Текст книги "Две Розы"

* * *

После окончания внучкой школы перед Розой Федоровной встал вопрос – что же делать дальше. Хотелось бы со специальностью конкретной определиться, чтобы спокойная эта специальность была да относительно хлебная. Как ни крути, а годы идут, болезней старческих прибавляется, и придется потом Розочке самой о себе думать… Но лет пять в здравом уме и какой-никакой физической силе вполне еще можно продержаться, пока Розочка институт окончит…

Сама Роза хотела учиться на библиотекаря. Даже на день открытых дверей сходила в университет культуры, где есть такая специальность. Но Роза Федоровна сомневалась в выборе внучки. С одной стороны – специальность хорошая, а с другой стороны – какой уж тут особенный хлеб? Так и просидит всю жизнь с книжками, считая копейки… И, конечно же, состоялся у Розы Федоровны по этому вопросу с подругами большой совет, как же без этого. И неожиданно вскрылись другие стороны вопроса, о которых Роза Федоровна как бы и не задумывалась.

– Ну, и где она на этом факультете себе мужа найдет, а? – строго вопрошала Лизочка, рассматривая на ногтях свежий маникюр. – Там же одни девчонки учатся, что ты!

– Правда? И мальчиков совсем нет? – задумчиво уточнила Роза Федоровна.

– Нет, конечно! Странная ты какая! Ты когда-нибудь в своей жизни видела мужчину библиотекаря?

– Нет, не видела… Да я и в библиотеку мало ходила, как-то не до книжек мне было, знаешь…

– Так и я там не часто бывала. Зато совершенно точно знаю, что мужчину там днем с огнем не сыщешь. Сама подумай, чем это обстоятельство для Розочки обернется? Хочешь, чтобы она в девках всю жизнь просидела, да? Где еще можно себе мужа найти, если не в студенчестве? Нет, не надо туда Розочку отправлять, надо, чтобы в институтской группе парней много было, а девчонки чтоб в дефиците были. Вот тогда…

– Но Розочка сама хочет на библиотечное отделение! А может, это ее призвание, как я буду ей что-то другое советовать, а? Да еще по такому сомнительному принципу, как наличие мальчиков в студенческой группе?

– Ну, знаешь ли… Это ты по тем еще правилам рассуждаешь, которые в нашей молодости были установлены! Главное, чтобы по призванию идти, и никак иначе! А молодые сейчас по-другому рассуждают, для них это самое призвание уже не на первом месте стоит… Особенно для девчонок… Потому что они давно уже смекнули, что удачное замужество надежнее всякого призвания.

– Да не слушай ее, Роза! Пусть поступает, куда хочет! Пусть и на библиотекаря выучится, тоже хорошо! Главное, чтобы ей самой нравилось! – будто бы в пику Лизочке рапортовала Лидочка. – А замужество от нее никуда не уйдет, подумаешь, какая проблема… Тем более рядом с институтом культуры военное училище расположено! У меня одна знакомая дочку за военного выдала, теперь не нарадуется! Девчонка была бедовая, того и гляди, по кривой дорожке пойдет, а теперь по струночке ходит, мужнины команды слушает! Чем плохо-то, а?

– Ну, ты сравнила нашу тихую Розочку с какой-то там… Которая по кривой дорожке! – тут же возмутилась Лизочка. – У нашей Розочки все дорожки прямые, никакие команды ей не нужны! Еще чего!

– Девочки, не ссорьтесь… – тихо вздохнув, прошелестела со своего места Роза Федоровна. – Лучше посоветуйте что-нибудь конкретное. Кем вы Розочку представляете? Если не библиотекарем, то кем?

Лиза и Лида замолчали, задумались глубоко. Потом Лиза проговорила осторожно:

– Вообще-то эта специальность для Розочки – самое то, конечно… Тем более ей самой нравится. И на бюджетное место она точно поступит, баллов аккурат должно хватить…

– Да, она по тем предметам, которые там по баллам считают, вроде хорошо преуспела, – согласно кивнула головой Роза Федоровна. – Да, все вроде хорошо складывается, будто само собой… Но зарплата же, девочки! Все же еще и в зарплату упирается, вот в чем дело! Не хочется ведь, чтобы она всю жизнь копейки до зарплаты считала!

Лида молчала, внимательно слушала подруг. Потом рубанула воздух ладонью, проговорила сердито:

– А знаете, о чем я сейчас подумала, девочки? Нет, все же не надо ей идти на библиотечный! Что она там не видела, а? Всю жизнь книжную пыль глотать? И впрямь копейки считать?

