Текст книги "Случайные встречи"

ВСТРЕЧА

Рейс на Мюнхен задерживался в третий раз. У Людмилы Петровны не выдерживали нервы. Внутри все сжалось в один противный трясущийся комок, который, казалось, вот-вот взорвется от напряжения. Сказывался 3-часовой перелет в Москву и шестичасовое ожидание рейса на Мюнхен. Но более всего свое полуистерическое состояние она связывала с мужем. Последние дни перед отлетом дома шли такие баталии, которых уже давно не было!

При воспоминании о муже, Людмиле Петровне невольно вспоминалась бабушкина присказка: «Первый муж – от бога, второй – от людей, третий – от черта». И хоть муж у Людмилы Петровны был вторым, но она была уверена, что на небесах что-то напутали с нумерацией. Вел он себя как третий. Они прожили в браке двадцать пять лет, а он, как и в первые годы их совместной жизни, изводил ее ревностью. Первые годы жизни Людмиле Петровне это даже импонировало. «Значит, любит», – радовалась она. Потом это стало надоедать, Но Людмила Петровна надеялась, что с годами все утрясется, переменится. Но ничего не менялось, и это недоверие только злило.

По натуре Людмила Петровна была из женщин, которых в народе называют «клушками». Смысл ее жизни заключался только в семье и ее благополучии. Она радовалась успехам детей и мужа больше, чем своим. Всю жизнь она тихо проработала бухгалтером на одном месте, никого не подсиживая и не стремясь к повышению по службе. Отдушиной для нее был небольшой палисадник, где она выращивала цветы, и чтение. Она упивалась чужими судьбами, читая романы, считая свою жизнь серой и заурядной. При этом она нисколько не страдала, прагматично подходя к вопросу о смысле жизни. «Не всем же быть гениями. Если бы не было серой массы, гениям невозможно было бы выделиться», – думала она. Она была серой мышкой по жизни. Такой же неприметной была и в школе. Училась на тройки и, даже не мечтая об институте, поступила в техникум на отделение «Бухучет». В техникуме она и встретила Руди…

И вот теперь, сидя в самолете, уносящем ее в Мюнхен, как в прошлое, Людмила Петровна вспоминала о своей первой любви. Она вспомнила Новогодний вечер в техникуме, на котором Рудольф, или Руди, как все его звали, пригласил ее на танец. Почему он выбрал ее, для Людмилы Петровны до сих пор оставалось загадкой. Она не была красавицей. Лицо, сплошь усыпанное не выводимыми веснушками, всегда доставляло ей одни огорчения. Она даже старалась, как можно реже смотреться в зеркало. Тусклые, непонятного цвета волосы – между шатенкой и брюнеткой. Серые непримечательные глаза с короткими ресницами, которые Люда, безуспешно старалась увеличить при помощи туши. И одета более чем скромно. Отец, хоть и зарабатывал неплохо, но Люду и сестру не баловал, считая, что это к добру не приведет. Держал девчонок в строгости. Он, вступил в партию на фронте под Сталинградом. А в 70-е был освобожденным парторгом самого значимого, градообразующего завода в городе. Для многих партбилет к тому времени был уже так называемой «хлебной карточкой» – средством для достижения своих целей, различных льгот и благ. Но только не для отца. Репутация коммуниста для него была не пустым словом. По тому же принципу он воспитывал и своих девчонок. Чтобы «ни-ни»!

С того Новогоднего вечера Люда потеряла голову. Для нее началась двойная жизнь. Она бегала на свидания к Руди тайком, скрывая от родителей. И от этих тайных свиданий, любовь казалось, была еще слаще. Одно только печалило Люду: Руди все чаще и чаще заговаривал о том, что отец – бывший военнопленный добивается разрешения на переезд в Германию.

– А как же мы? – огорчалась она каждый раз.

– Нормально, – успокаивал ее Руди. – Поженимся, и поедешь с нами.

