Текст книги "Дикий мед"

– Между нами нет любви. – Глаза ее возмущенно вспыхнули от одной этой мысли. – И никогда не будет.

– Ну, ты говоришь о романтической любви. – Он подошел к ней еще на шаг. Его теплые ладони легли на ее щеки и остались так, хотя она напряглась. Он внимательно вглядывался в ее глаза. – О какой любви ты знаешь, кроме той, что описывают в романах? Какую другую любовь могли тебе предложить застенчивые молодые Галахады[1]1
  Галлахад – бедный рыцарь.


[Закрыть] с заплетающимися языками? Когда он говорил это, она почувствовала, как зачастил у нее пульс, и подумала о Берри. Берри разбудил сердце Домини и заставил задуматься о любви и ее тайнах.

– Никто еще никогда не говорил, что глаза у тебя сине-пурпурные, – почти невнятно проговорил Поль. – Они, как южные небеса в тот момент, когда все звезды еще прячутся. – Он наклонился и прижался губами к нежной коже в том месте, где шея переходила в плечо. – Ты должна понять, Домини, что когда я вступаю в сделку, то всегда выполняю обещанное и добиваюсь, чтобы и другая сторона выполняла свои обязательства.

– Но это не бизнес, – потрясенная, прошептала она. – Это наши жизни, наше счастье. Поль, неужели ты настолько циничен, что не веришь в счастье? И так неуязвим, что не чувствуешь боли?

– Мне не может причинить боль чужое мнение, – голос его слегка отвердел. – Я грек, и для меня важно только собственное мнение о себе. Как бы то ни было, Домини, мы заключили сделку и сегодня утром скрепили ее в церкви. Ты моя жена, и я не намерен отпустить тебя.

Он говорил совершенно серьезно. Это было написано на его лице, беспощадном прекрасном лице с янтарными тигриными глазами, в которых начало разгораться пламя. Страх, притаившийся в ее душе, вдруг вырвался, как туго заведенная пружина, и она рванулась, выскочила за дверь и помчалась к ступеням, ведущим к пляжу.

Холодный морской ветер тут же пронизал тонкие кружева и шелк платья, едва она выбежала на песок, спотыкаясь на тонких каблуках. Высоко над головой луна ныряла в облака, и темная тень накрыла Домини. Она испуганно оглянулась. Поль преследовал ее, как мстительный ночной бог… и в неровном свете луны лицо его казалось лицом дьявола.

Она была одержима таким отчаянным желанием убежать, что совершенно не сознавала, как близко находится от воды и скал на краю пляжа. Волны с грохотом обрушивались на узкую полоску песка, темные, огромные и взрывались сверкающим фейерверком. Домини вскрикнула, когда нога в туфельке на высоком каблуке подвернулась, она споткнулась о скользкий камень и почувствовала, как над ней разбилась огромная волна. Волна завертела и потащила Домини в море, будто тряпичную куклу. От холода у нее захватило дух, в ноздри моментально залилась вода, и Домини беспомощно закружилась в морском водовороте, не воспринимая ничего, кроме оглушительного грохота.

– Домини, – донеслось до нее, а за именем последовало непонятное греческое слово, потонувшее в реве моря.

Поль на ходу сбросил туфли. Штормовые облака разразились громом, и молния осветила пенящиеся волны. Он мощными гребками приближался к судорожно поднимавшей над водой руки жене. В резком свете молнии мелькнуло бледное отчаянное лицо. Еще мгновение – и его руки сомкнулись вокруг Домини. Она бессознательно вцепилась в него. Поль поддерживал ее голову над водой, и сознание у нее немного прояснилось. Домини осознала, что это Поль, ее муж, – и покорилась.

Он держал ее и боролся с волнами, плывя назад, к пляжу. Когда он выбрался на песок, вода ручьями лилась с его вечернего костюма. Руки крепко держали Домини, трясущийся от холода и страха комочек, в прилипнувшем к телу, совершенно испорченном сине-белом платье. Песок хрустел под торопливыми шагами Поля, затем он поднялся по ступеням к вилле и вошел через высокие двери прямо в гостиную.

