Текст книги "Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть третья"

Вера Камша
Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть третья

© Камша В.В., 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

* * *

Автор благодарит за оказанную помощь Александра Бурдакова, Егора Виноградова, Александра Гинзбурга, Ирину Гейнц, Марину Ивановскую, Дмитрия Касперовича, Александра Куцаева (Colombo), Илону и Сергея Спилберг, Елену Цыганову (Яртур), Игоря Шауба и Mrs. Colombo

Дураки вечно путают величие с напыщенностью и вино с бутылкой…

Рокэ, герцог Алва

Когда задело берутся короли, логика может удавиться.

Марсель, виконт Залме

IX. «Дьявол» («Тень»)[1]1
  «Дьявол»/«Тень» («Le Diable») – высший аркан Таро. Символизирует темную сторону всех вещей, предопределение, фатальность, тайну. В тени скрывается дьявол, но не ходить туда – трусость. Помня о Зле, надо знать, что огонь может быть и светом, и адом. Это преодоление внутренней слабости, возможность освободиться от иллюзий и обмана, предупреждение о необходимости самоконтроля. В худшем случае это соблазн, страх, эгоизм, гордыня, вспыльчивость, скованность, деградация духовного начала. Карта может говорить о жажде материального или физического благополучия, власти, богатстве, иногда означает рабскую зависимость от эротических желаний. ПК: злоупотребление силой, охота за материальными благами, эротические связи без неприятных последствий.


[Закрыть]

Будьте реалистами – требуйте невозможного!

Эрнесто Рафаэль Гевара де ла Серна

Глава 1
Талиг. Мишорье
Талиг. Лаик
400-й год К.С. 12-й день Осенних Молний

1

Приохотившийся к верховой езде Вальдес завел манеру после завтрака проминать коней, заодно проверяя посты, выставленные со стороны возможного подхода «зайцев». И неважно, что прошедшего с дегарского представления времени на подготовку к зимнему рейду не хватило бы самому Райнштайнеру, а Залю, пусть и озверевшему, в такой срок вряд ли удалось бы даже сдвинуться с места. Дозоры все равно должны быть наготове, а власти в лице господина адмирала – на виду.

С постами и на сей раз все было в порядке – люди Гедлера, дежурившие сегодня на заставах, службу несли исправно и на начальство глядели весело. Время шло к полудню, и Ротгер решил возвращаться. Разномастная кавалькада миновала голые по зимнему времени сады и углубилась в ремесленное предместье с его кузницами и мастерскими. Те, что покрупней, щеголяли оградами из необработанного камня, мелочь довольствовалась дощатыми заборами, а приличных мануфактур в Мишорье так и не завелось. Скромно державшийся в середине отряда охранник, он же Проэмперадор Севера и Северо-Запада, помнил, как проинспектировавший западные провинции Манрик сетовал на отсутствие устроителей с деньгами. Тессорий, суля нешуточные барыши, настырно склонял к тратам Придда и даже почти уговорил, но вмешались смерть Сильвестра и, видимо, все же глупость. Прыгнув в кансилльеры, Манрик собственными руками угробил свои же замыслы и в конце концов угодил в Надор на правах взятого на поруки каторжника, а славный городок продолжал жить по старинке, не ведая об утраченных возможностях и, соответственно, не скорбя.

Улочка ползла вверх, на холм, по сторонам тянулись серо-бурые ограды, но впереди уже маячили добротные дома Ратушного квартала, в котором располагался временно адмиральский особнячок с флюгерами в виде резвящихся лисят. Потихоньку признававшая Ли Проныра заговорщицки фыркнула и навалилась на повод, убеждая перейти если не на галопчик, то хотя бы на рысь. Ну зачем, скажите, плестись шагом между скучных заборов, когда можно сперва пробежаться, а потом отлично отдохнуть над кормушкой с овсом? Савиньяк был в целом согласен, однако вел кавалькаду не он. Лионель потрепал кобылу по крепкой шее и глянул на ехавшего во втором ряду Вальдеса; альмиранте будто того и ждал – махнув свите рукой, он перевел мориска в кентер. Верней всего, не терпевшему монотонности моряку опротивели бурые стены и похоронный аллюр, но Ли последнее время крайне занимало сродство душ и единство порывов. Ну что ж, за обедом выясним, а пока, как и все, прибавим ходу.

