Текст книги "Инстинкт Ортокласа"

ГЛАВА 3

После очередного инспекционного полета на Землю Правитель позволил себе немного отдохнуть. Они с Иразидой на два дня отправились в самое отдаленное место Таговеи. Там, на берегу океана у них была своя «хижина», построенная еще в самом начале их счастливой семейной жизни. Такие блаженные, безоблачные дни в суетной жизни Правителя выпадали крайне редко, поэтому они не взяли с собой сына, Демонда, чтобы полнее насладиться своим райским уединением. Да сыну уже неинтересно было с ними. У него начиналась своя, взрослая жизнь. Он заканчивал обучение в академии по специальности «биогенетика», так же, как отец и мать, и подавал очень большие надежды.

Море тяжело плескалось у ног Правителя. Вода от высокого содержания тирсия была фиолетовой и тягучей, как сироп. Он с грустью смотрел на Иразиду, выходящую из морской пены. Она все еще была стройна и ослепительно красива, хотя дыхание времени незримо коснулось ее. Это и мучило Правителя более всего. Он еще не достиг минимального уровня омоложения – 100 лет, а тело Иразиды продолжало бег времени в другой плоскости. Наверное, это была его последняя, вполне осознанная любовь. Любовь даже не сердцем, а скорее разумом. Он любил и первых двух своих жен, отошедших в мир иной, но ни к одной из них он не испытывал тех чувств, какие питал к Иразиде. Она стала для него всем: любимой женщиной, матерью его сына, другом и единомышленником в науке. Возможно, это был последний всполох его чувств. А возможно, между ними было такое душевное слияние, когда счастье рождается не от бесконечного созерцания друг друга, а оттого, что оба смотрят в одну сторону. Иразида в молодости даже провела на себе первые испытания по пертурбации генного кода, несмотря на то, что он был категорически против.

Они были настолько близки, что Правитель не мог прожить без тепла ее рук, без сияния глаз, без звука голоса ни одного дня. Это было абсолютное духовное слияние, и от этого единства, Правителю с каждым днем становилось все горше и горше.

– О чем загрустил, мой Правитель? – приникнув к нему влажным прохладным телом, спросила Иразида. – Опять о Земле думаешь?

– Да, не выходит она у меня из головы. Наверное, все-таки зря я согласился на разработку золота.

– Ну почему же зря? Первые транспортные корабли уже пришли на Таговею. Запасы золота пополнены. Так что же тебя мучает?

– Нельзя было начинать разработку на планете, где возникла живая субстанция.

– Но ведь ничего страшного не произошло?

– Как раз напротив. Мы не располагали рабочей силой в нужном количестве, да и время поджимало. И совершенно игнорируя начальную стадию формирования планеты, решили начать добычу золота самым примитивным методом: вскрыть залежи пород взрывом. Но из-за повышенной радиации взрыв получился такой силы, что на планете сдвинулись полюса. Льды, покрывающие их, сместились. Кроме того, реакцией на взрыв послужили и многочисленные извержения вулканов, пепел которых многокилометровым слоем закрыл атмосферу от солнечных лучей. И как следствие всех этих катаклизмов началось резкое похолодание. Многие виды животных безвозвратно погибли.

– А homo primatus?

– Ты знаешь, как ни странно, они выжили. Правда, лишь единичные экземпляры. Но странно, что те, которые выжили, очень быстро адаптировались к новым условиям. Такое впечатление, что катаклизмы пошли им только на пользу. Они начали обрабатывать шкуры убитых животных и шить какое-то подобие одежды. Мало того, мы показали одному из этих индивидов, как простейшим образом добывать огонь, и он это понял! Теперь они даже утепляют свои жилища!

– То есть обледенение планеты послужило толчком для их дальнейшего развития? – удивилась Иразида.

– Выходит, так. – Согласился Правитель.

– Если все так прекрасно складывается, что же тебя гнетет?

– Видишь ли, самое страшное еще впереди. Пока атмосфера закрыта для проникновения солнечных лучей, на планете сохранится ледниковый период. Но когда пепел и пыль рассеются, тогда начнется интенсивное таяние ледников, сошедших с полюсов.

– То есть наводнения?

