Текст книги "Услуги некроманта"

– Тогда пришлось бы воскрешать, – безразлично ответил некромант, глядя в потолок. Слишком безразлично.

– Ансгар Фридрихович, простите, что я задаю этот вопрос, но…

Ансгар повернулся, посмотрел в глаза.

– Да?

– Мне кажется, – осторожно начал Ваня, – что вы все еще в обиде на меня за то, что я когда-то…

– Утопился, – подсказал некромант.

– Угу.

– Может быть, – доктор кивнул. – Как и всякий человек, который видел, как то, о чем он мечтал полжизни, без сожаления выбрасывают в помойку. Я имею в виду здоровье.

– Простите меня. Если б я знал, что меня найдете именно вы, я бы не стал, – серьезно сказал Ваня. – Честное слово.

Некоторое время Ансгар изучал его лицо, а когда понял, что тот говорит серьезно, улыбнулся. Потом помрачнел.

– Какой же ты дурак… Мне даже кажется, что я остановил тебя на пути в рай.

– Туда не берут самоубийц.

– В твоем случае небесная канцелярия пересмотрела бы свои принципы.

Маруся очнулась в середине ночи. Некоторое время ей подставляли тазик, потом Ваня ее галантно сопроводил до туалета.

– Так я, – спросила она еще хриплым, пересохшим горлом, – воскрешена?

– Вы мертвы, – сказал ей Ансгар Фридрихович загробным голосом (с воскрешенными он таким не разговаривал). Сидя напротив нее в низком кресле, он упер локти в колени и не шевелился. – Ваша жизнь закончилась. Я – некромант. Вы почти как живая, но на самом деле – мертвая. Вы даже можете чувствовать боль. Но вы теперь по ту сторону жизни. К сожалению.

Маруся улыбнулась.

– Значит, жизнь после смерти…

– Только с моей помощью. Обычно там все иначе.

Маруся задумалась. Одернула кофточку. Пригладила волосы.

– И кто… оплачивал ваши услуги?

– Весь дружный коллектив вашего э… психологического театра. Они очень переживали, что ваша смерть испортит им проект. Но об этом говорить не нужно.

– Я и не буду, – Маруся отняла руку от волос, так и не завершив жеста.– Я была на том свете. Что мне до людей.

– Правильно, – кивнул Ансгар Фридрихович. – Знаете, каждый человек, побывавший ТАМ… он приносит с собой оттуда что-то. Некую вещь, которую дает ему Мироздание. Я не знаю, зачем именно ему та или иная вещь – эту загадку предстоит решить человеку… то есть, зомби. Вы ведь не обидитесь, если вас так назвать?

– Ни капельки. Это даже прикольно.

– Так вот, вещь, которую вы принесли с собой из смертного сна… она должна быть. Что с ней делать, вы должны понять самостоятельно.

Маруся отвернулась, ощупала ладонями свое «смертное ложе» и, засунув пальцы между сиденьем и спинкой, извлекла тонкий лошадиный хлыст.

– Ух ты, – сказала она.– Надо же… Впрочем, Мирозданию виднее.

– Не берусь истолковывать, – сказал Ансгар Фридрихович, – но знак довольно прозрачен. Встань и иди, Маруся.

– Называйте меня Мариной.

– Как скажете.

И они оба, зомби и некромант, проводили девушку взглядами до двери. Сцена психологической помощи была отыграна по мере их скромных возможностей. Оставалось ждать.

Ваня видел, как утром Марина вышла к людям. Уверенно, спокойно и чинно, как человек, и впрямь вернувшийся из небытия.

В руке у нее был хлыст, которым она пощелкивала себя по высоким бутафорским сапогам.

– Марусенька, – прошептала Мишель.

– Здравствуйте, – обратилась ко всем бывшая Маруся глубоким, низким голосом. – Меня зовут Марина. Надеюсь, теперь вы мне рады больше, чем в первый раз. Потому что если вы не рады – я знаю, как вас обрадовать. Я внятно излагаю?

Целую секунду никто из дружного коллектива не знал, что ей ответить.

