Текст книги "Зингер – Шилка. Опера любви, воспевшая Армению"

Зингер – Шилка
Опера любви, воспевшая Армению
Velikaya Lives Lui Braun

© Velikaya Lives Lui Braun, 2023

ISBN 978-5-0060-3245-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Velikaya Lives Lui Braun

Зингер – Шилка

Акт 1. Вейбретингъ щётль

Вейбретингъ щётль качает шатель,

Машинка шьёт цветочный штапель,

Самая настоящая,

С великим именем,

Швейная машина – «Зингер»!

Бесшумно, ровно, монотонно…

Немецкая точность

Рассчитана точно в деталях,

Пружинках, болтах, маховиках…

Лапка по зубьям шагает, мягко ступает, тихо,

Смазана маслом стальная дыля ходуна,

Пяту поднимает, стопа переступает так,

Словно стучит осторожно в ночи,

Как к замку подбирая кодов ключи.

Монотонно строчит:

«Просыпайся, Спитак!

Я пришла тебя поднимать,

Хватит спать, дрёма твоя губит светлую память.

Помнишь ли ты, Спитак, свою тайную порчь на пятак?»

Тонка игла, словно заточен остро стебель тростника,

Размашисто пошла рука,

Нитка акрила в ухе пера,

Окуная в чернильницу жало стальное,

Тянет игла узор

С самого дна чёрных вод

На ткань кримплена.

На подзор сколка легла,

Булавкой пришпилена,

Извилина нашла на извилину…

Что-то щёлкнуло в уме,

Блуждающие мысли точкой сошлись в голове,

Швея заподозрила…

Закат озера горел,

Палач, примерив рубища – кумач,

Голову солнца волоком к плахе тянул за лучи,

На стяжке завязок, кричи не кричи,

Спутаны путами, тончайшими нитями скутаны.

Волос от ужаса встал на дыбы,

По гагатной ночи пуншем плескался его кристалон,

Свой длинный меч мучитель махнул в горизонт.

Блеснула молния, разверзлись небеса,

Разлился марганец волос – андалузит – циркон.

Мерцающий софит луны,

В пурпурные всполохи глитерный сыпал мел,

Глядя на казнь,

Месяц быстро старел… побелел… побледнел…

И, словно лампочка рампы, перегорев, едва

Трясла с парика мерлан светлая голова,

Видя заплечный мешок палача, слепла луна,

Не хотела она смотреть эту смерть…

Качаясь в тремор, едва переступала порог,

Сильно бросало в дрожь, её на убыль шёл срок.

Фаза прожитых дней коротка…

Коротал…

Коротнул – замкнул – перегорел…

Сединой опалённый, пепельный блонд туманной морошью летел,

Как сахарной пудры тальк летит на горелый пирог,

Присыпая от йода коньячный ожог…

Падал мел.

Болотная тина волною ходила густого желе,

Заливного филе в желатиновом красном вине.

Вишнёвый вар плескал в воде хмельной угар,

Похмельный удел,

В ролях из театральных дней,

Оставшись не у дел,

Истощался омут, луною худел, скудел…

Тихо-тихо…

Серпяное гибло Лихо,

Коса по небу шла на рогах,

Серьгой цеплялась в облаках.

Полыхая, бил окно красный луч,

Падал, как тень на плетень,

По стенам скользил,

Кнутобойца – краснопузый ремень,

О преграду цвет свой лупил, не жалея сил,

Дробью ягод смородины бил…

Гроздья спелые рассыпал, вдребезги их рассекал,

Старый дробовик подводил, осечки давал,

Хоть и искал в костюмерной мишень,

Как мёд ищет Бурый Мишель.

В бортях мёд тягуч, горчит…

Зерна гречихи с веника сыплет в дневник,

Треугольных букв заострилась коса,

Слезотоком на нос вышла роса,

Собирает шипы оса,

Борты роем туч окружают леса аспида…

Откатной волною дрожит рука…

Зингер строчит… пуля летает,

Нет! Не дрогнула Шилка,

Поджала губы, молчит,

В этой глуши лишь звенящая тишь динамитно глушит!..

Туже стягивает нить души,

Сутаж на ворот пришить спешит,

Зигзаг застежки вершит…

Скальпель надсекает петли промеж оси…

Разрезает промежности.

