Текст книги "Лучший друг девушки"

Его взгляд встретился с напряженно-пристальным взглядом Ливи.

– Спасибо, – наконец выдавила она.

Джеймз кивнул. Взял со стола свидетельство, скатал его в трубочку, протянул Ливи серебряный портсигар, вынул из него сигарету для себя, затем поднес трубочку к яркому огню в камине. Когда трубочка загорелась, он дал сначала прикурить от нее Ливи, затем прикурил сам и только после этого бросил ее в камин. В течение нескольких секунд бумажка превратилась в черное колечко пепла. Недрогнувшей рукой Ливи налила каждому из них по чашечке кофе, забелила и добавила сахар в его кофе. Затем откинулась в кресле.

– Расскажите мне о Шотландии, – попросила она.

В ту ночь Ливи вынула квитанцию из потайного кармашка своей записной книжки из крокодиловой кожи и тоже сожгла ее. Никаких имен и никаких наказаний маршем с полной выкладкой, как любят говорить англичане. Ливи отпила несколько глотков бренди. И хотя она приказала, чтобы в камин положили много дров и огонь был яркий, все равно она зябко ежилась, словно холод проник ей в самое сердце.

5

В июле 1973 Розалинда Рэндольф решила провести часть летних каникул в «Уитчвуде», прелестном елизаветинском особняке в Котсвулде, которому она отдавала предпочтение из всех резиденций Банкрофтов. Один месяц она уже провела в «Кингз гифте» у своей бабушки Долли Рэндольф, с которой у нее сложились очень теплые, любящие отношения. Долли Рэндольф была с кем угодно истинной гранд-дамой, но только не со своими внуками, особенно с Джонни, отзывчивым, непосредственным и добрым, каким был и его отец, ее обожаемый сын. С Розалиндой дело обстояло несколько иначе. Долли было уже семьдесят пять, деятельный ее нрав несколько поостыл, но ум по-прежнему оставался ясным, и, хотя она не признавалась даже самой себе, она с нетерпением ждала словесных баталий со своей внучкой. Когда она наставительно заявляла: «Хорошо воспитанные девочки не позволяют себе делать такие вещи», если Розалинда делала то, что не поощрялось ее бабушкой, к примеру, надевала джинсы, та с вызовом спрашивала: «Почему нельзя?» И бабушка начинала развивать свою мысль, доказывая ей целесообразность такого запрета. В ответ с железной логикой, последовательно, аргумент за аргументом, внучка безжалостно отметала все ее доводы, как это делал в свое время ее дед. Но Розалинда обожала «Кингз гифт», до безумия любила лошадей и большую часть времени там с радостью проводила в седле. Именно из-за лошадей, из-за близости «Кингз гифта» согласилась она с предложением бабушки учиться в «Фонскрофте», хотя мать ее хотела, чтобы она училась в Англии. Мнение Долли восторжествовало и в случае с Джонни-младшим, посланным учиться в «Лоуренсвиль», который в свое время заканчивал его отец.

– Я буду очень скучать без тебя, девочка моя, – сказала Долли, глядя на то, как укладывает свои вещи внучка. Дети сына были гораздо ближе ее сердцу, чем дети любой из четырех ее дочерей. Какие-то те были скучные и неинтересные, без искренности и естественного обаяния Джонни, без жесткости и решительности Розалинды. То, что это она сама низвела дочерей до состояния послушных ее диктату теней, чего те, в свою очередь, требовали и от своих детей, никогда не приходило ей в голову.

– Я поеду, нужда обязывает, – практично ответила Розалинда.

– Чья нужда? Ясно же, что не твоя.

– Мама хочет, чтобы остаток лета я провела в «Уитчвуде». А почему бы тебе не поехать туда со мной? Тебе там понравится. Знаешь, старинный такой дом, весь наполнен традициями и историей.

– Но уже не принадлежащий тем, чьи предки строили его. – Долли Рэндольф отрицательно покачала головой. – Такое никогда не произойдет с «Кингз гифтом». Никому не удастся скупить его на корню. Уж я об этом позабочусь! – Ноздри ее широко раздулись. – Слишком многого хотят эти новые денежные мешки, люди, подобные твоему отчиму. Ничтожества, возникшие из ниоткуда, только и умеющие, что делать деньги.

