Текст книги "Верлиока"

ГЛАВА X,
в которой похожий на бабочку молодой человек посещает Ивановых, а из Алексея Львовича вылетают искры

«Мерседес», в котором сидела Ива рядом с молодым человеком, видели в эти дни не только на улицах Москвы, но в Абрамцеве, в Загорске – очевидно, Ива показывала своему новому другу достопримечательности столицы.

…В новом нарядном платье, с аккуратно накрашенными губами, она сидела за обедом и притворялась, что с аппетитом ест гороховый суп. Она вздрогнула, услышав шум подлетевшей машины, и, когда Марья Петровна спросила, кто бы это мог быть, ответила:

– Не знаю.

Молодой человек легко подошел к подъезду, негромко постучал, а когда Марья Петровна открыла двери, поклонился ей так изящно, что она невольно почувствовала себя даже не в девятнадцатом, а в восемнадцатом веке.

– Прошу извинить меня, глубокоуважаемая Мария Петровна, – сказал он, – но некоторые черты в характере вашей прелестной дочери побудили меня явиться к вам без предварительного уведомления. Позвольте представиться: Леон Спартакович Пещериков.

– Пожалуйста, – только и ответила растерявшаяся Марья Петровна.

Гость прошел в столовую, где Алексей Львович встретил его с недоумением, а Ива – сдержанно, стараясь изо всех сил казаться старше своих лет и поэтому выглядевшая года на два моложе.

– Прошу извинить меня, глубокоуважаемый Алексей Львович, но обстоятельства, связанные с некоторыми чертами характера вашей дочери, не позволили мне предварительно осведомить вас о моем посещении. Меня зовут Леон.

Нельзя сказать, что это изысканное представление не понравилось Алексею Львовичу, который много лет читал лекции в Библиотечном институте и требовал от своих учеников, чтобы они говорили не запинаясь. Но называть своего неожиданного посетителя по имени, без отчества показалось ему неприличным.

– Очень приятно, – сказал он. – Но хотелось бы узнать, как вас все-таки по батюшке?

– Леон Спартакович, – с готовностью ответил молодой человек.

– А позвольте узнать, Леон Спартакович, чему я обязан вашим посещением?

Молодой человек засмеялся.

– Ах эта Ива, проказница, шалунишка! Неужели она не поставила вас в известность о нашем совместном намерении, не нуждающемся, по ее мнению, в вашем одобрении и согласии? Существует много вариантов того, что я считаю честью вам сообщить. Вопреки очевидной старомодности я предпочитаю два нижеследующих: сочетаться законным браком и предложить руку и сердце.

Другое старомодное, но сохранившееся понятие, а именно – «ошеломить», некогда означало "ударить по шелому". Для Алексея Львовича оно в эту минуту подходило, хотя никакого шелома не было, разумеется, на его почтенной седой голове.

– Позвольте, как же так? – спросил он. – Это невозможно! Моей дочери еще рано думать о замужестве. Она в десятом классе, и ей только шестнадцать лет.

– Почти семнадцать, – заметила Ива.

– А давайте не будем заставлять ее думать, – мягко улыбаясь, сказал молодой человек. – Дело в том, что я – Главный Регистратор всех входящих и исходящих в городе Шабарша. Не следует думать, что это незначительная канцелярская должность. Можно смело сказать, что по моему служебному положению я не ниже, если не выше, любого подающего надежды министра. Я располагаю единственной в городе электронно-вычислительной машиной. Вот мы ее и заставим подумать.

Впоследствии Ива утверждала, что первая искра вылетела из Алексея Львовича именно в эту минуту. По-видимому, он уже начинал вспоминать, что в годы войны командовал артиллерийской батареей.

– То есть вы, кажется, хотите сказать, что какая-то машина будет решать, за кого ей выйти замуж? – спросил он.

– Ну зачем же понимать мои слова так буквально? – осторожно заметил Леон Спартакович. – Ведь вопрос в основном как будто решен. Просто я считаю своим долгом заранее предусмотреть ссоры и недоразумения, без которых редко обходится семейная жизнь. Вот тут ЭВМ действительно может помочь. А впрочем… – Тут к его осторожности присоединилась деликатность. – Мы с Ивой считаем, что все это должно произойти не сегодня и не завтра, а, может быть, через два-три года, в заранее обусловленный срок. Если вы разрешите, я стану время от времени бывать у вас, мы познакомимся ближе и после надлежащего рассмотрения вопроса как вы, так и Мария Петровна, будем надеяться, убедитесь, что лучшего выбора ваша дочь сделать не могла.