Домини шевельнулась в его руках, чуть слышно кашлянула и задрожала. Поль наклонился и посмотрел ей в лицо, с его волос полилась вода, и глаза ее широко распахнулись. Губы беззвучно зашевелились, она пыталась выговорить его имя, и он сказал почти нежно:

– Все в порядке, глупышка. Теперь ты в безопасности.

Он быстро прошел к камину и, не обращая внимания на то, что с них обоих струилась вода, положил Домини на жемчужно-белую кушетку и позвонил, вызывая Яниса. Когда Янис поспешно вошел в комнату, Поль стоял у кушетки на коленях и держал у рта дрожащей Домини бокал с чистым виски. Она отхлебнула и закашлялась от крепкого напитка, заметив, как с лица Яниса сошла обычная маска серьезности и как он уставился на них с Полем.

– Мы прогуливались по пляжу, и жена упала в воду, – отрывисто и сухо сообщил Поль. – Скажи Лите, что я велю ей сейчас же положить в постель жены грелку и приготовить для нее горячую ванну. И принеси мне толстый купальный халат. Ну же, поторопись!

Янис бросился в кухню и быстро на греческом объяснил Лите, что произошло. Взгляд ее острых темных глаз скользнул по его лицу.

– Нехорошо, Янис, что произошел такой несчастный случай, – заметила она. – Не зря говорят, что те, кто поет до завтрака, будут плакать вечером.

– О чем это ты говоришь, женщина? – сердито взглянул на нее Янис, но она отвернулась к крану и наполнила водой большой чайник.

– Разве он не пел сегодня перед завтраком? – Лита покачала головой и нахмурилась. – И не странно ли, что молодые жена и муж гуляют на пляже, когда начинается шторм.

– Ты думаешь, они уже поссорились?.. – воскликнул Янис.

– Думаю, лучше поторопиться и принести ему халат, – заявила жена. – Поспеши, а не то он будет кричать на весь дом.

После того как Янис принес халат, Поль сказал Домини:

– Я собираюсь снять с тебя промокшую одежду. Не сопротивляйся, а то еще больше выбьешься из сил.

Она совершенно обессилела и дрожала, как мокрый котенок, когда Поль снимал испорченное платье и белье. Взгляд его был совершенно бесстрастным, а прикосновения почти отеческими, когда он заворачивал ее в теплый, грубый на ощупь, мохнатый халат.

Его сочувствие странно успокаивало ее, казалось невозможным, что несколько минут назад он был так требователен. Поль поднял ее с кушетки, обхватив его шею, она спокойно лежала в его руках, пока он нес ее из гостиной и поднимался по лестнице в сиреневую спальню, где передал ее в руки Литы.

– Проследи, чтобы моя жена хорошо прогрелась в ванне, – попросил он, – потом дай выпить горячего молока, чистого молока, так будет лучше. Мальтийский напиток не очень хорошо сочетается с виски.

Лита кивнула и отметила легкий упрек во взгляде, когда он желал своей невесте спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Поль. – Домини казалась крошечной и несчастной в свободных складках его халата, с мокрыми слипшимися волосами. – М-мне очень жаль, что я выбежала в шторм и мы оба в таком состоянии.

– Мне тоже жаль, – с особенным ударением протянул он. – В любом случае, забудь об этом и хорошо выспись. Увидимся утром.

Он быстро вышел в свою спальню, твердо прикрыв за собой дверь, и откинул со лба мокрые волосы. Через несколько минут к нему подошел Янис.

– Я приготовил для вас горячую ванну, сэр, – уважительно обратился он к хозяину.

– Что ты сказал, Янис? – Поль поднял мрачный взгляд, до того устремленный на ковер.

– Вы совершенно промокли, сэр. – Янис старался не казаться обеспокоенным, так как Поль терпеть не мог, чтобы вокруг него суетились. – Для вас приготовлена ванна.

– Спасибо, Янис. – Поль чуть улыбнулся и слегка пожал руку своего слуги, когда двинулся мимо него в ванную комнату.

