Текст книги "Скоро полночь. Том 2. Всем смертям назло"

Кроме того, кому какое дело – действительно ли случайна эта встреча или, напротив, тщательно подготовлена? Значительные люди могут, и даже должны иметь и свои цели, и свои тайны.

В огромном особняке на склоне Столовой горы собралось до полусотни человек. Дамы от двадцати до семидесяти, одинаково приятные во всех отношениях, мужчины партикулярные и мужчины военные, в черных и синих морских, красных и хаки пехотных мундирах.

Лариса произвела наилучшее впечатление, что она умела, если хотела. Тем более – ее прикрывал лорд Генри, непрерывно сыпавший уайльдовскими афоризмами и парадоксами. Большинство из присутствующих воспринимали их как оригинальные, а если кто и слышал мельком в одной из пьес автора, о котором приличным людям вспоминать не полагалось,[33]33
  В 1895 г. Оскар Уайльд был осужден на 2 года тюрьмы за гомосексуализм. После чего от него отказалась семья, все его пьесы сняли со сцены, книги не печатали. В 1897 г. Уайльд уехал во Францию, где вел нищенское существование. Умер в 1900 г.


[Закрыть] так оставлял свои знания при себе.

На фоне этой беспрерывной трескотни, перемежающейся приглашениями дам, всех подряд якобы, но на самом деле только тех, на кого указывал Кирсанов, никому не приходило в голову задавать ему серьезные, тем более – неудобные вопросы.

Лариса мило щебетала с дамами, постоянно ссылаясь на многолетнюю оторванность от лондонской жизни, что вполне оправдывало незнание ею вещей самоочевидных. Зато она щедро делилась впечатлениями об Австралии и Новой Зеландии, в которых никто из собеседниц не бывал.

А в углу зала одиноко сидел мрачный мужчина лет сорока пяти, с широкими золотыми нашивками на рукавах. Часто отхлебывал виски из бокала, потухшим взглядом обводил веселящуюся компанию. Адмирал Хиллард, опальный, но официально из света не исключенный. Его приглашали в дома, но открыто демонстрировать дружелюбие избегали. А это мучение еще большее, чем прямое отторжение.

Кирсанов уже знал, что сутками-другими позже, после того, как станет известно о бесследном исчезновении индийского конвоя и мощной эскадры адмирала Балфура, положение сэра Мэнсона резко изменится в лучшую сторону.

Можно сказать, что Павел Васильевич находился в положении владельца инсайдерской информации о том, какие акции вскоре упадут, а какие пойдут вверх.

– Видишь, Ларис, вон того мужика?

– Чего же не видеть. Тоскует и надирается. Почему?

– Объясню. А пока задача, раз ты в моем оперативном подчинении находишься, такая будет. Я тебя к нему подведу, представлю. Положение у него сейчас хуже губернаторского. Этой провинции. Все подвешено. Могут под суд отдать, могут снова командующим флотом назначить. Большинство присутствующих к первой мысли склоняются. А мы на второй вариант ставку сделаем. Видишь, даже дамы его аккуратно игнорируют. А ты – заговоришь. Мол, с детства моряков обожаешь, а здесь такой импозантный мужчина в меланхолии пребывает. Выпьешь, покуришь с ним, чтобы роли соответствовать. Индийскую папироску с гашишем… Здесь среди самых экстравагантных и эмансипированных особ это опять в моде.

– Поняла. Блок у тебя в подсознании. Не психологический, а поэт. Александр. «Ты, куря папиросу с гашишем, предложила попробовать мне…» И так далее, не помню. Закурю, выпью, его угощу. Дальше?

– А мне кажется, это не Блок, а Северянин. Впрочем, неважно. Видишь ли, надо, чтобы завтра к утру он стал нашим человеком. Вербовать его пока не нужно и спать с ним для первого раза совсем не обязательно. А вот сделать так, чтобы он ни о чем на этой земле, кроме как о тебе и твоих прелестях, думать не мог – постарайся. Свидания чтоб добивался, всякие глупости говорил. Иначе его придется просто убить. Это – не трудно. Но нерационально. Справишься?

Лариса, так, чтобы это видели несколько поблизости находящихся дам, игриво шлепнула Кирсанова по щеке перчаткой. И засмеялась журчаще.