– Наводнения, это слишком мягко сказано в данной ситуации. Настоящий потоп! По подсчетам ученых уровень воды должен подняться на 100—200 метров. А это означает, что все живое на Земле уйдет под воду. И что останется после наводнения – вопрос. Скорее всего – безжизненная пустыня. Сможет выжить только флора, да и та не вся. Все, что эта планета миллиарды лет старательно создавала, погибнет. Если бы не мой приказ начать срочную разработку…

– Не терзай себя. Из двух зол выбирают меньшее. Может быть, ко времени прогнозируемых наводнений наши ученые придумают, как спасти фауну Земли. На сегодня главное, что ты спас Таговею.

– Да в том то и дело, что из-за непредвиденных катастроф мы не смогли вывезти больших запасов. Максимум на 200—300 лет. И дальнейшую добычу продолжать не можем. Все работы приостановлены на неопределенное время.

– Почему?

– Прежним способом добывать категорически нельзя. Это грозит полным уничтожением всей планеты. А для более гуманных способов, у нас не хватает рабочих рук. И в этом, увы, тоже повинен я. Ты сама знаешь, что население Таговеи сократилось пропорционально увеличению продолжительности жизни. Трудовых ресурсов для такого грандиозного проекта у нас просто-напросто нет.

– Послушай, а если привлечь к добыче аурума приматов? – предположила Иразида.

– Пытались. Но они пока находятся на такой примитивной стадии, что кроме охоты и рыболовства ни к чему более серьезному не пригодны. Чисто животные инстинкты: выживание и размножение. Не поддаются никакому обучению. Так, что, дорогая, мне кажется, что в недалеком будущем меня ожидает позорная отставка. Я стану первым Правителем Таговеи, отправленным на отдых не по завершении своих жизненных ресурсов, а из-за того, что не смог справиться с проблемами планеты.

– Нет, мне кажется, из любой ситуации должен быть выход. – Загорячилась Иразида.– Мы с тобой обязательно что-нибудь придумаем.

– Единственное, что может меня спасти, если разведчики найдут во Вселенной планету с приемлемыми запасами аурума. Только на это чудо я и уповаю.

– Ну, дорогой, нельзя так отчаиваться. Нужно искать какое-то решение. – Не сдавалась Иразида.

– Хорошо, – улыбнулся Правитель, – будем искать. А пока, моя повелительница, неплохо было бы перекусить. Как ты считаешь?

Они собрали вещи, и босиком по влажному песку направились к «хижине», как они называли свой небольшой домик. Это куполообразное строение из прозрачного и прочного гравитомидина назвать хижиной было сложно. Она напоминала скорее огромный ледяной колокол. Внутреннее убранство не блистало роскошью: вся мебель, такая же прозрачная, была вделана в стены и полы, освобождая пространство, и функционируя по мере надобности. Пустующий зал сейчас превратился в столовую: из-под пола в самом центре бесшумно выдвинулся стол со стульями, образуя столовую.

В просторную светлую комнату, где расположились супруги, биороботы бесшумно вкатили столик, уставленный тарелками с дымящимся мясом, фруктами, напитками и пр. Верховный Кодекс планеты запрещал использовать труд погов любого статуса на унижающих их достоинство работах, и потому на Таговее уже многие тысячелетия вся работа по сервису была возложена на биороботов. Пока роботы колдовали над сервировкой стола, ловко орудуя своими ручками-щупальцами, Иразида с интересом, словно первый раз их видела, наблюдала за ними.

– А если к добыче золота подключить биороботов? – Спросила она, когда те бесшумно укатились на своих ножках-роликах.

– Ученые работают над этим. Но слишком большие затраты средств и времени. Пока эта идея не оправдывает себя.

– Времени? – удивилась Иразида.

– Ну да. Ты забыла про прогнозируемое наводнение? Ну, все, довольно об этом. Давай поговорим о чем-нибудь приятном…

Среди ночи, когда Правитель безмятежно спал, его разбудила Иразида:

– Послушай, Богур, что я придумала, – тормошила она его.

От неожиданности Правитель мгновенно проснулся. И это было как раз вовремя. Ему снилась мать. Она нежно звала его по имени, совсем, как в детстве:

– Богур, Богур! – ласково протягивая к нему руки.

