Текст книги "Услуги некроманта"

Солнце медленно уходило за горизонт, день умирал, сменяясь сумерками. Снег на подоконнике мерцал фиолетовым.

– Она говорит, – обратился к некроманту Ваня, – что оракулы ихнего древнего Египта послали ее в будущее, дабы спасти человечество от зомби-апокалипсиса… или чего там?

Собрав кресло, девушка склонилась над Ансгаром.

– Очень рада вас видеть, – сказала она. – Мы ведь так и не познакомились с вами тогда.

Он смотрел на нее одним глазом – второй заплыл – и жалел, что не может второй раз предложить ей руку.

– Значит, – спросил он, – вы сами пошли когда-то в этот храм и позволили воткнуть в себя кинжал?

– Ну да, – она улыбнулась. – У меня ведь не было детей. Я хотела увидеть будущее и спасти потомков.

– Вот, – заметил Ваня, – она всегда так рассуждает. Причем тут дети?

– Дети были у моей сестры, – обернулась к нему Лиза. – Одиннадцать. Их потомки живут по всему свету. Надеюсь, каждый из них так же, как и я, готов принести себя в жертву, чтобы спасти будущее.

– Что-то мне слабо верится, – пробормотал Ваня, – что эти два гм… человека…

– В возможности Гитлера тоже мало кто верил, – напомнил Ансгар Фридрихович. – Однако он был тем самым верхом пирамиды и неплохо поработал над реальностью. Но скажи мне, Лиза, – почему именно ты?

Он отметил, что, говоря о Лизе как о живой, он называет ее «на «вы», а обращаясь к той Лизе, какой она стала сейчас, – на «ты». Сейчас она ему, получается, ближе.

– Вы все слишком гуманны, – улыбнулась она, – а в данном случае требовались радикальные меры. Эти люди не послушали бы молитв.

Ансгар отвел взгляд.

– Что ты будешь делать с трупами? – спросил он.

– Закопаю их где-нибудь под Саратовом, – Лиза пожала плечами. – Где они должны быть. Я ведь на машине. И позабочусь, чтобы у остальных не возникло рецидивов. Я бы с удовольствием занялась чем-то более милым и спокойным, но есть люди, которые не должны ходить путями богов… это у нас так говорили. Я хочу сказать, что к этим путям я подхожу лучше всех.

– Неплохо подходишь, – сказал Ваня с некоторой завистью. – За два года семь языков, машина…

Лиза встала.

– Ты причинила вред живым, – произнес некромант, закрыв глаза. – Согласно Кодексу, я должен тебя упокоить.

Лиза подняла черные тонкие брови, пожала плечами.

– Да, – согласилась она. Потом ненадолго задумалась. – Передайте Илаю, что я напала на вас и избила. Он будет переживать, но ваш вид вписывается в эту версию, а Кодекс Илай тоже знает.

– Что ж, теперь я понял, почему ты, – кивнул некромант, открыв один глаз полностью и второй – насколько смог. – А почему я?

– С помощью ваших понятий я это не объясню. Ты далек от людей, твое тело отмечено волей богов, разве ты не видишь? Я, как увидела тебя, сразу это поняла: ты не просто человек, ты не похож на людей.

Теперь она была с ним на «ты», наверное, как жрица с прихожанином. Разные времена, разные роли.

– Я думал, – проворчал доктор Мерц, – избранность выглядит как-то более… красиво.

– Если б вы родились не сейчас, а во Времени Истины, вы бы считались красивым, потому что люди смотрели бы на вас своими глазами.

– А они смотрят чужими?

– Да.

И, пройдя легкими шагами по коридору, исчезла в ванной.

– Ваня, выдай девушке два мешка для трупов, – сказал некромант шепотом. – В шкафу на третьей полке. Только синие… они большие. Зеленый маленький.

Доктор закашлялся и изо всех сил сжал кулаки; правое плечо заболело так, словно и не вправляли. Хотелось остаться одному и наконец-то закричать.

– Ансгар Фридрихович, – проводив Лизу до машины и оказав ей помощь в загрузке багажника, Ваня вернулся, – как вы себя чувствуете?

Тот вздрогнул и сел.

– Возможно, я зря напоминаю тебе об этом, – ответил он, разжимая руки и разглядывая фиолетовые следы между линией сердца и линией ума, – но пытают меня не каждый день. А еще в моей квартире никогда прежде не убивали моих сограждан.