– Теперь она окажет им всем психологическую помощь, – прошептал Ваня, пока Ансгар Фридрихович складывал ему в карман пачку купюр. – И сыграет ковбоя Длинный Хлыст.

– Длинного меча у нас под рукой не было, – Ансгар Фридрихович надевал пальто. – Зато, если я воскрешу старика Зигмунда, будет что ему рассказать.

– Но ведь на самом деле, – начал было возражать Ваня, но некромант уже согласился с невысказанным.

– Некоторые люди боятся жить, – дал он, как ему казалось, наиболее вероятное и внятное объяснение. – А когда скажешь им, что их жизнь закончилась – страх проходит, и они становятся самими собой.

– А когда она поймет, что жива?

– Вряд ли решит это исправить… Идем, мы больше здесь не нужны.

…Уходя, они слышали голос парня в белом, щелчок хлыста и голос Марины: – Еще раз обзовешь Мишель блондинкой в уничижительной форме – будешь сидеть только на треугольных стульях!

– Ансгар Фридрихович… а вы боитесь жить? – спросил Ваня, когда они вышли на улицу.

– Иногда просто до смерти, – то ли сострил некромант, то ли сказал правду – интонаций из-за сильного ветра было не разобрать. Голос господина Мерца вообще тяготел к монотонности. С таким не взяли бы ни в один психологический театр.

Глава 6. Золотое крыло

– А вас, господин Мерц, никогда не возьмут в число тех, к кому общество обязано быть терпимым, кто может наставить его на путь истинного гуманизма. Вот, смотрите список – люди с ограниченными возможностями, гомосексуалисты, иные вероисповедания… вы, собственно говоря, что-нибудь иное исповедуете?

– Ничего.

– Вот видите. Вы гомосексуал?

– И с этим как-то не повезло.

– А ваши возможности – они ограничены?

– Мои возможности неограниченны.

– Тогда заберите свой талон и не морочьте мне голову!

– Социализация провалилась, – доктор Мерц сел на кровати, аккуратно застелил сзади себя одеяло и уставился в незамысловатый узор паркета. – Надежда на что-либо иное была бы явным оскорблением порядка вещей.

– Может, посмотреть этот сон еще раз? – предложил Ваня. – Если эти дебилы сменят психолога…

– «Эти дебилы» – это мое подсознание! – заметил Мерц со своей обычной прямотой, потом набросил на плечи рубашку и начал ее застегивать. Рубашки он предпочитал только белые или черные, а пуговицы – только из настоящего перламутра. Пластику не доверял. – К тому же, я потерял талон и теперь обречен общаться только с тобой. А ты вырос в сарае с козами.

– Ну, знаете! – Ваня поднялся было, но под тяжелым взглядом шефа сел обратно.

– Что? – заинтересовался тот, расправляя воротник.

– Растяпа вы, Ансгар Фридрихович.

Доктор Мерц задумался: соглашаться или нет, но был отвлечен какой-то собственной мыслью.

– Это все энтропия, – сделал он вид, что вовсе не оправдывается, а сводит все к мировой философии. – Есть только одна структура, способная ее победить, но и она не всегда служит созиданию.

Мерц посмотрел в окно – на первые морозные узоры, захватившие снизу голубой прямоугольник стекла, на отблески яркого и холодного солнца – и продолжил одеваться дальше. На фоне блистающей зимней гармонии он выглядел, словно доходяга в бараке: торчащие на разном уровне лопатки, синие вены под тонкой кожей и мускулистые, но тоже неодинаковые плечи, скупо укрытые прямыми темными волосами.

– Этого я не понял, – сказал Ваня. – Наверно, козы в моем лице и правда потеряли брата по разуму.

Ансгар Фридрихович ему улыбнулся – как Ване показалось, даже несколько виновато – и отправился умываться.

После завтрака Ваня уже совсем собирался было спросить, про какую же структуру говорит шеф, как прозвучало одновременно два звонка: дверной и телефонный. Наступило рабочее время.

Доктор выдохнул, взял трубку и махнул Ване, чтобы тот открыл дверь.

– Добрый день, – прозвучало из трубки. – Я ваш бывший клиент. Надеюсь, вы меня не забыли.

«День, – подумал некромант. – В десять утра».