– Я все же рада, что он выкупил «Уитчвуд». Имение совсем захирело, а он, кстати, никаких денег не пожалел, чтобы придать ему его первоначальный вид.

– В надежде, что это поможет ему продвинуться еще ближе к своей цели. Ни за что не стану тратить свое драгоценное время, которого у меня уже и так в обрез, на общение с этим жуликом и фигляром. И никогда не пойму, что заставило твою мать выйти за него замуж. Никогда!

Над этой загадкой ломала себе голову и Розалинда, пока на авиалайнере пересекала по воздуху Атлантический океан. Когда мать сказала ей, что собирается выйти замуж, да еще за Билли Банкрофта, Розалинда ушам своим не поверила.

– Но ты этого не сделаешь! – непроизвольно вырвалось у нее, тогда еще десятилетней девочки, еще не умевшей скрывать то, что она думает.

– А я и не догадывалась, что нуждаюсь в твоем разрешении, – холодно бросила Ливи.

– Но не за него же! – снова не утерпела Розалинда.

– А почему бы и не за него?

– Да потому, что ты была замужем за папой! Как ты вообще можешь выйти за кого-нибудь замуж после папы? Да к тому же еще за старика.

– У нас разница только в пятнадцать лет, – защищалась Ливи.

– Да хоть в пятьдесят! И еще, он совсем не любит детей.

– Откуда тебе знать, что любит, а что не любит сэр Уильям?

На щеках матери зарделись красные точечки гнева. По правде говоря, Ливи немного побаивалась своей не в меру развитой и умной дочери. В четыре года та уже научилась читать и писать. Джонни же, напротив, восхищался ею. «Кто-кто, а она – типичный Рэндольф», – посмеивался он.

Да, думала Ливи. Это у нее от отца. Но многое в дочери было и от нее самой.

С Джонни у нее не возникало никаких проблем. Розалинда же ничего не принимала на веру. И была не в меру дружна со своей последней гувернанткой. Водить ребенка на заседания ООН! Не говоря уже о том, чтобы разрешать ей книги, которые Ливи дали прочесть только в шестнадцать лет! Когда Долли настояла на «Фокскрофте», Ливи не стала особенно возражать против этого выбора и даже втайне радовалась ему. Хорошо, что ее старшая дочь будет учиться в школе-интернате, подальше от нее. Сначала Ливи каждую неделю писала ей письма, но вскоре заменила их еженедельным телефонным разговором, длительность которого все более и более сокращалась.

Ну что ж, успокаивала себя Ливи, ведь рядом ее бабушка, с которой она всегда была ближе, чем со мной. Последнее обстоятельство, однако, вызывало в ее душе странную смесь досады и облегчения.

С Дианой, слава Богу, все обстояло проще. Пухлое ее личико всегда расплывалось в лучезарной улыбке, когда в детскую заглядывала ее мама, а Дэвид вообще вел себя, как херувим. Но оба они были больше Банкрофтами, чем Гэйлордами. Диана уже тогда во что бы то ни стало стремилась выделиться в глазах матери, чтобы та ее похвалила. Показывая ей свои рисунки, на которых обычно была изображена фигурка из крестообразных палочек, сплошь утыканных драгоценными камнями, она говорила: «Смотри, мамочка... это ты». Дэвид же, с уверенностью мужчины, который всегда будет пользоваться успехом у женщин, просто подставлял ей щеку для поцелуя. Они всегда радовались нечастым встречам со своим отцом, так как от него обычно можно было ожидать какого-нибудь подарка. Здесь не чувствовалось того напряжения, которое существовало в его отношениях с Розалиндой, хотя к Джонни, точной копии своего безалаберного отца, отчим относился довольно сносно.

Именно Джонни встретил ее в аэропорту Хитроу.

– Слава Богу! – воскликнула Розалинда, обнимая его. – А я уже думала, что меня встретит Хэнкс со своим катафалком-«роллс-ройсом»!

– Сегодня он возит папулю. У них тут в городе какая-то официальная тусовка. Мама тоже с ним.

– Как всегда на боевом посту? – дружелюбно, но с едким оттенком сарказма поинтересовалась Роз, пока они шли к машине. – Разодета в пух и прах, все приглажено, волосики уложены один к одному и вся из себя леди Банкрофт?

