Текст книги "По следам черкесской легенды"

– Клад – во как нужен! – Он даже черканул себя по горлу. – Пенсия маленькая, колхоз на ладан дышит, по всему видно, долго не протянет, рано или поздно развалится, вот тут клад нам и пригодится. А если мне повезет и найду клад, – размечтался дед, – я б сумел пустить его в оборот, и не силком, а по велению сердца, как сказано в послании от Матфея: «Где сокровище ваше – там будет и сердце ваше». Первым делом надо бы пожертвовать на церковь, но раз ее не только в хуторе, но и во всем районе нет, то надо бы поставить в хуторе Филинском памятник борцам за Советскую власть, зверски убитым казаками, – политкомиссару 5-го Заамурского кавполка латышу Упмалу и его вестовому. Часть средств выделил бы школе и интернату, чтоб молодое поколение училось безо всякой нужды. Ну а остальные деньги – на подмогу своим детям и нам с бабкой. Хучь на старости лет поживем по-человечески: хатку обновим, «левизор», как у завгара Шиша, купим; верблюдицу на кумыс заведем, – говорят, от старости и всяких болезней здорово помогает, и главное – никаких проблем с кормежкой: на одних колючках перебьется. Может, деньжат и на «роллер» – вон как у кладовщика Перегуди – останется, на рыбалку на Хопер и займищные озера ездить буду…

Будущая жизнь маячила сказкой, и, уже не в силах остановить буйство разыгравшегося воображения, дед полностью предался дальнейшим размышлениям вслух:

– Нет, такой момент с кладом упускать нельзя, ибо второго такого случая может не быть. Нет, тут рот не разевай, а то враз ярмарка найдется. Да вот беда – ушла моя силушка, истаяла как пар из чугунка, не одолеть мне одному курган, а бабка не в счет – ни за что не пойдет со мной копать. Крути не крути, а если выходит одному клад не взять, то без посторонней помощи не обойтись, но тогда… – Чекмень даже крякнул от досады, – тогда придется разглашать бумагу, а значит, и делиться с кладом. Не хотелось бы, а ничего не поделаешь, надо смириться. Буду просить ребят – вон их какие ватаги гойкают на улицах! Абы согласились, а клад уж мы возьмем, клад будет наш. Эх, лихоманка меня обойди, не жизнь, а малина пойдет!

От такой радости Чекмень весь светился удовольствием, разбежавшиеся по лицу морщинки разгладились, и, ухарски расправив вверх усы, он даже замурлыкал несвойственную его возрасту песню:

 
Раз полоску Маша жала,
Золоты снопы вязала.
Она жала, приустала
И на снопах задремала…
 

Погруженный в призрачные грезы счастливого будущего, дед даже не заметил, что во дворе пала сумеречная синева, что в чулане бабка зажгла керосиновую лампу и сама во все глаза с удивлением и беспокойством глядит в приоткрытую хатошную дверь. Когда она после обеденных «отдыхов» вышла из избы, когда появилась вновь, когда настала ночь – Чекмень и не заметил. Наконец бабка не выдержала:

– Дедуня, а дедуня, че с тобой? К обеду куда-то пропал из дома, в обедах – не отдыхал, все сидел, разговаривал сам с собой, а щас на лицо – как молодой месяц и вдобавок песню заиграл. Вроде не праздник ныне, суббота. С какой стати заиграл? Че с тобой?

Улыбающийся дед встал и, не обращая внимания на сползшие к усам очки, с ходу объявил бабке:

– Ну, голубушка, Матрёна свет Филипповна, готовься – скоро богатыми будем! Хватит лапотниками в суете мирской жить и нужду трепать – теперь мы её потреплем. Запомни: с середины июня 1962 года денег будет – куры не поклюют, будем жить как у Христа за пазухой.

У бабки медом по сердцу растеклись эти слова и, хлопнув себя по бокам, даже ойкнула:

– Ой, как так?

– Как, как – деньгами пахнет: клад в мои руки попал!