Молодой человек мягко улыбнулся.

Но странно: все в комнате как бы нахмурилось в ответ на его улыбку, даже дубовый буфет, который лет пятьдесят стоял на своем месте не хмурясь. Календарю, висевшему на стене, захотелось перепутать все дни и месяцы, а занавески на окнах стали выглядеть так, как будто они повешены за какое-то преступление.

Что касается Кота Фили, гостившего у Ивановых, то он даже плюнул, что с ним случалось редко. Ему как раз не понравилось, что Леон Спартакович говорит слишком гладко.

Осталось неизвестно, когда именно взорвался Алексей Львович – после того, как Кот плюнул, или после того, как будущий жених сказал:

– Итак, будем считать, что наша встреча прошла в дружественной обстановке, заложившей основу для будущих отношений, значение которых переоценить невозможно.

Так или иначе, было уже совершенно очевидно, что Алексей Львович отчетливо вспомнил свои боевые дела. Он еще не сказал ни слова – закашлялся от волнения, но искры уже вылетали из него, как пчелы из улья.

– Мать, а что же ты молчишь? – обратился он к растерявшейся Марье Петровне, которой, по-видимому, понравился жених, хотя она считала, что он слишком красив для мужчины.

– А что мне сказать, когда нечего говорить? – ответила она мудро.

– Нечего? – переспросил Алексей Львович. Теперь искры, подобно артиллерийским снарядам, стремительно летели прямо к Леону Спартаковичу, но почему-то по дороге гасли. – Ах, нечего? Вон отсюда, канцелярская крыса! Вон, пока я тебя еще с лестницы не спустил! И чтобы я тебя никогда больше не видел! А то я тебе такую ЭВМ покажу…

Он снова закашлялся. Судя по искрам, которые уже не вылетали, а выбрасывались из него, как из «катюши», было совершенно ясно, какую ЭВМ он приготовит для молодого человека, если он явится снова.

Через две-три минуты Леон Спартакович, простившийся только с Ивой, сказав ей шепотом несколько слов, неторопливо спустился с лестницы, сел в «мерседес», кстати, украшенный почему-то черным флажком, и уехал.

И почти немедленно началось то, что ученые из Института Вьюг и Метелей выразительно назвали бурей в маске. Хотя Сосновую Гору в это свежее осеннее утро можно было назвать одним из самых тихих мест на земле, здесь и там мачтовые сосны стали ломаться, как спички, а невидимая рука заставила кустарник, спасаясь, прильнуть к траве. Земля вздрогнула, а двери так задрожали, что Марья Петровна даже сказала, подумав, что кто-то стучится:

– Войдите!

Но никто не вошел, и через несколько минут в каждом доме стали повторяться слова «причудилось», "показалось". Однако лесники уже бежали к умирающим соснам, может быть еще рассчитывая помочь им, хотя на это не было никакой надежды.

ГЛАВА XI,
в которой Ива старается чувствовать себя счастливой и сердится, потому что чувствует себя несчастной

Вася за минувший год изменился так, что, глядясь в зеркало, не узнавал себя. Он вырос, окреп и по настоянию Ольги Ипатьевны впервые в жизни побрился. Он получил свидетельство об окончании школы и, когда Платон Платонович спросил его: «Природа или история?» – ответил: «Природа», решив поступить на биологический факультет.

Все это были перемены, которые в полной мере укладывались в несложное утверждение "а жизнь идет".

Ива рассказала ему о Леоне Спартаковиче, и он смеялся так долго, от всей души, что Ива даже прикусила губу, чтобы не заплакать.

– Я не понимаю, ты влюблена в него или нет?

– Если бы я знала, что такое влюбиться, – вздрогнув, ответила Ива. – В седьмом классе я была влюблена в Окуджаву, а потом оказалось, что влюблен весь класс, и я охладела. Знаешь, как Леон Спартакович рассказал бы тебе об этом? "После надлежащего выяснения того обстоятельства, что весь состав класса относится к вышеозначенному Окуджаве так же, как я, мое увлечение из горячего превратилось в прохладное и наконец покинуло меня, удалившись в неизвестном направлении".

– Любопытно, – сказал заинтересованный Вася. – И он так говорит всегда?

– В том-то и дело! Я решила, что только интересный человек может выражаться так сложно. И потом, он был очень красивый.

– Был?