– Да будет тебе, ты же сама прекрасно все знаешь, – посетовал брат. – Чего же ты все время норовишь их лягнуть? Сама себе только шишки набиваешь.

– Теперь понятно, почему это миновало тебя, – удивленно вскинула она брови, когда Джонни остановился подле ярко-красного новенького «БМВ». – А чем же это ты заслужил себе такого красавца? Несовершеннолетним не разрешается садиться за руль!

– В мае мне уже исполнилось шестнадцать, ты что, забыла?

– Все равно, в Англии этого еще недостаточно, чтобы получить водительское удостоверение.

– Знаю. Потому и прихватил с собой Джеффа. Он-то уж точно совершеннолетний.

С водительского места, словно медленно раскручивающаяся пружина, поднялся долговязый юнец с головой, похожей на заостренный конец морковки.

– Привет, Роз, – осклабился он.

– А я думала, вы оба на регате на кубок Ферра.

– На яхту Ниарчоса напросилась маман, поэтому я решил мотануть сюда вместе с Джонни.

Джеффи де Сантос, единственный сын женщины, унаследовавшей от своего отца двести миллионов долларов, вышедшей замуж еще за одни двести миллионов, затем трижды разводившейся и снова выходившей замуж, был неплохим парнем, взращенным и воспитанным исключительно слугами, но нисколечко не пострадавшим от этого. Он обожал Ливи, с искренним уважением относился к Билли, который поощрял его дружбу с Джонни. Генеалогия самой Марины де Сантос включала в себя древнейшие линии Стайвезантов, Ван Рензёлеров, Снермерхорнов и Скайлеров, тогда как предки ее первого мужа оказали содействие в колонизации Калифорнии в ту пору, когда она еще находилась под пятой испанских идальго. Иными словами, Джефф был как раз таким юношей, с которым пасынок сэра Уильяма Банкрофта и должен был водить дружбу.

– А вы тут оба со скуки не озвереете? – поинтересовалась Роз. – Что-то у меня нет полной уверенности, что глубины Оксфордшира придутся вам по нраву.

– Уж лучше они, чем без дела болтаться по Средиземному морю с кучей старперов. К тому же в «Уитчвуде» обычно полно народу и всегда есть чем заняться.

– Это точно... Иначе Билли сюда ни за какие пряники не затащишь. Кого нам Бог послал на этот раз? – спросила Роз, усаживаясь на заднее сиденье, пока оба они загружали в багажник ее чемоданы.

– Обычный набор, – равнодушно ответил Джонни, затем, не переводя дыхания: – Зато у мамы теперь есть личный помощник.

– Личный что?

– Помощник – ну, человек, помогающий ей вести папины дела.

– Он мне не папа, – возразила Роз.

Джефф мысленно простонал: «Господи! У нее реакция на Билли, как у собаки Павлова на мясо», но попытался перевести разговор на другую тему.

– Вот подожди, – посоветовал он, – будет у тебя столько отчимов, сколько у меня, – тогда и жалуйся сколько душе угодно.

– Мне и одного достаточно, – отрубила Роз. Но тут не выдержал ее брат:

– Я смотрю, ты ни капельки не меняешься! Как вдолбила себе в голову какую-то несусветную чушь, все пиши пропало! Ничем ее уже оттуда не вышибить. Папа всегда был мне хорошим отцом, не важно, что он отчим! Он и машину эту подарил мне ко дню рождения, так как знал, что мне она очень нравится. И позволяет ездить на ней по всему имению, но с условием, что не буду выезжать на ней в город. Он любит маму, и что-то незаметно, чтобы и ты в чем-либо чувствовала нужду! В мире полным-полно других людей помимо всемогущих Рэндольфов, это тебе не приходило в голову?

Роз окинула его презрительным взглядом.

– Дуралей! Я-то вообще не считаю, что на Рэндольфах начинается и кончается весь свет! Это твой дорогой папочка так считает! Думаешь, стал бы он с тобой цацкаться, если бы ты был каким-нибудь Берни Шванцем? Ты что, до сих пор не уразумел, что он потому твой отчим, что наша мама была Рэндольф до того, как вышла за него замуж? Господи, Джонни, ты хоть когда-нибудь пользуешься своими мозгами, вернее, теми ошметками, что тебя наградил Бог!