Да, она сама туда хочет… Но мало ли куда она хочет? Нет, надо что-то более основательное в качестве специальности рассматривать… Финансовый институт, например. Экономический факультет. Там всяких специальностей много, что-нибудь все равно подойдет!

– Ты что, ренегатка! – подняла в изумлении брови Лизочка. – Сначала одно говоришь, потом другое! Вон бедную Розу совсем с толку сбила!

– Так в Финансовый институт всегда конкурс большой… Ей не поступить на бюджетное… – вяло возразила Роза Федоровна, с испугом глядя на Лиду.

– Значит, на платное пусть поступает! Лучше пять лет помучиться да платить, чем ребенку кое-какое бесплатное образование дать!

– Да я бы согласна помучиться, Лид… Но ты ж знаешь мое положение – где я столько денег найду? На работу меня сейчас никто уже не возьмет…

– А Сонька на что? Пусть она раскошеливается, в конце концов! Мать она или ехидна? Если сама не захочет – заставь! Ничего-ничего, не обеднеет! А то ишь, затихарилась, будто не она родила, а ты сама себе Розочку в капусте нашла! Звони, вызывай ее сюда, пусть тебе в глаза поглядит! Так-то лучше будет!

– Ой, да не буду я ей звонить, что ты… – испуганно отмахнулась Роза Федоровна. – Живет своей жизнью, и ладно, и пусть…

– Вот вся ты в этом и есть, жертвенница-смиренница! На таких, как ты, всю жизнь и ездят! Ничего для себя потребовать не можешь! Да Сонька и не ценит твой подвиг, и не надейся!

– А я и не надеюсь… – грустно покачала головой Роза Федоровна. – И даже не претендую нисколько… Наоборот, я Соньке благодарна за Розу. Она моя радость да отрада на старости лет.

– А Розе от этого легче, что она отрада на старости лет? Ей жить дальше надо, судьбу свою обустраивать надо, замуж выходить, в конце концов. И профессию хорошую получить.

Пусть и на платном обучении. Так что давай зови Соньку, решай вопрос. И пожестче решай, а то она опять махнет хвостом – и поминай как звали. Поняла?

– Поняла, Лидочка, поняла. Я подумаю над твоим предложением, да…

Вовсе Роза Федоровна не собиралась думать над Лидиным предложением, просто так сказала, чтобы отвести в сторону эту тему. Но, видать, сказанные обманные слова имеют свою энергию, и все с ними не просто…

Сонька приехала вдруг сама, без всякого вызова. Просто однажды раздался звонок в дверь, и Роза Федоровна открыла и обомлела от неожиданности. Даже поздороваться не могла, не то что родную дочь к сердцу прижать. Отвыкла, наверное, от нежных материнских чувств за все время Сонькиного отсутствия. А может, все чувства, какие у нее были не растрачены, вылились на Розочку, и тревожила ее теперь мысль – как-то Сонька встретится с дочерью, не обидит ли чем…

Сонька тем временем переступила порог, повела плечами, сбрасывая с них короткую кожаную курточку. Осталась в длинном, до пят, синем платье – видно, что дорогом. Да и вся Сонька была такая… дорогая. Ухоженная, изысканно пахнущая, вальяжная.

Оглядев прихожую, Сонька улыбнулась грустно:

– Надо же, ничего не изменилось… Даже обои те же самые…

– А чего их менять-то? Мы тихо живем, обои царапать некому… – невпопад проговорила Роза Федоровна, опасливо оглядываясь на дверь Розиной комнатки.

Сонька уловила ее взгляд, спросила шепотом: – Дома?

– Дома… Где ж ей быть-то… Сидит, занимается… Завтра последний экзамен сдает. Иди, погляди хоть, какая дочка у тебя выросла!

– Ты меня сейчас упрекаешь, что ли, мам?

– Нет. Я тебе предлагаю поздороваться с дочерью, если уж приехала.

– Нет, ты меня упрекаешь, я же слышу!

Сонька повысила голос почти до опасливо слезных ноток, и Роза Федоровна испугалась – только бы Роза не услышала. Как бы там ни было, но она всегда приукрашивала внучке мать, чтобы не сложилось у Розочки чувства неполноценности по поводу своего странного сиротства. Мол, не бросила тебя мама, а оставила, потому что обстоятельства так сложились. Мол, хотела с собой в другой город увезти, да я тебя не отдала. Нам ведь хорошо с тобой вдвоем, правда, Розочка?