Даже сейчас, вспоминая те свидания, у нее сладко щемило сердце. Она до сих пор каждой клеточкой своего тела помнила нежные руки Руди, его прикосновения, ласки, запах. Она не заметила, как стала частицей его, растворившись в нем без остатка. С каждым днем им все больше и больше не хватало друг друга. Они не могли наговориться, насмотреться, надышаться друг другом. Оказывается, спустя столько лет, она не забыла ни одной мелочи из их встреч. Она чуть не рассмеялась, вспомнив, как однажды, сбежав с двух последних пар, они, пока родители были на работе, отправились к Люде. Неожиданно вернулся отец. В тот день он приболел и ушел с работы, чтобы отлежаться дома. Руди пришлось спешно удирать через окно. Хорошо, что у них был первый этаж. Потом он долго выговаривал Люде:

– Сколько мы еще в подпольщиков будем играть? Когда ты, наконец, познакомишь меня с родителями? Получается, как в анекдоте про мужика из командировки.

– Ты что?! Отец сказал, чтобы до окончания техникума я даже не думала о парнях. Узнает, прибьет. Ну, потерпи, год всего остался. И вообще…

Это «вообще» для Люды означало, что ей было страшно даже подумать, как с этим вопросом подойти к отцу. Уже одно то, что у Руди отец – немец, и воевал, как и отец Люды, под Сталинградом, но только совсем в другой армии, приводило ее в ужас! Поэтому она предпочитала просто жить и наслаждаться настоящим моментом, не задумываясь о будущем, как многие в юности, надеясь, что все само собой рассосется. Но ничто и никогда еще само собой не утрясалось.

Осенью мать как бы невзначай спросила:

– Девонька, ты не беременна ли часом?

– Мам, с чего ты взяла? – взъерепенилась было Люда, зардевшись до корней волос.

– С того. – Усмехнулась мать, – Материнское сердце подсказывает.

Пришлось Люде признаться во всем.

– Ну, а что молчала до сих пор?

– Я папу боюсь…

– Это с перепугу дел натворила? – Съехидничала мать. – Срок-то хоть какой?

– Не знаю, – заплакала Люда.

– Ну ладно, теперь-то чего реветь? Надо думать, как выходить из положения.

– Может, аборт? – робко спросила Люда, замирая от страха.

– С ума сошла?! Смотри, Светке ничего не говори, а то настрекочет своим подружкам, те – родителям. Позору не оберешься! С отцом я сама поговорю.

Вечером того же дня за закрытой дверью родительской спальни шла самая настоящая война, сотрясая весь дом. Такого в их тихой и «правильной» семье еще никогда не было.

Люда уныло сидела на кухне в ожидании приговора.

– Чего это они? – удивилась Света – младшая сестра, пришедшая с тренировки. – Там уже весь двор собрался, слушают…

– Из-за Рудика, – горестно объяснила Люда.

– А зачем сказала?

– Так вышло…

Свадьбу сыграли скромную. Тогда стыдно было выходить замуж «по залету». Жить молодые стали у родителей Руди. В семье Люду приняли как родную. И отец немного смягчился после рождения Петеньки, названного в его честь. Казалось, все налаживается…

От воспоминаний Людмилу Петровну отвлекла суета в салоне самолета. Оказалось, началась раздача обеда и напитков. «Надо вина выпить, расслабиться. Может быть, засну», – подумала Людмила Петровна. Но в ожидании волнующей встречи, вино дало прямо противоположный эффект. И опять нахлынули воспоминания…

Когда Пете было два года, отец Руди добился разрешения выезда на родину. И в семье начались сборы. Руди был единственным сыном, и вопроса о том, чтобы ему остаться в Союзе, даже не стояло. Да и сам Руди не хотел отпускать родителей одних: не молодые уже. Да к тому же у отца со здоровьем проблемы – сказались последствия войны. Люда долго собиралась с духом, чтобы сказать о переезде отцу. И только когда тянуть дальше уже не было смысла, она решилась. Конечно, она ожидала, что придется, как на партсобрании выслушать лозунги и тезисы партии, но такого…

– Ренегатка!!! Иуда!!! Родину предавать не позволю! – в исступлении кричал отец. – Не только откажусь – прокляну!!!