– Ну, не очень-то был. Мы условились переписываться. Два раза в неделю, по понедельникам и четвергам, я получаю от него письма.

– А где ты с ним познакомилась?

– Наш школьный ансамбль выступал в клубе железнодорожников, мы танцевали, и я ему понравилась, хотя Снегурочку исполняла Лена Долидзе.

– А ты не думаешь, что он просмотрел по меньшей мере десять ансамблей, прежде чем выбрать тебя?

– Ты сердишься?

Вася подумал.

– Кажется, нет.

Впервые в жизни он сказал неправду.

Было бы ошибкой думать, что слова лишены тени. Этот разговор отбрасывал длинную тень, в которой можно было различить то, о чем не было сказано ни слова.

Так или иначе, они продолжали встречаться, и даже чаще, чем прежде. С каждым новым стихотворением Ива прибегала к Васе. Они снова съездили в Кутуары. Соломенный мостик сохранился. Маленькое чудо оказалось прочным. Но ветка засохла – последнему яблоку она отдала последние силы.

Письма от Главного Регистратора приходили аккуратно, два раза в неделю. Они были написаны каллиграфическим почерком и чем-то походили на отчеты, доклады. Ни одного из них Ива не показала Васе. Может быть, она старалась считать себя счастливой и сердилась, потому что чувствовала себя несчастной? О "сцене изгнания" она упомянула мельком, хотя подумала, что Вася, вероятно, заинтересовался бы искрами, вылетавшими из Алексея Львовича, – все-таки это было явлением, мало известным науке.

ГЛАВА XII,
в которой Вася разговаривает с семейными фотографиями, а Ива просит его подарить ей свадебное путешествие

Едва ли кто-нибудь помнит в наше время старинное выражение «зарыть талант в землю». Так вот, Вася не только не зарыл свой талант, но занимался им старательно и строго. Он прекрасно понимал, что теоретически необъяснимое прежде всего нуждается в практике, и постарался сделать ее веселой и разнообразной. Как иначе назвать его проделку с туманом, однажды окутавшим поселок? Отхватив от него изрядный кусок, он превратил его в клейстер, чтобы переклеить свою комнату – ему давно надоели птички, зайчики и медвежата на выгоревших детских обоях.

Когда Платон Платонович входил в столовую, бокалы на буфете начинали мелодично перезваниваться, исполняя старинные романсы. Платон Платонович однажды удивился, услышав знакомый мотив, но потом привык – нельзя же все время удивляться.

Не надеясь научиться летать, Вася однажды все-таки прыгнул из окна второго этажа и сравнительно плавно опустился на землю. Он научился разговаривать с портретами в семейном альбоме, и случалось, что они рассказывали ему забавные истории. Бабушка Платона Платоновича, например, пересчитала всех гостей на своей свадьбе и упомянула, между прочим, что с ней танцевал тверской губернатор. О Платоне Платоновиче она рассказала, что до четырех лет он ходил в юбочке и горько расплакался, когда на него впервые надели штанишки. Среди дальних родственников Вася с удивлением нашел поэта Полонского – почему-то в мундире чиновника и даже с каким-то орденом на груди…

Была уже осень, бесцеремонно красившая деревья в желтые, красные, медно-красные цвета, как художник, которому надоело выписывать детали. Листья кленов подумывали о том, как слететь на землю: планируя или кружась? Голые ветки орешника сталкивались под налетевшим ветром, надеясь, что этот глуховатый стук чем-то похож на звук барабана в Большом государственном симфоническом оркестре.

…Это был день, который Платон Платонович провел в размышлениях о Васе. "Он читает все, что попадает под руку, – и каждую свободную минуту. У него нет товарищей, но он почему-то совершенно не тяготится этим. Он не интересуется спортом. Он научился играть в шахматы, но скоро ему стало скучно играть со мной, на пятнадцатом ходу он выигрывал, хотя я, помнится, был когда-то кандидатом в мастера. Правда, он, кажется, влюблен, но так влюбляются в музыку или поэзию".

– Впрочем, не слишком ли много я требую от него? – громко спросил себя Платон Платонович. – От мальчика, который сложился из ошибки паспортистки, звука пастушеской дудочки в зимнюю ночь, моего одиночества и пылинок, кружившихся в лунном свете?