У таговетян было запрещено долгое скорбение над умершими. И это вовсе не от душевной черствости. Просто сила мозговой деятельности, усиленной воздействием тирсия, порождала магнетические способности у всех погов без исключения, и была способна материализовать души умерших. И чем выше была организация мозга, тем проще это делалось. Потому до некоторого времени по Таговее бродили сонмы неприкаянных душ, вырванных из власти Космического Разума, разнося вокруг себя отрицательные флюиды, сводя на нет работоспособность живых и сея панику, безысходность и психические расстройства. Понадобилось ни одно тысячелетие агитационной борьбы с этим явлением. Мало помогали даже инъекции и напитки забвения, пока, наконец, не был принят Указ очередного Правителя о категорическом запрещении вызывания душ умерших. За это грозило самое строгое наказание на планете – стерилизация мозга. В результате этой экзекуции стиралась память и, как следствие этого – утрата многих сверхъестественных способностей, что весьма осложняло жизнь на Таговее. Время и Указ сделали свое дело: теперь таговетяне даже во сне опасались прихода своих умерших родственников.

С тех самых пор, как его избрали Правителем Таговеи, его никто не называл по имени. Считалось, что это неуважительно и несколько фамильярно. Даже Иразида сначала в шутку, а потом привычно стала называть его «мой Правитель». Он, если честно, даже стал подзабывать свое имя.

– Послушай, дорогой, у меня возникла идея…

– Ты о чем? – отгоняя сон, – спросил Правитель.

– Ты же говорил о нехватке рабочей силы? Вот я и подумала: а что если попробовать вывести гибрид Homo sapiens?

– Каким образом?

– Путем оплодотворения яйцеклетки самки homo primatus сперматозоидным рядом погов.

– Ты думаешь, это что-то даст?

– Пока не знаю, но считаю, что обязательно нужно попробовать. Ты понимаешь, – горячилась Иразида, – чем примитивнее особи, тем быстрее они размножаются. Их ускоренные темпы размножения плюс наши генетические возможности… Нет, из этого положительно должно что-то выйти.

– Возможно, ты и права, – задумался Правитель. – Жаль только, что у меня нет времени самому заняться этой работой. Мы бы с тобой…

– А ты знаешь, – перебила его Иразида, – я думаю, что мы с Демондом вполне справились бы с этой задачей. Для него это было бы неплохой практикой. А ты можешь просто контролировать ход исследований.

– Слушай, Иразида, а ведь это совсем неплохая идея!

И они принялись обсуждать все детали предстоящего опытного проекта.

* * *

Сбегать к Василию Люське удалось только недели через три. Днем в цеху люди, не оставишь же котенка без присмотра. Ночью тоже не высунуться – Маркиз вокруг цеха круги нарезает. А потом вдруг резко пропал куда-то, как в воду канул. Это даже задело Люськино самолюбие. «Ну, и где его любовь? – с обидой думала она – Все вы, коты…» Но зато она смогла, наконец, навестить Василия.

Морозец на улице был не сильный – близился март. Но после теплого цеха Люське было зябко, да еще и лапы на гололеде подмерзали. К пятому цеху, самому удаленному на территории завода, вели две дороги. Одна, короткая, но опасная – мимо третьего цеха, где жили две противные собаки. Другая – безопасная, но длинная – в обход седьмого и восьмого цехов. «Пойду напрямую. – Решила Люська. – Может, в третьем цеху уже никого нет, тогда эти шавки и носа не высунут на улицу. Это они только при людях храбрые». Но там, как на грех, еще работали. Стоило Люське подойти к воротам, как тут же, словно по команде, из открытой калитки выскочили два пса-мутанта. «Придется лезть на крышу», – уныло подумала Люська. Первым выкатился маленький и злющий Кай – помесь таксы с болонкой и забрехал на Люську:

– Здесь частное владение! Проваливай! Проваливай!

Следом за ним степенно выплыла огромная Герда – помесь овчарки с догом и лениво поддержала своего дружка:

– Вон! Вон! Вон отсюда!