– Но ведь он мой муж, – пыталась возражать ему Люда.

– Если муж, так пусть и живет с тобой! Это, кстати, и его родина тоже! Советская власть ему образование и работу дала, обеспечила всем!

– Но у его родителей родина – Германия! – спорила Люда.

– Пусть едут одни!

– И что, семью разъединять?

– А мою семью, значит, можно разъединять?

– С вами Света остается, а у них кроме Руди никого…

– Неизвестно, что еще Света выкинет!!! – не сдавался отец.

Этот бессмысленный спор закончился Скорой, которая увезла отца с инфарктом. Разрешение на выезд он так и не подписал. Руди уехал с родителями, надеясь, что Люда все же уговорит отца и приедет. Но Люда знала, что уговаривать отца все равно, что сдвинуть с места гору.

Как Люда пережила разлуку, известно лишь ей. Иногда она жаловалась матери:

– Кажется, если бы Руди умер, мне было бы легче.

– Ты что несешь? Еще беду накличешь…

– Не могу представить, что он – живой и здоровый где-то ходит, работает, спит, ест, а я здесь одна…

– Ты не одна. У тебя есть Петя…

Но это было слабым утешением. И только время затянуло незаживающую рану. Через три года Люда познакомилась с Сергеем. Вскоре они поженились, для чего пришлось заочно разводиться с Руди. Жили дружно, Петя быстро привык к Сергею, называл его папой. Единственным недостатком Сергея была ревность. Он мучался сам и изводил беспочвенными подозрениями Люду. Даже рождение дочери не принесло ему умиротворения.

Шел 1990 год. Страна рушилась, таща людей в пропасть хаоса, нищеты, беспредела. Было страшно за будущее детей. В этот год Петя оканчивал школу, и Рудик предложил, чтобы Петя поехал учиться к нему в Германию. Люда обрадовалась предложению Руди, тем более, что сейчас он жил один, и значит, Петя никому не будет в тягость. Личная жизнь в Германии у Руди не заладилась. Он женился два раза, но оба – неудачно. Казалось бы, прекрасный вариант для Пети, но дело чуть не развода дошло. Теперь Люда объясняла Сергею, как когда-то отцу:

– Он не к моему любовнику едет, а к родному отцу!

– А я ему кто? – бесился Сергей. – Чужой дядя? Я его вырастил и воспитал! А отец родной, между прочим, бросил вас, и уехал за красивой жизнью!

– Он не бросал нас. Так сложились обстоятельства.

Хорошо, что Петя не был усыновлен Сергеем, и достаточно было разрешения на выезд из страны только от Люды. И тут уж она сама решила судьбу сына. Конечно, она очень скучала по нему, хоть он и прилетал каждое лето на каникулы.

После колледжа Петя остался жить с отцом. Руди к тому времени открыл небольшую автомастерскую, а Петю сделал своим дольщиком.

И вот теперь она летит на Петину свадьбу. Событие, которое должно было бы собрать вместе всю семью. Дочь сможет прилететь только через два дня – у нее сессия, а Сергей в последний момент наотрез отказался лететь. И теперь ей придется что-то придумывать, чтобы объяснить Пете, почему отец не прилетел на свадьбу.

Встречали ее Руди с сыном. Увидев их, у Людмилы Петровны вдруг перехватило дыхание и ноги стали ватными. Она остановилась, чтобы прийти в себя. Руди поняв, что с Людой что-то не так, поспешил к ней, на ходу крикнув сыну:

– Питер, беги за водой!