Хотя Роза Федоровна и понимала, что внучку не обманешь. Что во время коротких телефонных переговоров с матерью она стоит, как солдат на плацу, и трепещет – то ли от скрытой обиды, то ли от непонимания происходящего… А теперь нате вам – здрасте. Явилась мать во всей красе. И надо в глаза ей глядеть и не теряться…

– Я тебя ни в чем не упрекаю, Соня. Как случилось, так и случилось, – старательно спокойно произнесла Роза Федоровна. – И вообще, давай про наши с тобой взаимоотношения потом… А сейчас просто будь матерью, прошу тебя. Не пугай дочь.

– А я кто, не мать, по-твоему? – снова нервно спросила Сонька, ладонями подправляя локоны. И спросила вдруг тихо, совсем в другом тоне: – Как я выгляжу, мам? Нормально?

Ох, как хотелось Розе Федоровне поставить ее на место! Как хотелось бросить в лицо – да какая ж разница, доченька, как ты выглядишь? Ты что, женихаться сюда приехала, что ли? Или материнский инстинкт как-то определяется внешним видом?

Но сглотнула свое желание, прошептала сухо:

– Да иди уже… Знакомься… Не пугай ее только, ради бога… Сразу с объятиями не набрасывайся, дай попривыкнуть…

Сонька шагнула к двери, но она сама вдруг открылась, явив им и без того перепуганную Розу. Наверняка она слышала весь их короткий диалог, будучи в комнате. Дверь-то хлипкая. Не дверь, а название одно.

Неизвестно, кто из них оказался в большем смятении, мать или дочь. Только смятение это было разное: у Соньки любопытное, у Розы – испуганное до крайности. Будто мать затем только и приехала, чтобы схватить ее в охапку и увезти за собой в неизвестном направлении. И что там с ней произойдет – страшно подумать…

– Ну, чего ты? – старательно бодреньким голосом проговорила Роза Федоровна, улыбаясь. – Чего ты застыла, как соляной столб? Ничего такого особенного не случилось, вот мама твоя приехала…

Роза машинально кивнула, потом еще раз, потом еще… Словно китайский болванчик, которого тряхнули слегка. Лицо ее оставалось непроницаемым, но непроницаемость эта была вовсе не от неприятия происходящего, а от смущения и испуга, которые пока не могли пробиться на лицо соответствующими эмоциями.

На лице же Соньки явно читалось разочарование, хотя Сонька изо всех сил пыталась его не показать. Наверное, не соответствовала бедная Роза Сонькиным о ней представлениям. Качеством экстерьера подкачала. Маленькая, рыхловатая, в видавшем виды хлопковом домашнем костюмчике, с волосами, гладко зачесанными назад… Да и не в экстерьере даже и дело было, наверное. Просто отсутствовала в Розе напрочь та составляющая, которая свойственна юным девам, начинающим осознавать свою ценность именно по этому признаку. Когда дева взахлеб начинает рассматривать себя в зеркале, изгибаясь то так, то этак и примеряя на себя то одну легкомысленную тряпочку, то другую… И губы начинает вытягивать уточкой, и волосами трясти… Не было ничего этого в Розе, стояла перед матерью не юная дева, а застывший соляной столб, как только что сказала о ней Роза Федоровна. Плюс этот испуганный взгляд исподлобья…

– Ой, Розочка! У нас ведь к чаю ничего нет! Чем же мы маму угощать будем? Ты в магазин не сбегаешь, а? – пришла ей на помощь Роза Федоровна, словно на амбразуру бросилась. – Давай-ка, оденься по-быстрому, сбегай, подсуетись…

Роза кивнула, даже попыталась вежливо улыбнуться и выдавила из себя с хрипотцой:

– Да, я сейчас… Сейчас сбегаю… Переоденусь и сбегаю…

И тут же закрыла дверь, словно испугалась, что мать начнет отказываться от чего-нибудь к чаю. Роза Федоровна тронула дочь за плечо:

– Идем на кухню, не будем ей мешать…

Пусть в себя придет, ей время надо… Хоть немного времени…

Сонька кивнула, развернулась, медленно поплелась на кухню вслед за матерью. Села у окна молча. Потом огляделась вокруг себя:

– Где моя сумка, мам? Курить хочу…

– Не знаю… В прихожей, наверное. Где оставила, там и лежит.