– Ой, дедуля, болячка тебе на язык – знаешь же, что языком масла не собьешь. Опять чего-нибудь придумал?

– Гм, а ты знаешь, что ложь запрещена Создателем и будет жестоко наказан тот, кто будет лгать?!

Бабка опять рукой отмахивается и усмехается.

– О, не верит! – И чтоб убедить неверующую бабку в правоте своих слов, он схватил со стола пенал и бумагу и потряс их перед бабкиным носом: – Видишь, че в огороде нашел! Пенал, а в нем бумагу про клад! Вот тебе, мать, и мои вши во сне! Сон-то обрезал! Вот тебе и твой угад насчет богатства! Оказывается, правильно ты вещала, оказывается, прозорливость можно отнести к числу твоих достоинств. Теперь думать надо, как этим кладом распорядиться.

– Речи твои сладки как халва, – отозвалась, по-видимому, сломленная доказательствами бабка, – да он, клад-то твой, где есть?

– В кургане, пока в кургане. И знаешь, что моя тыкла, – он постучал себя по лбу, – придумала: чтоб кладом завладеть – курган раскопать надо.

Тут бабка фыркнула – она явно не разделяла дедовой затеи.

– У-у-у, собрался распоряжаться кладом, когда курочка в гнезде, а яичко в… И какой из тебя копальщик – на ходу падаешь, ширинку вон забываешь застегнуть, того и гляди, фитюльку потеряешь…

– Грех, бабка, Бога осуждать за нашу старость – Бога благодарить надо, что такую радость нам подсунул в огород. Не горюй, Матрёна-ядрена, – от нахлынувших чувств Чекмень потер ладони, – возьмем клад, будет и на нашей с тобой улице праздничек.

Бабка поджала губы: «Ох, опять на деда бес влез, опять понесло его, опять зачудил. О, господи, будет ли ему когда угомон?» Но вслух только сказала:

– Ты глянь, досидел со своей бумажкой – на базу тьма египетская, люди уж гас зажгли (керосин. – В. А.). Пойдем, поужинаем, а потом и будем про твой клад разговаривать.

Дед Чекмень одобрительно поглядел на свою половину и подумал: «По Ленину, каждая кухарка должна уметь управлять государством. Не знаю, чья сможет или нет, а моя Матрёна Филипповна – даю голову на отруб – сможет!»

Глава шестая
Из истории родного края

Сечин Терентий Андреянович, про которого обмолвились Чекменев с Чековым, человек в хуторе Филинском известный, и настала пора рассказать о нем и его делах.

Бывший учитель истории, внешностью малопривлекательный, но, по отзывам хуторян, «умный, рассудительный и энергичный». Он никогда не подчеркивал разницу в годах, а с детьми разговаривал как со взрослыми, и это нравилась им.

Отличительной чертой его характера было спокойствие, уравновешенность и безразличие к мелочам жизни. При любых обстоятельствах не нервничал (считал, что нервные клетки невосполнимы), не вдавался в панику, контролировал свои чувства и подавлял гнев. Внутренне порывистый, но внешне спокойно-медлительный, он одним своим видом вносил радушие, приветливость и полную непринужденность.

Сроду ничем не интересовался, окромя истории и краеведения, для чего выписывал почтой специальные книги, ездил по родному краю, любил расспрашивать старожилов про старину, умел ценить суждения простого народа. Когда в своих поисках делал какое-нибудь открытие, поистине получал высшее удовольствие. Изречение французского философа Дидро «Пока живешь, исчерпать себя не можно» он любил и полностью относил к себе. Втайне лелеял мечту, что его энтузиазм и бескорыстие будут вознаграждены пониманием и признанием односельчан, вызовут у людей потребность в открытиях далёкого прошлого родины.