– А мне кажется, дело не в этом, – терпеливо выслушав эту странную речь, сказал Ваня.

– Да? Ну и в чем?

Ансгар сидел на диване, обхватив голову руками, и смотрел на измазанный кровью и усыпанный кирпичами паркет. Хорошо, что солнечных зайчиков на нем больше не было.

– Знаете, я думаю, дело в Лизе, – сказал Ваня серьезно. – Она поменяла нашу реальность под себя. И теперь мы чувствуем себя оторванными от своей временной и культурной почвы… Особенно если она вернется, понимаете?

Ансгар сделал такое лицо, словно ему все еще продолжали наносить телесные повреждения. Он бы поспорил со словосочетанием «культурная почва».

– П-понимаю, – сказал он медленно, словно бы насильно погружая в глубины времен уже не себя, а память обо всех сегодняшних событиях и том, что ему еще предстояло сделать.

Через два дня они приняли расстроенного Илая – оказывается, Лиза сильно подействовала и на его реальность.

– Она была гувернанткой у наших детей, – признался он. – Лучшей у них никогда не было. Я не знал, что она… что она может быть опасна. Нам будет ее не хватать.

Доктор Мерц пожал плечами.

– Я уже ничему не удивляюсь, – сказал он, украдкой взглянув на застегнутый зеленый мешочек с мумией. Гувернантка. Подумать только. Может быть, эти два садиста с одинаковыми именами чувствовали именно это свойство воскрешенных – избыток возможностей.

– Лучше, наверно, будет вернуть ее в музей…

В музей. Она пролежит там еще много лет, а потом кто-нибудь вновь поднимет ее, чтобы… кто знает? Не допустить новой «пирамиды»?

– Я узнал, что наш сосед Фидман внезапно скончался. А через две недели его очередь чистить мусоропровод!

Этими словами Ваня начал новое утро.

– Что, опять я пойду стоять в очереди?

Ансгар Фридрихович рассматривал в зеркало свои пожелтевшие синяки.

– Хочешь, чтобы я воскресил Фидмана и заставил исполнить свой коммунальный долг? – спросил он.

Ваня смутился.

– Я не понимаю, Ансгар Фридрихович… можно задать вам личный вопрос?

– Ну?

– Мне кажется, Илая это тоже удивило. Почему, получив пять миллионов, вы живете в этой квартире? Мусоропровод, консьержка…

– А если б я жил в собственном доме? Индивидуальная отопительная система, забор с воротами, газ, свет, сигнализация, охрана, домработницы, налог на землю и прочая суета. Ну его. Это во-первых. Во-вторых, большую часть денег я отдал родственникам, чтобы они разъехались наконец и построили собственные дома.

– Но вы же с ними не общаетесь! – удивился Ваня.

– Общаюсь. Иногда. Я их люблю, и они меня, насколько мне известно, тоже. Но видимся мы редко.

– Почему?

Доктор Мерц оторвался от зеркала.

– Они смотрят на меня «чужими глазами». И мое подсознание, представь себе, тоже.

– А я?

– А ты – своими. Время Истины никуда не ушло.

Глава 7. Золушка

Над площадью неподвижно висел туман, густой и серый. Облака порциями выплевывали колючий снег, и те, кто был привязан у столбов, давно уже не чувствовали собственной кожи.

– Ничего, – кричали из немногочисленной, замотанной в дерюгу и грубую шерсть толпы, – скоро согреются!

Вокруг столбов был разложен все еще сухой, хоть и уже припорошенный белым хворост, а по дороге, протянувшейся из снежного шума, приближался монах с горящим факелом; казалось, факел вот-вот погаснет, и было непонятно, хорошо это или плохо.

Ваня пытался разглядывать лица, но видел только грязь, запекшуюся кровь, колпаки смертников и иногда – свисающие из-под них грязные спутанные волосы. Больше ничего видно не было, словно всем приговоренным стерли лица. Один, кажется, уже умер – на его плечи, покрытые желтым санбенито, намело сугроб.

Ваня перевел взгляд на человека в центре; тот тоже в ответ поднял голову. Где-то в жизни Ване уже попадались такие вот глаза, окруженные тенью, и это лицо, вылепленное филигранно, но криво, так похожее на отражение в воде.