Окрыленная понятливостью наездника Проныра решила развить успех, сунувшись в щель меж забором и загораживающим дорогу гнедым увальнем. К её досаде, несший бдительного Мишеля увалень обойти себя не позволил; кобыла решила попытку повторить и повторила. С тем же успехом, и это было даже смешно. Пока слева сзади что-то коротко не звякнуло о булыжную стену.

– Муха, – гаркнул скакавший рядом фульгат, – гад за тобой!

– Монсеньор, – а это уже Мишель, – вперед! К перекрестку!

Юное желанье сорваться в погоню за таинственным «гадом» было растоптано с проэмперадорской безжалостностью. Получившая шенкелей Проныра прыгнула вперед, догоняя успевшего выхватить саблю Вальдеса.

– Кальявэра, альмиранте, к драгунам! – оно, конечно, не Торка, но влететь в Закат можно и отсюда. – Шварцготвотрум!

Смесь кэналлийского с дриксен подействовала – Бешеный честно погнал к перекрестку, где располагался солидный стоунволловский караул, а привычные к внезапным горным сшибкам «фульгаты» бросились назад. Кроме двоих, прикрывших «монсеньоров». Обернувшись на скаку, Савиньяк заметил, как троица Мухи прямо с седел прыгает на ограду и тут же исчезает во дворе, а остальные, с Мишелем во главе, проносятся мимо и пропадают в проулке. Наперерез рванули, вот только кому? Звяканье это – если слух не подвел, – предвещает не только погоню. Сюрприз оно предвещает.

– И что сей сон означает? – Недовольный, еще бы – не дали подраться, Ротгер уже осадил коня на перекрестке. Подбежали драгуны с мушкетами наизготовку, возглавляющий караул сержант вытянулся в струнку: спрашивать начальство, что случилось, невместно, а само начальство ни кошки не понимает.

– Арбалетчик, монсеньор, – с должным рвением доложил Савиньяк и сам собой восхитился. – Вы, монсеньор, будто почуяли, кентером пошли; преступник толком прицелиться и не сумел.

– Точно так, – один из охранников протянул Вальдесу короткую толстую стрелу. – Бил сзади, из-за забора. В стену влепил.

– Как романтично, – Ротгер с явной заинтересованностью разглядывал широкий, заметно погнутый наконечник. – Любопытно, как покушение перед обедом действует на аппетит. Удачные абордажи его улучшают, а опыта неудачных у меня нет. Надо будет кого-нибудь спросить, вопрос – кого.

Незнакомый с флотскими делами сержант предпочел промолчать, «фульгаты» настороженно оглядывали окрестные крыши, на крышах орали воробьи. Тридцать ударов сердца, и по ушам ударил с детства знакомый «алвасетский» свист. Резкий, с переливами, и тут же снова.

– Дичь подняли, – «перевел» Ли. – Загоняют. Одиночка.

– И кто же это решил нас развлечь? Не «заяц» же! – Альмиранте сунул стрелу ближайшему охраннику, каковым волей Леворукого оказался маршал. – Если я хоть что-то понимаю в этом старье, оно не здешнее и явно валялось пару лет без ухода.

Стрела в самом деле выглядела неважно, и отнюдь не из-за погнутого наконечника. Наскоро почищенное, в пятнах, древко с неровными пластинами некогда аккуратного оперения криком кричало о хозяйской нерадивости.

– Охотничья, монсеньор, – определил Савиньяк. – Хорошей работы, явно ноймарская, на крупного зверя. На кабана там или лося.

– Или… на оленя? А, в любом случае не на чаек!

Снова свист – «Все сюда!». Значит, обложили охотничка, ну, удачи вам, кошки закатные! Вальдес тронул своего мориска и рукой – левой, мерзавец эдакий! – остановил двинувшихся было следом драгун. Вчетвером они проехали пару домов и замерли, вслушиваясь, как «фульгаты», не прекращая пересвистываться, стягивают кольцо. Раздался треск пистолетного выстрела. Еще один… Нет, два.

– Хорошо им, – Ротгер не то жалуется, не то смеется. – Веришь ли, чудом сам не полез!

– Одну свинью ты на скаку уже отловил, хватит.

– Ну, не скажи! Впрок не наспишься, не наешься и не надерешься… Если «зайцы» ни при чем, это должно быть что-то очень личное.

– И при этом глупое. Шансов попасть в тебя, стреляя сзади, у злодея не было. Может, ему «фульгаты» не нравятся?