Успокоилась… наживулила…

Ножи в улеи вощину секли, на подрамнике её портили…

Клинки Атоме, взрыв огня в каждом атоме, каждой молекуле,

Мягкими складками, всплески каскадные,

Струящимися перепадами, в омут гибельный падали…

Качались кубышки лиловых лилий,

Сгруппировались, все вместе сбились,

Там, где заросли были слишком густыми,

Головы им рубили.

Перепадами, блокадами

По лезвию осоты шла, остра ноге стропа,

Боль терпит стопа…

Струна настолько тонка, что звенит,

Луна из последних сил тянет за жилы зенит,

Вонзается в небеса серп-коса.

В кулаке рукоятку зажав атоме,

Приливами, откатами…

Удушлива боль, слёзы капали…

Успокоилась, задержала дыхание,

Кабы знать наверняка всё заранее,

Соту б резала, жало – жалила,

Чтоб отстали от неё, все оставили,

Воск свечей напролёт ночей плавила.

У Мишки челюсть стянута в венце,

Раскрытая Виола в лице…

На правом зубце носовой платок,

Белый в синий цветок – василёк…

Василиска – змея!

Яд аптекаря,

Трубчатый зуб слил в стакан, слюна – банк,

«Берегите лицо», —

Правитель сказал, а сам маску снял.

Смазан маслом механизм челнока,

Штауферка капнула каплею,

Как молозиво первое капают, сцеживая с груди каплями,

И новый рывок!

Стучит элеваторная нога,

Жгут стянул кровоток…

Щиколка в подтяжке болта,

Челнок да швейная игла день изо дня считают по зубам года!

Как восхитительна отбеленная прошва,

Прошлым… давним прошлым прошёл хашар,

И хороша вышивка ажурного шитья.

Хлопковое шитьё, прошитое житьё,

Вшитое между швов канвой,

Прошлась, не оставив следа,

Ланцетовидная игла изогнутым концом

Шов скрытый, потайной, проделала.

Невидимой тропой продел хирург

Шёлковую нить, жилку тонкую,

Изящней волоска – кетгут,

Ткут – полотнище ткут,

В однотонный белый лоскут.

Ватная мальва сумела скрыть,

Охранный патруль – конвой,

Оверлочной стеной

Сторожит полосой потаённого шва

Изнаночная сторона.

Паутинкою сеть паучиха сплела,

В пуховый платок Оренбурга легли кружева,

Кольцом обручальным сверкнула блесна,

Невод брошен на снедь,

В запруде щука близка…

Зубы скалит тоска да смертная ненависть, лютая…

Противни гнутые ждут улов в рыбный плов.

Крючки, мошки, удочки… рис, морковь… КАЗАН.

Такие дела, рыбу удила лиса в этих лесах.

У рыжей лисы на лице, на лесе, минимальна полоска рубца,

Чисто врач на подтяжке лица,

Вкруговую с торца,

Границы земли,

Где прошва воланом прошла,

Обережный круг белый

Начертил бледным восковым мелом.

Так, что более не тронь, никак, не смотри на Спитак,

Не смотри на Gyumri, мёртвый глаз,

Сам умри в этот раз,

Сам спи, на свои глаза вздев пятаки мертвяка,

В центр пентаграммы безмолвно легли,

Положила портного рука пятаки на глазные яблоки,

Стихла мёртвой воды река,

Остановлен поток околоплодных вод,

Более не кольнёт

Цыганский душник – пузыря,

Ребристая пасть Феноменова зажимает тиски,

Закрытый виток упыря силою взят в силки.

Зиккурат повернул в отток, время вспять,

На попятную пятую пяту,

В нумерованный сектор «О – 5»,

Пятаки по-чёрному сажать.

Прошитый край и стежек ровный ряд

В объём соединили швы,

У лоскута с оттенком синевы

Кретообразный встречный фальц,

Хрипит аорта, ушиты раны,

Загорелся закат,

Полыхая фонтаном алым,

Дробился рубин в каплях струй и в бассейне стихал…

Пурпуровый опал румянцем на щеке,

Оставлен застенчиво рдеть,

Шилкина кисть руки

Пятернёй окунулась в гранатовый цвет,

Припечатав предателю след – памяти след.

Ленинаканский след петлял,

В Каннский свет марионетки пошли.