Дома, ответила ему память, за ноутбуком оно сидело, освещенное разноцветными квадратиками интерфейса Linux. Почему Ансгар Фридрихович так любил делать компиляцию ядра, Ваня не знал, но надеялся, что сжигают его не за это. Гениальность шефа, однако, потрудились отметить, сложив к его столбу самую высокую кучу хвороста.

Вот некромант повернул голову, безразлично глянув на монаха; тот сбился с шага. Факел в его руке дернулся словно живой и упал в снег.

– Вы? – между тем оторопел Ваня.

И тут же проснулся. За окном стояла ночь двадцать первого века.

– Я, – некромант стоял рядом с его кроватью. – Теперь ты смотришь мои сны?

Ваня почувствовал себя виноватым.

– Я не хотел… Но это же бред какой-то! Сейчас не средневековье…

– Именно поэтому все происходит во сне, а не наяву, – пожал левым плечом Ансгар Фридрихович. Потом продолжил: – Это один и тот же сон, который я вижу с детства. Каждый раз он продвигается вперед на одну или несколько секунд. Ты же вступил недавно – оказывается, ты смотришь из толпы. Раньше я тебя не видел.

– А монах с факелом? Там, вдалеке? Я видел – он тоже узнал вас!

– Это Коля. В одной школе учились, только он лет на пять старше был. После школы стал священником. Наверное, надо его спросить, не снится ли ему то же самое.

Ансгар Фридрихович немного помолчал – наверное, задумался о друзьях детства – пожелал Ване спокойной ночи и вышел.

Доктор Мерц очень хорошо знал технику безопасности. Очень-очень хорошо. Он вообще многое помнил наизусть. Один из пунктов техники безопасности гласил, что воскрешенный, живущий рядом с некромантом, может «испортиться» и начать проявлять необычные способности. Если это произойдет, то рано или поздно на его груди появится черное пятно, которое со временем превратится в портал, засосет воскрешенного и выплюнет обратно в образе «черной твари». «Черная тварь» – это неконтролируемый сгусток зла, очень плохо.

Относился ли к этому пункту просмотр чужих снов, да еще навязчивых? А если да, то следует ли Ансгару упокоить своего воскрешенного сейчас или подождать до появления «пятна»?

Доктор Мерц дошел до кухни, вытащил чемоданчик, достал ампулу с «упокоительной» иглой. Лучше сделать это сразу, не разбираясь, как предписано. Мало ли что. Он никогда не имел дело с «черными тварями».

Продолжая рассуждать мысленно, Ансгар Фридрихович поднялся и сделал ровно один шаг, после чего силы идти дальше у него внезапно кончились, руки задрожали, и ампула чуть не упала на пол. Он поспешил вернуть ее на место.

Ерунда, уговаривал он сам себя, Иван уже мертв. Таких, как он, неоднократно приходилось развеивать по ветру. Какой-то мальчик из далекой деревни, где твоя машина застряла в грязи, и надо было найти, кому ее вытолкнуть. Он, конечно, удобен, но не особенно нужен. Не особенно.

Ансгар закрыл лицо руками, сделал шаг назад, уткнувшись спиной в угол, и съехал по стенке вниз. Некоторое время он никаких действий больше не предпринимал.

– Доброе утро, отец Николай.

Священник обернулся – в полоске света стоял невысокий мужчина в темно-серой китайской курточке, синих джинсах и коричневом свитере, заметном там, где куртка была расстегнута.

– Доброе, сын мой. Рад вас видеть. Чем могу быть полезен?

– Многим.

Отец Николай посмотрел на лицо вошедшего.

– Ансгар?

От прошлого на этом лице остался тот минимум, по которому его можно было узнать: астеническая кость, очертания носа, расстояние между глазами и еще какие-то постоянные углы наклона некоторых линий лица. Остальное, что отец Николай помнил с детства, было поглощено временем.

Впрочем, отец Николай всегда в последнюю очередь замечал такие вещи – Мерц легко узнавался по силуэту. Такого ни у кого больше не было. Однако силуэт изменился.

– Как живете, отец Николай?

Ансгар улыбнулся. Улыбочка у него была все та же, взрослая.

– Божией милостью живу, – ответил отец Николай.

– Ожидаемо, – сказал Ансгар, проходя в помещение. – А странно, что Его милость еще на таких, как я, распространяется.