Домини погрузилась в глубокий, сон, едва успев выпить молоко и выключить ночник. Спокойный сон длился недолго, а потом начались кошмары. Она бежала по холодному морскому берегу и слышала грохот волн, чувствовала, с каким огромным усилием ей приходилось вытаскивать каблуки туфелек из песка. Луна, казавшаяся злым лицом, следила из-за облака, и кто-то гнался за ней. Она поспешно оглянулась через плечо и увидела, что это огромный кот. Он мчался совершенно беззвучно, и глаза его жутко светились янтарным огнем. Домини вскрикнула от ужаса. Она была уверена, зверь разорвет ее, если догонит.

Он приближался, все время приближался, молчаливый и быстрый, и как раз в тот момент, когда он готов был кинуться на нее, она закричала.

– Домини, детка, что случилось? – разбудил ее голос. Кошмар отступил, и она увидела, что ночник включен, а над ней склонился Поль и обнимает ее плечи такими теплыми и такими ласковыми руками. – Девочка моя хорошая, – говорил он чуть обеспокоенно и в то же время насмешливо, ты часто кричишь во сне?

– Я кричала? – Она недоуменно моргала глазами, глядя на него в лиловом свете лампы, заметив, как растрепались во сне черные волосы у него на лбу, как распахнулась куртка темной шелковой пижамы, открыв треугольник темных волос на его широкой груди.

– Который час? – спросила она. – Почти утро?

– Совсем немного за полночь, – он сверкнул белыми зубами в веселой улыбке, – и я надеюсь, что Янис и его жена не слышали твоего крика.

Эти слова тронули ее сердце, и Домини невольно улыбнулась ему в ответ.

– Кажется, мне приснился страшный сон, – проговорила она. – Как странно. У меня с детства не было кошмаров.

Мгновение Поль смотрел на нее сверху вниз, потом присел на край кровати и ласково обратился к ней:

– Не я ли приснился тебе в этом страшном сне? Но разве ты не знаешь, Домини, что я никогда не смог бы сделать тебе больно? Разве ты не чувствуешь это?

Он взял ее руку и прижал к своей груди, там, где стучало его сердце. Ночник бросал на его сильное мужественное лицо фиолетовые отсветы, и Домини подумала второй раз за этот вечер, что он одинок и страдает от этого.

Она лежала неподвижно, глядя на него огромными синими глазами, и видела незнакомца, который, однако же, был ее мужем. На руке, которую он прижимал сейчас к своему непонятному, чужому и сложному сердцу, было надето золотое кольцо, утверждавшее его права на ее личность и жизнь. И все же не только из покорности данной клятве и его законным правам на нее она позволила ему обнять себя.

Глава 3

Когда Домини проснулась, солнечные лучи, проникавшие сквозь кружевные занавеси, заливали светом всю спальню, но еще несколько мгновений она не могла понять, где находится.

Она растерянно разглядывала очаровательную сиреневую комнату, потом заметила на прикроватном столике чайный сервиз. Домини остановила взгляд на подушке, на которой рядом с ней осталась вмятина, и моментально все вспомнила. Она замужем за Полем Стефаносом, красивым загадочным греком, владельцем огромной морской компании, у которого ее кузен, Дуглас, украл жуткое количество денег. Руки ее все еще помнили ощущение гладкой кожи, покрывающей стальные мускулы широких плеч Поля, память хранила незнакомые греческие словечки, которые страстно шептал ей Поль, покрывая поцелуями ее лицо и шею. Она помнила, что уснула в его объятиях.

Домини рывком села на постели и налила себе чашку чаю. С улыбкой начала пить, свернувшись клубочком и нежась на теплых подушках, и кольцо на левой руке поблескивало, как будто обещая то, о чем она все еще не осмеливалась думать.

Закончив пить чай, Домини встала и приняла ванну, потом надела белую шелковую блузку с широкими мадьярскими рукавами и узкие брюки.

Причесав волосы перед зеркалом, она закрепила их голубыми заколками и заметила, что глаза смотрят совершенно по-новому, во взгляде что-то таилось, какое-то совершенно необычное знание. Уголки рта чуть поднялись в улыбке, она откинула назад голову и увидела нежный изгиб кремовой шеи, который так страстно целовал Поль. Каждую венку, каждую впадинку, каждый сантиметр познали его губы, и, хотя Домини еще в глубине души чуть-чуть побаивалась его, ласки прошлой ночью совсем ее не напугали. Она увидела в зеркало, как щеки покрыл румянец, и поспешила отвести взгляд.