Кукловод их в движенье привёл,

Нитью за руки взял, на лесе подвязал,

Утяжелил болтушки,

Свинцовые грузила-чушки к ногам привязал,

Штоковые пруты приставками куклам поставлены,

Подвешены ваги – надёжны крюки,

Кукловодом продуманы сложные трюки,

Актёры – слуги, технически управляют,

Видна подготовка, отменна сноровка,

Отточенное мастерство, как естество,

Талант многогранный влился в стакан, не пропьёшь талант!

Колебания коромысла ваги, словно тексты в бумаге,

Способны оживлять и умертвлять…

Мистический подход игрок азартный смог понять!

Своеобразный ход на шахматной доске,

Где может пешка съесть фигуры все!

За кукол можно говорить и ими управлять,

Скользящим коромыслом приводить в движение,

Ноги, руки, на контроле пальцев скольжение,

Повороты пустых голов…

Нитка на спинке пошла по хребтинке, легко наклонился торс,

Встряхнула тряпочница свой длинный ворс волос,

Согнула колено, попеременно ступала стопа,

Куда её гемлер увлёк, она уверенно шла, кукла верила.

И динамична сцена,

Встаёт марионетка на колено,

Поклоны челобитной бьёт, поясницу в пол гнёт…

Кукольная жизнь в один спектакль пройдёт.

Величаво кукла ходила, руками водила,

Ногами топала по полу, раскрывала рот,

Ей казалось, она сама говорит свои слова, сама поёт…

Такой вот оборот!

Воздушно кружилась, в танце вращалась,

В «па» реверансе эффектно склонялась,

Подвижная, удачная шарнирная модель

С губами пухлыми

Была уверена в себе,

Одетая с иглы, сама свою судьбу как будто бы вершит,

Но даже рот её лесою был прошит…

После игры мимы не нужны,

Куклы брошены в чёрный кофр,

Бесполезно барахтаться в тьме,

Ослаблены струны движения все,

Основные и вспомогательные клише.

Банкетного зала окончен фуршет,

Погашен у рампы софит, выключен в холле свет,

Марионетка мертва, молчит…

Растаял атмосферный след погасшей жизненной свечи,

Кукловод вышел в СВЕТ, попал в «цвет»,

Блеснул радуги самоцвет…

Кинокамеры, пресса,

ВЕС в обществе важен так!

Цена брутто, нетто, тары… была всего – пятак!

Так много в признании веса!

Сам посмотри, Спитак, на театра игру

В далёком памятном году,

Прогнулись, искривились зеркала, и искажённый свет, дрожа,

Пальмовую ветвь в кругу амальгам размножал.

Поздравления были посланы поздние,

Подмигнув в новогоднюю ночь издалека,

Звездой в окошко голубого огонька

Задорной песней ДУРАКА и ПЯТАКА!

Как хороши, отлажены шаги,

Спокойна и строга,

Ей управляют руки и нога…

Сыромятины ремень завёл маховика скрижаль,

Отчаянно стучит шпигельная педаль,

Километры полотен, лент, шнурочков, кружав…

Побежали дорожками вдаль.

Гремит,

Грэмми – славой гремит – фестиваль открыт!..

Стелются стёжки – стежки…

Бархатными дорожками выползли змеи.

У мастерицы точны расчёты лекал,

По модной линейке прошёл мыльный след,

Припуски швов накидал,

Выкройка реглан в основу кроя легла,

Спрятав окат плеча, прикрыв травмы след,

В свободной пройме русла реки

Руки сник сухоцвет…

Излучина, сухоручку – измучила.

Что-то задумала, шьёт,

Вышивает, мережку ведёт, творит,

Будто тайный огонь её жжёт,

Спорится дело в руках,

Бруснично-красным горит камзол

Из портьерного полотна…

Шьёт плотные атласные шёлка, хвостом виляет игла,

Будет ему в тон весь зрительный зал,

Багровый монохром золотой канвой шёлк разрисовал.

Филигранно ложился узор в обрамленье кулис и стен,

Карбункул в старинном кольце,

Стесняясь прелести кровеносно-сердечных дел,

В оправе назрел,

На первом венце чакры «до»

Либидо мужчины задел и зудел.

Пряча от посторонних глаз,

Заначив «сигареткой» в портсигар,

Не загасив свой страстный жар,

Огненным глазком, выдувая дымок, понемножку

Тлеет и жжёт «косячок» – козья ножка.

Пентаграмма пятой звезды

Дробит, разбивает цвет,

Гранёных осколков рубин льёт дисперсии спектр,

Плескается в кольце

С окоёмом зубастой десны из кирпично-коралловых стен – озерце.