– Значит, – сказал отец Николай, – ты думаешь о Нем. Кофе хочешь?

– Спасибо, не пью его. Если есть просто вода или немного чаю…

…Над столом висела огромная лампа в витом бронзовом абажуре. На стене дрожали причудливые тени, напоминавшие о сложности жизненных ситуаций.

«Мир подобий».

– Откуда такая большая лампа? – спросил Ансгар, грея руки о чашку.

– Это Сеня из лаборатории прислал. У них светильники заменили, а большие лампы остались – их на заказ делали, давно еще. Мне как раз подошла.

Ансгар кивнул.

– Мне святая вода нужна, – сказал он.– Как бы тебе ни странно было это слышать.

– В любой церкви…

– Нет, Коля. Мне нужна настоящая. То есть освященная тем, кому я верю и… совсем немного. Одну пробирку.

– На шее носить? – проницательно поинтересовался отец Николай.

Мерц почему-то вздрогнул.

– Да, на шее. А что, и такие есть?

– Есть… чем ты занимаешься, Ансгар? Смотрю на тебя и не могу понять. Хотел ведь медициной, помнишь?

– Я экстерном закончил медицинский, – кивнул Мерц, поморщившись. – За полтора года. А в ординатуре… мерзкая история вышла. Не понравился я куратору. Надо было сразу это понять, а я не понял, думал, что очень умный… Ну и… не сложилось. Не могу я с людьми.

Очевидно, он ожидал, что на этом расспросы прекратятся, но отец Николай как будто не заметил.

– А теперь что же? – спросил он.

Мерц поднял голову, и его глаза были похожи на два черных провала.

– А теперь я мертвых воскрешаю, Коленька, – произнес он тихо, но внятно. – Души мытарей в клетки ловлю. Как думаешь, вписываемся мы с моей армией в Великий Замысел, а?

Отец Николай перекрестился.

– Не мне тебя судить, – сказал он, подумав. – Может, и вписываешься. Они же неисповедимы, пути-то. Но если какие вопросы – заходи, обсудим. Может, помогу чем.

– Воды дашь?

– Хорошо, – отец Николай внезапно поднялся из-за стола, вышел в заднюю дверь, ведущую в церковный дворик. Через пару минут он возвратился, отдал Ансгару пробирку.

– Я сейчас к Семену поеду, – сказал он, одеваясь. – Человек на грани самоубийства. Меня не слушает. Может, поделишься опытом выживания после потери всего? Конечно, есть шанс, что мне удастся…

– А что он потерял? – насторожился Ансгар.

– Лабораторию. Ее закрыли. Навсегда. Чтобы дорогу кое-кому не преградила. Словом, вопрос сложный. Но если тебе некогда…

Ансгар тоже встал.

– Нет, что ты, – улыбнулся он. – У меня еще как минимум несколько дней… – Ансгар сунул пробирку со святой водой в карман и моргнул, словно что-то припомнив. – Не люблю самоубийц.

На лестничной клетке, у открытого окна, стояла девушка с сигаретой. Выглядела она, как и положено было всем девушкам, вальяжно, однако внимательный взгляд выявлял детали, никак не сочетающиеся со спокойствием и довольством жизнью. Глаза у девушки были красными, а руки дрожали.

Доктор Мерц не знал, здороваться ему или пройти мимо, словно он не заметил ее, но все равно уже было видно, что заметил. По всей видимости, это была его новая соседка из бывшей квартиры Фидмана, а с соседями следовало здороваться.

И он поздоровался.

Девушка что-то прошептала в ответ. Она была тонкая, высокая, крашеная в блондинку и модно одетая – в короткую юбку и меховой жилет из серебристых лис.

– Я, наверно, мешаю вам, – сказала девушка.

– Мешаете мне приходить домой? – уточнил доктор Мерц, вынимая из кармана ключ.

– Нет, но буду мешать, когда вы придете. Я плачу, не могу остановиться.

– Так плачьте дома.

– Да не могу я! – девушка со злостью затушила окурок в банке из-под сайры, стоящей на подоконнике. – Дома Ксюшка, моя мачеха. Она меня ненавидит. А папа меня любит, но папа на съемках. А я беременна, понимаете? Ксюшка не хочет, чтобы я родила ребенка, потому что…

– Если вы будете столько рыдать и курить, – сказал доктор Мерц с нескрываемым презрением, – то вы его точно не родите!