Когда Домини вошла в столовую, Поль, одетый в пушистый свитер, сидел за столом, погрузившись в чтение газеты. Он высунул голову из-за газетных листов и улыбнулся ей.

– Доброе утро, мадам Стефанос, – проговорил он.

– Доброе утро, Поль. – Она стояла у буфета, немного стесняясь, пытаясь решить, что ей есть – яичницу с беконом или омлет с почками. Остановилась на последнем и, наполнив тарелку, принесла ее к столу. Солнечные лучи играли на кофейнике и придавали блеск воронова крыла волосам Поля. Воспользовавшись вечной темой для разговора – погодой, Домини заметила, что после грозы стало легче дышать и что, наверное, день будет прекрасным.

– Мы поедем в Лоуэ – тут есть какой-то автомобиль в гараже – или пройдемся по побережью? – спросил Поль, в уголках его золотых глаз, тепло улыбающихся ей, появились лучики морщинок.

– Давай пройдемся, – сразу же отвечала она. – Хорошо, мне тоже хочется погулять. – Он налил ей кофе, и когда подавал чашку с блюдцем, их пальцы встретились, взгляды тоже скрестились, и у Домини перехватило дыхание.

– Сегодня утром тени ушли из твоих глаз, Домини, – сказал он, и ей показалось, эти тени отразились в его глазах. Но это наверняка было просто игрой воображения, и в следующий момент он уже по-мальчишески улыбался ей.

– Я рад, что ты, очевидно, не пострадала, окунувшись в море, – чуть насмешливо заметил он.

– Да, я хорошо себя чувствую. – Она не смотрела на него, разламывая булочку и намазывая ее маслом. Он поднял руки и потянулся, как огромный и сильный кот. Домини узнала на свитере ромбы и якоря рисунка Уинифилда и поинтересовалась, бывал ли он в Шотландии.

– Я бывал во многих местах, – ответил он и, облокотившись локтями о стол, стал наблюдать за тем, как она завтракает. – Но я всегда рад вернуться домой, на Анделос. Там солнце светит очень сильно, Домини, и тебе придется остерегаться, чтобы не обжечь свою нежную английскую кожу.

При упоминании об острове, с которым будет связано будущее, сердце ее дрогнуло.

– Я буду лежать на пляже, пока не стану такой же смуглой, как ты, во всяком случае, постараюсь.

– Посмей только испортить эту изумительную кожу! – Он положил подбородок на сплетенные пальцы рук, и его улыбка привлекла ее внимание, и она вдруг поняла, как красиво очерчен его рот. – Теперь вы принадлежите мне, мадам Стефанос, вся, вместе с белой кожей!

– Ну да, – засмеялась она, – ты похитил меня, как сабинянку.

– Домини, – и вдруг в его низком, обычно таком твердом голосе послышалась нотка опасения, – ты ведь не жалеешь о прошлой ночи, верно? Ты была такой очаровательной, такой притягательной, что я оказался не в состоянии оставить тебя. – Он пожал широкими плечами. – Я знаю, что со мной вовсе не легко жить, но думаю, что смогу сделать тебя счастливой, если ты только позволишь.

Они снова встретились взглядами, и Домини вспомнила о неожиданно счастливой свадебной ночи, закончившей такой мучительный для нее день. Она позволила ему взять руку, позволила дотронуться до золотого венчального кольца и холодного сапфира на нем.

– Расскажи мне об острове, – попросила она. Никогда раньше Домини не расспрашивала о его доме и родных с таким интересом. Она узнала, что у него был младший брат, который умер восемнадцать месяцев назад. Еще у него есть юная сводная сестра, жившая с тетей Софией и ее сыном Никосом в доме над гаванью Анделоса. Тетя была замужем за капитаном.

Корабли и море в крови у всех Стефаносов, а Никое стал партнером в морской компании Поля, когда достиг возраста двадцати одного года.

– Как зовут твою сестру, Поль? – Домини не знала, что у него есть сестра, и теперь, наблюдая краешком глаза поверх кофейной чашки, думала, как мало знает о нем, таком сложном существе, которое может быть беспощадным, и кто прошлой ночью поцелуями заставил ее забыть обо всем на свете. – Сколько лет Каре?