– Да уж как-нибудь. Подробности докладывать нужно будет?

– Нет. Только деловую информацию.

– Тогда пойдем, представишь меня господину адмиралу.

Поначалу Хиллард отнесся к подсевшему за его столик Кирсанову, неизвестно зачем вздумавшему познакомить его с миледи Отэм, настороженно. Привык ждать подвоха или хорошо замаскированного оскорбления от каждого. А почему при этом все равно приходил на рауты – бог весть. Или свои комплексы потешить, или окружающим досадить собственным присутствием, а то и просто за стаканом-другим виски отвлечься от мыслей о необходимости застрелиться.

Тем более, что к ломберному столу доступ был всегда открыт. Игроков не интересовали высокие материи, если партнер расплачивался полновесными золотыми гинеями. Проиграл адмирал какое-то там сражение или все это слухи – неважно. Желательно, чтобы проигрывал на зеленом сукне.

Постепенно разговор с мистером Сэйпиром и юной дамой его увлек. Питер был остроумен и лишен каких бы то ни было предрассудков, умел несколькими словами дать уничижительную и в то же время объективную характеристику любому и любой из присутствующих, особенно метко отзываясь о лицах, адмиралу антипатичных. Причем так, что заподозрить его в предвзятости или желании подольстить было невозможно.

– Стоит человеку выделиться из массы других, – к месту произнес Кирсанов, – как у него немедленно появляются враги. В изобилии. Чтобы слыть всеобщим любимцем, нужно оставаться заурядностью. Разве вы с этим не согласны?

– Почти согласен, – кивнул Хиллард. – А вот вы явно выделяетесь, и при этом остаетесь всеобщим любимцем. Здесь.

Кирсанов-Сэйпир непринужденно рассмеялся, поднял свой бокал и предложил сделать то же Ларисе и адмиралу.

– Хотите, я поставлю свое состояние против вашего кортика, что столько гадостей, сколько говорится сейчас обо мне в кулуарах этого дома, вы не услышите в свой адрес даже в суде Адмиралтейства. Не дай вам бог, конечно, там оказаться.

Хиллард заметно помрачнел, но виски выпил.

– Повторяю – не дай вам бог, – со значением сказал Кирсанов, вставая. – А сейчас мне нужно на некоторое время отлучиться. Но я непременно еще вернусь. Не обижайте мою подругу, сэр Мэнсон.

Когда пришло время очередного танца, дамы и кавалеры начали разбираться для исполнения гавота или мазурки – невелика разница. Адмирал посмотрел на собеседницу с большой неуверенностью.

В те годы индивидуальных, доставляющих партнерам настоящее удовольствие танцев, вроде танго, фокстрота, в обиходе не было. И даже вальсы находились под большим сомнением ревнителей приличий.

Зато групповые исполнялись под пристальным вниманием мамаш, бездетных тетушек, просто престарелых дам, занимавших позиции вдоль стен. Два-три приглашения подряд одним кавалером незамужней девушки считались достаточным основанием для намека на обручение или сватовство.

Отказ в приглашении считался серьезным оскорблением. Потому Хиллард и ощущал громадный дискомфорт. Откажет ему эта миледи – катастрофа полная и окончательная. Но и не пригласить даму, доверенную его попечению, – неприлично. Если бы это сделал кто-нибудь другой… Но желающих что-то не видно. Именно по той причине, что она оживленно беседует с Хиллардом. Пришлось Ларисе мило улыбнуться, кивнуть и даже как бы сделать рукой движение навстречу адмиралу.

Он поднялся, поправил кортик и поклонился с огромным воодушевлением.

Танцевали они хорошо, ярко, и все взгляды зала были прикованы только и исключительно к ним. И бежали по залу шепотки, скрещивались взгляды, возникали одни комплоты и рушились другие. Народ ведь собрался искушенный, ничем в жизни, кроме интриг, устройства карьеры и приумножения капиталов не занимавшийся.

Миледи Отэм время от времени бросала по сторонам взгляды, которые одних приводили в восторг, других – в замешательство.

Богатая, молодая, титулованная вдова, ее брат и богатейший, по всем сведениям, негоциант Сэйпир не зря ведь так плотно занялись опальным адмиралом. Наверняка в этом есть непонятный, но заслуживающий внимания смысл.