Сонька подскочила, быстро пошла в прихожую, красиво размахивая подолом синего платья. Видно, что дорогого. Вон как вокруг ног ловко вьется, как у кинозвезды какой…

В это же самое время и Роза вышла из своей комнаты, одетая для похода в магазин. Черные брюки, строгая белая блузка навыпуск, наглухо застегнутая до самого горла. Увидела мать, съежилась, прижала локти к бокам. Неловко улыбаясь, сунула ноги в текстильные тапочки, призванные исполнять роль прогулочных туфель. Впрочем, никаких других у Розы и не было.

Роза Федоровна тоже выскочила в прихожую, выхватила из своей сумки кошелек, сунула Розе:

– Тысячную бумажку разменяй, мелочи не хватит, наверное… И хлеба еще возьми, бородинского! Ну и колбаски какой-нибудь, что ли…

Когда вернулись на кухню, Сонька с жадностью закурила, а через три затяжки вдруг спросила у матери:

– Почему она так одета странно? Вроде как не по возрасту… Ей это ужасно не идет…

– Что значит – не идет? Не понимаю я этого выражения – идет, не идет… Человек идет, и одежда вместе с ним тоже идет, вот и вся недолга!

– Да все ты прекрасно понимаешь, мам… Я уж и забыла, как ты умеешь все по-своему вывернуть, с прибаутками…

– Ну что ж, если без прибауток… Это Маринкины вещи, Сонь. Помнишь свою подружку, нет?

– Маринку? Помню, конечно. И как она живет? Замуж удачно вышла?

– Она не вышла замуж. И не собирается. Она успешную карьеру делает.

– И что, получается?

– Вполне. Квартиру себе хорошую купила, по заграницам ездит, и вообще, очень своей свободной жизнью довольна. И матери помогает, устроила ей обеспеченную старость. И нам с Розочкой тоже перепадает… Вон вещи свои Маринка отдает… Они почти новые, дорогие.

– Мам… Это что, опять камень в мой огород?

– Да какой камень, что ты… Нет у меня для тебя камней. Ты спросила, я ответила, только и всего. Мы дружим с Лизой, Маринкиной матерью, вот она и отдает вещи для Розы…

– А ты вроде с другой теткой дружила, из нашего дома… У нее еще сын Вадик был… Смешной такой, его в школе все ботаном дразнили…

– Почему – был? Он и сейчас есть. И Лидочка тоже есть. Она мне тоже очень помогает.

– Что, тоже вещи старые отдает бедной несчастной сироте?

– Нет. Вещи не отдает. Да и Роза вовсе не сирота, не говори так. Уж тем более ты этого не говори…

– Ну, давай, давай! Скажи еще – ты же мать-кукушка! Скажи, что подкинула тебе ребенка и поминай как звали!

– Я не понимаю, Сонь… Ты ругаться со мной приехала, что ли?

– Да больно надо… Это же ты меня упрекаешь, что моя дочь вещи с чужого плеча носит… Кстати, они ей вовсе не подходят, ну совсем не в ту степь, ну никак! Ты что, сама этого не видишь?

– Может, и не подходят. Со стороны виднее, Сонь. Но я другие вещи Розе купить не могу, моей пенсии едва-едва хватает, чтобы за коммуналку заплатить да еду скромную купить.

– И опять ты меня упрекаешь, мам. Я знаю, что виновата, что не помогала тебе, да… Но чем я могла помочь? Думаешь, у меня так много денег, чтобы помогать? У меня ведь тоже дети… Почему ты о других своих внуках не думаешь, а только и можешь что упрекать?

– Да не упрекаю я…

– Нет, упрекаешь!

– Ну хорошо, если тебе так больше нравится… Хорошо, доченька, я тебя упрекаю. Пусть будет так. Но только что от этого в нашем положении изменится? Ничего ведь не изменится, правда?

– Но ведь я предлагала Розу забрать, когда она в школу пошла! Ты сама ее не отдала, мама!

– Да, не отдала. Потому что Роза ко мне привыкла, а я к ней. Семилетнего ребенка не так-то просто вырвать из привычной обстановки, тем более такого ребенка, как Роза… Да, я не отдала! Но от помощи я тоже не отказывалась, Соня! Конечно, было бы лучше, если бы Роза носила другие вещи, но на какие деньги я их куплю? Неужели ты сама этого не понимала, доченька? Ведь ты ни разу даже не предложила мне никакую помощь, даже самую мало-мальскую…

– Мам, но ты пойми, у меня ведь тоже все не так просто… Я ж не работаю, у Виктора на шее сижу… И повторяю тебе, что у нас у самих двое маленьких детей…

– А Роза – не ваша с Виктором дочь?