– Шестнадцать, – с улыбкой отвечал он. – Она – настоящий бесенок, но очаровательная, как дикий олененок.

– Я так мало знаю о тебе, Поль, – сказала Домини, и взгляд ее задержался на шраме, пересекавшем правый висок. – Как ты получил этот шрам?

– А-а-а, длинная история, – он пожал плечами. – Когда-нибудь я, возможно, и расскажу, но не сегодня.

Рот его улыбался, но глаза оставались серьезными, и, подчинившись неожиданному порыву, Домини поднялась, и обойдя вокруг стола, подошла к нему. Он потянулся к ней и, посадив на колени, долго вглядывался в ее лицо, прежде чем начал целовать. Домини до сих пор не знала, как чувствительна ее кожа, и, как ребенок, наслаждающийся новым открытием, поворачивала лицо, подставляя каждый дюйм теплым ласковым губам мужа.

Это Поль, недоуменно думала Домини, потом с губ сорвалось его имя, и его рот требовательно приник к ее губам. Она неслась сквозь пласты времени к тем дням, когда греческие боги брали все, чего им хотелось, за что и бывали жестоко наказаны. Может быть, она слышала меж его поцелуев смех Судьбы. Возможно, потому ее руки так крепко обняли его, что инстинкт ей подсказывал: он будет наказан как-то особенно жестоко.

Послышался стук в дверь; помедлив мгновение, в комнату вошел Янис. Домини покраснела и попыталась освободиться из объятий мужа, но он, нисколько не стесняясь, удержал ее на коленях, пока Янис спрашивал, собираются ли они воспользоваться машиной, находящейся в гараже. Затем добавил, что автомобиль весь в пыли и его надо помыть, но это не отнимет много времени.

Поль ответил, что им не понадобится машина, так как они пойдут в Лоуэ пешком и там пообедают.

Янис кивнул и не смог сохранить присущую ему серьезность, когда его взгляд остановился на вспыхнувшей, как алая роза, Домини в объятиях хозяина.

– Еще одно, сэр, – софа. Я не смог удалить пятна. Морская вода, а материал такой нежный, как женская кожа.

– Не волнуйся, Янис. – Поль коротко улыбнулся. – Может быть, Лита найдет какое-нибудь покрывало, чтобы пока постелить на нее. Я заплачу хозяевам, у которых снял виллу, к тому же выяснилось, что мы не пробудем здесь неделю, как планировали. Я перебронировал авиабилеты до Афин на завтрашнее утро.

Удивление в глазах Яниса повторилось и во взгляде Домини, когда она взглянула на ставшее бесстрастным лицо Поля.

– Почему переменились планы? – спросила она растерянно.

– Скажем, я соскучился по дому на орлином утесе. – Он дотронулся до крошечной ямочки у нее на твердом и красивой формы подбородке. – Не могу дождаться, женушка, когда смогу показать тебе остров Анделос.

Возможно, он и говорил правду, но Домини уже начинала понимать, что когда лицо Поля так бесстрастно, значит он чем-то раздражен или обеспокоен. И смутно чувствовала, что сейчас он очень обеспокоен и это каким-то образом связано с ней.

Они отправились в Лоуэ через полчаса. День был сверкающим, весенним, с бодрящим, свежим ветерком, дующим вдоль корнуэлльского побережья. Привыкшая к жизни на природе, Домини не осталась равнодушной к прекрасной погоде и идущему рядом мужчине.

Сегодня она чувствовала себя настоящей невестой. Они оба, она и ее красивый высокий муж, привлекли немало восторженных взглядов, когда вошли в городок Лоуэ и направились к местному банку.