Девушка уже открыла было рот, чтобы возразить про курение и ее собственное дело, до которого никому не должно быть дела, потому что время моралистов давно прошло, но Ансгар Фридрихович внезапно продолжил:

– Что, впрочем, хорошо.

– Хорошо? – оторопела девушка.

– Да, – кивнул ее уродливый сосед. – Если вы не можете самостоятельно защитить своего ребенка, то, родив его, вы испортите генофонд и без того вымирающей нации. Кроме того, он родится с больными легкими. Исходя из того, что вы не замужем и отец вашего ребенка тоже не защищает его, рожаете вы от труса и предателя, а эти качества, как известно, неплохо передаются по наследству.

Девушка поджала губы, подумала.

– Мне плевать на вашу нацию, – сказала она.

– Это не моя нация, – ответил некромант. – А ваша.

Пройдя мимо соседки, он направился к своей двери.

– Ансгар Фридрихович! Где вас носило весь день? – встретил его Ваня. – Я волновался.

– Волновался? – Ансгар испытующе вгляделся в его зрачки.

– Конечно, – исправился Ваня, – мое волнение – всего лишь тень от человеческого волнения, но это весьма занозистая тень…

Ансгар улыбнулся. Снял куртку, вытащил из кармана пробирочку, отдал Ване.

– Сможешь носить это на шее?

Ваня осторожно взял сосуд.

– А почему нет?

– Там святая вода.

– Так я не аллергик! – воскликнул Ваня. – Знаете, меня когда-то достали эти розовые водоросли в волосах… я ведь хотел их перекрасить, даже краску купил, но все руки никак не доходят… так вот, там на инструкции написано: перед покраской помажьте активным раствором кожу на локте – если не покраснеет, можете пользоваться.

Ансгар взял у него пробирку, открыл.

– Давай локоть.

– А почему именно локоть?

– Вряд ли тебе понравится, если я вылью ее тебе на голову… ну что?

– Ничего.

– Не больно?

– Нет.

– Тогда повесь и не снимай.

Ваня послушно повесил пробирку на шею.

– Ансгар Фридрихович, – он шел по пятам за некромантом в его комнату, – а можно спросить… зачем это?

– Либо ты ее носишь, либо я тебя развоплощаю, – сказал Ансгар Фридрихович, всегда считавший правду меньшим из возможных зол.

– Так это вы ради меня мотались в церкву по такой погоде? – опешил Ваня. – Ничего себе… тогда уже из-за одного этого я останусь одетым в эту пробирку до конца своих дней!

– Заткнись, а? – попросил Ансгар, потирая виски. – Сегодня у меня тяжелый день был.

– А что случилось?

Ансгар устроился на диване, расслабил ноющие мышцы.

– Ездил к своему другу детства, он генетик. Его лаборатория хотела заработать, но… там ведь уже все поделено. Ученые перешли кому-то дорогу; их прикрыли. Они продолжали работать. Тогда лабораторию разгромили. И закрыли. Семен хотел покончить с собой, но я пригрозил ему, что если он умрет, я его найду и воскрешу…

Ансгар задумался, потом поднял раскрытую кисть руки, поглядел на нее и снова сжал пальцы.

– Наверно, – продолжил он, – я просто хотел небанально показать, что друг мне дорог, – так ведь, кажется, рекомендуется делать в подобных случаях? Однако друг принял эту угрозу всерьез и тут же передумал. Теперь я пребываю в сомнениях – вдруг я сломал человеку жизнь?

– Не дав ему умереть, что ли?

– Ну да…

– Не расстраивайтесь, Ансгар Фридрихович! Мне вот вы сломали смерть. Но раз вы после этого еще можете заходить в церковь, значит, не все потеряно!

Ансгар посмотрел на него снизу вверх.

– Хорошо, что весь мир не состоит из таких вот, как ты, благодушных идиотов, – заявил он. – А то мне пришлось бы пересмотреть собственное отношение к суициду.

Ночью их разбудил несмелый стук в дверь.

Отправив Ваню открывать, Ансгар Фридрихович отогнал мысли о Тьме, пришедшей за его подчиненным. Нет, не Тьма. Соседи. Почти одно и то же, но есть небольшая разница в масштабе. К тому же сон, который ему только что прервали, никоим образом не относился к Ивану, а если бы Иван где-то в нем спрятался, это вызвало бы у доктора Мерца глубокое смущение.