И вот уже несколько весьма уважаемых личностей как бы невзначай оказались у столика, где продолжали увлеченно беседовать сэр Мэнсон и миледи, официанты подсуетились, поднеся бокалы шампанского и стаканы виски. Джентльмены включились в разговор, что не считалось бестактностью. Адмирал, заметно для Ларисы, начал расцветать.

Кто-то спросил о перспективах скорого прибытия бомбейского конвоя, кто-то – о возможности британского флота завоевать наконец господство на море. Ларисе прикладывались к ручке и интересовались, в каких степенях родства она находится с весьма известными лицами.

Она никого не разочаровывала. Небрежно назвала несколько имен, лояльность которых ей гарантировала Сильвия. Касательно королевы она сделала столь непроницаемо-двусмысленное лицо, что каждый был волен понимать это как угодно.

Наступил момент, когда адмирала пригласил на партию бильярда второй человек в иерархии колонии. Отказаться было невозможно, хотя расставаться с миледи Хилларду тоже очень не хотелось. Она его очаровала, и не просто в банальном смысле этого слова.

Лариса понимающе кивнула, и сэр Мэнсон с облегчением встал.

Тут же к ней подсел Кирсанов.

– Получается?

– Более чем. Что дальше? Уложить его в постель я сумею, когда тебе будет угодно… И что?

К Ларисе Юрьевне жандармский полковник с самого начала знакомства относился с большим уважением и такой же опаской. В том смысле, что считал ее дамой абсолютно непредсказуемой, в любой момент способной на все, что угодно. Хоть с винтовкой от бандитов отбиваться, хоть Троцкому глазки строить, хоть мужу в присутствии посторонних устроить грандиозный скандал.

Единственно, что его не тревожило, так это то, как она поведет себя в действительно серьезной ситуации. Тут – стопроцентная гарантия.

Будь у него другие жизненные принципы, он непременно обратил бы на нее внимание, просто как на женщину.

– Я думаю, насчет постели – пока лишнее. Не уверен, что это доставило бы тебе удовольствие. Да и оперативная обстановка не требует. Однако навязывать своего мнения не собираюсь. Если ты не против – сделаем так…

Он передал ей прозрачный пластиковый патрончик чуть толще спички, с несколькими бледно-желтыми шариками внутри. И вчетверо сложенный лист бумаги.

– Пилюльку – адмиралу в виски. Его обожание достигнет крайних пределов, но к активным действиям он до утра будет не способен. Так что спокойно можешь позволить ему все, на что у него достанет фантазии…

– Смешно, – задумчиво ответила Лариса. – Обязательно в самый интересный момент вмешивается Шульгин. То прямо, то косвенно…

Она была права, шарики имели происхождение из Сашкиной лаборатории. В отличие от гомеостата, они вполне подвергались тиражированию в дубликаторе.

– А тебе, Паша, понравилось бы, если б тебя обнимала, слюнявила и щупала старая баба, от которой ты не рассчитываешь получить никакого удовольствия?

– Какие ты пакости умеешь говорить, Лариса Юрьевна, – с достоинством ответил полковник. – Я тебе что-нибудь подобное предлагал? Я хотел только обезопасить твою девичью честь, если ты вдруг сочтешь это нужным. Нет – поступай как знаешь. Я могу приказывать тебе как начальник операции, но на личную жизнь старших братьев и сестер моя власть не распространяется. А по работе требуется, чтобы в достаточно волнующих для него обстоятельствах ты дала ему, на своих глазах, прочитать нужную бумагу… И тщательно фиксировала эмоции, явные, а тем более скрытые.

– А что в ней? – Лариса развернула листок и увидела восемь строк совершенно бессмысленных пятизначных буквосочетаний.

– Это тебе знать пока не нужно. Для непосредственности восприятия. Зашифровано личным шифром адмирала, передано по Атлантическому кабелю Сильвией на твое имя. С поручением передать, и только. Предполагается, что он это расшифрует в твоем присутствии, а ты понаблюдаешь за его реакцией. И за словами, после прочтения сказанными. Или – не сказанными. В любом случае, выйдя после этого в туалет, ты мне немедленно сообщишь об увиденном и услышанном.

– Хитрые кружева плетешь, Паша. – Кирсанову показалось, что она едва заметно ему подмигнула. А может, просто игра света.