– Да наша, наша… Но я ж тебе объясняю – я бы присылала денег, если бы могла! Но я не могу… У меня их просто нет… Вообще нет…

– Почему? Виктор не дает?

– Не дает. Он сам деньгами распоряжается. Ну, может мне на руки дать какую-то мелочь… Да я и не прошу… У него от бывшей жены тоже дети, он им помогает… У нас на этом семейные отношения и держатся, между прочим, что я ничего никогда не прошу… Я самая покладистая и преданная жена, наверное.

– Что, все еще любишь его? Все еще с ума сходишь?

– Что значит – все еще? Да, конечно, люблю! Любила, люблю и буду любить! Ну что делать, если я такая, мам? Ну что мне теперь делать…

Губы у Соньки затряслись, кончик носа покраснел, глаза наполнились влагой. Схватив сигарету, она прикурила нервно, сильно вдохнула в себя дым и даже задержала его внутри себя немного, надеясь таким образом остановить слезы. А когда выдохнула, проговорила вдруг тихо:

– А Розой я скоро сама займусь, правда… Скоро мы часто с ней будем видеться, и я постараюсь наверстать упущенное…

Роза Федоровна напряглась и хотела переспросить у дочери, что она имеет в виду под «часто видеться» и «наверстать упущенное», но не успела. В прихожей хлопнула дверь – Роза из магазина пришла.

Соня завертелась на стуле, ища, где можно затушить сигарету, и Роза Федоровна подставила ей быстренько блюдце, которое уже успела вымыть после предыдущей Сониной сигареты. Терпеть не могла запаха табака. Казалось, даже само блюдце впитало в себя гадкий запах, когда его мыла.

Роза остановилась на пороге кухни, протянула бабушке пакет:

– Вот, я все купила…

– Вот и хорошо, что купила! Сейчас будем чай пить! Садись вот сюда, Розочка, рядом с мамой…

Роза села на краешек стула, смущенно опустила глаза и вся напряглась будто, словно предстоящее семейное чаепитие было для нее сущей пыткой. А может, так оно и было в самом деле, кто знает? Разве оставленный матерью ребенок может разобраться в своих истинных чувствах? Он и сам не понимает до конца – то ли страстно ненавидит, то ли обиженно любит…

Соня протянула руку, зарылась пальцами в пышные кудрявые волосы Розы, завязанные, как обычно, в хвост на затылке. Роза еще более распрямила спину, еще более напряглась, будто ожидая, что мать сейчас дернет ее за хвост изо всей силы. Даже веки на глаза опустила, как больная птица, приготовившаяся к истязанию. Но Соня и не собиралась делать ничего такого… Просто играла волосами дочери, не замечая ее состояния.

– Какая у тебя грива роскошная, надо же… У меня такой отродясь не было… А почему ты так причесываешься, тебе нравится, что ли?

– Да… Мне нравится… – тусклым пришибленным голосом произнесла Роза, и сердце у Розы Федоровны зашлось от жалости. Ну вот чего приехала, спрашивается? Только девчонку мучить… Лучше бы совсем не приезжала…

– Да нет, тебе такой хвост не идет, тебе классная стрижка нужна! Знаешь, как хорошо твои волосы лягут в стрижку? Совсем картину изменят… И одеваться тебе надо по-другому, а не так, как бабушка советует… Вот погоди, я тебя всему научу! Скоро мы с тобой часто будем видеться, очень часто! Такую конфетку из тебя сделаю, сама себя не узнаешь!

Роза Федоровна обернулась от кухонного стола, где резала колбасу на бутерброды, внимательно глянула на дочь. С таким острым недоумением глянула, что Соньке пришлось нехотя объяснить:

– Мы ведь сюда возвращаемся, мам, в этот город… У Виктора на работе неприятности… Вот я поехала квартиру на обмен подыскать… А ты чем-то недовольна, мам? У тебя лицо такое…

– Лицо как лицо. Что тебе мое лицо?