– Даже если и забыл, то второй раз случится не скоро, – признался он.

– У меня сбежала мумия, – сказал клиент. – Мы поссорились. Возможно, она придет к вам.

– Хорошо, тогда я поставлю вас в известность.

Доктор с интересом глянул в прихожую – не мумия ли? – но это был всего лишь сосед Фидман, явившийся напомнить, что теперь их очередь чистить мусоропровод.

Первый раз тогда, с мумией, не получилось. Вернувшись из погружения в пучину времен, господин Мерц обнаружил, что вся его одежда пропахла пылью, гнилым деревом, сухой плотью, умащенной какими-то неизвестными ныне ароматическими веществами с тончайшим запахом. Запах ему показался отвратительным.

Большинство некромантов воскрешали только что умерших. Некоторые могли поднимать трупы, с момента смерти которых прошло сто и более лет. На тысячу лет назад умел смотреть Витольд Венглер, а глубже из ныне живущих заглянуть не мог никто.

– Нам сказали, что вы можете поднять хоть динозавра, – сделали ему восторженный комплимент два ученых-археолога: высокий худой блондин с лицом киноперсонажа Шурика и колоритный крепыш-брюнет с серьгой в ухе. – А у нас всего лишь древний Египет. Какие-то пять тысяч лет… даже меньше.

– Это большой риск, – осторожно ответил доктор Мерц.

– Илай, наш заказчик, дает по миллиону баксов за каждое тысячелетие, – ученый с серьгой посмотрел на него с внимательным прищуром, словно коллекционировал выражения глаз людей, которым внезапно и много платят.

Сейчас бы Ансгар «выдержал лицо», но тогда, как ему показалось, не сумел этого сделать и пополнил мысленную коллекцию археолога очень информативной картинкой. Наверно, в его взгляде в одно мгновение прочитались все двадцать квадратных метров полезной площади, которые он делил с матерью и сестрой, книжные полки под кроватью, подвешенная на стену клавиатура от компьютера и два соседских сына-подростка, воспитанные в активном неприятии к людям с физическими недостатками.

И вот господин Мерц (который тогда еще не дотягивал по моральному статусу до господина) сглотнул, запустил отказавший было пульс и сказал им:

– Евро. Я рискую не только жизнью, но и душой, даже если ваш заказчик Илай в нее не верит.

…Воскрешение проходило в выходной день, в закрытом музейном зале, полном запаха пыли и влажной тряпки, при закрытых дверях и занавесках. Ансгар потребовал в зал ванну с теплой водой – чтобы мумии было чем наполняться, когда он запустит процесс, который Витольд называл «ассиметричной реверсией». Сам же Ансгар облачился в черную рубашку до полу, резонно подозревая, что все, в чем он проведет ритуал, придется потом долго стирать – на погружение в прошлое его тело реагировало так же, как на погружение в глубину, с той только разницей, что глубина эта находилась внутри, а не снаружи.

Отдышавшись после первого раза, он погрузился во второй. Было далеко и страшно. Казалось, уходишь все дальше, дальше, и вот он порог – продолжительность жизни – перейдя который, многие уже не возвращались. А ему предстояло преодолеть больше четырех сотен таких порогов. Поначалу барьеры давались легко, хоть и страшно, некромант все еще чувствовал свое тело, склоненное над обрисованным углем изображением круга – всего лишь изображением, безупречно ровным, словно по циркулю. Здесь, в изображении круга, доктор Мерц становился просто странником – ищущим и вопрошающим.

Каждый барьер, словно фильтр, – размалывал его в порошок, перемешивал, пропускал сквозь поры и бросал равнодушно, забыв собрать вновь.

Дальше, дальше вниз – сквозь подобия эпох, сквозь волны подобий, с потоком времени, где-то далеко и в то же время – рядом, за перегородкой тоньше бумаги – идущим из будущего в прошлое.

Вот и то место, до которого он погрузился в прошлый раз. Давление безвременья подменило его тело собой, груз обратной причинности разметал его душу, словно горошинки из руки сказочного мальчика, по дороге. Осталась лишь воля – прямая как стрела, раскаленная до температур выше тех, что может выдержать разум.

