидел он один.

– Выпивка – как всегда, три унции рома и кварту пива. Я тебя спрашиваю – есть пароходы с Востока? – взглядом он показал товарищу, что пока конспирировать не нужно. Скорее – наоборот. Сосед его заинтересовал.

В подобного рода заведениях правил этикета не придерживались. Вернее – они были, но свои. Как лорд Генри мог непринужденно заговорить с таким же лордом на приеме в Букингемском дворце, так и равный (по ощущению) человек мог обратиться к равному здесь. На поясах у каждого висели длинные, невероятно острые ножи. Что делать в долгом плаванье, как не точить их на хороших брусках, вроде бы от скуки.

А ведь нет. Настоящий матросский нож может спасти от неминуемой смерти. Если в шторм на грот-бом-брам-рее в снастях запутался, чем с одного взмаха перехватить толстый, почти что в руку, просмоленный трос? Других случаев, когда нож незаменим, тоже масса, включая портовую драку.

– Подсаживайся, приятель, – радушно пригласил Кирсанов коллегу.

Тот, не чинясь, забрал свою здоровенную кружку и переместился на новое место.

– Питер, – назвался жандарм, протягивая руку. Моряк ее пожал своей, покрытой характерными мозолями и навечно пропитанной смолой.

– Людвиг, – ответил он с сильным немецким акцентом. – Старший боцман.

Немец – это хорошо, с немцами у Павла обычно складывались нормальные отношения, и языком он владел по-настоящему, а не выучив с помощью хитрых приборов.

Кирсанов указал пальцами слуге, разносящему напитки, что предыдущий заказ нужно удвоить.

Выпили, немного поболтали просто так, обмениваясь мнениями о заведении и вообще о городе, творящихся здесь не слишком благополучных делах.

– Ты с какого парохода? – наконец спросил Людвиг.

– Сейчас ни с какого. С одного списался, другого пока не нашел.

– Придумал, где списываться. До другого порта не дотерпел?

– Так получилось, – не стал вдаваться в подробности Кирсанов.

Ответ исчерпывающий. Много на море обстоятельств случается. С капитаном не поладил, с товарищами по команде конфликт обострился до полной нетерпимости, на берегу загулял до невозможности вернуться на свое судно к отходу.

– По специальности ты кто? Руки у тебя слишком чистые, – проявил наблюдательность немец.

– Электромеханик…

– Сложно будет устроиться. На половине коробок до сих пор без электричества обходятся, на остальных ваш брат за свое место держится, наравне с офицерами… У нас на «Лорелее» три механика, со всеми машинами справляются. Лучшего не ищут.

– Да я пока не тороплюсь. Чтобы до дома добраться, и рулевым могу, и матросом первого класса. Меня сейчас другое интересует. Твой пароход сегодня пришел?

– Сегодня. Из Аделаиды на Гамбург.

– Хорошо. Пассажиры были?

– Тебе зачем? – Немец насторожился, лицо его помрачнело. – Что, на полицию работаешь или на таможню?

– Совсем наоборот, – Кирсанов перешел на немецкий с приличным гамбургским произношением. – Против. Что, полиция без меня не знает, были у вас пассажиры или нет?

– Вроде твоя правда. Знали бы… Только мы людей не брали. Пять тысяч тюков шерсти и генгруз кое-какой…

– А пассажирские каюты на пароходе есть?

– Всего четыре. Одна первого класса, три – второго. Так, на всякий случай. В этот раз желающих не нашлось.

– Удачно. Прост?[30]30
  Диалектное произношение обычного немецкого тоста «прозит».


[Закрыть] – он поднял стаканчик с ромом.

– Прост.

После чего показал Людвигу из полуоткрытой ладони французский золотой пятидесятифранковик. Почти неуловимым со стороны движением подвинул его по столу до пивной кружки собутыльника. Почти так же быстро монета исчезла в руке боцмана.

– И что дальше? – спокойно спросил немец.

– Пока ничего. Аванс. Вы когда в море выходите?

– Собираемся завтра.

– Ну вот, раз ты старший боцман, договорись с суперкарго,[31]31
  Помощник капитана, отвечающий за перевозку груза и пассажиров.