Но раз Ивана во сне не было и в глаза ему смотреть не стыдно, можно было все-таки отправиться в прихожую и посмотреть, что там случилось.

– Это соседка, – представил Ваня давешнюю курильщицу. – Антонина.

– Впервые, – заметил доктор Мерц, – вижу вас не плачущей.

Антонина кивнула, машинально заправив за ухо прядь жиденьких серых волос.

– Папа только что умер, – сказала она. – Сердце… у него всегда было больное сердце… Я не знаю, что делать. Ксюшка вернется только послезавтра… а до этого что? Я не знаю.

– Сначала нужно получить справку о смерти, – сказал доктор Мерц.– От врача. Вам знаком телефон «03»?

Антонина кивнула. Но потом упрямо покачала головой и сказала:

– Ваня говорил, что вы воскрешаете людей. Я хочу… воскресить папу. Ведь у вас же – вон там! – на арке написано что-то про смерть… и собака эта нарисована, с тремя головами. Я помню. Мы в школе проходили, что она охраняет царство мертвых.

Доктор Мерц повернулся к Ване, смерил его взглядом, покрутил пальцем у виска и опять повернулся к соседке:

– Этот дебил иногда любит говорить ерунду. Эзотерика – это любимая тема. Он недополучил эзотерики в детстве, потому что его родители были материалистами, и это нанесло ему непоправимую психическую травму. Так что вы уж его извините.

– Я заплачу, – девушка достала из кармана пачку банкнот. – Я должна была это взять. Иначе погибнем мы – я и мой ребенок.

– Честно говоря, – вздохнул доктор, – с точки зрения эволюции вы и должны погибнуть. И я должен за деньги рискнуть будущим цивилизации?

– Что он такое говорит, а? – Антонина обратилась к Ване. Глаза ее снова покраснели.

– Мой шеф любит говорить ерунду, – ответил Ваня. – Здоровье нации – его любимая тема. Он недополучил здоровья в детстве да и к русской нации относится весьма отдаленно, потому что его родители не были русскими, и это, видимо, нанесло ему непоправимую психическую травму. С точки зрения эволюции он тоже должен был погибнуть…

– Моя мама курила во время беременности, – любезно сказал Ансгар Фридрихович, сбрасывая с плеч верхнюю часть халата и наслаждаясь произведенным эффектом. – И всего боялась.

Антонина отшатнулась. Мерц набросил халат обратно.

– Ваня предупреждал вас, – произнес он с отработанной интонацией, – что папа может сильно измениться, после того как встанет со смертного ложа?

– Да, – кивнула Антонина. – Я готова. Я могу защитить своего ребенка, правда.

– Да мне-то что, – вздохнул Ансгар Фридрихович и отправился одеваться. Идиотский сон оказался таким вещим в своем идиотизме! А святая вода, если и повлияла на что-то в натуре Ивана, то явно не на болтливость.

– Какого черта в стакане так мало воды?

Огромный бородатый мужик, очень похожий на кинопродюсера, возвышался над маленьким некромантом, словно небоскреб.

– Здравствуйте, – скучным голосом ответил Ансгар, протягивая ему полный чайник. – Мы с вами незнакомы. Я ваш сосед, моя фамилия Мерц. Несколько часов назад вы умерли от инфаркта, а ваша дочка попросила вас воскресить, потому что вы должны были закончить работу над последним проектом. Вы ведь кинопродюсер?

– К черту проект! – прорычал мужик. – У меня было дерьмовое здоровье, и я знал, что его не закончу! Сколько эта дура вам заплатила из моих денег? А, впрочем, не важно… Где она? Я с ней поговорю.

– Вот.

Ансгар просто отступил в сторону от дверного проема, за которым ждали Ваня и Антонина.

– Он выгнал меня, – сказала Антонина, вернувшись через десять минут.– Злой как черт. Не знаю что делать.

– Главное, – сказал доктор, не отрываясь от ноутбука, – не реветь. Это мне сильно мешает.

Антонина всхлипнула, но постаралась действительно не реветь.

В скором времени на лестнице вновь разразился скандал.