Тела не было. Не было памяти, впечатлений и мыслей.

Он перестал быть – сначала казалось, что вообще, но потом стало понятно, что только там, откуда он явился. Наверное, если бы кто-то вошел в этот закрытый зал, то увидел бы в нем только мумию в ванне и тряпку на полу.

Сам же некромант обнаружил себя в храме, среди уходящих наверх в темноту колонн и движущихся теней – таких же странников, но пришедших из прошлого в будущее. Стало ясно, что разговора с ними не миновать и что этот разговор может быть и долгим, и коротким, но время не будет значить ничего, потому что в храме его не существует. По крайней мере, не существует того времени, которое шло на Земле. Здешнее время было многослойно и дискретно, как сложенный вдоль неведомой оси набор эпизодов, у каждого из которых, как у карты в колоде, время было своим. Некромант отметил, что впервые видит двухмерное время, где можно измерить как длину карты, так и толщину колоды. Храм стоял в середине.

– Он, – сказал один из оракулов.

– За кем ты? – спросил второй у Ансгара.

– За нею, – ответил некромант и представил ее такой, какой он ее видел – погруженной в ванну, в раскисшей оболочке.

Они приняли трансляцию, переглянулись.

– Еще не срок, – сказал один.

– Пусть хранит ее до срока, – сказал второй.

И тогда произошло удивительное: глубже погружаться не потребовалось.

Очнулся он все там же, на полу, взмокший и полумертвый от холода. Из глаз непрерывно текли слезы, а ощущения внутри говорили, что пост перед ритуалом – дело ненапрасное. Сдерживая тошноту, некромант поднялся на ноги, облокотился о край ванны.

Девушка смотрела удивленно, но спокойно. Она была красива – и не только оливково-жемчужным цветом кожи, бархатной чернотой глаз и породистым, немного кошачьим лицом. Она не была «девушкой» в понимании современных Мерцу эстетических канонов – капризным, загадочным существом, нуждающимся в защите и вызывающим у противоположного пола гормонально обусловленное безумие. В ней не было той агрессивной спортивности, на которую так положительно смотрит современная мода, не было изящества – она была полноватой, неподвижной и сонной. Однако уже тогда казалось, что каждая ее черта, каждый всплеск остывшей воды, каждая опавшая с нее ветхая тряпка будут куда более осмыслены, чем весь культурный слой нынешней цивилизации. Словно бы эта египтянка получила при воскрешении не только внутреннюю, но и внешнюю душу, и эта душа – многократная, многослойная, магнетическая – окутывала ее словно свет, который вот-вот станет видимым.

Она лежала под водой целиком, и обрывки тряпок колыхались вокруг ее тела, внезапно ставшего таким, каким оно было более четырех тысяч лет назад. От ее горла вниз шел некогда аккуратно зашитый, а сейчас размокший и немного перекосившийся разрез.

Девушка не двигалась, как и вода над ней, и только капли, ритмично стекавшие с подбородка Ансгара, расплывались и тонули, затеняя ее совершенство неровной красноватой дымкой.

Кровь текла у него из носа, ушей, кажется, даже из-под ногтей и корней волос, однако он протянул над водой полусогнутую руку, приглашая воскрешенную подняться. Он не знал, как это было принято там, у них, но откуда-то знал, что она поймет.

Оказавшись на полу, она сразу же упала на колени, и это было очень удобно – позволяло целиком накрыть ее полотенцем, не отвлекаясь на священный ритуал объяснений между людьми, не знающими ни одного общего слова, ни одного общего жеста. Так и оставшись сидеть на полу, девушка с интересом, хоть и неявным, пощупала ворс на полотенце. Сказала что-то хрипло, тихо на гортанном и быстром, еще ни разу не звучавшем в этом времени наречии.

Некромант наклонил голову – мол, сожалею, но понять невозможно – снова подал ей руку и отвел к окну. Она долго стояла, глядя на проезжающие по проспекту машины. Схватила его за руку, отпустила. Он ждал. У них было еще два часа до прихода археологов.