– Я вижу, что делается вокруг меня, – упрямо гнул свое Джонни, – и это не то, что видишь ты, в этом я абсолютно уверен. О папе у тебя уже давно сложившееся мнение – и предвзятое. Если бы ты хоть раз вглянула на него другими глазами, увидела бы совершенно другого человека...

– Леопарда хоть сто раз перекрась, пятна у него все равно останутся!

– Ты с самого начала не хотела, чтобы мама вышла за него замуж, потому и возненавидела его! Тебе бы хотелось, чтобы мама жила одна, посвятив свою жизнь только нам, чтобы все сострадали ей, да? А я предпочитаю видеть ее такой, какой вижу сейчас: имеющую любящих мужа и еще двух других детей. Мама живет полнокровной жизнью, а не влачит жалкое существование, как хотелось бы тебе, и если ты думаешь, что она не знает об этом твоем желании, то жестоко ошибаешься!

Роз рванулась было, чтобы разделаться с братом, но тут вмешался Джефф, уже привычный к такого рода выяснениям отношений между ними.

– Эй, ребята, кончайте... последний раз, сколько помнится, вы занимались этим на прошлое Рождество. Поостыньте малость! А то мне и без вас хлопот полон рот с этим идиотским левосторонним движением!

Роз была слишком рада видеть их обоих, чтобы злиться долго.

– А ведь ты прав, – немного поразмыслив, улыбнулась она. – Мы действительно переругались, когда виделись в последний раз. – Она придвинулась ближе к переднему сиденью. – Мир? – спросила она, подняв правую ладонь с оттопыренным мизинцем.

Джонни обхватил его своим левым мизинцем и легонько потряс.

– Мир.

Именно таким манером научила их кончать все распри и ссоры, уже тогда довольно частые, их первая няня-англичанка.

– До следующего раза, – елейным голоском пропела Роз.

Джонни рассмеялся. Мир был восстановлен.

– Снажи-ка лучше, что это за птицу такую, личного помощника, выдумала себе мама, – попросила Роз, сгорая от любопытства. – Да и вообще, на кой ляд ей понадобился помощник? Во всех домах Банкрофтов и так на каждого из нас по меньшей мере по двое слуг.

– О, это нечто, доложу я тебе! Прямо со страниц Вудхауза[12]12
  П.-Дж. Вудхауз – автор многочисленных романов о жизни английских аристократов. Здесь и далее упоминаются некоторые из его персонажей.


[Закрыть].

– О Господи! Надеюсь, не копия Берти Вустера?

– Нет... – вмешался Джефф, – больше похож на аристократизированного Дживса.

– Врешь!

– Приедешь – сама увидишь.

– Ну, тогда гони, Джефф, – потребовала Роз. – Умираю, хочу на него посмотреть.

Хотя в этот день хозяин и хозяйка отсутствовали, гости во всю пользовались предоставленными в их распоряжение удобствами. Особенно привлекал всех бассейн, построенный Билли на месте цепочки поросших кувшинками старинных прудов. По всему заасфальтированному его периметру в шезлонгах загорали или просто сидели, беседуя между собой, довольно много людей. На теннисном корте, также построенном Билли, шло настоящее спортивное сражение, то же самое происходило на крокетной площадке.

– Господи! Сколько же их тут? – поразилась Роз, узнавая одни и не узнавая другие лица. В домах Банкрофтов бывало много народу, правда, только с разрешения хозяина. Провинившегося в чем-либо человека или не отвечавшего его запросам больше уже никогда не приглашали.

– Из постоянных здесь только четыре супружеские пары, но многие понаехали на уик-энд.

– Боже правый, значит, за обедом придется, как Иисусу, несколькими хлебами накормить несметное множество страждущих. – Вдруг она шумно втянула в себя воздух. – Нет, только не она.

– Кто?

– Да эта, Пенелопа Как-ее-там. Все еще надеется закадрить кого-нибудь себе в мужья, особенно тех, кто уже женат. Непонятно, как ее терпит мама.

– Она в очень хороших отношениях с Джеймзом – маминым личным помощником. Они то ли двоюродные, то ли троюродные брат и сестра. Ты же знаешь, как здесь водится. Все состоят в родстве со всеми.