Вечер в целом прошел неплохо, обогатив местную жизнь еще одной интригой.

Ушла Лариса в сопровождении «брата Генри», села в карету, но поехали они не к себе в отель, а как и договорились, к дому, снимаемому Хиллардом. Своего особняка в Кейптауне он не имел, служба могла в любой момент заставить отправиться на другой конец света, с эскадрой или в одиночку. Туда, где Империи потребуется ее адмирал.

Сэр Мэнсон настолько соскучился по человеческому общению, тем более – со столь интересной, своенравной и эксцентрической особой, что осмелился предложить продолжить встречу у него дома. В сопровождении брата миледи Отэм спокойно могла принять приглашение, ее репутации это ущерба не наносило.

Кирсанов с ними не поехал, у него были сегодня собственные важные дела.

В гостиной как-то само получилось, что лорд Генри Уоттон оставил «сестру» и адмирала наедине, заявив, что безумно устал от светской болтовни.

– Я в очередной раз убедился, нет такого греха, который нельзя было бы простить, – кроме разве что глупости…

Но развивать тему и намекать на кого-то из сегодняшних собеседников персонально не стал. Попросил разрешения полистать заинтересовавшие его книги в библиотеке. Хиллард, чрезвычайно этим довольный, предложил лорду чувствовать себя как дома, раскрыл перед ним коробку лучших своих сигар и велел слуге принести графин виски, тоже наилучшего.

Глава 7

После прибытия Ларисы в Кейптаун за положение дел в девяносто девятом можно было особенно не волноваться. Теперь там имелась достаточно мощная резидентура, причем составленная из разнообразно подготовленных и надлежащим образом оснащенных людей. Кому положено – знали, что Ирина передала Ларисе блок-универсал, и теперь между ней и Сильвией с Берестиным устанавливалась надежная двухсторонняя связь. В критической ситуации два синхронно работающих по одной цели «портсигара» могли произвести эффект тактического ядерного заряда, но без его известных недостатков.

Теперь ничего не мешало вплотную заняться стратегическими проблемами.

Скуратов, без каких-либо затруднений обучившись работе на здешней компьютерной технике, принялся, используя собственные методики, проникать в глубины дуггурской логики и психологии. Все его разработки, опубликованные и существовавшие пока только в виде черновиков и смутных предположений, шли в дело. Ибо Шатт-Урха вполне можно было рассматривать как объект нечеловеческого типа и изучать его, подобно любому другому псевдомыслящему устройству.

Тот как-то очень легко смирился с мыслью, что вернуться домой ему в ближайшее время не светит. А если и придется, то уже в ином качестве. Ответы на вопросы, которые задавал ему Виктор в качестве стандартных тестов, кроме абстрактной функциональности, давали и чисто познавательный материал. В частности, интересным показался факт, что, в отличие от человека, который в случае необходимости мог бы бесследно затеряться почти в любой стране и в достаточно населенном городе (за исключением Северной Кореи и еще нескольких чересчур специфических мест), Шатт-Урх такой возможности был лишен.

Мало того, что он как бы постоянно носил в руках раскрытый, не поддающийся подделке паспорт (в виде спектра индивидуальных ментаизлучений), так он просто технически не мог существовать вне касты, к которой принадлежал от рождения. В любую другую внедриться невозможно даже гипотетически, как туземцу с Фиджи в национальном костюме устроиться в Москве летчиком-испытателем на авиационный завод. Даже труднее.

– Тоскливо у них там, – сказал Шульгин, услышав об этом. – Пожалуй, в Ниневии, где я на рынке подвизался, степеней социальной мобильности побольше было.

– Дело привычки, – не согласился Скуратов. – Если ты родился мужчиной, идея о превращении в женщину приходит в голову только в результате глубокой психической патологии. Кстати, надо будет и об этом спросить. Хороший вопрос, перспективный.

– Меня их социальное устройство все больше и больше интересует. Ты об этом поподробнее. Внутренняя организация каст и варн, система взаимоотношений, конституционное устройство. Методики управления «низшими», полуразумными и совсем безмозглыми. Какие еще виды, кроме монстров, они используют, – Новикову хорошо запомнились многочисленные боевые членистоногие. – Что у них за экономический базис и идеологическая надстройка.