– Может, это вообще муж, только чей?

– Судя по состоянию стрелы, он впридачу еще и Окделл.

Шутки шутками, но Ричарда так и не поймали, а в мелких городишках укрыться легче легкого. Окделл – не Окделл, но кто-то мог здесь засесть со времен если не Алисы, то Эгмонта. Молчал, злился, боялся, а потом страх взял и пропал. Остались злоба и охотничий арбалет. Но тогда били бы именно по Вальдесу.

– Ты почему сменил аллюр?

– Захотелось. Сколько лет смотрю на заборы, но то, что они мне не нравятся, понял только сегодня. Ли…

– Да?

– Как думаешь, что сейчас в Лаик?

2

Лодка не перевернулась, адуаны с Джанисом не только ничего не перепутали, но и позаботились о то ли завтраке, то ли обеде, а начавшийся снегопад заботливо засыпа́л следы, обходясь при этом без ветра. Когда белесое одеяло прорвали караулившие Лаик деревья, Валме окончательно осознал, что ничего не случилось. До такой степени ничего, что можно было никуда не ездить.

– Мы угробили два дня и не выспались, – поделился своим открытием виконт, – но мы сделаем это сегодня.

– Тем более что послезавтра мы едем, – попытался испортить праздник Алва.

– На войну, – блаженно улыбнулся Валме, – там так уютно.

– Особенно на бастионах.

– Я смотрел карту, – не дал себя сбить виконт. – Чужих бастионов ближе Доннервальда нет, а Бруно с Лионелем помирились. О, ворота!

Ждать не пришлось – «фульгаты» с адуанами продолжали выяснять, кто лучше, и похоже, докатились до совершенства. Заскрипело, лязгнуло, метнулась с дерева дежурная ворона, обрушилась снежная шапка, словно похоронив, вернее, смыв паскудное столичное послевкусие, и тут ехавший рядом Иноходец вздыбил коня.

– Вы что? – удивился Марсель.

– Сам не знаю. – Робер, похоже, и впрямь не знал. – Глупо, но… как же хорошо!

– Будет еще лучше, – заверил Валме, – мы умоемся и закатим пирушку. Я глянул, что прислал папенька: закуски не хуже, чем у Коко, с горячим же положимся на адуанов. И вина жалеть нечего, до Аконы будет не до мелких радостей, а дальше нас станут поить Савиньяки.

– Как тихо… – Если Эпинэ и хотелось есть, на одухотворенности это не сказалось. – Будто во сне. Я давно не вижу снов, но этот снег и дом впереди… Мы вернулись, нас ждут.

Их не просто ждали. Кто-то догадался зажечь светильники на лестнице, у подножья которой ухмылялся Коннер и сидел, то есть уже не сидел, Котик. По ступенькам сбегал еще кто-то, однако Марселю было не до чужих. Вероломно покинутый волкодав не упрекал, как это делала маменька, и не спрашивал на папенькин манер о прегрешениях и ошибках. Именно поэтому виконт счел необходимым объясниться.

– Я пас регента, – Валме вытащил уцелевший кусок сахара, – и мы слегка отомстили за твою дальнюю родню, но больше никуда не поедем. То есть не поедем без тебя. Пошли, поздороваешься с дуксом, он – молодец, только ты его не лижи…

На сей счет у Готти имелось собственное мнение, а может, он просто не дослушал. Положение спас сам Раймон.

– Не надо меня мыть. – Салиган умело отвел песью морду. – Рокэ, дуксов здесь угощают?

– Тинтой, – Алва уже избавился от плаща, – из тайных запасов капитана Арамоны.

– А кагетское? – возмутился дукс. – А варастийская касера?

– Выпита, – отрезал Ворон. – По дороге и в трагической обстановке.

– Я вас угощу кэналлийским. Когда-нибудь.

– Кэналлийское здесь есть, но дуксам положена тинта. Эрвин, надеюсь, вы на нас не в претензии?

– Нет, – улыбнулся ноймар, это он сбегал по лестнице, – вот через месяц я бы точно обиделся, а сейчас я сам себя никуда не возьму. Всю жизнь ладил с лошадьми, но на ваших морисков, герцог, чужим лучше не садиться.

– Просто вам рано в Закат.

– Я туда и не рвусь, как выйдет, так и выйдет. Добрый день, Салиган. Должен перед вами извиниться, я очень долго считал вас мерзавцем.