Станина машины устойчива,

Колесо чугунное вертится,

Это ветер гуляет по мельнице-мукомольнице,

В жерновах мука молется, руки моются…

Дует ветром заподлицо,

Западное течение ураганами бьёт лицо,

Раздувает подол кружевной платья девицы,

Расширительное кольцо по циркулю пошло…

Подколенник прификсирован к ноге,

Чулок прячет носок,

Взлетел посад,

Взлетел на воздух посад,

Как батмана бросок,

В потоке дуновенья струй, высок носок стопы,

Чешек чёрный лоск, атласной ленты перекрёст,

Воздушно платье органзы…

Темнее омута тёмного, прозрачней горькой слезы….

Потом… всё потом…

Раскрыт усилием бутон,

Звезды прикрылся томный глаз,

Лежит, почти не шевелясь…

Сложила руки на груди, сознание плывёт

Под действием лекарств,

Ворвалась чёрная труппа в нее…

Трупы, трупами всё.

Газовый волан под дуновенье попал,

В свободном полёте парит…

Пари. Держите своё смоляное пари…

Бифлекс купальника мерцал,

Врезалось боди в «межсезон»,

Реальность искажалась в сон,

Говорили негромко, непонятно, приглушённой речи тон.

Летал подол прозрачной органзы

На тёмном фоне мрачных стен,

Как сажа из печи, как чёрная вода,

Блестит слюдой, горчит слеза…

Разбивается вдребезги, течёт по щекам…

Танцевальные позы, ужимки, курьёзы…

О долгой театральной подготовке говорит медсестра…

Гипноз, чернокнижная магия, сквозь дрёму слышны слова:

«Премьера! Прима!

Твоя сольная партия, собери всё умение, талант,

Возьми волю в кулак, зубы сожми, встань на пуант!»

Кружится голова, кружится танцем зал,

Звонок для зрителя уж трижды прозвучал,

Встречает гостей портер…

Развёртка близка…

Объявлен выход на сцену,

Руки, как крылья, раскрыла, взлетела!

Словно птица парит меж скал…

«Повернитесь… па-де-де…» – тихо врач сказал…

И, как партнер при танце, поддержал…

Присела двойка на волну позднюю…

Распустилась в длину лебединого озера.

Софитные лампы скользят по пятам,

Взмахнула острым шпилем батута,

Взыграл симфонию оркестр!

Пронизана насквозь иглой, кольнуло тело чудо-музыкой.

Пантомима нема,

Заключительный акт, драматический такт,

Нагнетается атмосфера:

Игрой, светом, «фанерой»,

Языком тела балерина отменно владела,

Пируэты на пальцах,

Рядом утка взлетела в ночи, омут журчит…

Судно плывёт в темноте,

Кромешная темнота…

У штурвала стоит медсестра…

Лишь эмалевый цвет пера белым светит едва,

Млечная звезда…

Поднырнула… технический подход…

«Ещё раз па-де-де, арабеска, финты, поворот, прогибка на носке…

Поклон, уход… улёт в распахнутом прыжке!»

Был словно выстрел,

Меток поцелуй, сдутый с руки,

Смычком рванул скрипач,

Натянуты колки,

Отлажено движение руки,

Взревели струны, раздался сильный скрипки плач,

Надрыв на все лады… старается скрипач!

Танго остывшей любви, текст заучив,

Голосом примы в сознанье, сопрано звучит,

Лирика предательством сквозит:

«Слова холодные, как снег,

Летели, с губ твоих срываясь…

Я помню колких фраз разбег,

Снежинок хрупких помню танец любви…»

И чёрные ангелы настолько черны,

Что мерцают, как чёрный снег,

Нарядился в траур балет,

Полёт на фоне тёмных стен,

Однослойный газовый хитон,

Почти невидимый совсем.

На заднем плане

Как будто съеден тленом гобелена тон,

От влажности блестит…

В мерцанье чёрный перламутр одежд – горит…

Лети… сердечный клевер на ветру

На стройном стебельке,

Лепестки, лопастями кюретки осев,

В глубоком стынут декольте озёрного бюстье

С оборками кровавыми плиссе.

Бриты – бриты в пеньки,

Вкруг оправы торчат стебельков узелки…

Йодом обожжены.