Он помнил, что именно она обыскала зал, трогая предметы, нашла лист бумаги и карандаш, поняла, что это такое, провела линию. Правда, сначала линия прорвала бумагу. Тогда девушка ощупала лист, надорвала его, откусила кусочек, пожевала, понюхала карандаш и вдруг ужасно быстро нарисовала на листе вытянутую фигуру, по мнению Ансгара Фридриховича, являвшуюся иероглифом «рот». Ткнув в него, она изобразила на лице радость. Потом изобразила злость и нарисовала незамкнутый треугольник.

Так они договорились о «да» и «нет».

За два часа Ансгар Фридрихович понял нечто бредовое – она знала, что ее воскресят, и знала зачем. Ей сказали об этом те, кто видит будущее, – оракулы, с которыми встретился некромант во время своего падения в прошлое. Он и сам не очень-то в это верил; но позже семьсот базовых иероглифов выучились как-то сами собой. Однако они не в их силах были объяснить главное, что его интересовало, – зачем?

Само предположение о несостоятельности азбуки появилось у него еще в те отпущенные им на рисование два часа и потом подтвердилось. Жертва, талисман, откровение. Листья, гадание, человек, дни. Много дней: еще два листа кружков с точкой посередине.

Он сумел объяснить ей про цифры и что у них пишут слева направо. И записал номер своего телефона – указав на себя. И время – мол, потом будет понятно, что это цифры. Вот и все. Досталась ли ей после воскрешения больная душа? Он не знал, потому что больше никогда эту «мумию» не видел.

– Позвольте полюбопытствовать, зачем вы дали ей свой телефон? – продолжал допрашивать клиент.

Да, за свои деньги он мог себе это позволить. Но и доктор Мерц не просто так их получил.

– Иногда мои воскрешенные сходят с ума, – поведал он печально. – Или что там у них вместо него. Между ней и мной, как мне показалось, пока я ее поднимал, сложились доверительные отношения, и я как ее куратор в этом мире имел вполне оправданное желание узнать об этом первым. Но я не говорил с ней.

– Вы бы и не смогли, – усмехнулся собеседник. – Если она объявится – дайте мне знать. Имейте в виду – она очень умна, хорошо приспосабливается и уже знает семь языков.

В трубке запищали гудки.

– Опаньки, – сказал Ваня.

Некоторое время доктор Мерц молчал, потом нехотя сказал:

– Незадолго до того, как тебя, Ваня, с кучей дерьма принесло в мою жизнь, я получил пять миллионов евро от некоего неизвестного мне господина Илая Дерико. Именно в эту сумму господин Дерико оценил мою жизнь и мою душу. По случаю того, что я все-таки не потерял их, спустившись на несколько тысяч лет назад, Ассоциация Древних Некромантических Искусств выдала мне высшую награду – Золотое Крыло. По закону, окрыленный этой вещью должен возглавлять Ассоциацию, но я, к большому облегчению АДНИ, отказался (я тогда был моложе и лучше, кажется, тоже был). Мой заказчик действовал через посредников – ученых из Института Археологии. Имени девушки я не знаю, как, впрочем, и многих древнеегипетских имен. Однако я записал ей свой номер, чтобы со временем, когда она поймет, что они такое, она смогла бы связаться со мной.

– Ага, – сказал Ваня. – Вообще-то, давать свой номер нам, жмурам, не в ваших правилах. Значит, она сказала что-то такое…

Доктор Мерц кивнул, продолжая изучать паркет.

– Она не сказала. В том-то и дело. А теперь, видимо… социализировалась куда успешнее, чем я. Странно, что приснившийся мне психолог не упоминал почивших египтян в качестве эталона адаптации.

К обеду, когда в квартире так и не появилось никаких мумий, пришлось заняться бытом: Ваня был отправлен подавать заявление на прочистку мусоропровода, сам доктор Мерц сел отвечать на письмо своего коллеги из Бристоля. У коллеги были апокалиптические видения, и Мерцу как обладателю «Золотого крыла» надлежало их истолковать.

Он думал над природой ожидания «конца света», когда явились эти люди. Сначала, конечно, они позвонили, а потом пришли.