– Постарайтесь считать и дальше, по крайней мере, при посторонних. Эпинэ, моя просьба относится и к вам.

– Мне будет трудно, – Иноходец словно что-то сглотнул, – но я готов называть вас Жан-Полем.

– Вы взяли другое имя? – удивился Литенкетте. – Зачем?

– «Раймон» с «дуксом» не сочетается, – охотно объяснил маркиз, – зато «Жан-Поль» звучит очень свободно. Никаких условностей и ограничений. Что смог взять, то твое. Констанс, вы многое потеряли, из вас, отринь вы свои манерочки, вышел бы отличнейший данарий.

– Мой друг, вы невозможны!

– Я-то как раз возможен…

– Ладно вам, – Марсель на адуанский манер хлопнул дукса по плечу. – Надеюсь, вы тут не скучали?

– Как можно? – барон в недоумении вплеснул руками. – Скука и разум – две вещи несовместные!

– Мы с Констансом всегда найдем чем себя занять, – подтвердил Салиган, – тем более в старинном местечке.

– В Лаик есть нижний храм, – уточнил Робер, – графине Савиньяк он очень понравился. Вам надо посмотреть.

– Так глядели уже, – засмеялся Коннер. – Господин барон как прознали за завтраком, что вы того, наладились в город, его не взямши, так сразу – шасть туда!

– Видите! – обрадовался дукс. – Коко своего не упустит. Ну и что ты спас?

– В эсператистской усыпальнице?! – Бровки барона поползли вверх. – Монашеские надгробия дам не шокируют, однако они скучны и предсказуемы. Разумеется, я спустился взглянуть, иначе меня бы не поняли, но сам вид древнего храма, превращенного в могильник, доводит почти до слез. После столь удручающего зрелища мне пришлось принять капель и лечь. Я не думал, что смогу уснуть, однако уснул и проспал почти сутки. Когда я не вышел к завтраку, граф Литенкетте послал узнать, все ли со мной в порядке; я был растроган.

– А с вами действительно все в порядке?

– О да! Видимо, сказались недавние треволнения, вернее то, что они остались в прошлом. Сейчас я готов вновь отдаться на милость дорог.

Вдовец в своем самодовольстве был отвратителен, и Валме почти что гавкнул:

– А мы – не готовы!

– Это, – ласково уточнил Салиган, – потому, что вы не спускались в усыпальницу, где нет ничего шокирующего. Проведите там ночь, и вами овладеют беспокойство и тяга к передислокации… Мной оно, впрочем, овладело и без могилок.

– Оно? – выразил общее недоумение ноймар.

– Беспокойство. Наши дуксы – такие забавники, найдут пару трупиков и придут к выводу, что я тоже почил, а почивший дукс подразумевает немедленную дележку наследия. Конечно, я его потом соберу, но при этом наверняка недосчитаешься если не часов, то ложек.

– Раймо… Жан-Поль, ты хочешь ехать? – не понял Робер. – Прямо сейчас?

– Не хочу, но выпью и поеду. С вами уже ничего не станется, а с вечными ценностями – запросто.

– Дорогой Робер, – в голосе Коко билось страдание, – вы никогда не отвечали за вечное, вам не понять…

– Куда ему! – подтвердил Салиган, на ходу вытаскивая из-под куртки плоский футляр. – Чтобы покончить с делами… Эпинэ, тут твоя расписочка на предмет меня. Регент вернулся, и наш договор теряет силу. Коробочку оставь на память, она хорошенькая. Рокэ, твое отпущение я подделать не смогу, у тебя очень неровный стиль, но оно мне необходимо.

– Обойдешься.

– Тогда поклянись, что переживешь либо дуксию, либо меня.

– Клянусь. Кровью и… – Ворон тряхнул волосами не хуже, чем на ундиях, и огляделся, – собакой виконта.

– Р-ряв, – откликнулся Котик, он не возражал, но для начала хотел пряника.

3

Недолгую, но напряженную тишину вспарывает частая дробь копыт. Ожидаемая – выследить загадившего ноймарский арбалет неряху «фульгатам» не трудней, чем обычному коту прихватить обнаглевшую мышь. Пара мгновений, и Муха на своем белоногом вылетает из-за поворота, чтобы осадить коня прямо перед начальством и с достоинством выпрямиться в седле. Точно, поймали.