Он подбежал к ней и замер, словно долгие двадцать семь лет разлуки стеной встали между ними. Они стояли и мучительно вглядывались в лица друг друга, не в силах вымолвить ни слова. Они разглядывали каждую морщинку, седину, проблескивающую в волосах, отыскивая в изменившихся лицах молодых и счастливых Люду и Руди…

Людмиле Петровне вдруг до боли в сердце стало жаль себя, Руди, Сергея. Она поняла, что хоть всегда была верной и заботливой женой, но самого главного она так и смогла дать Сергею. И она, не выдержав, прильнула к Руди. Забытый, но такой родной запах только прибавил боли в сердце, и она тихо заплакала:

– Ты увез мое сердце, – всхлипывая, объяснила она свою слабость.

– Но ведь я оставил тебе свое! – сжимая ее в объятиях, возразил Руди.

НА ДЕРЕВНЮ К ДЕДУШКЕ

Летом отцу дали отпуск, и мама, как она шутила, отправила нас на деревню к дедушке, то есть к своему отцу. Можно было бы поехать и к папиной родне в Сибирь, но это было очень далеко, и ехать с двумя пересадками. А тут – три дня пути – и вот уже дед с телегой встречает нас на станции со смешным названием Ключики, что под Сызранью.

После изнурительной жары знойных степей Казахстана по-летнему теплый ветерок едва касался кожи, лаская ее, как колонковой кисточкой. Это было так приятно и непривычно для нас – южан, привыкших к обжигающим ветрам, что казалось, что мы попали в какой-то нереальный мир.

Я заметила, что люди, живущие в странах с умеренным климатом, солнце всегда называют только ласково «солнышком». В отличие от южан. Для нас, в Таджикистане оно всегда было солнце, и точка. Казалось, что само слово припечатывало тебя жарой. А здесь, в Поволжье, оно действительно было не солнце, а солнышко – ласковое и нежное.

В телегу дед настелил столько сена, как будто только что приехал с сенокоса.

– Ты приляг, внученька. Поди, умаялась в дороге-то? Я тебе там рядно88
  Рядно – толстый холст домашнего производства.


[Закрыть] постелил.

Я завалилась на постеленное поверх сена покрывало, и опьянела от духмяного запаха свежего сена. Под тихий рокот разговора, укачанная неспешным покачиванием телеги, обласканная ветерком, я задремала. Проснулась уже в деревне. Дома нас ждали младшие мамины сестра и брат, пироги и истопленная баня.

– Ну что, в баню пойдете, или сразу вечерять? – засуетилась тетя Клава.

– Сначала в баньку, надо смыть дорожную грязь, – решил отец.

– Ну, идите первые, а мы с племяшкой после вас.

– Да я сама помоюсь, – застеснялась я. Мне было одиннадцать лет, и я, как все подростки, стыдилась своего меняющегося тела.

– Ну, конечно, сама! – рассмеялась тетя. – Это тебе не городская ванна, еще ошпаришься.

Пока отец с дядей Сашей мылись в бане, пастух пригнал стадо. Коровы царственно и грузно вышагивали впереди, расходясь каждая к своему двору. Если их никто не встречал, они обиженно и протяжно мычали, взывая к совести нерасторопных хозяев. За ними шумно блея, семенили козы и бараны, пестрыми ручейками растекаясь по дворам. Пришла домой и наша коза Катька.

– Дай ей хлебца, – протянула мне тетя Клава посоленный ломоть, – чтобы она знала, что ты своя.

– А она, что уже забыла меня? – огорчилась я. – Ведь я всего два года назад была здесь.

– Да кто же ее знает? Может, и не забыла. Но она у нас с норовом, так что угощение не помешает.

Тетя Клава подоила Катьку, процедила молоко в глиняную крынку.

– Не хочешь парного молочка с пирожком? Пирог-то у меня с лесной ягодой.

Мне кажется, вкуснее этой еды я ничего не ела!