[Закрыть] чтобы завтра утром у меня был документ, подтверждающий, что от Аделаиды до Кейптауна с вами плыли в качестве пассажиров вот эти персоны, – он протянул листок из записной книжки. – Как оформить – сами знаете. Ваш интерес – еще по две таких же монетки. Сойдет?

– По три, – тут же задорожился Людвиг.

– Много будет, – не уступил Кирсанов. – Для вас риска никакого, бумажку написать, и все. В море за вами никто гоняться не будет.

– Но тебе ведь эта бумажка очень нужна?

– А тебе деньги. Не хочешь – не надо. Другого найдем, и дешевле. Только возиться лень. А если думаешь меня обмануть – смотри. В Альтоне[32]32
  Припортовый район Гамбурга.


[Закрыть] подходящих парней много. Кастетом по пути домой легко врезать могут, если я телеграмму передам.

– Это ты уже лишнее говорить начинаешь. Завтра в десять на этом же месте. С тебя четыре монеты, с меня бумажки. Прост?

– Прост.

Кирсанов успел вернуться в отель, переодеться и в нужное время заглянул к Ларисе, уже готовой и нетерпеливо поглядывающей на часы.

– Я рассказывать должен? – спросил Кирсанов, когда они уже сидели за накрытым на двоих столиком с видом на бухту, и Лариса попросила его рассказать о текущей обстановке в городе и о проводимой резидентурой работе. – Думаю, сначала ты меня проинформируешь. В чем причина, а равно и необходимость именно твоего и именно сейчас здесь появления? Сверху мне не объяснили. На что с твоей стороны я могу рассчитывать, ну и так далее. А я уж потом доложу непосредственно к твоим заботам относящееся. У нас ведь разведка, а не салон мадам Шерер…

Ларисе пришлось обрисовывать ему общую картину случившегося за время его отсутствия. Он, кроме той информации, что получал во время сеансов связи, о текущей обстановке представления не имел. А человеку его специальности важнее всего именно штрихи, детали, живые подробности.

– Так, понял, – сказал он. – Очень хорошо понял. Выходит, мне нужно помаленьку переориентироваться с войны на сотрудничество?

– Именно так вопрос пока не стоит, однако, если дуггуры не успокоятся…

– Успокоятся, нет – видно будет. А мне нужно работать. На случай резкой смены обстоятельств все запасные позиции должны быть подготовлены и собственные «внезапные» шаги заранее замотивированы.

Несколько дней Лариса осваивалась в городе, вместе с «братом» знакомилась с достопримечательностями. Мистер Сэйпир, встретив ее в ресторане отеля, разыграл яркую сцену встречи со старой знакомой, свидетелями чего были несколько постояльцев и прислуга. И естественно, тут же принял даму под свое покровительство и начал вводить в общество. Труда это не составляло. Заранее условившись с хозяйкой, Кирсанов передал миледи Отэм и лорду Уоттону приглашение на ежесубботнюю вечеринку к жене нынешнего главкома лорда Редверса Буллера. За время нахождения в Кейптауне весьма богатый негоциант, имеющий, как оказалось, очень высокие связи в Лондоне, сумел стать своим среди не слишком обширного круга природных аристократов, старших офицеров армии и флота, банкиров, золото– и алмазопромышленников.

Легенда Ларисы проскочила с ходу. Как и в Кисловодске две тысячи пятого года, никто не вздумал в хорошем обществе уточнять истинную генеалогию безусловно светской дамы. Никого не удивило и то, что миледи с братом-лордом не выбрали лучшего времени для посещения Кейптауна, чем нынешнее. Как уже говорилось, психология у людей в то время была другая, да и войны другие. Во всех концах Империи постоянно что-то происходило, и если бы люди обращали внимание на всякого рода инциденты, то и торговать, и путешествовать было бы некому.

Конечно, могло показаться странным, что связанные давним якобы знакомством и общими финансовыми интересами мистер Сэйпир и миледи Отэм так неожиданно встретились на краю земли. Но всякого рода «случайные встречи» в XIX веке являлись распространенным литературным приемом, а литература, как известно, есть отражение жизни в ее типичных проявлениях.