– Вон отсюда! – орал кинопродюсер. – Я тратил на тебя кучу денег, а где благодарность? Где? Думаешь, я не знаю, что ты стучишь на меня? И кому! Мало того что ты плохо воспитанная, неблагодарная стерва, так ты еще и загадила все своими шмотками до потолка! Пошла прочь!

– Но, милый, пять комнат – это не так много, а мы…

– Никаких «мы»! Я больше не намерен терпеть здесь твою холерную рожу! Забирай свое шмотье и уматывай. Чего смотришь? Я непонятно сказал? Понаехали тут, покорительницы Москвы!

– Опаньки, – только и сказал Ваня, отнимая ухо от двери. – Второй час уже орет.

– Неожиданный исход для Золушки, – сказал некромант, не отрываясь от набора какого-то текста.

Через некоторое время они услышали, как продюсер с кем-то долго говорит по телефону. А потом он позвонил в квартиру.

– Откроем? – спросил Ваня. – Не убьет он нас?

– Открывай, – махнул рукой некромант.– В крайнем случае, обольешь эту нечисть святой водой.

– Где моя дочь? – с порога загрохотал кинопродюсер.

– Она плачет, – ответил Ансгар Фридрихович таким голосом, словно предъявлял официальную претензию.

– Это хорошо, – внезапно сказал папа. – Потому что завтра я ее, – он вдруг тоже всхлипнул, – выдаю замуж… За этого недотыкомку белобрысого… что ж поделать, раз любовь хренова. Его родичи не знали ничего. Я поговорил – они только рады, что у них будет внук, потому что замучились ждать, – сынку-то уже почти тридцать пять, великовозрастному дебилу.

– Что? – Антонина вышла в прихожую. – Но я…

– Молчать! – рявкнул папа. – Одевайся, внизу машина стоит и этот твой. Короче, много дел сегодня.

…Когда она ушла, Ансгар Фридрихович осторожно спросил:

– А жить молодые где будут?

– Здесь, где же еще, – расхохотался папа. – Я-то уеду. Купил себе, знаете ли, «харлей», поезжу по стране. Давно хотел, но здоровье не позволяло. А теперь-то здоровье у меня – огого! – он поднял вверх кулак. – Теперь мне все нипочем! Кстати, Ансгар Фридрихович, а мне водку пить можно?

– Сколько угодно, – ответил тот. – А плакать нельзя, так и передайте всей вашей сентиментальной семье. Если будет с лестницы хоть один писк…

– Понял, понял… но… как же младенец?

– Надеюсь, он получится не таким громким, как вся ушибленная семейка. Кроме того, всегда есть шанс, что он родится немым.

Кинопродюсер расхохотался.

– А на свадьбу все-таки приходите, – сказал он. – Будете там вместо генерала – взгляд у вас такой… властный. Будете за моим зятем приглядывать.

– Нет уж, увольте.

– Да я пошутил, ха-ха-ха!

– Очень смешно, – проворчал некромант. – Кстати, после свадьбы не забудьте, пожалуйста, почистить мусоропровод вне очереди. Потому что вы его обязательно забьете.

…Через два дня, ничего не сказав Ивану, Ансгар Фридрихович снова поспешно собрался и куда-то уехал. А вернулся глубокой ночью. Но на этот раз не отпирал дверь ключом, а позвонил.

Отворив дверь, Ваня в изумлении замер на пороге – шеф держал огромный букет странных волосатых цветов серовато-фиолетового оттенка, похожих на запчасти от людей с картины Дали. С той только разницей, что Дали предпочитал рисовать запчасти относительно живыми, а не такими, словно их отрезали неделю назад.

– Что это у вас? – решился-таки спросить Ваня.

– Цветы, – отвечал некромант, проходя мимо него в квартиру. – От моего друга детства, Семена. Которому я жизнь поломал. Он очень благодарен. Они в горшках, поставь на подоконник. Это все, что осталось от его оранжереи.

Заметив недоумение в глазах Ивана, доктор Мерц счел необходимым пояснить:

– Он добавил в геном крапивы гены орхидей… Что смотришь, идиот? Между прочим, именно из-за него я передумал и воскресил папу Антонины. Потому что даже если она испортит твою нацию, генные инженеры ее спасут.

– Не испортит, – обиделся за соседку Ваня. – Она курить бросила.

Доктор Мерц улыбнулся, рассматривая растения.

– Красивые цветы. Жаль, свадьба была вчера, а то б подарили.