Потом тетя Клава накрыла стол для возвращающихся из бани мужчин, и мы пошли с ней в баню.

Банька – покосившаяся и потемневшая от времени и дождей, как и у многих сельчан, стояла около речушки Бекшанки, чтобы легче было таскать в нее воду.

– Тетя Клава, мама шампунь хороший передала, а то мои волосы ничем другим не промоешь.

– Да ну его! Я тебе сейчас щелоком99
  Щелок – раствор древесной золы.


[Закрыть] голову намою. Волосы, как шелковые будут.

– А что это такое?

– Зола от дров.

– И что, я буду чумазая, как Золушка?! – возмутилась я.

– Давай-ка, подставляй голову, Золушка! – рассмеялась над моими страхами тетя Клава.

Волосы от щелока действительно были как шелковые! А зола вся смылась. Потом тетя Клава добавила пару и прошлась по мне березовым веником. Это был мой первый опыт. Когда мы раньше приезжали в деревню с мамой, я боялась веника как огня и истошно орала, протестуя против незаслуженной порки. По этой причине мама всегда быстро мыла и выставляла меня из бани.

Когда мы вышли, уже смеркалось. Небо потемнело, и только там, где закатывалось солнце, горизонт был окрашен в нежно-розовую палитру. От Бекшанки тянуло речной тиной, в воздухе остро и пряно пахло травой, остывающей землей. Оглушительно стрекотали кузнечики. Было так благостно, что в дом идти совсем не хотелось. Ласточки летали низко и чуть не врезались в нас. После бани во всем теле чувствовалась такая легкость и чистота, что казалось, только взмахни руками, и тут же начнешь расчерчивать небо вместе с ними. Я даже пискнула, подражая им.

– Дождь завтра будет. Это хорошо. Огороды польет.– Порадовалась тетя Клава.

– Так ни одного облачка на небе, – возразила я.

– За ночь набегут.

А в доме уже собрался народ: пришли родственники посмотреть на редких, чуть ли не заморских гостей, поговорить, как живется в далеких краях. Меня под удивленные возгласы «Надо же, как выросла!», усадили за стол, накормили, расспросили, как учусь. И тетя Клава, видя, что я старательно таращу глаза, чтобы не заснуть, увела меня.

Спать меня положили на мою любимую печку. Там было тепло и уютно от прогретых кирпичей. Пахло овечьей шерстью. Видно, дед сушил валенки, которые навалял к нашему приезду. Он каждый год присылал их нам в Таджикистан, если мы не приезжали, или одаривал лично. А тетя Клава слала бесчисленное количество пуховых носков, варежек и шарфов. Наверное, боялись, как бы мы в Таджикистане не замерзли.

– Тетя Клава, а когда завтра стадо погонят?

– Рано, на заре.

– А ты меня разбудишь?

– Конечно разбужу, спи.

Из комнаты доносился гул неторопливых разговоров, из открытого окна сладко пахло жасмином. Было так хорошо и покойно на душе, что глаза тут же закрылись, и меня закачало в вагонном купе. И снова я ехала и ехала по просторам бескрайней страны…

Конечно же, тетя Клава не разбудила меня, жалея мой сон. И мне так ни разу в жизни и не довелось посмотреть, как пастух собирает стадо. Зато впереди было еще целых три недели вольницы и единения с живой природой.

Все наши родственники давно разъехались по городам. Я не знаю, кто сейчас живет в дедушкином доме, и жива ли вообще эта деревня, или стоит заброшенная, как тысячи таких же. Но почему-то она мне часто снится, и я все ищу и ищу дорогу к Бекшанке, к ее белым песчаным берегам, и никак не могу отыскать.