– И самое главное, – вернулся Шульгин к наиболее заинтересовавшей его теме, – с кем они воюют? С другими «государственными образованиями», или вся их десантно-штурмовая армада – орудие внешней экспансии?

– Слушайте, братцы, меня, кажется, озарило! – воскликнул Воронцов. – Как вам такой вариант – давным-давно эти ребята по тоннелям или каким-то другим способом проникли в еще одну параллель, уровня нашего позднего феодализма, скажем. С ними и воюют, рабов захватывают, сырье добывают… Очень, по-моему, все сходится. А господин Урх нам лапшу на уши вешает.

– Какие, к черту, тоннели, если они до Валгаллы добрались! – не согласился Левашов.

– Одно другому не мешает. И я бы, на всякий случай, попробовал с теми тоннелями, что нам известны, поэкспериментировать. Заодно и с товарищами Ляховыми повстречаться. Давно не виделись…

– Все узнаем, друзья мои. Только без спешки. Я сначала собираюсь все же в личности «объекта» разобраться. Чтобы он нам был ясен и понятен, как вот этот компьютер. – Скуратов указал на открытый ноутбук. – Где нажать, чем щелкнуть, чтобы на выходе получить стопроцентно однозначный результат. А без этого мы будем спрашивать про одно, он нам отвечать совсем про другое, и вовек не догадаемся, как все обстоит на самом деле.

– Утрируешь? Уж он-то в наших мыслях и эмоциях совсем неплохо разбирается.

– Ни в коей мере. Слова из долговременной памяти выдергивать и эмоциональный настрой ощущать – еще не значит «разбираться». Вы же сами заметили – очень часто он отвечал на вопросы «под суфлера». Так, как мы уже сами себе ответили. Истинная же суть до него просто не доходила. Пример. Если ты не изучал японскую культуру, никогда не поймешь, почему японец без специальной просьбы не кинется помогать незнакомому человеку…

Шульгин был в курсе, поэтому молча улыбнулся.

– Большинство европейцев подумает, что японцы черствы и равнодушны, а с их точки зрения они просто очень деликатны и не могут насильно сделать человека своим должником. Поскольку, по их понятиям, помощь требует обязательной ответной услуги. Помочь без просьбы – в некоторых случаях это почти то же самое, что кошелек на улице отнять… Я всегда во вводной лекции демонстрирую студентам две пересекающиеся окружности. Сектор, общий для обеих, – это зона взаимопонимания общающихся субъектов. Он бывает больше или меньше, но никогда не превышает половины, иначе центр одной окружности окажется внутри другой, что невозможно при сохранении личной идентичности. Так это для субъектов общей культуры и языка…

– Идея ясна, – кивнул Воронцов. – На самом деле, смешно браться за работу синхронного переводчика на научном симпозиуме по международному морскому праву, владея лексиконом Эллочки…

– И даже Фимы Сóбак, – согласился Новиков.

Теперь в недоумении оказался Скуратов. «12 стульев» ему прочитать негде было.

– Ну, пока время терпит – работай, – сказал Шульгин. – А нам, пожалуй, пора к деду Косте наведаться…

На Валгаллу теоретически попасть было совсем нетрудно. Выставить три верньера в нужные позиции, минутное ожидание накопления заряда в конденсаторах – и готово! Однако Олегу пришлось повозиться несколько часов, настраивая машину с учетом всех случившихся до того нарушений метрики пространства и времени, сдвигов и деформаций, вызванных включением чужих систем, а равно и возможного присутствия у входа и выхода канала неприятельских следящих устройств.

Ему нужно было найти единственную пространственно-временную точку. Ни раньше, ни позже, ни правее, ни левее. Желательно – примерно через неделю после прибытия туда Удолина с пленником и соратниками. Совсем ни к чему было встретить там самих себя в любых предыдущих реинкарнациях, явиться в дни, когда там проживала (будет проживать) семья наркома Шестакова и бывший старший лейтенант Власьев, пересечься с неперевоспитанными Дайяной и Лихаревым.

Сложная задача – исключить (или должным образом компенсировать) пресловутый принцип неопределенности. Примерно как автоматическая посадка на Луну ракеты с луноходом. При вычислительной технике и системах управления тысяча девятьсот семидесятого года.