– Какие-то дикие кровосмесительные нравы, – возмущенно фыркнула Роз. – Ладно, побегу переоденусь, а потом заскочу к Роб Рою.

Роб Рой был ее личной лошадью, подаренной ей Ливи в последний день рождения после неоднократных просьб с ее стороны.

Чемоданы Роз уже были отнесены в ее комнату, и приставленная к ней прислуга распаковывала их.

– Привет, Смитти, – радостно окликнула ее Роз. – Как жизнь?

– Грех жаловаться, мисс, хотя дом снова полон народу.

Они обменялись понимающим взглядом. Мэри Смит начала служить у Ливи почти с первых дней ее пребывания в Англии и уже привыкла к жизни, которую вели Банкрофты. К Роз она всегда хорошо относилась, таскала ей разные лакомые кусочки, когда в наказание ей запрещали выходить из комнаты, бинтовала коленки, оцарапанные во время какой-нибудь буйной игры, запрещаемой матерью, покрывала ее, когда она куда-либо сбегала, в то время как должна была находиться в постели и спать.

– Я слышала, у нас в доме пополнение, – сказала Роз, стаскивая джинсы и рубашку и входя в ванную комнату, чтобы принять душ.

– Господин Латтрелл-Ли, – одобрительно заметила Смитти. – Такой услужливый. Взвалил на себя большую часть ноши, которую тащит ваша мама. Знает почти всех, кто на уик-энде. И ни капельки не смущается, когда говорит им, что здесь он не в гостях, а на службе. А все потому, что он взаправдашний джентльмен.

Могу спорить на что угодно, что Билли от радости потирает себе ручки, подумала Роз, подставляя лицо под упругие струи воды.

Когда она зашла в конюшню, кто-то ее уже опередил и находился именно в том стойле, где стоял Роб Рой. Как только Роз разглядела незнакомца, она сразу догадалась, кто это. Его ни с кем нельзя было спутать, и по тому, как он обращался с Роб Роем, не самой спокойной из лошадей, она почувствовала в нем человека, как и она, знавшего толк в этих животных. Он и одет был, как того требовали обстоятельства: в старые, но отлично сшитые бриджи, ручной работы сапоги, клетчатую рубашку и твидовую шапочку. Левую переднюю ногу Роб Роя он держал крепко и одновременно нежно и осторожно, чтобы не причинить тому боль.

– Держись, старина... этот камень здорово засел, и, если я его не выну, у тебя будет болеть нога. Ага... так-то оно гораздо лучше...

– Да он и не стар вовсе, – не выдержала Роз, сделав несколько шагов в их сторону и вызвав тихое ржание Роб Роя, узнавшего ее голос. – Ему всего шесть лет.

– Отличный мерин: сильные ноги, плотный корпус. Поэтому и кажется меньше ростом, чем на самом деле. Бьюсь об заклад, через препятствия перелетает, как перышко. Вы на нем выезжаете на охоту?

– Мне не всегда удается застать здесь охотничий сезон. А вот в Вирджинии я действительно выезжаю на охоту.

Вытащив засевший треугольный камень, Джеймз мягко опустил ногу Роб Роя, и тот, повернув морду, потерся ею о плечо Роз, которая поцеловала его в мягкий, бархатный нос.

– Я, видимо, должен во всем вам признаться, – обезоруживающе улыбнулся Джеймз. – Каюсь, я ездил на нем. С разрешения, разумеется, вашей матери. Главный конюх сказала, что ему нельзя долго застаиваться. И она была права: сегодня он будто с цепи сорвался.

Глядя на нее сверху вниз и улыбаясь, он протянул ей руку.

– Меня зовут Джеймз Латтрелл-Ли, а вы, конечно же, Розалинда Рэндольф. – Они обменялись рукопожатием. – Я тут перепробовал всех лошадей и нашел, что лучше Роб Роя мне не найти. Он, сколько могу судить, из породы шотландских рысаков, не так ли?

– А как вы догадались? – ошеломленно спросила Роз.

– Линии корпуса, цвет. У меня на севере Шотландии несколько кузенов, точно таких же рыжих, как этот мерин.