– Господин адмирал, – вид у сержанта довольный, почти безмятежный, – преступник схвачен.

– Ну, раз схвачен, – Вальдес потянулся, – надо глянуть, кто тут нас с кабанами путает. Где?

– Через три улицы, я провожу.

– Только не молча, а то я почти заскучал. Расскажи мне что-нибудь про погоню.

– Слушаюсь. Мы, будучи числом в…

– Я сказал, расскажи, а не доложи. – Моряк начинал откровенно веселиться. – Хочется чего-нибудь занимательного, а занимательных докладов не бывает. Для красоты можешь приврать – про высоту забора там, непроходимость чащ, вековую вражду…

– Так, монсеньор, они уж лет пять как собачатся!

– Тогда про вековую не нужно.

Муха пару раз озадаченно сморгнул.

– Скучновато дурака ловить, – внезапно пожаловался он, – а куда деваться?

Деваться «фульгатам», как и искомому дураку, было некуда. Определить, где сидел сукин кот, по звуку не вышло, разве что сторону, да и то примерно. Оставалось сразу в нескольких местах запрыгнуть на скрывавшую стрелка стену, тут-то Муха и углядел метнувшуюся за постройки фигуру. Беглеца погнали через дворы, не давая надолго скрываться из виду, и гнали, пока на задах бондарной мастерской не прижали к стенке и не скрутили, хоть злоумышленник и пытался отмахиваться. Приличной такой жердиной.

– Никого не ушиб? Случайно, само собой.

– Ну что вы! – Муха аж задохнулся. – Кто бы ему позволил?! Бочечку побольше, как раз рядом стояла, накатили на холеру, да и спеленали.

– Кого? – вопрос был прямо-таки философическим, но суть «фульгат» понял.

– Да не разберем никак! – признался он с отвращением – Спервоначалу вроде как бесноватый выходил – лаялся непотребно, на клинки пер, по всему видать – ни хрена не умеет, а туда же! Только потом весь кураж будто куры склевали. Морда белая, трясется, хоть плачь над ним.

– Не стоит он ваших слез. – Ротгер рассеянно погладил коня. – И не ваших тоже. Жаль, Бе-Ме не дожил до скверны! Последнее впечатление самое сильное, а я, увы, запомнил труса, и если б только я! Господин Кальдмеер теперь сидит, кается и даже ни в кого не стреляет. Очень грустная история.

«Фульгат» на всякий случай кивнул – он знать не знал, кто такой Кальдмеер, – это Ли после разговора с Фельсенбургом попробовал влезть в шкуру трижды спасенного собственным адъютантом адмирала. Шкура оказалась жуткой, бедняге Фердинанду и то было легче – от него не ждали ни стали, ни льда.

– Ты с ним говорить пробовал? – зачем-то спросил Лионель. Вальдес в ответ лишь поморщился, Савиньяк бы, наверное, тоже поморщился, спроси его кто между делом, говорил ли он с Рудольфом.

– Приехали, – Муха указал на прямо-таки крепостные ворота, возле которых чернели драгунские мундиры. Патруль успел прибежать и вовсю занимался нужным делом, а именно не пускал внутрь стянувшихся на дармовое зрелище соседей.

– Похвали драгун, – шепнул Лионель, придерживая Проныру, как и положено скромному охраннику.

– Дам морковку, – пообещал адмирал и не дал, зато не преминул подмигнуть расфуфыренной тетке необъятных размеров. Толстуха девически потупилась и тут же покосилась на товарок – заметили ли? Те заметили и придвинулись поближе к воротам, однако караульные никого впускать не собирались, и внушительные створки как распахнулись, так и сомкнулись. Растерянно взлаял цепной пес, шарахнулись в стороны породистые мохноногие куры, надо думать, те самые, что склевали кураж, а грязно-белый петух забил крыльями и прокукарекал что-то верноподданное.

– Отставить, – велел птице Бешеный, оглядывая немалый, хорошо выметенный двор. В ближнем углу, нарушая гармонию, кокетничала с облаками огромная лужа, совершенно неуместная в столь достойном хозяйстве, в дальнем виднелась кучка народа, от которой уже отделились «фульгат» и драгунский капитан. Мир был тесен, особенно в пределах экспедиционного корпуса, – на помощь Мишелю подоспел тот самый Бертольд, что участвовал в ловле поросенка. Вальдес драгуна тоже узнал.