Одеты эти двое были нарочито по-разному и даже немного небрежно – у одного мешковато сидел пиджак из твида, над ранней лысиной взмывали непричесанные прядки, у второго шарф нелепо торчал из-под воротника пальто. Звали их, по мнению некроманта, тоже одинаково – Олегом и Георгием.

Уже через минуту Мерц понял, что это не просители. Слишком расслабленно и по-хозяйски они держались. Слишком пусто смотрели. И слишком невежливо торопились.

– Вы хотите, чтобы я воскресил весь Бутовский полигон? – спросил он, переварив суть их требований.

– Вам же не трудно.

– Я не монетный двор.

– А вы по одному.

– Зачем вам столько покойников?

– Это уже не важно, – улыбнулся лысый, которого звали Олегом. – Вы хотите денег – вы их получите. Мы читали ваш Кодекс – никаких нарушений не будет.

– Если это армия…

– Нет. Это мы тоже знаем. Если они начнут причинять вред живым существам, вы их развоплотите, – сказал Георгий.

– И информационная гигиена будет соблюдена – о них никто не узнает, – дополнил Олег.

– Вы запустите их в космос? – не унимался доктор Мерц. – Будете держать под землей?

– Какая вам, черт возьми, разница!!! – вышел из себя Георгий. – Вы ведь неверующий.

– Я и вам не верю, – Ансгар спокойно встретил его гневный взгляд и мысленно порадовался, что его собственный гнев – глубже. – Вы можете создать негативный прецедент, не отраженный в Кодексе. Мертвым может не понравиться ваш проект – вам это в голову не приходило? А они, между прочим, вполне способны общаться друг с другом, не используя слов. Кроме того, у них есть эмоции.

– Вот на это нам плевать…

– А зря. Это может создать вам проблемы.

– Вряд ли. Гоша, покажи ему пистолет. Он заряжен иглами для развоплощения мертвецов и стреляет довольно далеко.

– Ну да. А знаете, что бывает, если такая игла попадает в человека?

– Слушай, проект на мази, – сказали они еще через несколько минут. – Тебе осталось только согласиться и подписать бумаги. Тебя не обидят, там серьезные люди, чего тебе еще надо?

Ансгар Фридрихович понял, что посетителей, в отличие от его коллеги из Бристоля, его мнение интересует мало. Поскольку он не был высокопоставленным гражданином своей страны, оно даже вообще ничего не значило и значить не могло. Они там уже все решили, вложили деньги, понастроили помещений и направили куда следует финансовые потоки. Дело в нем. И он, продающий свое умение за деньги, не может не согласиться. В такой ситуации его несогласие – полный бред, он сам это видел.

– Ты же сам это видишь, – подтвердил его мысли Георгий, – жмуры перспективны, понимаешь! Если работать быстро, проект окупится уже через месяц. Ты же самый умный кадр некромантского отдела нашей Родины, Ансгар Фридрихович, и ты должен понимать, что мертвые как рабочая сила могут стать основой экономики.

– Знаешь, Гоша, – Ансгар тоже перешел на «ты», с некоторой даже симпатией припомнил своего соседа по мусоропроводу, господина Фидмана, и заговорил, как он, – ко мне с такими предложениями приходят примерно раз в полгода. Я знаю множество причин, по которым должен отказать. Ты их тоже знаешь. Почему, скажи мне, продолжается цирк?

– Значит, ты не согласен? – сощурился Олег.

– С вашей стороны вообще было крайне недальновидно предполагать, что я соглашусь, – спокойно отвечал некромант. – Пусть они мертвецы, но они люди. Я и так совершаю большой грех, нарушая их покой, а вы совершите еще больший, заставляя их страдать.

– Все люди страдают! – прорычал Георгий.

Наверно, так чувствует себя устроитель лазерного шоу в пансионе для слепых. Им бесполезно объяснять. Они по-другому думают.

Когда-то информация о массовых расстрелах проходила по ведомству морали, точнее, как пример аморальных деяний, потом это всем надоело, и вот теперь из этого мертвого субстрата, оказывается, стало можно выжимать деньги. На благо общества и его, опять же, морали…

– Но смерть освобождает их от страданий, – кивнул Ансгар Фридрихович. – И лишь очень немногих мне бывает дозволено вернуть в этот мир, да еще с чужой душой. Хуже всего даже не то, что вы заставите их работать физически, – им это все равно – хуже всего, что вы заставите их принять вашу идеологию.