Он задумался. Его беспокоила смутная догадка, что Вася может так же легко исчезнуть, как и появился. "Вот что необходимо: дождаться зимы и ночью посмотреть, видны ли в лунном свете пылинки. И прислушаться. Если дудочка заиграет…"

Он внезапно успокоился, вспомнив, что прошлой зимой Вася получил паспорт. Паспорт был бесспорным свидетельством, что Вася существует. Прежде чем исчезнуть, он должен будет сдать паспорт, и милиция, без сомнения, просто не позволит ему исчезнуть.

Но выйдя с книгой в руках на балкон и прочитав несколько страниц, Платон Платонович снова огорчился. "И ведь никаких вечеринок! И ни малейшего повода волноваться за него – к двенадцати часам он всегда дома. Мальчишки в его возрасте носят волосы до плеч, ходят как дикари, а он стрижется аккуратно раз в месяц".

Что-то белое, розовое, кружевное, что-то быстрое, молодое, в белых брючках и кружевной разлетайке появилось в саду под балконом. Это была Ива, которая весело поздоровалась с ним, а потом спросила:

– Вася дома?

Вася был дома. Платон Платонович подумал, что с Ивой, конечно, следовало бы поговорить. Но он решительно не знал, о чем говорить с девочками или мальчиками семнадцати лет. Это было труднее, чем, скажем, провести часок-другой в болтовне с Марсом или Единорогом. Впрочем, пока он размышлял, о чем бы спросить Иву, она исчезла за углом и три раза – это был условный знак свистнула Васе.

– Здравствуй, Иван-царевич, – сказала Ива. – Ну вот что: вчера мне показалось, что, уходя, Главный Регистратор посмотрел на меня и облизнулся. Лучше я выйду за тебя. Конечно, если ты не возражаешь. Я знаю, это неприлично, что я первая заговорила об этом, но, понимаешь, объясняться в любви в наше время просто не принято. Девчонки помирают со смеху, когда им говорят "я тебя люблю" или что-нибудь в этом роде. Тем не менее не скрою, что мне хотелось бы услышать это от тебя. Теперь о Леоне Спартаковиче. Два раза в неделю, в понедельник и четверг, я получаю от него письма – разумеется, до востребования. Едва ли можно назвать их любовными. Во-первых, он их нумерует. Во-вторых, мне кажется, что он просто списывает их с каких-то старинных книг.

И она процитировала:

Пусть это послание

будет свидетельством

взаимных чувств,

долженствующих

до поры до времени

быть известными только нам,

и никому другому.

И вот что самое странное: к некоторым письмам приложена печать "с подлинным верно".

Вася расхохотался:

– Неужели?

– Честное слово! Но я пришла к тебе по другому делу. В октябре мне исполнится семнадцать лет. И тебе, может быть, захочется сделать мне подарок.

– Конечно! – сказал растроганный Вася. – Я уже думал об этом.

– Так вот: подари мне свадебное путешествие.

– То есть как?

– Очень просто. Мы можем пожениться через два или три года, а свадебное путешествие мы устроим сейчас. Подумай, как это будет интересно! Все будут говорить: "Вообразите только, такие молодые, а уже поженились". Ты будешь перекидывать мосты через непроходимые ущелья. Буревестники будут предсказывать нам не бурю, а спокойную, счастливую жизнь до серебряной или даже золотой свадьбы. А в гостиницах решительно все от директора до швейцара побегут надевать белые перчатки, едва лишь наша машина остановится у подъезда.

Вася задумался.

– Конечно, все это будет не так или не совсем так, – сказал он. Буревестники еще никому не желали счастья, и с ними придется серьезно поговорить. Что касается белых перчаток – дай бог, чтобы у официантов были чистые руки. А какой маршрут? – спросил он.

– Еще не знаю. Сперва куда-нибудь по реке, ведь у тебя с водой наладились отношения. А потом в горы. Конечно, ты должен поговорить с Платоном Платоновичем. А что касается моих родителей, я просто убегу, оставив им записку. Из папы посыплются искры, но я надеюсь, что он успокоится, узнав, что я убежала с тобой. Или, может быть, – прибавила она значительно, – ты как-нибудь устроишь, что он не только успокоится, но будет просто в восторге?

– А мама?

– Ну, за маму я не беспокоюсь.

– Почему?

– Потому, что она сама, когда ей было семнадцать лет, убежала из дому с папой. Она помнит об этом. А он забыл.

– Слушай, а может быть, не надо никакого маршрута? – сказал, увлекаясь, Вася. – Сядем в «москвич» и махнем куда глаза глядят.

– Да, но нужно все-таки, чтобы они глядели в сторону Шабарши, где живет Главный Регистратор, – возразила Ива. – Дело в том, что мне просто до смерти хочется узнать, почему некоторые письма он кончает словами "с подлинным верно".