– Вы не находите, что все повторяется? – осведомился он, цепляя поводья за луку седла. – Безобразия, удирающая свинья, наши встречи, даже лужа. Прошлый раз она тоже присутствовала. Это был арбалет или что-то с выдумкой?

– Арбалет, – подтвердил Мишель. – Охотничий, только запущенный жуть. За снастью ж следить надо, а тут хоть бы в тряпицу завернули.

– Безобразие, – припечатал альмиранте. – Я это искореню в память дядюшки Везелли. Вы уже вникли в местные страсти? Муха доложил о многолетней войне, но я еще ни разу не воевал с бондарем. За что он на меня покусился?

– Господин адмирал, – Бертольд как-то умудрился не заржать, – покушался не бондарь, а хозяин соседних мастерских, столярных. Пока ездили за вами, я поговорил с местным аптекарем, кажется, это главный здешний сплетник. Стрелявший, Жан Бастьен, в городе его зовут Жан Постник, живет в Мишорье с рождения, унаследовал от отца мастерскую, теперь это почти мануфактура. Постник никуда не выезжал с самой весны, так что его связь с Залем маловероятна. Зато он последние несколько лет постоянно доносит на владельца вот этой самой бондарной мастерской, которого обвиняет в государственной измене и многочисленных покушениях на его, то есть Постника, жизнь и имущество. Бондарь, Жан Скоромник, отвечает тем же.

Судя по всему, столяр, узнав о вашем прибытии, решил устроить покушение и затем спрятать орудие преступления во дворе своего врага. Для этого он похитил охотничий арбалет, принадлежавший покойному тестю бондаря. Об арбалете Постник знал, потому что прежде состоял со Скоромником в большой дружбе.

– Столяры полны коварства, – кивнул Вальдес. – А где бондарь?

– Во избежание смертоубийства держим в доме. Арбалет он опознал, собственно, эта вещь в свое время и стала причиной ссоры.

– Как интересно!

– Монсеньор?

– Мы желаем подробностей, – возвестил Вальдес, заставив бедного Мишеля почти подавиться. – Они должны быть прекрасны.

И они были прекрасны! Болтливый аптекарь выложил, что тесть бондаря, заядлый охотник, оставил зятю в наследство дорогущий арбалет. Скоромник, предпочитавший видеть дичь уже на тарелке, собирался его продать, и тут Постник, тоже отродясь не охотившийся, воспылал к чудо-оружию воистину Дидериховой страстью. Будучи лучшим другом наследника, он принялся выпрашивать вожделенную цацку сперва просто так, затем ко дню своего рождения и, наконец, пожелал купить. Как именно торг перерос в склоку, аптекарь, к своему глубочайшему сожалению, не знал, но о последующих событиях Бертольд с Мишелем получили исчерпывающий отчет.

Прежде владения Постника и Скоромника разделяла дедовская капустная грядка. Постник в одну ночь возвел высокий забор, Скоромник подал жалобу на беззаконный захват двух бье принадлежащей ему земли и загубленный урожай овощей. Жалобу отклонили по причине отсутствия точной границы, а спустя пару недель забор сгорел. Столяр утверждал, что его поджег бондарь, бондарь обвинял столяра, а накуролесили подмастерья красильщика. Спьяну и на спор. Тем не менее уставшее от кляуз городское начальства обязало истцов разделить владения каменной оградой, а издержки поделить пополам. Истцы стену возвели, но обвинили друг друга в эсператистской ереси и оскорблении величества.

Годы шли, обвинения и доносы множились, на месте погибшей грядки возникла неподвластная плохоньким местным засухам лужа, а ставший причиной бедствия арбалет потихоньку рассыхался и ржавел. Скоромник не рискнул его продать, ведь покупатель мог оказаться наймитом Постника.

– Душераздирающе, – отдал должное местным страстям Вальдес. – Не представляю, как этот ужас скажется на моих снах. Мне, как полубергеру, остается лишь уповать, что первый агм с первым варитом просто подрались, но, никуда не денешься, пора судить. Приведите сюда второго, а я пока гляну на первого.

4

Злоумышленник смирно сидел у стеночки, кривя поджатые губы. Не столько высокий, сколько длинный, с благообразным унылым лицом, он запросто сошел бы за причетника или псаломщика, но это ничего не значило – бесятся и епископы.

– Очень мило, – Вальдес мазнул стрелка взглядом и повернулся к «фульгату». – Вчера я приметил похожего у ратуши.