МОЯ ДОБРАЯ ФЕЯ

1995 год моя семья не забудет никогда. Мы живем на окраине развалившейся империи. Денег на работе не платят, все, что можно, уже продали. Никакой радости от предстоящего Нового года не предвидится. Но праздник, он и есть праздник. Надо чем-то порадовать детей, ведь им все равно, что творится в стране, главное – скоро должен прийти Дед Мороз и принести подарки. Они уже и традиционный красный мешок, украшенный снежинками положили под наряженную елку. А мне – хоть плачь! Ну, связала сынишке свитер, дочке сшила платье, но хочется и игрушек положить в этот мешок, а где их взять? Тот, кто помнит эти страшные годы, поймет меня. Сижу, горюю, ничего не могу придумать. А до Нового года один день остался…

И вдруг – звонок в дверь. Стоит незнакомый молодой мужчина:

– Здравствуйте, Вы меня не знаете…

– Не знаю, – подтверждаю я и собираюсь закрыть дверь.

– Подождите, – торопится незнакомец, – Вы Вера?

– Да.

– У Вас есть подруга Нина, которая живет в Калуге. – Не спрашивает, а докладывает он мне.

– Есть, – подтверждаю я. – А Вы кто?

– Я родственник знакомого бывшего сослуживца ее мужа – пытается объяснить мне незнакомец, и, видя, что я ничего не понимаю, машет рукой. – Но это не важно. Просто я гостил в Калуге у своих родственников, и Нина попросила передать вам посылочку.

Только тут я заметила коробку, стоящую у его ног.

– Вот, возьмите, и с Новым годом Вас!

– А как Вас звать? – обрадовалась я. – Заходите, чаю попьем, про Нину расскажете, как они устроились….

– Слава меня зовут, спасибо за приглашение, только некогда мне. Сами понимаете, перед Новым годом столько дел… – И убежал.

С Ниной мы дружим с девяти лет. Познакомились в пионерском лагере, так с тех пор и идем по жизни если и не вместе, то рядом. Как-то раз один знакомый усомнился:

– Нет, это неправдоподобно. Не могут женщины столько лет дружить!

– Почему? – удивилась я.

– Потому что женщины, как правило, существа завистливые и корыстные…

– Значит, мы исключение из общего правила, – сделала я тогда вывод.

Коробка оказалась довольно увесистая. А в ней – самый настоящий Новогодний клад! Конфеты, шоколадки, печенье, даже кукла с машинкой! И конечно, мандарины, что же за Новый год без них? Нам с мужем тоже кое-то досталось: палка твердокопченой колбасы, с напрочь забытым запахом, две баночки шпрот и Настойка коньяка на рябине!

Поздно ночью, когда дети крепко спали, мы с мужем осторожно, стараясь не разбудить их, снимали с наряженной елки игрушки, и на их место вешали конфеты, печенья, и мандарины. Так вся наша елочка оказалась увешана сладостями! На ней висели конфеты, каких мои дети и не помнили: Красная шапочка, Золотой петушок, Кайраккум, Ну-ка отними, Мишка на севере! Где она только достала такие конфеты! А в красном мешке под елкой кроме наших самодельных подарков лежала не худосочная Барби, а настоящая кукла с закрывающимися глазами и радиоуправляемая Скорая помощь!

Надо было видеть утром удивленные мордашки детей! Они стояли молча и только хлопали своими глазенками, не веря им!

– А сегодня ночью, когда вы спали, к нам приходил Дед Мороз. Я ему сказала, что наши детки очень хорошо вели себя весь год, и тогда он превратил нашу елочку в сладкую! А еще что-то положил вам в мешок. – Объяснила я им чудесное превращение елочки.

Радости у детей, казалось, не было предела! И даже сын, которому уже было восемь лет, и который настойчиво убеждал пятилетнюю сестренку в том, что Деда Мороза нет, а это мама с папой кладут подарки в мешок, на этот раз, кажется, поверил в чудо!

И теперь каждый Новый год, когда вся страна смотрит «С легким паром», мы обязательно вспоминаем тот волшебный Новый год, устроенный нам доброй феей Ниной – моей верной подругой на все времена.