И все-таки решаемая.

Немного поспорили, кому именно идти в очередной поход. Хотели все, кому довелось пожить на «первой Валгалле»: у кого тяга к очередным приключениям, у кого просто ностальгия. Левашова и Скуратова отсекли сразу. Один должен обеспечивать стационарную СПВ-систему с парохода (мало ли что может случиться), второй – продолжать работу с дуггуром.

И Воронцову с Натальей лучше было оставаться на месте. Тьфу-тьфу, но одна дурацкая случайность, от шальной пули до нападения суперкота, лишит их единственного моряка, командира корабля и военно-морской базы.

– Тебе, Антон, пожалуй, тоже не стоит, кто его знает, как Дайяна, если встретимся, и ее курсантки на твой фенотип отреагируют, – сказал Новиков тоном приказа. И, слегка смягчая, добавил: – Если мы не вернемся, на Земле больше толком распорядиться некому. С учетом жизненного опыта.

Вроде и в шутку, а ведь совершенно правильно по сути. Не вернуться можно очень легко, и кто тогда останется координатором, понимающим в человеческих и нечеловеческих проблемах?

– А я? – вмешался Ростокин, до этого не проявлявший активности. – Я у вас там никогда не был. Хотелось бы. И пригодиться могу.

– Спора нет, – ответил Шульгин, будто впервые в жизни оглядывая мощную фигуру Игоря. – Можешь. Проявил. Доказал. Корреспондент, опять же.

 
А не доживем, мой дорогой,
Кто-нибудь услышит, вспомнит и напишет,
Кто-нибудь помянет нас с тобой.
 

– Александр, – с возмущением ответила на его цитату из «Застольной»[34]34
  «Корреспондентская застольная», К. Симонов, 1943 г.


[Закрыть] Алла, – что у тебя за настроение?

– Нормальное у него настроение, – с усмешкой, не очень понятной для девушки, родившейся на восемьдесят лет позже, ответил Новиков. – Ты тоже жена журналиста, так послушай текст целиком…

Своей гитары у Андрея под рукой не было, но в углу салона, на подиуме имелся электроорган, совмещенный с синтезатором и выведенный на восемь колонок по всем переборкам. Перекинув несколько тумблеров, Новиков выбрал нужный режим. Наклонил поудобнее микрофон. Откинулся на спинку и начал играть…

Хорошая все-таки техника, что угодно позволяет изобразить.

Аккомпанемент семиструнки, на заднем плане поддерживаемой словно бы неуверенными, но четко в такт попадающими переборами трофейного «Хохнера».[35]35
  «Хохнер» – марка трофейного немецкого аккордеона, очень популярного в СССР после войны, вплоть до конца 60-х годов. Потом куда-то исчезли. Имели место разные – «полные», «половинки» и даже «четвертинки». Инкрустировались перламутром.


[Закрыть] Где-то вдали едва слышны звуки отдаленного боя. И при этом специфическая акустика большой землянки, где слушают песню, дышат, шаркают по полу подошвами сапог, гремят кружками и звенят стаканами десяток хорошо отдыхающих, до следующего боя, офицеров.

Кто поближе годом рождения к тому времени, кто с детских лет помнил документальные и наскоро снятые в Алма-Ате художественные фильмы военных лет, сразу проникся настроением. Для остальных получилась экзотика. Тем более, что и тональность своего голоса Андрей подрегулировал, как надо. Что-то среднее получилось между Бернесом, Крючковым и им самим.

 
– От Москвы до Бреста
Нет на фронте места,
Где бы не скитались мы в пыли,
С «лейкой»[36]36
  «Лейка» – русское наименование малоформатной дальномерной фотокамеры под пленку 35-мм системы Лейца, 1923 г. Первая отечественная конструкция такого типа – «ФЭД-1» – 1930 г. Наиболее распространенная техника фотокоров времен войны.


[Закрыть] и блокнотом,
А где и с пулеметом
Сквозь огонь и стужу мы прошли.
 
 
Без глотка, товарищ,
Песню не заваришь,
Так давай за дружеским столом
Выпьем за писавших,
Выпьем за снимавших,
Выпьем за шагавших под огнем!
 