Глава 8. Между первой и второй любовью.

Утром, еще темным, но уже снежным, позвонила сестра. Говорила о каких-то отвлеченных вещах, о еще большем количестве вещей умолчала, а фраза, на которой Ансгар окончательно проснулся, звучала укоризненно:

– Иногда, знаешь ли, людям хочется услышать, что ты здесь, ты с ними, еще жив… тебе это незнакомо?

Обычно такие утверждения скрывали какие-нибудь просьбы или наивные манипуляции, за которые он ее, конечно, любил. Но не в восемь же утра.

– Почему ты решила, что полчаса назад я еще буду жив, а к обеду, скажем, уже умру? – спросил он.

– Ансгар, – продолжила она все с тем же упреком, – я звоню тогда, когда могу. Сейчас мне пришла в голову великолепная идея, а к обеду я, возможно, уже забуду ее или ты уедешь на какой-нибудь вызов.

– Ты решила проблему Гильберта?

– Не смешно. Я просто подумала – у тебя ведь нет детей…

– Надеюсь, – отозвался некромант с энтузиазмом. – Особенно учитывая отсутствие генетического материала в свободном доступе.

– Слушай, но ведь это нездорово!

– Кому как. Мне вот нормально.

– Ты узко смотришь на мир. Это ужасно… А самое ужасное – что наша мама хочет тебя навестить и пожить у тебя дня три-четыре, пока ей заменят окна.

– А у тебя она пожить не может? – тоскливо спросил брат.

– В том-то и дело, что у меня дети, а у тебя – нет. Мы с мужем уезжаем, я могу пустить маму к себе, но Глафира категорически против. Они с мамой не уживаются. Я не хочу волновать маму и нервировать ребенка, поэтому…

– А кто такая Глафира?

– Твоя племянница.

– Я понял, – Ансгар сел на кровати. – Ты хочешь в обмен на отсутствие мамы сплавить мне дочь. Чтобы расширить мой взгляд на мир. Какого хрена мама решила менять окна зимой?

– Зимой дешевле… И у Глафиры как раз каникулы. Кроме того, она интересуется твоей профессией.

– Ни одна братская любовь не может устоять перед шантажом, – сказал Ансгар после еще получаса беседы. – Остается только надеяться, что интерес твоей дочери к моей профессии выражается не в том, что она красит волосы ваксой, рисует под глазами черной помадой и ходит в пластмассовых штанах.

– Нет-нет! Она просто собирает паззлы про черепа и девочек с выклеванными глазами. Очень любит паззлы. Она будет вести себя тихо, слушаться вас, исполнять все правила и ни с кем помимо вас не общаться! Пожалуйста, Анс!

– Теперь я и впрямь мечтаю помереть к обеду.

– Привет. Я Глафира.

За дверью стояла девушка лет шестнадцати в черном пуховике, с черными, причудливо постриженными волосами и сильно напудренным лицом.

– Привет, – Ваня улыбнулся. – А я – Иван. Вещи клади сюда… И идем, я покажу тебе твою комнату.

– А где черепа? – спросила Глафира, протаскивая свою сумку сквозь арку. В сумке лежал пакет с бельем, косметичка и три больших коробки с паззлами – и, собственно, все.

– Какие черепа? – удивился Ваня и добавил с нарочито глупым лицом: – Я думал, ты цветы любишь.

– Которые должны быть по стенам, – возмутилась Глафира. – И цветы я терпеть не могу. Ну, разве что только черные розы.

– А твой дядя любит цветы, – поведал Ваня, пропуская ее в комнату. – Вот, собственно, – он указал на торчащие из колючей крапивной зелени синие волосатые сопли, – эти.

Глафира зачем-то схватилась за горло.

– Это… моя комната? – спросила она сдавленно.

– Ну да. Я специально поставил тебе цветочки. Там где-то внутри у них есть пестики и тычинки, но мы, честно говоря, еще не нашли.

– Они похожи на что-то неприличное. И мертвое, – сказала Глафира, отдышавшись. – Но вообще-то готично. А ты вообще кто Ансгару? Ну, я хотела спросить, насколько ваши отношения…

– Я ему – фамилиар, – нашел Ваня адекватное современное слово. – У кого-то черные коты, у кого-то – розовый зомби. Моя комната за стенкой. Если что – заходи.