Они собирались забрать подделанные ее кузеном чеки, и Домини с недоумением вспоминала теперь то перепуганное насмерть существо – самое себя, – которое рылось в вещах Поля вчера вечером, лихорадочно убеждая себя, что если она сумеет найти и уничтожить их, то сможет и убежать от Поля. Она искоса взглянула на него. Солнце сверкало в его волосах, на глазах были темные очки. Он сказал, что его глаза переносят только приглушенный свет, и если не защищать их от яркого солнца, приходится мучаться от довольно сильных головных болей. В темных очках он опять казался загадочным незнакомцем, который ворвался в ее жизнь и силой навязал брачные узы. Таинственные узы, от которых не было избавления, до самой смерти! Пока он ходил в банк, Домини разглядывала странное собрание безделушек в маленькой витрине магазинчика, торгующего антиквариатом. Неожиданно она вошла в магазин и спросила о цене маленького медного пресс-папье в форме единорога[2]2
  Единорог – мифическое животное с телом быка, лошади или козла и длинным прямым рогом. Символ чистоты. Единорога могла приручить чистая дева.


[Закрыть]. Ей захотелось подарить его Полю по каким-то самой не очень понятным причинам.

Поль переходил дорогу от банка, когда Домини выходила из магазинчика. Она побежала ему навстречу, волосы цвета дикого меда вились вокруг ее веселого личика, а рукава блузки раздувались под жакетом, накинутом, как капюшон, на плечи.

– Посмотри, – она протянула ему единорога, – тебе нравится? Он снисходительно улыбнулся.

– Ты купила себе игрушку? – Его низкий, такой неанглийский голос, был полон ласковой насмешки. – Сколько он стоит? Я заплачу.

– Нет, не заплатишь, – возмутилась она. – Это для тебя. Когда я его вычищу, он будет блестеть, как новый пенни.

Поль посмотрел на единорога, покрутил его в длинных пальцах.

– Ты правда хочешь, чтобы он был у меня, Домини? Она кивнула.

– Пусть это будет свадебным подарком. Я не могла позволить себе купить что-нибудь дороже.

– Он достаточно дорог, – пробормотал Поль. Выйдя из банка, он снова надел темные очки, и она не могла видеть выражения глаз. Но по тому, как вдруг огрубел и чуть дрогнул голос, она поняла, что ему понравился странный маленький подарок.

– Вот чеки, Домини. – Он показал ей длинный конверт и криво улыбнулся. – Но боюсь, не смогу сжечь их посреди центральной улицы Лоуэ.

– Мы подождем до возвращения на виллу. – Домини показалось, ее сердце застучало у самого горла.

Она хотела, чтобы чеки были уничтожены и навсегда ушли из ее жизни, но чувствовала, что должна показать Полю, что доверяет ему в этом – наконец.

– Нет, с этим надо покончить! – В его голосе появились стальные нотки, и, оглядевшись, он заметил неподалеку урну и направился к ней. Он порвал чеки на множество мелких клочков и бросил их, как конфетти, поверх оранжевых апельсиновых корок, яблочной кожуры и мокрых упаковок от мороженого.

Один клочок не попал в урну и, покружившись, опустился у ног Домини. Она взглянула и заметила отчетливую подпись, которую скопировал Дуглас, – фамилия Поля. Сердце ее вздрогнуло – она вдруг осознала, что теперь это и ее фамилия.

Они пообедали в оригинальном старинном ресторанчике, а потом нашли уединенную бухточку за дюнами и лениво растянулись на песке. Домини свернулась клубочком, положив голову на согнутую в локте руку Поля, слушала море и необычное для нес биение мужского сердца под своей щекой. В сознании мелькнула мысль, что она может поссориться с мужем из-за того, что он самовольно оторвал ее от Фэрдейна с легкостью мародера, солдата фортуны, но сейчас ей слишком тепло на солнце и приятно, что он рядом.

Через некоторое время, играя ее мягкими волосами, он сказал:

– Домини, я хочу попросить дать мне обещание, и буду надеяться, ты сдержишь слово.

Домини всмотрелась в его лицо. Оно стало строгим, и она снова подумала, что он совсем незнаком ей. Широкие плечи и сильное, волевое лицо все еще пугают ее.

– Какое обещание я должна дать, Поль? – поинтересовалась она, разнежившаяся на солнышке и послушная.

– Оставаться со мной, что бы ни произошло между нами сейчас или завтра, когда мы уедем в Грецию, – ответил он.

Она села и убрала от лица свои медовые волосы. Далеко в море большой черный баклан нырнул за добычей и полетел к скале, держа в мощном клюве бьющуюся рыбу. На скале он спокойно устроился поесть. Домини снова перевела взгляд на смуглое лицо Поля.