 
Есть, чтоб выпить, повод —
За военный провод,
За «У-2», за «эмку»,[37]37
  «Эмка» – автомобиль «ГАЗ-М-1», выпускался с 30-х годов в вариантах «седан», «кабриолет», «пикап», «вездеход». Наиболее распространенный отечественный легковой транспорт во время Отечественной войны.


[Закрыть] за успех…
Как пешком шагали,
Как плечом толкали,
Как мы поспевали раньше всех.
 
 
От ветров и водки
Хрипли наши глотки,
Но мы скажем тем, кто упрекнет:
– С наше покочуйте,
С наше поночуйте,
С наше повоюйте пятый год!
 
 
Там, где мы бывали,
Нам танков не давали.
Репортер погибнет – не беда.
Но на «эмке» драной
И с одним «наганом»
Мы первыми въезжали в города.
 
 
Помянуть нам впору
Мертвых репортеров.
Стал могилой Киев им и Крым.
Хоть они порою
Были и герои,
Не поставят памятников им.
 
 
Так выпьем за победу,
За свою газету,
А не доживем, мой дорогой,
Кто-нибудь услышит,
Снимет и напишет,
Кто-нибудь помянет нас с тобой.
 
 
Жив ты или помер —
Главное, чтоб в номер
Матерьял успел ты передать.
И чтоб между прочим,
Был фитиль[38]38
  Фитиль – в данном случае опережение в подаче сенсационной информации (жарг.).


[Закрыть] всем прочим.
А на остальное – наплевать.
 

Андрей замолчал, только орудийные раскаты и пулеметные очереди еще слышались из динамиков, медленно затухая. Потом внезапно прорезалась мелодия «Прощание славянки», наигрываемая на одной трубе, и тоже стихла.

Новиков давно не исполнял для широкой аудитории песен, ни своих, ни чужих. Сейчас это неожиданное выступление произвело впечатление и на тех, кто раньше его уже слышал, а особенно на тех, кто услышал впервые. Дело ведь не в голосе, дело в теме. Попасть нужно. Андрей попал.

Оваций не было, но реакция случилась вполне достойная.

– Слышь, Игорь, – сказал Шульгин, докуривая сигарету, – у тебя дома тоже полно военных журналюг, ты им при случае изобрази. Глядишь – понравится. Хочешь – за свою выдай. Константин Михайлович не обидится, а окружающие лучше примут. Известно.

– О чем ты говоришь! Чтобы я, и… А почему я вообще раньше этого не слышал?

Новиков предпочел сохранить лицо спокойным.

– Ты в библиотеку на досуге загляни. Симонов – в черных переплетах, Гумилев – в темно-зеленых. Лермонтов – в желтых. Полистай от скуки. Еще Денис Давыдов когда-то был, и совсем незначительные авторы, вроде Языкова и Баратынского. В школе не проходили? И проходили что-нибудь вообще?

– Андрей! – предупреждающе сказала Ирина.

– Да я что? Я ничего. Не проходили – и не надо. У них своих писателей и поэтов за полтораста лет столько расплодилось! Я их тоже не читал. Потому вечер лирической песни считаем законченным. Если по делу – Игоря с собой возьмем. И тебя тоже. Больше – никого. И обсуждать нечего.

На его слова обиделась только Алла. Ей как раз на Валгаллу очень хотелось. Так она и сказала:

– Я ничуть не слабее вас и видела не меньше. Правда, Игорь?

Апелляция была неубедительная. Даже для Ростокина, тем более – для «Боевых магистров» (так Шульгин, Новиков, Берестин, Воронцов, Левашов иногда в шутку друг друга называли. Вспоминая дона Рэбу). Знали они, чем ее подвиги закончились.

Обошлись без слов, хватило взгляда Шульгина, чтобы предложить Ростокину самому решать свой внутрисемейный вопрос, не заставляя остальных тратить очень небольшой запас миролюбия и альтруизма.

В Левашова верили. Если бы не верить, так поумирать полагалось всем причастным еще в теплом, дождливом, пахнущем липами последнем советском лете. (Ах, какое чудесное было лето восемьдесят четвертого!) Или – перестать быть в заданном качестве, что почти одно и то же.

Однако «принцип неопределенности» – штука весьма неприятная и с трудом преодолимая. Либо ты промахиваешься по времени на месяц или неделю, либо пространственно – от километра до тысячи. По горизонтали – ладно, даже и пешком дней за десять компенсировать можно, а если по вертикали?