Наблюдения последних лет над происходящими событиями в крае привели его к удручающему выводу: исторические и культурные памятники в крае на глазах гибли. Колхозами и ведомствами других организаций распахивались и уничтожались многочисленные курганы, древние стоянки, церкви, старинные дома; предавались забвению казачий уклад, песни, обычаи; шли на свалку и вывозились за пределы края старинная казачья утварь, одежда, оружие, иконы, монеты и др., то есть памятники глубокой старины, церковной и светской архитектуры, изделий. Самое страшное – в народе стало вытравляться чувство бережного отношения ко всему, что дошло от наших предков. Если так будет продолжаться и далее, размышлял все чаще учитель, то наши внуки уже начисто забудут казачьи корни, фольклор и самым форменным образом станут Иванами не помнящими родства.

Чтобы как-то воспрепятствовать полнейшему забвению истории и хоть что-то сохранить от старины, Сечин, где только можно, убеждал население в необходимости щадить и беречь любые памятники, но его призывы оставались гласом вопиющего в пустыне. Повсюду натыкался на поразительное равнодушие – да это и понятно: затурканному и задавленному народу было не до старины: над ним довлели планы пятилетки, выхода, диктат тоталитарного режима и самая элементарная борьба за выживаемость. Сидеть сложа руки и ждать каких-то перемен было не в характере Сечина. Ходячее выражение «Кто хочет что-нибудь делать – находит способ, а кто не хочет – ищет причины» стало манией. И вот тогда-то он надумал: провести среди хуторян научно-популярную лекцию о прошлом своего края.

Готовился он к ней тщательно: обобщил не только вычитанные литературные сведения, но и присовокупил изустные рассказы старожилов, личные наблюдения и находки, и когда собранного материала оказалось достаточно, через афиши известил о дне своего выступления.

И вот этот день настал. К девяти часам вечера, когда длинный день прервал бесконечные дела, в клубе собрался разновозрастный люд – не сказать, что особенно много, но и немало: по крайней мере, более половины мест в зрительном зале оказались занятыми. При виде этого настроение Сечина поднялось, – значит, в народе окончательно не вытравилась, не угасла искорка к своему прошлому. Народ всегда с благоговением относился к знаниям, и с его стороны это доверие предстояло оправдать, силой слова, фактов ему надлежало передать дыхание минувших эпох, почувствовать неразрывную связь поколений, ощутить сопричастность каждого к славным делам своих предков, чтоб с чувством бережного отношения относиться ко всему, что они оставили нам. Когда шум в зале стих и стало ясно, что кто хотел прийти – пришел, учитель поднялся на трибуну – ту самую, откуда всегда на майские и октябрьские праздники читались трафаретные лекции, откуда главы колхозной конторы ежегодно отчитывались о достигнутых результатах и взятии новых рубежей, откуда неслись гневное клеймение и рапорты о непримиримой борьбе с клопом-черепашкой и тунеядцами, подведение итогов соцобязательств, чествование передовиков соцсоревнований, восторженные призывы к солидарности с развивающимися странами и строительство долгожданного коммунизма.

– Дорогие товарищи, уважаемые земляки и дети! – начал Сечин. – Прежде чем начать свою необычную лекцию, разрешите поблагодарить вас, что, несмотря на занятость, вы сочли нужным прийти сюда. Повседневные наши дела далеки от истории человечества. Кажется, какие нам дела до тех миллионов и миллионов предшественников, кто являлся в этот мир неизвестно для чего, кто не оставил лика, голоса, от кого, казалось, стерлись всякие приметы, словно они никогда и не жили на земле. И тем не менее связь поколений существовала, существует и будет существовать всегда, и хотим мы того или не хотим, а присутствие старины ощущается везде и во всем. Не зря древние так и говорили: «История – это наука жизни», подчеркивая тем самым факт существования неразрывной связи между прошлым, настоящим и будущим.