– Что может произойти, Поль? – ей показалось, солнце стало меньше греть, и она натянула на плечи жакет.

– Ты можешь снова возненавидеть меня. – Он видел, как она прикусила губу, и усмехнулся. – Вижу, ты тоже считаешь это возможным.

– Поль, – она потянулась к нему и взяла за руку, – ты пугаешь меня. Мы были счастливы сегодня… это может продолжаться.

– Кто может сказать, что будет завтра? – он пожал плечами, и казалось, вокруг рта его легли тени, когда он поднял медного единорога и пальцами стряхнул с него песок.

– Ты знаешь, что символизирует единорог, Домини? Она покачала головой и почувствовала, как ее сердце стискивают ледяные пальцы страха из-за неожиданной перемены его настроения. И десяти минут не прошло, как он обнимал и целовал так, что она совершенно задохнулась, теперь же казался грустным. Это впечатление усиливалось тем, что он снова надел темные очки.

– Единорог, – сообщил он, – символизирует самую непрочную вещь в мире – истинное счастье. Это существо создано мечтой, и счастье соткано из того же материала. Для одних оно пронизано горем и болью, но никогда не будет полностью разрушено. Для других, если в самой его основе есть хотя бы небольшой порок, оно может разлететься на мелкие осколки при малейшем проявлении несчастья. Ткань нашего счастья несет в себе порок с самого начала, мы оба это знаем, Домини.

От его слов она поежилась, ей даже показалось, что солнечный свет заколебался, как пламя свечи от сквозняка.

– Я должен получить от тебя обещание, что ты останешься со мной, что бы ни произошло. – Он прикрыл ладонью ее левую руку.

В словах был подтекст. Peine forte et dure[3]3
  Кара жестока и длительна, (франц.)


[Закрыть], – подумала она. Чувство вины заставляет его говорить так, и ее сердце растаяло, пока глаза впитывали его облик: черные курчавые волосы, шрам, о котором он не хотел говорить, и губы, что были такими нежными, но могли казаться очень твердыми.

– Хорошо ли, плохо ли, ноты мой муж, – сказала она. – Мы не можем разрушить эти узы, если даже разрушится все остальное.

– Значит, ты дала слово, – настаивал он.

– Я дала тебе слово, Поль.

Он вздохнул чуть слышно, потом взял в рот тонкую сигару и раскурил ее. Но его мысли все еще оставались далеко; пламя от спички обожгло ему палец прежде, чем он погасил ее.

Домини наблюдала за ним, довольная, что через несколько минут он начал успокаиваться.

– А ведь ты не совсем грек, верно, Поль? – неожиданно спросила она. Он сидел к ней боком, а после этих слов повернулся, чтобы посмотреть на нее.

– Как ты определила? – насмешливо поинтересовался он.

– По твоим глазам, когда их вижу, и фигуре.

– Моя бабушка была англичанкой. – Он улыбнулся, сверкнув крепкими белоснежными зубами. – Какое отношение имеет моя фигура к тому, что я не стопроцентный грек? Разве древние греки не были высокими?

– Аполлон, наверное, был очень высоким, – улыбнулась она, потом опустила взгляд на свои пальцы, просеивавшие песок. – Ты решил жениться на англичанке потому, что твоя бабушка тоже из Англии?

– Не совсем. – Его пальцы разыскали в песке ее руку. – Британские женщины обладают определенным очарованием, особым дразняще-холодным качеством.

– Ты хочешь сказать, что мы не выставляем напоказ наши чувства? – слегка посмеиваясь, спросила она.

– Именно так, – улыбнулся он. – Они непредсказуемы.

– Ты знаком со многими моими соотечественницами, Поль?

– Не ощущаешь ли ты определенную долю ревности? – насмешливо осведомился он.

– Нет… – Она нервно засмеялась, когда он схватил ее за руки и медленно притянул к себе на грудь.

– Варвар! – ощущая его мужественность, она спрятала лицо у него на груди, опаленная вызванными им чувствами.

– Ультрасовременные люди не очень реальны, моя сабинянка, – проговорил он, вдыхая запах ее волос. – Я все еще пугаю тебя? Неужели я с этим шрамом был страшен тебе прошлой ночью? Ты же не была напугана, когда я обнимал тебя так, что наши сердца бились, как одно.