– Монсеньор! – столяр попытался вскочить, но «фульгаты» всегда умели связывать. – Монсеньор… умоляю… Я не хотел… Я хотел…

– Так хотел или наоборот? – Когда Вальдес поднимал бровь, он начинал походить на Алву. Когда дрался всерьез – тоже.

– Я… донести до сведения… вашего превосходительства, – зашелестел Постник. – Мой сосед… убийца… Ратуша подчистую куплена…

С места, где стоял Ли, разобрать признания во всех подробностях не выходило, но суть ухватить удалось. Отчаявшись добиться справедливости от подкупленных супостатом чинуш, Постник зауповал на грозного Вальдеса. Увы, жалобу на имя героя засевшие в Ратуше мздоимцы не приняли, и тогда столяр решил действовать. Сперва он думал пробиться к «самому», но потом решил поберечь драгоценное адмиральское время. Злокозненный сосед был несомненным преступником, а начавшаяся война требовала решительных мер. Постник знал, где бондарь хранит оружие, он знал про соседа все. Под утро, усыпив корыстного пса, умник стащил арбалет, с которым и засел на пути Вальдеса. Нет, не подумайте, никого убивать он не собирался. Главное, чтоб гнусного изменника…

«Не собирался…» Как те Колиньяры! Обер-прокурор с братцем доводили до бунта провинцию и совали королю изнасилованную деву, столяр стрелял по солдатам. Да плевать ему было, попадет в кого или нет, главное – натравить, наконец, власти на соседа!

Позицию, надо отдать ему должное, Постник выбрал удобную, но «фульгатов» он не учел, а потом и вовсе впал в слабоумие. Дураку бы бросить оружие и прикинуться выбежавшим на шум добропорядочным горожанином, а он помчался к бондарю, надеясь средь бела дня сунуть арбалет в собачью будку и прошмыгнуть домой через тайный лаз.

– Я потерял голову… я никогда… я всегда… вашим людям… вреда… он – изменник… нужно остановить… особенно сейчас…

– А-а-а! – проорало из-за бочек. – Скулишь, вражина?! Он – убийца, монсеньор, и еще он в заговоре!..

– Лжец! – взвыл стрелок, пытаясь развернуться лицом к сопровождаемому драгуном врагу.

Прозвища в Мишорье давать умели. Скоромник был толст и румян в той же мере, в какой Постник – зелен и худ. И еще бондарь был невероятно, до сияния счастлив, так могла бы сиять перезревшая тыква, глядя, как огородник солит огурцы.

– Фрида! – ликующий вопль напомнил сразу о триумфальных маршах маэстро Алессандри и агмштадской глупости самого Ли. – Фрида! Где тебя носит, язва конопатая!

Выбежавшая служанка действительно была конопатой – вопреки зиме и далеко не юному возрасту; впрочем, она была бы недурна, не лиловей под глазом здоровенный синяк.

– Вина! – неистовствовал Скоромник. – Пива! Красный бочонок! Целый!!! Всем, кто выловил эту вошь! А ведь я докладывал… Я сообщал, я целых шесть лет…

Скромный кэналлиец всегда может увязаться за служанкой, Лионель и увязался – проверить мелькнувшую догадку можно было, не покидая двора, но Проэмперадору захотелось взглянуть на дом. Повелитель бочек жил хорошо, а обилие герани, вазочек и вышитых подушечек выдавало душу если не сентиментальную, то женатую и подчиненную вкусам супруги. Которой самое время было бы появиться.

– А хозяйка-то где? – полюбопытствовал Ли, став кем-то вроде Мишеля. – В отъезде или приболела?

– Ох, – Фрида и не думала скрытничать, – пластом второй день лежит!

– Упала? – «Мишель» с намеком и сочувствием уставился на подбитый глаз, – или муженек… приголубил?

– Он! – эта Фрида взгляды понимала правильно. – Ручища-то как лопата.

– Вот же скот! – развил наступление маршал. – Видать, правду этот, как его, говорит…

– Да не водилось за ним такого! – подтвердила возникшие подозрения служанка. – Не то б они с Постником давно друг друга порешили, а так бумажки писали да чинуш обхаживали.

– Неужели?