Наука, изучающая историю человечества, называется археологией. Археология – одна из самых романтических наук нашего двадцатого столетия. Если разобраться, то археология – противоречивая и даже странная наука: в отживших следах человеческой деятельности, в безмолвных остатках самого человека она пытается восстановить человеческое происхождение и объяснить происхождение самой жизни. Школьные учебники истории мало что говорят о возникновении человечества, совсем отсутствует краеведческая и научно-популярная литература о нашем крае. Да это и понятно: если в первом случае тема настолько обширна, что требует специального курса, то во втором – наоборот – сообщить нечего, ибо что писать о нашем крае, если он до настоящего времени представляет собой в археологии самое настоящее «белое пятно».

Чтобы не утомлять вас и в то же время в некотором роде восполнить этот пробел, я скажу только, что древнейшая история человечества уходит корнями в такие дебри времени, что не поддается разуму: к настоящему времени в Африке выявлены предки людей, приближающиеся к трехмиллионолетней давности. Вся история человечества учеными условно поделена на эпохи, отражающие ту или иную стадию (культуру) его развития. Самый древний период называется каменный век, который в свою очередь подразделяется на палеолит (древнекаменный век), окончившийся примерно 40 тысяч лет тому, как раз в период грандиозного оледенения; на мезолит (среднекаменный век), окончившийся почти 10 500 лет назад; и неолит (новокаменный век), длившийся с 12—7-го по 4—3-е тысячелетие до н. э. Люди каменного века жили родовыми общинами в пещерах, шалашах, знали огонь, занимались охотой, рыбалкой, собирательством даров природы, ходили в звериных шкурах, из дерева, кости и особенно камня – путем обработки – изготовляли разнообразное оружие и орудия труда. В мезолите шло дальнейшее усовершенствование человеческой жизни, в неолите были изображены лук, керамика, ткацкий станок, колесо, началось земледелие и приручение домашних животных.

Ближайшее к нам стойбище первобытных (палеолитических) людей (приблизительно 70-тысячелетней давности) обнаружено в 1951 году на северной окраине Сталинграда, в балке Сухая Meчетка. В нашем крае следы каменного века пока не выявлены, однако это еще не говорит об их отсутствии, – скорее всего, ввиду своего глубокого залегания и неброского вида они сохранились и ждут своего часа.

Следующий за неолитом отрезок времени у археологов называется эпохой бронзы. Возраст ее тоже солидный: от 8—7-го веков до н. э. по 6—5-е тыс. до н. э. (по другим сведениям, с 4—3-го тыс. до н. э.). Свое название она получила за то, что в это время железа пока не знали, а наряду с каменными орудиями широкое распространение получила бронза, т. е. сплав меди (90 %) и олова (10 %). Медь, как известно, плавится при 1088°, олово – 232 °C, а бронза – при 900°, но, несмотря на это, по сравнению с предшествующими металлами обладает большой прочностью, уступая лишь железу (для сравнения скажем, что железо плавится от 1100° до 1250°). Как называли себя, свои племена люди того времени, мы тоже не знаем, так как никаких письменных источников нет; единственное, чем мы располагаем, – это археологические находки.

Одними из самых многочисленных археологических памятников, в большом количестве появившихся в эпоху бронзы, являются курганы. С давних пор известно, что курганы – это надмогильные сооружения, а точнее, кладбища, некрополь древних людей, возведенные в знак почитания человека, который, согласно тогдашним мировоззрениям, после своей смерти продолжал жить в делах и памяти сородичей. И хотя ныне не сохранилось никаких внешних признаков погребального обряда, но в свое время какие-то знаки, часовенки, оградки, а может, те же кресты на курганах несомненно были.

Эпоха бронзы гробов для переноски тела покойного не знала. По обустройству погребального обряда бронзовый век ученые (тоже условно) подразделяли на три культуры: ямную, катакомбную и срубную – каждой культуре был присущ свой быт и обряд. Вкратце они таковы.