– Ведь могли же они попасть в ад, – хмыкнул Олег.

– Могли. Но я никогда не стану его руководителем, – ответил Мерц.

Двое переглянулись.

– Мы не подозревали, что некромант – обладатель Золотого Крыла – такая нежная фиалка, – с нехорошей улыбкой сказал Георгий. – Что ж, тогда, наверно, тебе будет небезынтересно узнать, что в проект вложены большие средства. В том числе средства многих влиятельных людей.

– Это не мои проблемы, – отвечал доктор. Казалось, что тяжелая рука собственного гнева скрутила его трахею в жесткую, давящую спираль. – А вашим влиятельным людям можете передать, что в моем доме их влияние стоит не дороже кучи дерьма. Очень надеюсь, что их зарвавшиеся ведомства пересажают на колья, – только предупредите ваших благодетелей, что колья должны быть титановыми, дабы пробить мозоли, которые выросли у них за долгие годы безупречной службы… Так что валите отсюда.

Поначалу Георгий с Олегом даже попятились. И побледнели, словно воочию увидев нечто, обозначенное в типовых договорах как «форс-мажор» и «обстоятельства непреодолимой силы». Если бы в тот момент Ансгар Фридрихович не вспомнил о том, что он цивилизованный человек, а не ангел мщения, они бы, возможно, тоже не вспомнили бы, что влиятельных людей боятся больше, чем его. Однако то мгновение, что доктор Мерц потратил на борьбу с застилающей ему глаза темнотой, позволило незваным гостям прийти в себя, вытащить пистолет и, превосходящими силами уложив некроманта на пол, вывернуть ему руку за спиной. Через секунду плечо, и без того устроенное неправильно, хрустнуло.

– Левую, идиот, – Олег поджал губы. – Как он теперь подпишет?

– Ничего, – прошипел Георгий, приподняв хрупкого Мерца над столом, – найдет способ. В крайнем случае, он у нас пропадет без вести. И никаких проблем, потому что мы с тобой уже час как в Саратове…

Они заржали.

Ансгар вспомнил, как в детстве в порядке самоутверждения уверял себя, что вынесет все, про что писали в книжках про героев. Он даже неоднократно представлял себе, как это будет, и даже опробовал этот ход мысли, когда его поколачивали в школе. Сейчас выяснилось, что эта модель поведения пустила корни глубже, чем ему казалось прежде, – теперь невозможно было представить, что он вел бы себя как-то иначе. Детство хорошо закалило некроманта. Им можно было манипулировать, обмануть, отвлечь, но – не заставить. Заставить Ансгара было нельзя, это знала вся школа, весь двор и родители. Акты жестокости, происходившие вокруг него с нормальной частотой мирного времени, то есть – редко, но все же происходившие, – вызывали в нем не заботу о собственном комфорте, а принципиальный протест, как и против любой глупости. И в этой глупости его пугал более сам факт преображения обратившихся «в говно» людей, чем то, что происходило с жертвой. Даже если жертвой становился он сам. Поэтому чем больше его били, тем сильнее он сопротивлялся и сам не знал, можно ли изменить эту схему.

Теперь все и вовсе воспринималось как-то сухо, словно его затянуло в машину, а наклейки в виде лиц особей одного с ним вида давно уже слетели с этого грубого механизма, и их отсутствие никаких эмоций в нем не вызывало.

Наверное, потому, что он не социализирован, вот почему.

Теперь требовалось дожить хотя бы до момента, когда придет Ваня, если только Ваня, конечно, уже не пришел и не стоит в прихожей, боясь пистолета с иголками.

Ансгара подняли с пола, ударили несколько раз и снова уронили. Георгий наступил ему на спину, под лопаткой что-то хрустнуло, отозвавшись вспышкой в левом глазу, и он бы закричал, произойди оно на вдохе, но в тот момент воздуха не хватило.

Зимнее солнце начало краснеть, подбираясь к горизонту, и теперь Ансгар не знал, солнечные зайчики он видит на ковре или пятна собственной крови.