Осы застывшей в смоле на много лет

Янтарный меркнет цвет,

Скальпель, надсечка, надрез…

Пунцовый лопнул свет,

Брызнул кровью буряк,

Как в чашу – бокал, слил сок в лоток,

Застыла красная шпинель

В каменный цветок…

Мазок размазан по стеклу,

Размытый капли фон,

Мармеладно-желейный тон

Скинул отцветший бутон.

Спиртовка жжёт фитиль, огонь язвит,

Накаливает шило шип,

Извилистая нить

Изжить спешит и след зашить.

Скорится… спорится…

Костюм к костюму свешала,

Кофры, ёмкостями транспортировки,

На плечики развешаны,

Устало нагнулось старое вешало, встало в углу,

Каблук, просевший на дугу,

Подкосил ногу, держит едва,

Юбки из тюля,

Филейным кружевом тесьма…

Старался вязальный крючок, спешил, путал нить,

Платья, корсеты, штаны в окантовку подбить.

Плечики крючками Буша – держат яркие маски,

Сданные в гардероб…

Злобные гримасы,

Странный нынче пошёл флэш-моб…

Каждый наряд – кода,

Надстрочная ода моде,

Деликатный шов прижился в гардеробе,

Аккордами бьёт, кричит!

Стоны, стенанья, санитарки, врачи…

Таблетки, скарификаторы, ампулы, свечи…

Плавятся как в печи,

По-человечьи прошу,

Молчи, лучше молчи… нет больше мочи.

Междусеньями, промеж сценами,

Вместо лёгких шопенок в «Шопениаде»,

Старинные пачки из жёсткого тюля в наряде,

Многослойны крахмальные складочки,

Стянули корсаж крючки…

Дамские переодевалочки, женские штучки.

А Шилка всё шьет… в ночи…

Уставшая, спать не уходит,

Ночною сиделкой подремлет тут,

На фоне театральных исторических скульптур.

Призраки берегут её сон…

Возводят на высокий обертон,

И даже в свете фонаря,

Что льёт в окно поток лучей,

Разыгран для неё спектакль, идёт игра преломленных теней!

В костюмерной включён остался в сеть

Глазком подбитый в красный свет,

Шипит взволнованно утюг, меняет лампы цвет,

Накачивая алый тон,

Пускает носом в марлю пар,

Поднялся у больного сильный жар,

На лоб легли прохладные бинты,

Открылась полевая сумка медсестры…

Жалея, ласково рука

Проглаживает разутюжкой швы,

Тихо-тихо… нежны пальцы швеи.

На всю подошву встал утюг в лоток для сухожара,

Почкообразный лоток маркированной тары…

Контейнеры для сбора мокроты,

В шкафу аптечная посуда,

Ампулы, мензурки, колбы…

Фасовка бисера и бус,

Капельки страз – блёстки росы,

Стекляруса слёзы чисты, как хрусталь,

На шёлке лоск, гламурный шик,

Ветошь чиста,

Неприметны с лица косметических швов рубцы,

Артисты, актрисы, танцорки, шуты, льстецы, подлецы…

Готовы к выходу из-за кулис,

Восторженные бис,

Красавцы и мисс!

Ведь так уже близки

Гастрольного спектакля дни.

День и ночь – репетиции, каждый занят делом своим,

Идёт прогон, костюмы и грим…

И даже если Шилка спит, то через призму сна

Насыщены образы.

Так, словно бросила Отта рука о стену зеркала,

Летят осколками КУСКОв колкими,

Зеркал включился съёмный свет,

Паетку ущипнул пинцет,

Тубус с притёртой пробкой,

Стекло на просвет, если глянуть на солнечный свет,

На самом донце что-то живое шевелится, бьётся…

Зайчики на стене,

Теневой игры преломляется свет…

Слышны,

Прозрачным маревом во сны

Врываются в сознанье образы

Готовящейся пьесы напоказ,

Так много повторившиеся раз,

Что знает Шилка роли всех,

На свой зубок зазубренный присев,

На собственный манер

Она пропела всё, и перепела всех!

ПерепЕла перепелА,

Перелила слезу,

Снизанную на нить,

Чтоб бисерной лентой расшить очередной наряд,

Стеклярусно горят, стреляя искрами плеяд, мелкие бусинки,

Смахнутые с руки мастерицы Шилки,

Дисперсии тонки,

У бисерной иголочки золотое ушкО,

Острый слух слышит всё.