Ямная культура длилась с 6—5-го тыс. до н. э. (по мнению других ученых, с 4—3-го тыс. до н. э.) по 2-е тыс. до н. э. Было установлено, что народы ямной культуры пришли с юга, предположительно индо-иранского происхождения, и расселились на огромной территории нашей страны; жили племенами, то есть родовыми поселениями, селились обычно вблизи водных источников. В это время происходит выделение пастушеских, охотничьих и земледельческих племен, начинается переход к кочевому и полукочевому образу жизни – ученые считают, что именно в середине 4-го тыс. до н. э. было изобретено колесо. Помимо скотоводства и земледелия, люди того времени занимались гончарством, ткачеством, умели плавить металл – почему эту культуру еще иногда называют энеолитом (т. е. переходный период от каменного века к веку металла). Свое название ямная культура получила за многочисленные подкурганные захоронения в простых ямах, перекрытых сверху накатом жердей. Покойники лежат в них на спине, головой на восток, вытянутыми вдоль тела руками и подогнутыми вверх коленями. Согласно обычаям того времени умерших посыпали (или натирали) красной краской (охрой), со временем она перешла на кости и придала им «кровавый» цвет. По представлениям древних людей, жизнь продолжалась и на том свете, поэтому после каких-то возлияний и воскурений вместе с покойником клали и вещи, которыми он пользовался при жизни. В основном это глиняные горшки – в свое время они были с мясом, похлебкой или дошедшей к нам из глубин веков кутьей (кашей из немолотого зерна), которая до сих пор является любимой пищей для умерших; каменные, костяные и бронзовые орудия труда и оружие; бронзовые или пастовые украшения – между прочим изделий из благородных металлов почти нет. Несомненно, были какие-то изделия из кожи, шерсти, дерев (например, одежда, сумки, луки с тетивой из говяжьих кишок), но они в силу своего органического происхождения давным-давно истлели.

Катакомбная культура длилась с начала 2-го тыс. до н. э. по середину 2-го тыс. до н. э. (по другим источникам с 22-го по 18-й в. до н. э.). Народы катакомбной культуры тоже пришельцы с юга иранской группы. Жили родовыми поселениями, занимались в основном скотоводством, а посему вели кочевой образ жизни: разводили лошадей, скот, занимались гончарством, ткачеством. Наряду с каменным оружием и орудиями труда широко пользовались бронзовыми изделиями. Свое название культура получила за многочисленные подкурганные захоронения в прямых, с боковыми нишами подбоях (т. н. катакомбах). Скорченные, посыпанные красной краской (охрой) костяки лежат в них в окружении тех же заупокойных даров, что и ямники (хотя известны случаи, что их вообще нет, а может, что и было, то не сохранилось).

Срубная культура – это завершающий этап эпохи бронзы, начавшейся с середины 2-го тыс. до н. э. и условно закончившейся в 8—7-м вв. до н. э. Срубники тоже считаются народом ираноязычного происхождения. Придя с юга в районы Южного Урала и Южного степного Поволжья, они со временем расселяются на громадной территории Советского Союза. Жили родовыми поселениями, в основном в поймах рек, озер. Занимались земледелием и скотоводством (для чего совершали перекочевки), делали глиняную посуду, ткань, у них продолжала развиваться металлургия – выделка бронзовых изделий. Свое название срубная культура получила за многочисленные подкурганные (и грунтовые) погребения в деревянных (дубовых), покрытых накатом срубах, хотя известно немало случаев, когда их вообще нет. Своих соплеменников срубники хоронили в скорченном положении, сопроводительный погребальный инвентарь мало чем отличался от предыдущих культур. Учеными установлено, что где-то в 12-м в. до н. э. подавляющая часть отрубных племен покинула нашу страну, оставшиеся еще долго жили на территории Волго-Донского междуречья (в том числе и нашем крае) и в конце концов ассимилировались (растворились) среди других народов. Таким образом, принято считать, что срубная культура кончилась где-то в 8—7-м вв. до н. э (то есть около трех тысяч лет назад), после чего начался железный век.

В ходе археологических изысканий на территории Союза и бывшей Сталинградской области выявлено огромное количество захоронений и поселений (или стоянок) эпохи бронзы.