– Я… я не могу говорить об этом, – от смущения глухим голосом выговорила она. – Во мне нет ничего греческого.

– Даже в сердце? – Домини почувствовала, как поднялась его грудь под ее горящей щекой, потом сигара, не докуренная наполовину, полетела далеко в песок, руки сомкнулись вокруг нее и она почувствовала, как начала таять. Ощущение было одновременно пугающим и возбуждающим, но на этот раз он целовал ее так, будто хотел навечно приковать к себе. И ощущая на нежных губах требовательные поцелуи, она чувствовала, что никогда не сумеет понять ни его, ни силы, управляющей им.

Чего он хотел? Ее любви? Но как она могла сказать, что любит, если не может понять своих чувств к нему?

Они вернулись на виллу, когда день уже подходил к концу. В холле нашли желтый конверт на подносе для писем около телефона.

Это была телеграмма, адресованная Домини, и она онемевшими пальцами открыла конверт. Поль следил, как она читала телеграмму, его лицо казалось бесстрастной маской.

Она с головы до ног окинула его взглядом, как будто проспала все эти восемнадцать часов и теперь проснулась. Проснулась и ненависть, дремавшая в ней.

– От твоего дяди, разумеется? – небрежно поинтересовался Поль.

Она молча подала телеграмму. Там было написано:

«Узнал о чеках от Дуга. Прошлым вечером звонил Полю. Возвращайся домой, дорогая!»

– Так значит, мой дядя говорил вчера с тобой по телефону? – холодно спросила Домини.

– Верно, моя дорогая. – Совершенно спокойно он сложил телеграмму.

– И зная, что Дуг обо всем рассказал отцу, ты намеренно пришел ко мне… и…

– Не намеренно, Домини, и не думаю, что нам нужно стоять в холле и кричать друг на друга. – Он крепко взял ее за кисть и заставил пройти в гостиную. Там закрыл дверь и прислонился к ней спиной. – Я пришел прошлой ночью потому, – тихо сказал он, – что ты кричала во сне, и я беспокоился о тебе. Я тебя поцеловал, но если бы ты меня оттолкнула, я бы вернулся в свою комнату. Ты не оттолкнула меня, и я любил тебя. Как угодно обзови. Скажи даже, что я воспользовался твоей слабостью, но это не изменит того обстоятельства, что прошлой ночью ты забыла о ненависти ко мне и, была ласкова со мной сегодня.

– Ну, да, – он непривычным для нее жестом повел плечами. – Да, это краденые сладкие мгновения, но я бы не крал, если бы ты этого не позволила.

– Неужели? – Она невесело засмеялась, его темная власть и грация уже не очаровывали ее. – Ты намеревался несмотря ни на что насладиться новой игрушкой, – твоим новым приобретением. Ты же сам сказал об этом вчера вечером в этой самой комнате. Я должна сдержать клятвы, желая того или нет. Таким образом, Поль, ты, вероятно, получил огромное удовлетворение от того, что достиг желаемого без сопротивления. Не сомневаюсь, – у нее прервался голос, – ты посмеивался, когда я спросила, можно ли мне уснуть в твоих объятиях.

– Домини, не…

– Не прикасайся! – Отшатнувшись, она сделала шаг назад, когда он двинулся к ней. – Не прикасайся ко мне сегодня, не то меня стошнит. Стошнит от собственной сентиментальной тупости. Стошнит от собственных фантастических мыслей, что ты мог быть тем человеком, к которому я привяжусь. Ты, наверное, весь день посмеивался надо мной! Когда рвал чеки, из которых был удален яд. Когда позволила в той бухте целовать меня на песке. Если тебе нужна только моя оболочка, тогда, пожалуйста, пользуйся своей покупкой. Но все деньги мира не купят моего доверия или любви, а без них от жены мало проку, Поль.

– Да оставь ты себе свою любовь. – Лицо его совершенно окаменело, оно казалось скульптурой, вырезанной из мрамора, она была уверена, что и сердце у него сделано из того же материала. – Разве я когда-нибудь просил ее у тебя?