Помесь какой-то вялой медлительности и самоуверенности выдавали в нем для Роз, не раз имевшей возможность общаться с этой породой людей с тех пор, как она обрела Билли Банкрофта в качестве своего отчима, человека, явно принадлежавшего к английским аристократам.

– Вы играете на скачках?

– Покажите мне истинно верующего англичанина, который не занимается этим. Лошади и собаки – наши лучшие друзья, и доверия они заслуживают намного больше, чем люди.

Розалинда обнаружила, что ей начинает нравится его бесцеремонность и его юмор. Подключившись к его волне, она поинтересовалась с естественным своим сарказмом:

– Тогда что же вы делаете в этом доме? Ни моя мать, ни тем более отчим и близко к этим животным не подходят. Слишком они грязные и непредсказуемые твари.

В ее язвительном тоне Джеймз уловил более глубокие, печальные нотки. Печаль эта не срезанной веточкой, а срубленным деревом надавила ей на плечи. Жаль: она была точной копией своей матери. Конечно, еще совсем ребенком, молодой, необъезженной кобылкой, еще без того блеска и лоска, что обретаются после громких и убедительных побед, но через год-другой, как и ее мать, она несомненно займет достойное место в кругу неизменных победительниц на скачках жизни. В ней чувствовалась истинная порода, она проявлялась в этой статной высокой фигуре, в бесконечно длинных ногах, как бы подсвеченной изнутри атласной коже и в огромных черных глазах; но было в ней и еще кое-что – отблеск неугомонного, неудовлетворенного пытливого ума.

В тот вечер сэр Уильям и леди Банкрофт вернулись рано – значит, теперь обедать будут двадцать четыре человека. Когда Джеймз передавал поступившие за день на их имя телефонограммы, он заметил, что Билли выглядел явно раздраженным, а у Ливи были плотно сжатые губы. Это означало, что тщательно продуманный ею распорядок дня снова нарушался.

Уезжая из Лондона, Билли как бы вскользь обронил Джеймзу:

– Не вижу особого смысла тащить в деревню своего секретаря; у нас и без того все комнаты для гостей расписаны на шесть уик-эндов вперед. Да и вряд ли мне там придется много работать, но я был бы очень признателен, если бы вы в «Уитчвуде» выполняли функции и моего личного помощника.

Уголком глаза Джеймз заметил, как Ливи подняла руку, якобы лишний раз удостовериться в безукоризненности своего маникюра, и тотчас понял намек. Он значил: будьте начеку!

– Я попытаюсь, – дипломатично ответил Джеймз.

– Если вы обнаружите, что вдвоем мы непосильная для вас ноша, вам стоит только сказать мне об этом, – прибавил Билли с сахарной улыбкой.

– Не премину воспользоваться вашей любезностью, – учтиво ответил Джеймз, но таким тоном, что улыбка так и застыла на губах Билли.

Ливи уже намекнула ему, что муж, привыкший получать полную прибыль с каждой вложенной в дело, пусть даже и копеечной, суммы, непременно сделает попытку перетянуть его на свою сторону. «Уж так он устроен», – обезоруживающе улыбнулась она, словно речь шла о какой-нибудь банальной причуде. Потому-то Джеймз и вышел к обеду пораньше. Что-то в воздухе вокруг Билли, тяжелом, как перед бурей, подсказало ему поостеречься внезапного грома.

Так оно и случилось. Билли уже в великолепном смокинге из травчатого шелка, в сопровождении идущей в двух шагах позади него Ливи, ослепительной в своей рубчатой полушелковой, желтого цвета тафте и со светло-желтыми алмазами, решил посмотреть, как все приготовлено к обеду. Пройдя через большую залу со специальной нишей для музыкантов и сбежав вниз по трем ступенькам, он свернул под арку и оказался в столовой, где в молчании уставился на изысканно накрытый огромный, красного дерева, до блеска отполированный обеденный стол с длинными белыми свечами, тяжелыми кружевными салфетками, уотерфордским хрусталем, георгиансним серебром и тремя великолепно аранжированными белыми и желтыми цветочными вазами, располагавшимися в центре на равных промежутках друг от друга. Продолжительное молчание таило в себе угрозу. Наконец он обернулся к ней.

– Ты же знаешь, я ненавижу желтый цвет. Почему на моем обеденном столе желтые цветы? Пока они будут здесь стоять, я не сяду за этот стол. Смени их.