В другое время Люська бы не промолчала, нашла бы, что ответить этим пустобрехам, но сейчас ей было не до них. Она только зло подумала: «Владельцы нашлись! Что же вы молчите про свои владения, когда в цеху никого нет? Выслуживаться не перед кем, подхалимы?» Люська с царственным достоинством вспрыгнула на дуб, росший рядом с цехом. По его веткам, раскинувшимся шатром, перебралась на крышу гаража, а с нее – на крышу цеха. Собаки внизу бесновались от злобы, заходясь в истошном лае. Но Люська не обращала на них внимания. Она не раз ходила этой дорогой, и прекрасно понимала, что здесь, на крыше, она не досягаема. Идти по округлой крыше цеха-ангара было скользко: крыша обледенела, когти скользили по льду и железу. Люська с трудом переползла через крышу и спрыгнула во двор столовой, разделяющий два цеха: третий и пятый, куда и надо было попасть Люське.

На пороге столовского подвала сидели две белые, разжиревшие кошки. Их звали Фрося и Тося, только Люська путала, которая из них кто. Эти две толстые тетехи так расползлись на кухонной халяве, что ни один заводской кот не смотрел в их сторону.

– Никак, к своему, бежишь? – участливо поинтересовалась то ли Тося, то Фрося.

– Угу, – только кивнула головой Люська.

«Сплетницы, все-то им надо знать!» – с досадой подумала она. Пятый цех уже был закрыт, но Люська знала заветную лазейку: ни один раз приходилось контролировать своего благоверного. Василия она нашла на его лежанке за токарным станком под отопительной трубой.

– Васенька-а-а! Ми-и-илый ты мой! – запричитала она, увидев его, распластанного на подстилке. – Что же ты с собой сотворил! Говорила ведь тебе, что эта проклятая валерьянка до добра не доведет!

И Люська принялась облизывать давно не мытую Васькину морду.

– Хватит тебе! – отбивался от нее Василий, мотая шеей. – Видишь, живой! Все будет нормально. Еще денька три поваляюсь и встану на лапы. Я же не какой-то там изнеженный британец, или Сиам. Я – русский голубой! Помнишь, сама говорила, что мы – самая выносливая порода. Ну, будет-будет тебе. Ты лучше о себе расскажи. Смотрю, окотилась?

– Четыре котеночка! – радостно похвалилась Люська. – Три кошечки, и один кот. Ну, вылитый ты, Вась. А я все думаю, чего это ты не идешь и не идешь…

– Всех утопили? – Мрачно поинтересовался Василий.

– Нет, Вась, представляешь, Володька решил кота себе оставить! Говорит, домой заберет.

– Да ты что?! – удивился и обрадовался Василий. – Ну, Володька, ну, мужик! Уважаю! А что, говоришь, на меня похож?

– Как две капли воды, – мурлыкала счастливая Люська. – И ушки твои, и хвостик твой, и носик твой, и такой же голубенький, как ты и я…

– А как назвал?

– Барсиком называет.

– Хорошее имя, кошачье. Вырастет – Барсом станет.

Люська, соскучившись по Василию, ласково терлась об него.

– Постой-ка, – прервал ее радостное мурлыкание Василий. – А ты от кого узнала про меня? Я вроде бы всех предупреждал, чтобы тебе ничего не говорили.

Люська смешалась. Сказать Василию, что ей рассказал Маркиз, только расстроить больного Василия. Нет, это будет удар по его самолюбию. Уж лучше промолчать.

– Ой, Вась, что это мы все про меня, да про меня? Ты лучше скажи, что у тебя с лапами? Шевелить ими можешь? – суетливо забеспокоилась Люська.

– Да, шевелятся немного. Не переживай, все заживет, как на коте. Так кто тебе сказал про меня, спрашиваю? Ты чего юлишь-то, Люсь? – допытывался Василий.

– Ой, подожди-ка, Вась, – отвлекая его от неприятной темы, мурлыкала Люська, – у тебя вот тут вот, за ухом, какое-то грязное пятнышко…

– Ты скажешь, или нет? – рыкнул на нее Василий.

– А чего сказать-то, Вась? – прикинулась дурочкой Люська.

– Кто тебе про меня рассказал, спраш-ш-шиваю? – уже злился Василий.

– Так Фрося и Тося. Ты же знаешь, они все заводские новости вперед всех узнают…

– Не ври! Чермордый приходил? Он один только все видел. Случайно мимо цеха пробегал. Он доложил, больше некому, – уже уверенно заявил Василий.