Про наши места этого сказать нельзя ввиду того, что научных раскопок у нас никто и никогда не проводил. Однако, учитывая, что каждый бугор, мыс, водораздел, поймы Едовли усеяны курганами, можно с уверенностью сказать, что подавляющее большинство их дошло к нам из эпохи бронзы. Это же подтверждает кладоискательская и иная деятельность прошлых лет (у хуторов Попова, Травянского и в других местах), обнаружены захоронения, присущие эпохе бронзы, из чего можно сделать вывод, что наши места хорошо были известны людям той поры. Об этом говорит большое количество подъемной керамики с курганов и находки шлифованных каменных орудий.

Последующий за бронзовым веком период называется эпохой железа. Началась она в 8—7-м вв. до н. э. и длилась по 4-й в. н. э. Эпоха названа так потому, что в это время происходит повсеместное вытеснение каменных и бронзовых изделий железными, появляется гончарный круг. Учеными-археологами выяснено, что на территории нашей страны и, в частности, Сталинградской области в железный век жили другие кочевые племена ираноязычного происхождения – скифы и сарматы. Жили ли они на территории нашего кран – до сих пор не известно, но кладоискательские находки в курганах дают право дать утвердительный ответ.

Шло время. С 5-го в. н. э. наступила эпоха средневековья, длившаяся по 18-й век. Являясь продолжением среднеазиатских степей и полупустынь, Нижнее Поволжье, а точнее междуречье Волги и Дона (еще начиная с новой эры), стало проходным двором, через который волны различных кочевых народов, сменяя друг друга, хлынули из Азии на территорию Европы. Этими народами, судя по дошедшим письменным источникам, были: гунны, хазары, печенеги, половцы, татары и другие – все тюркского (азиатского) происхождения.

Несомненно, что и в Средневековье наши края не были безлюдными. Об этом говорят находки былых кладоискательских раскопок, неоднократно встречавших захоронения, присущие поздним кочевникам. В частности, об этом же говорят находки хазарскога сосуда из станицы Федосеевской половецких каменных баб (зафиксированных в ряде мест). Но особенно заметный след в нашем крае оставили татары.

Татары – общее название многих кочевых племен, как было сказано выше, народ тюркского происхождения, по вероисповеданию – магометане. После вторжения на Русь и ряд других стран хан Батый к середине 13-го века в низовьях Волги и Дона на территории Астраханской области основал государство Золотой Орды. Столицей его стал город Старый Сарай, или Сарай Берке; позднее столица была перенесена в Сталинградскую область, Средне-Ахтубинский район, в окрестности села Царева.

По отзывам современников, этнографическим наблюдениям известно, что «сам быт скотовода-кочевника вырабатывал навыки профессионального воина, и неудивительно, что все мужчины степной и лесостепной полосы становились прирожденными воинами». Татары были не исключение, более того, по своим поступкам они намного превзошла предшествующие народы. Осевшие на необозримых просторах южно-русских степей, в том числе и Донского края, они более пяти веков представляли для Руси большую опасность. Этому способствовало еще и то, что при огромных размерах Россия оставалась малолюдной, например, в конце 16-го – середине 17-го века в ней проживало около семи миллионов человек. Следует иметь в виду и то, что в середине второго тысячелетия началось интенсивное заселение Дикого Поля донскими казаками. Отважными были те люди, кто в одиночку, группами, семьями решался осесть на берегах степных рек (городках-станицах) или в глубинных степных местах (хуторах). Столетиями тут властвовали кочевники-татары – они, не давая покоя русскому люду, совершили неисчислимое количество набегов на русские земли (в основном юго-восточные окраины), осаждали, разоряли и сжигали города и деревни, убивали и уводили насельников в полон, угоняли скот. Столетиями христиане схлестывались в смертельных поединках с азиатами, и никто не знает, сколько всякой крови пролилось тогда на русских землях.