Сказав это, он круто развернулся и пошел наверх.

Стоя у двери в библиотеку, смежную со столовой, Джеймз все это слышал и тотчас вошел в зал. Ливи стояла за каролинским стулом из орехового дерева, ее пальцы с такой силой сжимали его плетеную спинку, что костяшки стали совсем белыми. Как обычно, неторопливо растягивая слова, но уверенно и спокойно, он сказал:

– Идите к себе и кончайте свой туалет. Я сам разберусь с цветами. И главное, не беспокойтесь. Гости вот-вот начнут собираться.

Ливи быстро обернулась на звук его голоса, глаза ее были широко раскрыты и неподвижны, а ни нижней губе отчетливо запечатлелись следы зубов. Но голос ее был тверд, когда она попросила:

– Пусть это будут розы, хорошо? Розы очень нравятся моему мужу.

– Какого-нибудь определенного цвета?

Голос Джеймза был также спокоен и тверд.

– Лучше разных цветов. Красные, розовые, кремовые, но только не желтые. Благодарю вас, Джеймз.

Улыбнувшись ему, Ливи повернулась и под шорох тафты выплыла из залы, не заметив стоявшую за дверью библиотеки старшую дочь, которая, если и не видела, то, во всяком случае, прекрасно все слышала. Вверх по лестнице Ливи шла высоко держа голову и гордо расправив плечи, так, словно все время мира принадлежало ей.

Почему же ты не пошлешь его ко всем чертям, мама, так и подмывало Роз крикнуть ей вслед. Ты жена ему, а не рабыня! И с каких это пор ему так разонравился желтый цвет? Он же сам подарил тебе желтые алмазы, или я ошибаюсь? Почему ты позволяешь говорить с собой таким тоном? На твоем месте я бы схватила одну из этих ваз с цветами, да и хряснула бы его по башне!

Роз уже не впервый раз наблюдала подобные сцены. На прошлое Рождество она стала свидетельницей того, как Билли, оглядев с головы до ног только что спустившуюся вниз и сказочно выглядевшую Ливи, холодно бросил:

– Надеюсь, ты не собираешься принимать моих гостей в таком виде!

Ни слова не говоря, ее мать повернулась и пошла наверх переделывать великолепную работу, на которую они со служанкой потратили более часа: снимать и вновь накладывать макияж – Ливи подбирала его таким образом, чтобы он соответствовал цвету ее одежды, – заново укладывать волосы, ибо прическа нераздельной частью входила в общий ансамбль, менять платье и подбирать к нему соответствующие драгоценные украшения, даже духи. И атласные вечерние туфельки теперь будут другими. А затем, как ни в чем не бывало, она спустилась вниз. Только Роз, да еще Мэнби, бывшая у нее служанкой еще со времени ее замужества за Джонни Рэндольфом, знали о таблетках валиума, завершавших это действо.

Роз быстро пересекла коридор и вошла в столовую, где обнаружила Джеймза, снимавшего со стола одну из ваз с цветами. Он обернулся на ее шаги, глаза их встретились в долгом, понимающем взгляде, и Роз деловито сказала:

– Я пойду и нарежу роз. А эти, – она кивнула в сторону цветов, – спрячьте куда-нибудь подальше от его милости. Потом из китайской комнаты принесите три вазы, только вазы берите розовые.

Отведя наконец глаза в сторону, Джеймз кивнул, подхватил две вазы и понес их из столовой вниз, а Роз направилась в садовую комнату за секатором.

К тому времени как спустилась Ливи, на этот раз в платье из чистой шелковой органзы, прекрасно сочетавшейся с многоцветьем роз, с жемчугом в ушах и на шее, распространяя вокруг себя тонкий аромат «Джой», на столе красовались три великолепно аранжированные вазы с розами.

Ливи с таким выражением на лице повернулась к Джеймзу, что у Роз сами собой сжались кулаки.

– Спасибо, – благодарно выдохнула Ливи и протянула Джеймзу обе руки.

Джеймз склонился над ними и, поднеся одну из них к губам, отрицательно покачал головой.

– Не мне. Вашей дочери. Это она срезала и аранжировала розы.