– И не черномордый вовсе, а рыжая профурсетка из восьмого цеха. Марцеллочка твоя разлюбезная, – обиженно сказала Люська.

– Ну, чего ты завелась? – виновато начал оправдываться Василий. – Какая она моя? Сто раз уже тебе говорил, что не было у меня с ней ничего, а ты опять за свое.

– Ну, конечно, не было у него с ней ничего! То-то в восьмом цеху серый котенок бегает – копия ты, – съязвила Люська.

– У тебя, Люсь, между прочим, тоже почти в каждом приплоде один бело-рыжий котенок проскакивает. Это как понимать, а?

– Так это, наверное, гены от бабушек и дедушек… – смешалась Люська, а сама подумала «И откуда ему это известно? Ведь Володька сразу же всех топит».

– Ну, вот и будем считать, что у Марцеллки тоже от бабушек и дедушек. И давай, Люсь, больше не будем на эту тему, а? Ну, Кисонька моя, иди поближе, я тебя хоть за ушко покусаю.

– Да ну тебя, сам весь больной, а все туда же, – смущенно мурлыкала Люська, подползая к Василию поближе.

– Так это у меня только задние конечности болят, а все остальное – в полном ажуре, можешь сама проверить, – смеялся Василий. – А что это у тебя клок выдран? – резко прервав смех, с подозрением спросил он.

– Где? Где выдран? – забеспокоилась Люська.

– Да вот, за ухом, почти на самой холке. Э-э-э! Да у тебя тут разодрано чуть не до мяса!

– А-а-а! – беззаботно врала Люська. – Это я через третий цех к тебе бежала, а там Кай с Гердой. Ну, я из-за них через крышу полезла. Скользко, я и свалилась с крыши.

– Ухом за крышу зацепилась, что ли? – съязвил Василий, внимательно разглядывая ее загривок. – Ты ври, ври, да не завирайся! Ну, так и есть – следы от любовных игрищ!

Внезапно Василий передними лапами резко повалил ласково прижавшуюся к нему Люську. Намертво придавил к полу.

– А ну признавайся, стерва, уже успела с черномордым спутаться? Ах ты… – от возмущения Василий не находил слов. – Загрызу насмерть! Никого другого не могла найти?… Знаешь, ведь, как я его ненавижу! Все вы бабы, суки… – хрипел от беспомощной злобы и обиды Василий.

– Васенька, отпусти. Я перед тобой, как ангел чиста. Я, между прочим, честь свою защищала, дралась с ним, и ты меня еще обижаешь, – тихо заплакала Люська от незаслуженной обиды.

Ей было так горько и больно, как не бывало даже тогда, когда Володька топил котят.

– Небось, как узнала, что я обезножил, так сразу перекинулась. Знаю я вашу кошачью натуру, – по-прежнему не выпускал Василий Люську из клешней своих лап.

– Да что ты, Васенька, – взывала к его совести Люська. – О чем ты говоришь? Ты же сам знаешь, он давно меня обхаживает. Но я ни разу не поддалась, за то теперь и страдаю, дура!

– Ну, ладно, ладно. Ты уж прости меня, Люсь, – уже винился перед Люськой Василий, понимая, что перегнул палку. – Ну, что поделаешь, такой уж я ревнивый. Но ты тоже хороша: крутишь-вертишь чего-то. Никакой правды от тебя не добьешься. Тут не знаешь, что и подумать. – Василий, наконец, отпустил Люську.

– Так тебя же, дурачок, жалею, знаю ведь, что с ума сойдешь, если узнаешь, что ко мне черномордый приходил, вот и выкручиваюсь, как могу – вздыхала Люська, вылизывая примятую шубку.

– Ты это, давай-ка, беги к котенку. Наверное, голодный уже…

Василий смотрел на нее, думая о чем-то своем.

– Вот что, Люсь, – решительно сказал он. – Пойдешь сейчас кружным путем.

– Да ну, Вась, так долго. Я лучше опять через третий цех. В крайнем случае, опять через крышу перелезу…

– Ты слушай, что я скажу. Пойдешь через седьмой цех. Там, за седьмым, помойка есть, ну, ты знаешь. Пойдешь к помойке… Только, смотри, близко не подходи, поняла? Издали покличешь Мурзилу Ивановича. Поняла?