– Сейчас мы узнаем, что будет, если выстрелить иглой в человека, – сказал Олег, и дуло уперлось некроманту в спину.

Схема сломана, бесстрастно отметило что-то на краю его сознания. Все что угодно, только не это. Не это. Не ЭТО.

Щелкнул замок на входной двери.

– Не стреляйте, я подписываю, – поспешно сказал уже укрепленный за столом Ансгар Фридрихович, пытаясь сфокусировать взгляд на месте для подписи и не залить договор капающей из носа кровью, потому что кровь некроманта под любым документом, согласно Кодексу, вполне заменяла подпись. – Только сначала вправьте мне руку. Вы ее вывихнули, а я не левша.

Он не знал, слышно ли его в коридоре, сообразит ли Ваня… Знал только, что для вправления одной руки непрофессионалами требуется, скорее всего, все четыре, а значит, некоторое время злодеям будет не до прицельной стрельбы. Возможно, это ничего не даст. Возможно… Так или иначе, нужно было быть готовым ко всему.

И Ансгар был готов ко всему, но вовсе не к тому, что случилось в следующий момент. Послышались шаги, дверь открылась, и на пороге возникла чернобровая молодка в пушистой шубе, прижимающая к себе завернутого в одеяльце ребенка.

– Простите, – робко начала она, – здесь проходит кастинг на роль жабы в фильме «Пирамида»?

– На роль кого? – оторопел Олег и выпустил плечо Ансгара.

Вспоминая дальнейшее, Ансгар Фридрихович так и не смог выстроить общую временную линию.

Девушка швырнула сверток в лицо Олегу, тот отлетел к стене, а из свертка высыпалось несколько кирпичей, оставивших как на стене, так и на голове злодея глубокие вмятины. В тот же момент (или раньше?) Ваня бросился на пол и дернул Георгия за ноги прежде, чем тот успел выстрелить. Игла воткнулась в паркет.

Хотя, возможно, все это произошло одновременно, но с разных сторон.

Грохот, вскрики и сотрясения стола отозвались в выходящем из онемения теле доктора Мерца очень плохо, и на этом моменте баталии он просто отключился, съехав со стула на пол.

Пришел он в себя на диване и с вправленной рукой. Ваня прижимал к его глазу холодный компресс, а девушка что-то делала в ванной.

– Она отвезет их в Саратов, – сказал Ваня. – Они же вроде как там.

– Значит, ты подслушивал именно с этого момента? – уточнил некромант. Голова работала плохо, но он верил, что будет жить.

– А что я мог сделать? – пожаловался Ваня. – Я только после него почувствовал ее поблизости и позвал… Ее зовут Лиза. Она мумия.

– Я знаю, – ответил доктор Мерц и улыбнулся, хоть это было и больно. – А где… то, что здесь было?

– В ванной, – ответила Лиза, появившись на пороге.

– Она не запирается, – сказал доктор.

– А они и не убегут, – заверила египтянка. – Я не рассчитала своих сил. Я подумала, что это к лучшему, потому что если их отпустить, могут пострадать ваши родственники и еще какие-нибудь люди, а если судить – их защитят высокие покровители.

– Пирамида, – рассказывала Лиза, собирая разбросанные по полу части деревянного кресла, – это очень просто. Это почти как в обществе. Любая идея имеет под собой основу. Основу знают все. Выводы делает примерно половина, точнее, если очертить круг и поделить длину его окружности на три части…

– Давай попроще, – остановил ее Ваня. – Что на верхушке?

– На верхушке человек, которому суждено стать Именем Идеи. Пока пирамида растет, те, кто перед верхушкой, имеют равные шансы стать этим человеком. Не один, так другой. Поэтому на этапе роста нет никакого смысла в переменах – все они компенсируются ростом пирамиды. Но вот человек появляется, пирамида начинает функционировать. Она меняет обстоятельства, ее создавшие. Если в этот момент человека, сидящего на ее верхушке, не сдвинуть, пирамида будет менять обстоятельства и окультуривать пространство своими гранями еще долго. Точнее, определенный период – у каждой идеи он есть. Через определенный отрезок времени наступает момент, когда она размножается. И тогда…