Отчего Новиков с долей недоверия когда-то отнесся к попытке Левашова отправить Ирину на поиски Берестина в плохо представимый параллельный июль. Из другого февраля. Ему, по-простому сказать, выбор делать было не очень трудно. Подумаешь, вдруг выяснится, что ты на этом свете даже и не рождался. Горевать некому и не о чем. Вот если перед непременной смертью тебя на дыбу вздергивают, колесуют, жгут на медленном (какой садизм у просвещенных европейцев – именно на медленном) огне – это неприятно.[39]39
  См. «Гамбит…».


[Закрыть]

– Никакого специального снаряжения брать не будем, – категорически сказал Андрей. – Оденемся попросту, по-походному. Не на войну идем. Все, что нужно, в форте есть. Если доберемся. А так нам ничего и не надо. Портсигарчик у тебя, Ира, есть, гомеостат. Пистолеты прихватим, для самоуспокоения и поддержания имиджа. Ножи, курево, по фляжке. НЗ, одним словом, да и то не знаю, в каком случае он может пригодиться. Разве только в процессе перехода куда-нибудь вывалимся… Поняли?

Если Олег не найдет нужное место, никто не пройдет через портал. А найдет – и говорить будет не о чем. В смысле вооружения и других способов влиять на текущую обстановку.

… – Не получается, – вдруг сказал Левашов, когда десантная партия уже толпилась у него за спиной, готовая перешагнуть прямо на веранду или хотя бы во внутренний двор форта. – Точно как тогда, Андрей, когда вас с Ирой в девяносто первый вытолкнуло…

Он подкручивал верньер, не отрывая глаз от осциллографического экрана и стрелок горизонтальных и вертикальных шкал. Такой у него был каприз мастера – сохранить приборную панель Главной установки в первозданном виде. Дублирующие терминалы были исполнены в близком к концу ХХ века дизайне, с компьютерными мониторами, «мышками» и джойстиками, а основная машина внешне оставалась почти такой, как он ее смонтировал с самого начала.

– Не получается. Район форта как бы заблокирован, причем сплошняком. И по времени, и пространственно. Указатель подтверждает, что мы уже фактически там, а окно не открывается! – Олег, то ли в доказательство, то ли от отчаяния несколько раз подряд нажал пусковую кнопку.

– Чуть не так, – поправил его Новиков. – Тот раз проход открылся сразу, только время на указателях и в реале не совпало. Сейчас мы видим кое-что другое.

– Удолин, – страшным шепотом сказал Шульгин. Для большего драматизма. – Это он со своими мистиками форт занавесил. Мы знаем, что там у него за Бен-Бецалели собрались в неизвестных количествах? Закуклились в нашем тереме и творят свои черные мессы.

– Думай, о чем говоришь, – непонятно почему одернула его Ирина. Ей-то что до этих материй и категорий? Однако вот…

– Еще и думать? Не подряжался, – огрызнулся Сашка. – Давайте я попробую – через верх. По баллистической траектории. Перескочу и любую защиту на месте вырублю.

Подразумевался очередной, неплохо раньше отработанный бросок по эфирным сферам тонкой составляющей его личности внутрь форта и отключение, силовым или иным методом, удолинской блокировки. Могло бы и получиться, как раньше получалось. Только Новиков боялся и думать, что в результате может случиться именно с Сашкиной личностью, столько раз уже перемонтированной и восстановленной неизвестно из чего.

– Напрыгался уже, хватит! – пресек его энтузиазм Андрей. – Давай, Олег, покрути машинку. Если на форт не выходит, попробуй в это же время – базу Дайяны. Где мы с тобой были. Вряд ли она от нас тем же образом прикрыта. А ты, Игорь, как младший по званию, давай бегом, распорядись, чтоб притащили четыре полных комплекта боевого снаряжения. Признаю свою неправоту и абстрактный оптимизм вкупе с таким же пацифизмом.

– Получается, – через минуту сообщил Левашов, глядя на Новикова с уважением. Сколько дружат, а внезапные, сугубо спонтанные и парадоксальные решения Андрея его до сих пор восхищали. При том, что сам умел придумывать куда более невероятные вещи. Но – в технической области.