– Ой, Вась, да боюсь я этой помойки. Там такие отморозки живут! Днем-то увидишь – испугаешься, а ты меня туда ночью посылаешь. Ты в своем уме? Дитя осиротить хочешь? В кои-то веки мне котеночка оставили…

– Не боись! Не сделает он тебе ничего, поняла? Как выйдет Мурзила к тебе, скажешь, что от меня пришла. Он тебя и не тронет. Только не забудь сказать, что это я послал тебя к нему.

– Вась, ты вообще соображаешь, куда меня посылаешь? На погибель! Может, не надо, а? Что ты еще придумал? – отговаривалась Люська.

– Что придумал, то не твоего кошачьего ума дело, тут мужские разборки начинаются. Скажешь этому Мурзиле Ивановичу, но только смотри, очень вежливо и культурно, чтобы все было. Не вздумай с ним огрызаться, или злить его, поняла? Ну вот, скажешь, что, мол, Василий из пятого цеха, попал в беду и очень просит, чтобы он забежал ко мне на минутку. И всех дел. Да не трясись ты, если бы не моя беда, разве я бы тебя туда послал? Я, если честно, и сам побаиваюсь за тебя. Но ведь ты же у меня умница. Ты справишься. Ну, ладно, давай, беги, а то время позднее, да и малец без тебя измаялся. Только будь осторожней. Да завтра приди обязательно, расскажи, как все обошлось, а то переживать буду.

Люська потерлась о Василия, нежно куснула его за ухо и убежала. Надо было торопиться. Молоко прибыло и казалось, что оно даже капает на снег, оставляя за Люськой сладкий, молочный след.

Место, куда послал Василий Люську, издавна пользовалось дурной славой. В темном углу за седьмым цехом была помойка, разгребаемая только к приезду какой-нибудь комиссии. Но так как в последнее время комиссий по заводам ходило все меньше и меньше, то уже давно никому не было до нее никакого дела. Помойка обрастала списанной мебелью, коробками, ящиками, старыми башмаками, рваной спецодеждой и разным другим заводским хламом. Там обитали кошачьи изгои – низшая каста, которую не допускали в цеха. Настоящие отморозки, которых остерегалось все заводское кошачье население. Вот в это сумрачное место и направилась Люська.

Забежав за седьмой цех, она с опаской, на полусогнутых лапах приблизилась к помойке. Совсем близко подойти побоялась, и издали, чтобы в любой момент можно было удрать, тоненьким, вежливым голосом замяукала:

– Мурзила Иванович! Мурзила Иванович! Будьте добреньки, выйдите на минуточку!

Минуты две все оставалось без движения. Над смрадом помойки зависла ночная тишина. Люська уже про себя вздохнула облегченно: «Наверное, нет тут никого. Так и скажу Василию. Была – никого не застала». Она уже было собралась бежать без оглядки из этого страшного места, как вдруг из-под кучи автомобильных покрышек выполз здоровенный, грязный и ободранный кот без одного уха и половины хвоста. Он весь был всклокоченный и такой замызганный, что невозможно было определить его окрас. За ним из мрака помоечных нагромождений, как тени, материализовались еще пять котов такого же жуткого вида. У Люськи при виде их шерсть встала дыбом и по телу побежали мурашки, заставляя все тело трястись, как в судорогах. А Мурзила Иванович, выползший первым, зевнул и не спеша, подошел к ней.

– Ух, ты, кто к нам пожаловал! – прохрипел он. – Ты что ли звала? Это как же такую кисулю к нашему берегу прибило?

– Я… Я… Я от Василия, – заикаясь от страха, промямлила Люська.

– От какого такого Василия? Не знаю я никакого Василия.

«Вот влипла, так влипла!», – невесело подумала Люська. Едва живая от ужаса, она тряслась, как в лихорадке, только что зубы не стучали. От Мурзилы Ивановича омерзительно несло помойкой, давно не лизанной шерстью, кровью и еще чем-то ужасно противным. Одноухая его рожа вблизи оказалась вся исполосованной шрамами. «Страсть-то какая!» – ужаснулась Люська.

– Василий, с пятого цеха, не помните?