С могуществом Руси татары не раз были биты, но, оправившись, опять совершали дерзкие вылазки. Опять над руинами русских городов и селений стлался дым пожарищ, оставались горы трупов, беды и страдания, опять к татарским кочевьям тянулись вереницы пленных христиан и стада скота. Хорошо известно, что в 1717 году остатки Золотой Орды – кубанские и крымские татары разграбили Нижнее Поволжье, а в Прихоперье разрушили станицу Урюпинскую и многие другие казачьи поселения. Всего кочевники в этот раз увели в плен 12 тысяч человек и 163 тысячи голов скота. Только с окончательным покорением Крыма (1739), присоединением Азова (1769) разорительные набеги татар прекратились, а в 1783 году указ Екатерины II окончательно включает Крымское ханство в состав Российской империи.

О пребывании татар в нашем крае подтверждают остатки поселений, находки погребений, керамики, монет. В казачьей разговорной речи много татарских слов (например, казан – котел; улус – удел, область, а у нас видоизменилось в селение, «край», «угол» хутора); встречаются поговорки – «Как Мамай прошел», «Незваный гость хуже татарина». Наверное, не зря высокое, усыпанное острыми шипами степное растение казаки окрестили «татарником» – слышал, что эту колючку семенами (прицепившуюся к лошадям, войлочным кибиткам) завезли к нам из далекой Азии татары во время своих походов на Русь. Наверное, не зря невзрачный байрачный пакленок почему-то зовут еще «татарским кленом». Память народа донесла до нас любопытные сведения о казаках, в чьих жилах будто бы течет татарская кровь. Например, слышали, что наши хуторяне – Федосовы (по-уличному Крячи) ведут свою родословную от татар; в хуторе Ольховке Ульяновы имели прозвища Митрошины или Мамаи. Митрошины оттого, что предка звали Митрофаном, а Мамай потому, что будто бы произошли от татар, были дикие. Остается добавить, что в нашем крае сохранилось и немало географических названий, связанных с татарами, в которых прослеживается отзвук каких-то конкретных событий. Например, Бузулук, Елань, станица Букановская. Непосредственно в Захоперье, в Займище, под хутором Красным есть два озера (музги) – Малая Татарка и Большая Татарка – название оттого, что будто бы возле нее когда-то стояли или разбойничали татары. Левобережный овраг Первого (Филинского) лога зовется Каргин – вроде бы оттого, что там жила татарская семья, хозяина которого звали Карга.

Мой рассказ будет неполным, если я не скажу несколько слов еще про один народ позднего Средневековья, – калмыках. Это тоже кочевники-скотоводы, родственные монголам, но по вероисповеданию буддисты. Известное изречение Будды «Будьте сами себе светильниками» можно отнести и к калмыкам, ибо свою историю сквозь волны житейского бытия они сумели пронести и сохранить до наших дней. А история их такова.

В первой половине 17-го века, придя из Азии в Сибирь, они входят в состав Российской империи. Из Сибири калмыки начинают осваивать прикаспийские, поволжские и донские степи, где во второй половине того же века окончательно оседают на жительство и по договору помогают казакам (да и России в борьбе против общих врагов).