ГЛАВА XIII,
в которой рассказывается, как шофер автобуса чуть не сшиб инвалида, заглядевшись на Иву. Платон Платонович с трудом отрывается от Малого Пса. Из Алексея Львовича снова летят искры

В дорогу!

Нельзя сказать, что Вася выбрал удачную минуту, чтобы поговорить с Платоном Платоновичем. В новом костюме, он расхаживал по своему кабинету и празднично свистел. Волосы в носу и ушах были подстрижены. Он был причесан и надушен. Накануне ему удалось установить, что начиная от созвездия Единорог Млечный Путь тянется не через Малого Пса и Близнецов, а огибая их, о чем астрономы всего мира не имели никакого понятия. Не удивительно, что, погруженный в астрономические размышления, он рассеянно выслушал Васю.

– Ах, путешествие? – спросил он. – Это прекрасно. Но свадебное?

– Как бы свадебное.

– То есть ты хочешь на ней как бы жениться?

– Я думаю, что это произойдет лет через пять, – сказал Вася. – А сейчас нам просто хочется проехаться на юг. Разумеется, если ты разрешишь воспользоваться своим «москвичом».

– А как ее зовут?

– Кого?

– Как бы невесту. Паспорт у нее есть?

– Да. Но он нам не понадобится.

– Не скажи, не скажи. Она умна?

– Не знаю. Но она пишет стихи. И мне кажется – недурные.

– Вот это прекрасно. Надолго?

– Недели на две.

– Не акселератка?

– Боже мой, да ты прекрасно знаешь ее! Это Ива! Она бывала у нас много раз, а на прошлой неделе ты пригласил ее к обеду.

Платон Платонович задумался.

– Да, это недоразумение, – сказал он. – Понимаешь, мне трудно оторваться от Малого Пса, Близнецов и Единорога. Я прекрасно помню Иву. Это ведь на нее нельзя смотреть и не улыбаться?

Как ни странно, Платон Платонович был совершенно прав: однажды шофер автобуса чуть не сбил инвалида, который тоже загляделся на Иву, причем оба не могли не улыбаться.

…Это было неожиданно, но больше всего пришлось повозиться с Котом. Во-первых, он решительно отказался надеть пальто, которое Ива сшила ему в дорогу.

– Я не какая-то паршивая болонка, чтобы носить пальто, – с негодованием сказал он. – Не хватает еще, чтобы Ольга Ипатьевна приготовила мне куриную котлетку. Не скрою, мне свойственно известное честолюбие: розовых котов не так уж и много на свете. И я люблю, когда меня рассматривают с удивлением и даже с восхищением. У каждого из нас есть свои слабости. Скажите спасибо, что я при этом не кокетничаю, как, например, Ива.

Во-вторых, он отказался спать на заднем сиденье. В ответ на возражения Васи, что заднее сиденье как будто нарочно устроено, чтобы на нем можно было спокойно спать, он гордо ответил, что время от времени намерен просыпаться и даже останавливаться, чтобы поймать полевую мышь или птичку. Словом, с ним было много хлопот и он согласился на поездку только после того, как Ива дала слово, что больше никогда не будет называть его кисой.

…Конечно, это было неприятно, что Алексей Львович, из которого (против его желания) летели искры, отказался проводить путешественников, но зато Марья Петровна набила багажник жареными курами, пирожками, яблоками, апельсинами, вареными яйцами, а Ольга Ипатьевна испекла пирог, который, кстати сказать, Вася чуть не съел, разбирая и укладывая две походные палатки – одну для себя, другую для Ивы.

Шотландская Роза, которой показалось (и не без основания), что Филя заважничал, простилась с ним холодно, а Платон Платонович, вдруг огорчившись, потребовал, чтобы путешественники посылали ему телеграммы из каждого населенного и даже малонаселенного пункта.

Разумеется, никому не пришло в голову украсить «москвич» цветными лентами или посадить на радиатор куклу – свидетельство будущей счастливой семейной жизни. Кот справедливо заметил, что это пошлость. Но связку воздушных шаров, по его мнению, все-таки необходимо было взять в дорогу.

– Во-первых, при виде воздушных шаров работники ГАИ все-таки могут принять вас за новобрачных, – рассудительно заметил он. – А во-вторых, нарушение правил уличного движения легче сходит с рук молодым людям, которые решились посетить Дворец Бракосочетаний.