– А-а-а, Васька, что ли? Так бы и говорила, а то «Василий»! А ты кто? Шмара его, что ли?

– Да, – мяукнула в ответ Люська. И на всякий случай уточнила. – Его жена.

– Ну, и чего ему надо, жена? – передразнил Мурзила.

– Я не знаю, – чуть не теряя сознание, выдавила Люська. – Он просил Вас зайти к нему. Сказал, что надо о чем-то поговорить, а о чем – не сказал.

– Перетереть, значит? Ладно, забегу намедни, – недовольно буркнул Мурзила Иванович и внимательно пригляделся к Люське. В его тусклых, ничего не выражающих глазах, вдруг загорелся лукавый огонек. – А чего это тебя так трясет а, Киса? – захохотал он, и вплотную придвинулся к Люське, прижав ее своим грязным боком к какой-то размокшей картонной коробке. Вся его молчаливая клокастая свита подступила и встала за его спиной, готовая в любой момент кинуться на Люську.

– Мо-мо-мороз очень холодный, – трепеща всем телом, пробормотала Люська, не в силах шевельнуть ни одной лапой. Страх парализовал ее.

– Так давай я тебя погрею! – утробно захохотал Мурзила Иванович, явно потешаясь над Люськой.

– Ой, мамочка! – взвизгнула Люська, чуть не падая в обморок…

И в этот самый момент за спинами Мурзилиных дружбанов послышалась возня, и вслед за этим, расталкивая их, вперед вырвалась такая же страшная и грязная кошка.

– Ах ты, котяра блудливый! – истошно заорала она, увидев, как Мурзила Иванович прижимает Люську. – Ты что удумал?! Уже домой своих шалав водишь? А ты, прошмандовка, подстилка кошачья, тебе что, не известно, чей это кот? Со мной решила тягаться? – шипела она на Люську. – Да я тебе…

И кинулась на Люську. Мурзила Иванович в прыжке, перехватил ее, и мощной лапой прижал к земле:

– Угомонись, Мурка, это не то, что ты подумала, – пытался он урезонить ее.

– А тут и думать ничего не надо! – верещала, извиваясь под Мурзилой Ивановичем, Мурка. – Дураку понятно!

– Да, ты чего, сдурела совсем? Это Васькина шмара. Она по делу ко мне пришла.

– А если по делу, то чего ты зажимаешься с ней? – не утихала Мурка.

– Это… тоже по делу! – хохотнул Мурзила Иванович.

– Ты еще и издеваешься! Я тебе покажу «по делу»! – шипела и рычала Мурка, взбешенная наглой и откровенной неверностью.

– Говорю, по делу, значит, по делу, – разозлился Мурзила Иванович. – Я это… допрос с нее снимал, поняла? И вообще, не мешай мне работать! Уберите ее, – скомандовал он дружбанам.

Те накинулись на шипящую Мурку. Шерсть клоками летала над ними. Видно, не хилая была Мурка, если пятеро дюжих котов не могли с ней справиться.

– Ну, шалава, погоди у меня! Я еще доберусь до тебя! – орала Мурка Люське из кучи малы.

Та, воспользовавшись суматохой, бросилась бежать, не разбирая дороги. А вдогонку ей неслось:

– Мау-ау-ау-ау!!! – это потешалась над ней банда Мурзилы Ивановича.

На следующую ночь, когда Люська бежала к Василию, из-за угла соседнего цеха прошмыгнула еле заметная в сумерках тень и тут же прилепилась к стене. «Кто это еще? Не Маркиз ли? А может быть и того хуже – Мурка? Как бы мне все объяснить ей? Но ведь она и слушать не захочет…»

Люська остановилась в нерешительности. Но никто не появлялся, и она побежала дальше. Серая, едва различимая тень следовала за ней. Люська остановилась – тень тоже остановилась. И пока Люська бежала до пятого цеха, тень неотступно преследовала ее, а перед самым цехом незаметно растворилась в темноте, словно ее и не было. Люська даже подумала: «Может, показалось?». И вернулась до угла, где растаяла преследовавшая ее тень. Нет, ей не показалось. На недавно выпавшем снегу отчетливо виднелись свежие отпечатки кошачьих лап. «Час от часу не легче!», – расстроилась Люська и опрометью рванула в спасительную темноту цеха.