Несмотря на это, калмыки отнюдь не отличались мирным нравом по отношению к соседним народам. Документированные источники свидетельствуют, что наряду с татарами калмыцкие отряды тоже были не прочь пограбить казачьи поселения, жгли строения, посевы, убивали и угоняли людей и скот. Из различных литературных источников известно, что калмыцкие кочевья или их разбойничьи шайки проникали и в наш – Хоперский округ: возле станиц Алексеевской и Кумылженской. В настоящее время калмыки на территории этих районов не живут, но народная память сохранила и донесла до нас предания, что они когда-то побывали в этих краях. Об этом же свидетельствуют и ряд захоперских топонимов, то есть географических названий с упоминанием о калмыках. Например, между станицей Слащевской и хутором Остроуховским был хутор Дундуков, чье название произошло от какого-то калмыцкого хана по фамилии Дундуков или же от слова «дундук», которым казаки презрительно называли калмыков. Кстати, выше упомянутого хутора правобережные хоперские горы (бугры), известные ныне как Кошавгора, раньше звались Дундуковскими. Далее, вы знаете, что недалеко отсюда, в Займище с правой стороны Хопра в низовьях Едовли, рядом с Татаркой есть озеро-музга Калмычка – название тоже якобы оттого, что возле нее когда-то стояли или разбойничали калмыки. Еще выше хутора Филинского, на бугре, не доезжая Заичкина (впадающего в левобережный Лутковский лог) оврага, напротив Солонцовского кургана есть Калмыцкий курган – название оттого, что на этом кургане когда-то тоже стояли калмыки; кстати, одна из ближайших к курганам балка носит название Кузнечикова – по преданию, здесь жили калмыки, мастера кузнечного дела. Отмечу, что одна из ближайших к хутору Скулябному правобережных ражек этого лога тоже называется Калмыцкая балка. И наконец, в западной части приедовленского хутора Ольховки возвышается Калмыцкий бугор, а на нем Калмыцкий курган. Откуда взялись такие названия – никто не знает. Ко всему сказанному добавлю, что жившие в соседнем хуторе Лутковом Храповы по родословной были Калмыки, по одной из версий фамилия Апраксин произошла от имени женщины-калмычки Апраксеи. Кстати, в наших краях встречается фамилия Калмыковы, но кто в действительности были их предки, трудно сказать, не исключено, что и калмыки. О какой-то связи с калмыками говорят и весьма распространенные в народе калмыцкий узел, калмыцкий суп-шулюм, красной масти скот зовется у нас не иначе, как калмыцким.

Помимо указанных народов, нелишне вспомнить наших непосредственных предков – казачество и славян. Как известно, к 15—16-му векам на территории Дикого Поля уже окончательно сформировалось новое сословие – донское казачество. Учебники истории нам внушают, что предками казаков были крепостные крестьяне центральных областей России, бежавшие на Донщину от крепостной неволи. Я же сторонник иной версии. Разнообразие физического типа нынешних насельников края наталкивает меня на мысль, что, чередуясь, разные народы тут жили всегда, начиная с глубокой древности. Сперва это были народы бронзовой эпохи, потом железного века – скифы, сарматы, от которых и ведут свою родословную славяне, в частности, славянское племя вятичей.

Прямых доказательств жительства славян в нашем крае нет, но обращают на себя внимание некоторые косвенные факты. Какие?

До Крещения Руси, да и довольно долгое время после, у всех славянских племен была искони языческая религия, то есть стихийное почитание, одухотворение природных сил: солнца, земли, воды, полей и леса. К концу 17-го столетия великая сила язычества была уже на исходе, но все равно остатки или пережитки язычества сохранились до сих пор. Вспомним: недалеко отсюда, в низовьях Едовли, в Займище находится всем хорошо известный Хорсеев бугор – тот самый, на котором когда-то возникла станица Федосеевская. К чему я говорю о нем? Да к тому, что по аналогии славянский языческий бог солнца назывался Хорс, и закрадывается мысль, что от каких-то древних языческих обрядов, языческих мольбищ, совершаемых в лесу, на этом бугре, возможно, возникло и дошло до нас его столь странное на первый взгляд название. Можно вспомнить рождественскую песню («Рождество Твоё…»), где упоминаются «волхвы», что тоже является славянским словом, обозначающим: «знахарь», «колдун». Далее: «лицо» мы порой называем «харя», хотя и не подозреваем, что это тоже славянское слово, обозначающее скоморошью маску. «Идол» чаще всего означало слово «болван». Еще: Масленица с блинами, пасхальные расписные яички, убранство дерева (ели) на Новый год – тоже из язычества. Катание женщин по земле после посадки огороднего овоща – тоже дань древней традиции, носившей языческий характер. В казачестве, как и у всех народов, сохранились легенды о призраках, упырях, нечистой силе, чертях, вампирах, которые есть не что иное, как отголоски языческих верований, пережившие в народной памяти (и сознании) многовековую эпоху христианства.