И не раз ей знакомы уколы от фраз,

Языком управлял завистливый глаз,

Внутримышечно влил,

Оговаривая швею, примерял ей личину свою:

Швея, швец, шваль, шьюшка…

Такая юдоль,

Зингер и Шилка,

Знают друг друга боль,

Знают слова, что бьют без ножа метко.

Что может быть острей ведуньи слов?

К ним прибегая редко,

Берёт из наваждения снов, понятия основ,

Которыми она, владея,

Пятнает чёрных колдунов-порчельников!

Она знает, кто прячет пятак мертвяка

Вместе с тысячей, взятый из пиджака.

И Шилкина игла,

Словно шило в ответ,

Тёмный свет поспешила кольнуть,

И за чистую жизнь объявила войну:

«Я, заключая в словарный круг, вас берегу!

Снимаю порчу «пятак»,

Порчу Ленинакан, канувших в Лету канн,

Порчь мёртвого глаза

На яйцо отчитала,

Из семи одно съела и, как бабушка, отшептала.

Трёхглавый орёл перо собирает своё!

До тех пор будет так, пока слово не перебито моё,

Остаётся кустодой – первым, последним и снова первым словом!

Кустода моя очертила края оберега,

И Спитак, что означал колдуну фразу «спи так»,

Переименован мною в СИРАН!

Поднимайся, Сиран!

Вставай, Армения!

Опера в твою честь звучит,

Трёхглавый орёл зовёт, кричит,

Бьют швеи ключи.

Челнок да игла Зингера шьют вещи,

Сны Шилкины – вещие!

Твою порчь Спитака увожу на пятак мертвяка,

Где он был взят, там крест его будет хранить».

Вставай, Армения!

Опера в твою честь звучит,

Иди к горе Сиран,

Там выстроен новый храм,

Храм Святого Креста!

Крест – Хачик и Сиран – гора!

Акт 2. Город Сиран

Город Сиран!

Каждым словом воспетое ремесло,

Ювелирное промысло здесь свой быт обрело,

Город мастеровых,

Швейные дела,

Конские удила,

Камения…

Свадебная Камелия распустила цветы,

И Сиран-гора свои тайны поведала,

Словно душу открывшая,

Сняла с шеи склаваж,

Отдала тому чокер, кто её им сковал,

Сквозь завесу сна

Хорошо виден стал внутренний быт скал,

Гора нарядилась невестою,

Сиреневый тон лепестками сиреневых волн

Намело ей в наряд,

И по окату бра, густая сборка рукава, и кант воздушного боа.

Тончайший кристалон

На стяжке завязок дал сильный объём,

Лучи фиолета дисперсией света горят,

Счастьем сияет гора!

В каскадном волане лёг,

Расстелился у ног госпожи своей сад,

Самых дивных рассад.

Небывалый размах, просыпала россыпь камней,

Декором в виде бахромы к подножию легли,

Окантовали вкруг,

Цветы кустов сиреневой акации гроздья раскинули вдруг,

И королевский луг качал на стебельках шафран.

Сплетенная из нитей золотых сетка фатиновая

Собой обхватила задний склон горы,

Длинным шлейфом легко раскинуто золото.

Гора Сиран

Сияет так, словно в приветливой улыбке,

Она средь всех

Подобна приме, первой скрипке, её успех!

Сиран – Красавица – Армения!

Платье горы в длину ступней,

Приподнявши пасада вуаль,

Заострённый носок туфлей

Потянулся дорогами вдаль,

Меж гор свою плести скрижаль.

Сама высока, встала на шпильки, поднялась на носках,

Высок каблук, стоит на цыпочках и свысока

Видит всю Армению.

Цветущая гора приходила в Шилкины сны,

Небывалый размах её, шик…

Самоцветных камней сума,

Словно она сама драгоценный ларец свой раскрыла,

Все богатства спешит показать от открытой, чистой души,

Так безмолвно гора Сиран признаётся в любви

Жителям этой земли!

Армения моя, святая колыбель,

Качает звёздную постель над городом,

Где расцвела сирень в каменной россыпи…

Сиран – фиолетовый алмаз с белой проседью.

Поднимайся, Сиран!

Тебе все БИС!

Опера в твою честь звучит,

Бьют швеи ключи.

Челнок да игла Зингера шьют вещи,

Сны Шилкины – вещие!