Василий встретил Люську уже стоя на трех лапах.

– Ну, вот видишь, а ты боялась, что калекой останусь. Ничего нам котам не сделается, – хорохорился он, демонстрируя Люське, как он уже может передвигаться.

– Ну, как сынок? Подрос?

– Ну, Вась, ты даешь! За один день он так и подрос! – рассмеялась счастливо Люська.

– Молока-то хватает? – деловито спросил Василий.

– Хватает. У нас в цеху люди не без понятия, кормят хорошо. Не то, что у тебя…

– А что у меня? У меня тоже хорошие люди работают, кормят…

– Да! Еще и поят всякой гадостью…

– Люсь, ты опять? Ну, слово ведь дал. Сколько можно об одном и том же?

Только когда они уже нежились, валяясь рядышком на подстилке, Люська, беспокоясь, что ей пора возвращаться, пожаловалась:

– Ой, Вась, ты знаешь, пока к тебе бежала – такого страху натерпелась!

– Чего вдруг? – обеспокоился Василий.

– Кто-то всю дорогу за мной бежал, а разглядеть я так и не смогла. Кто бы это мог быть, как думаешь?

– А-а-а, это – нормально! – даже обрадовался Василий. – Не боись, Люся, все в порядке. Это ребята Мурзилы Ивановича охраняют тебя от Маркиза.

«Лучше бы они меня от Мурки охраняли», – подумала Люська. Про то, что вчера произошло у Мурзилы Ивановича и про Мурку, Люська не стала ничего рассказывать Василию. Мало ли, не так поймет, как и Мурка.

– Слушай, Вась, а какие у тебя дела с этими бандитами? Ты меня пугаешь своими связями…

– Да ничего особенного. – Отмахнулся Василий. – Просто этот Мурзила Иванович травкой балуется. Поняла, какой? Как-то раз он нажевался, и под кайфом, дуриком полез на Герду. Типа: «Я тебе сейчас морду бить буду!» Ну, та его и прихватила. Да крепко так, что ему и не выбраться. А я как раз на дубе около их цеха сидел: птичку одну там себе присматривал. Вижу, кранты Мурзиле приходят. Еще немного и даже на чучело не сгодится. Я и рухнул с дуба прямо на Герду, в загривок ей вцепился. Она от неожиданности пасть свою и раззявила. Короче, спас я тогда Мурзилу. Он, когда от дури отошел, пришел благодарить меня, и сказал, что за ним должок. Вот и сгодился должок. Теперь этот черномордый носу за заводской забор не сунет, заказал я его Мурзиле Ивановичу. Нечего ему наших кошек сманивать, породу русскую голубую портить. Раз породистый, так и ищи себе такую же, а за наш забор, к простым котам, не суйся. Правильно говорю?

– Не знаю, Вась. Вроде бы и правильно, но что-то не связывается.

– Чего не связывается? – удивился Василий.

– Пока слушаю тебя, вроде все правильно получается. А если хорошенько подумать – то совсем неправильно.

– Ну и чего я неправильного сказал? – обиделся Василий.

– А как же свобода? Ведь мы, животные, вольны жить там, где понравится, и как захочется. А какая же это свобода, если туда – не суйся, сюда – не суйся?.. Это уже не свобода, а дискриминация. Одним, значит можно, а другим – ни-ни?

– Слово-то, какое придумала! И не выговоришь! Лучше прямо скажи: Черномордого пожалела? Может быть, у тебя с ним все-таки что-то было?

– Да погоди ты со своей ревностью. При чем тут вообще черномордый?

– Нет, ну я же к их кошкам, в квартиры не лезу? Не лезу! Так пусть и они моего не трогают, а то зашибу. Это Люсь, называется защита собственности.

– Тебя послушать, так выходит, что я твоя собственность, вроде как игрушка? – обиделась Люська.

– Ну, ты завернула! И вообще Люсь, ты чего пришла? Лекции мне читать или больного проведать?

– Проведать, – вздохнула Люська.

– Ну, вот и давай, проведывай, а не морочь мозги всякой ерундой.

– Какая же это ерунда, – не могла успокоиться Люська. – Вот ты посуди: мы – кошки, все хоть и дальней, но родней другу дружке приходимся…