Ливи повернула голову к Роз, и той показалось, что на лице матери мелькнуло недовольство. В глазах ее не было признательности, когда дочь, пожав плечами, сказала:

– С цветами меня научила обращаться бабушка. Она говорит, что это должна уметь делать любая хорошо воспитанная девушка.

В этот момент со стороны лестницы послышались голоса.

– Гости идут, – лаконично заметила Роз.

За обеденным столом Роз оказалась напротив Джеймза, сидевшего рядом с Пенелопой Уилтон, своей второй – или третьей? – кузиной. Кремовая блондинка с роскошной фигурой, она обожала богатых мужчин, на чьем содержании, переходя из одних рук в другие, она и находилась со времени своего первого и неудачного брака с внуком какого-то герцога. Если верить молве, каждого из них она стремилась привести к стартовым воротцам Свадебных Скачек, но все они брыкались и сбрасывали ее с себя, хотя она и слыла великолепной наездницей и даже состояла членом оксфордширского охотничьего общества «Хитрой». Во время обеда слышно было, как она визгливым своим голосом убеждала Джеймза тоже заняться охотой, когда в графстве наступит охотничий сезон.

– Билли, дорогой, ты же не станешь возражать, если мы поживем у тебя некоторое время? – спросила она его тоном человека, заранее знающего ответ.

– Мой дом – ваш дом, – галантно ответил он.

– Ну вот, а ты волновался.

С точки зрения Пенелопы, все было улажено как нельзя лучше.

– Но меня здесь может и не быть в это время, – невозмутимо напомнил ей Джеймз. – Я, если помнишь, нахожусь на работе.

– Но не станет же Ливи возражать, если ты покинешь ее на несколько дней, правда, дорогая?

Пенелопа всех без разбора называла «дорогой» или «дорогая»?

Ливи улыбнулась, но промолчала. Пенелопа посчитала ее молчание за согласие.

– Вот видишь, Джемми, как все отлично складывается. – Она с довольным видом откинулась на спинку сиденья.

– Джемми? – переспросил Билли.

– Это одна из кличек, присвоенных мне моими друзьями, – недовольно пожав плечами, пояснил Джеймз. – Есть и другие.

Пенелопа хихикнула.

– Давай замнем то дело, дорогой, – сказала она.

– Замнем какое «то дело»? – спросил Билли, тем самым напомнив гостям, что они обязаны его развлекать, что он надеется быть в курсе всех самых последних сплетен, особенно скабрезных.

– Давай-давай, расскажи Билли, как тебя назвала королева Мэри, – продзадорила его Пенелопа.

Билли выпрямился на своем стуле.

– Ее Величество почившая королева Мэри? – спросил он.

– Так как же она назвала тебя? – с любопытством спросил кто-то из гостей.

– Джеймз Минус, – прозвучало в ответ. – Мне тогда было пять лет, и жил я у своей бабушки. Меня должны были свести вниз, чтобы представить королеве Мэри, которая была закадычной подругой бабули и приехала к ней на чай. От возбуждения я описался. Няня тотчас послала за лакеем – мы должны были спуститься в гостиную ровно в четыре тридцать, так как для моей бабушки и старой королевы пунктуальность была превыше всего на свете, но не успел лакей принести штаны, как я вырвался из рук няни и влетел в гостиную как был – голожопым, так вроде называют это американцы, если не ошибаюсь. По счастью, королева Мэри решила, что это презабавно, и даровала мне прозвище Джеймз Минус – минус штаны. С тех пор, когда бы мы ни виделись, она всегда обращалась ко мне, называя меня именно этим прозвищем, к великому моему стыду.

По столу пробежал смешок, но Роз заметила, что Билли даже не улыбнулся. Он в упор смотрел на Джеймза, и в глазах его застыло странное оцепенелое выражение.

Кто-то стал рассказывать другой случай из жизни королевской семьи, на этот раз о театральной премьере, но Роз чувствовала, что Билли все еще размышляет о Джеймзе. Ибо не знает, как вести себя с ним, предположила Роз. С одной стороны, он один из его слуг, с другой – был на короткой ноге с королевой Англии. И даже на работу взял его не он сам. Это сделала мама. И потому сомнения буквально терзают его: как должен вести себя он, всегда пресмыкавшийся перед аристократами, со слугой-дворянином, которому наплевать, как к нему относятся.