– Чего мне врать? – буркнула язва, обтирая мятым полотенцем красный в золотых цветах бочонок. – А нас с хозяйкой святой Конрад покарал, не иначе. Первым-то сосед лапы распустил. Трепло Бови, аптекарь который, шепнул, что от Постничихи за настойкой от синяков прибегали, мы и посмеялись. Дескать, пилила столярша своего столяра, пилила и допилилась. Кто же знал…

– Никто, – подтвердил Савиньяк, водружая на плечо расписное диво. Создатель золотых розанов талантом не уступал создателю розовых лебедей, но темперамент у него был другой, как и покупатели. Лебединые рамочки влекли алчущих нежности, цветастые бочки предполагали буйство страстей, но Скоромник смирно сидел средь гераней, а не менее терпеливого Постника пилила супруга. Два тихих врага годами уповали на кляузы и взятки. Они бы и дальше писали доносы и боялись жен, но кто-то расплескал колодцы, и тихони осмелели.

– Может, перепили с кем? – продолжил светскую беседу «Мишель», – встретили там кого, ну и…

Конопатая Фрида, хоть и побитая и изруганная, осталась справедливой и объяснила, что хозяин на стороне не пил, зато выяснилось, что на прошлой неделе враги очередной раз сошлись в суде. В страшной сказке Скоромник Постника бы укусил, в страшной жизни бондарю хватило пары часов в одной комнате с наглотавшимся скверны столяром.

– Осторожнее тут, – предупредила спутница, – дверь не про вас, низковата.

Савиньяк по-адуански хохотнул и галантно пропустил даму вперед, дама умело подобрала юбки, явив миру недурные щиколотки. Подбитый глаз жизни не помеха, ей ничто не помеха, кроме смерти.

На дворе прибавилось подмастерьев и драгун, среди которых мялась пара судейских и блестел счастливыми глазками живчик средних лет, его Ли тут же записал в аптекари. Вальдес вполуха слушал похожего на Гогенлоэ старика с цепью выборного, Постник так и сидел у стены, а у ног отдувающегося Скоромника появилась корзина – похоже, в винный погреб бондарь лазил лично.

– Зелены оба, – доложил по-кэналлийски Лионель, ставя ношу наземь. – Попробуй поджечь.

– Сейчас мы выпьем, – подскочивший Скоромник затряс пыльной бутылкой, – мы будем пить, и доблестные солдаты будут пить, а преступник будет дрыгаться в петле. Это отличное вино и отличный день, лучший день в моей жизни…

– Вино не трясут, – Вальдес ослепительно улыбнулся, – но последний день многим кажется лучшим. Развяжите столяра, он меня убедил.

– Как?!

– Так не покушаются, а за дурные шутки я не вешаю. Особенно если в них не все шутка!

– Монсеньор, – столяр молитвенно сложил развязанные руки. – Монсеньор… Умоляю во имя блага Талига… Скоромник, то есть мастер Пессон, – изменник. Он в сговоре!

– Не сейчас, – благожелательность Ротгера сделала бы честь мышкующему коту, – переоденьтесь, отдохните и, если судьбе будет угодно, вечерком приходите. Вы мне напомнили старого знакомого, я его никогда не забуду и уже никогда не увижу.

– Я… О, монсеньор! Я обязательно, обязательно… Монсеньор ценит мореный дуб?

– Ценю, – адмирал подхватил под руку выборного и отошел, оставляя столяра наедине с бондарем и бушующими чувствами. Чувства искали выход и нашли.

– Что, убийца? – окончательно развязанный Постник уже не шелестел, а скрипел, как несмазанная дверь. – Думал винишком купить? И кого? Самого адмирала Вальдеса!

Скоромник не отвечал. Тяжело отдуваясь и багровея, он пепелил врага взглядом, только враг не пепелился, напротив, вид онемевшего недруга пробудил в нем удаль. Окончательно расхрабрившись, столяр атаковал. Тощая фигура, неуклюже замахиваясь, галопом проскочила мимо «сержанта» Савиньяка, и вот она, вожделенная цель!

– Брюхо ты ходячее, – растопыренная пятерня метнулась к пламенеющей щеке, – да я тебе… в тебя…

– Ты?! – проревело в ответ. – Меня?!

Ответная затрещина сбила разогнавшегося столяра с ног. Отлетев назад и кувыркнувшись, Постник с воплем ринулся к валяющейся в паре шагов здоровенной жердине. Похоже, той самой, которой уже пытался отбиваться от «фульгатов», но Муха вовремя наступил на неё сапогом.