– Да так…

– Переезжаете, значит… Понятно… Может, тогда и с обучением как-то поможете? Роза же поступает в этом году…

– В смысле – поможете? Ты что, Роза, на платное обучение собралась? – обратилась к дочери Сонька, вкладывая в свой вопрос капельку осторожного ужаса – мол, что такое выдумала еще… На платное…

– Нет, нет! Я не хочу на платное! – встрепенулась Роза, умоляюще глянув на Розу Федоровну. – Бабушка, ну зачем ты… Договорились же, что я на бюджетное поступлю… В институт культуры, на библиотечное отделение…

– Ну вот, вопрос и решен! И прекрасно! – торжествующе глядя на мать, проговорила Сонька. – А то бабушка тут погнала пургу… Молодец, Роза, мне нравится твое решение – поступить на бюджетный… Чтобы ни от кого не зависеть… Молодец!

Потом они пили чай, стараясь говорить на общепринятые темы – о погоде, о политике, о дороговизне жизни как таковой. Роза в разговоре не участвовала, лишь изредка взглядывала на мать и тут же опускала глаза, теребила в руках льняную салфетку. Потом Сонька засобиралась – объяснила, что пора на встречу с риелтором. И добавила, глядя куда-то в сторону:

– Ты не бойся, мам, я в гостинице остановилась… Беспокоить больше не буду… А то смотришь на меня так, будто ждешь, когда я уйду. Вот, ухожу…

– Да ладно, доченька, не придумывай про мои взгляды, чего уж… Пришла, и хорошо. И повидались. Иди с богом, занимайся своими делами.

– Да, я пойду. А только вот еще что я тебе скажу, мам… Вот ты меня в черствости упрекаешь, а сама даже не спросила, как у тебя другие внуки живут… Какие они… Неужели тебе совсем неинтересно, а?

– Отчего ж неинтересно? Очень даже интересно. Надеюсь, покажешь их, когда сюда переедете?

– Не знаю. Может, и покажу. Ладно, пойду я… Пока, Роза! Увидимся! И обязательно в салон сходим, стрижку тебе сделаем, договорились?

Роза улыбнулась, поднимая глаза. В этой улыбке не было ничего, кроме вымученной необходимостью вежливости – так улыбаются уходящему гостю, который порядком извел хозяев своим капризным присутствием. Да и как она могла еще улыбнуться, если так и не разобралась в своих чувствах – то ли и впрямь ненавидит появившуюся в ее жизни мать, то ли все-таки любит…

Когда Сонька ушла, Роза Федоровна неожиданно для себя расплакалась. Видимо, расковыряла Сонька былые, почти зажившие раны, и нахлынуло чувство вины по поводу собственного неказистого материнства… Сама ж виновата, что Сонька такая выросла! Сама ж упустила, недолюбила, недодала…

– Бабушка, не плачь… Да не обращай внимания, что ты… – растерянно успокаивала ее Роза, накапывая в чашку с водой валерьянку. – Да мы с тобой отлично вдвоем живем, и никто нам не нужен, правда? И не пойду я ни в какой салон стрижку делать, еще чего… Да больно надо, провались она, эта стрижка… Не плачь, бабушка, что ты!

* * *

Роза благополучно поступила на библиотечное отделение, училась с удовольствием, даже как-то расцвела за первый год учебы. Даже иногда удивляла Розу Федоровну. Приходила из института, рассказывала взахлеб:

– У нас такая сегодня лекция была, ну очень интересная! А профессор какой, ты бы видела! И знаешь, он когда лекцию читал, все время почему-то ко мне обращался! А может, мне это показалось… Нет, он точно будто бы для меня одной все рассказывал! Говорят, у многих лекторов такая манера есть – выбрать кого-то одного из всех, кто более внимательно слушает, и для него одного лекцию читать… И вообще, он интересный такой! У нас все девчонки в него влюблены!

– Да? И сколько же лет этому профессору?

Молодой, что ли? – недоверчиво спрашивала Роза Федоровна.

– Бабушка, ну не в этом же смысле… По-другому влюблены, как в человека, а не как в мужчину… А по возрасту он совсем старый, седой…

– Да уж… У вас там, в институте, даже и влюбиться не в кого… Профессора старые, а студентов-мальчиков вообще нет…

– Почему же? Есть! У нас в группе Коля Каминский учится, но он редко на занятия приходит, ему трудно… Он же на костылях, полиомиелитом в детстве переболел…

– Ну, так я ж и говорю – одни девчонки!

– А, так ты в этом смысле… А я и не поняла. Да, в группе у нас одни девчонки, да и на потоке тоже… Но зато какие девчонки, бабушка! Все такие умные, начитанные! И такие скромняги! И все друг к другу очень хорошо относятся, никто ничем не хвастается и не считает себя лучше других! Не то что в школе!

– Ну да, понятно… На почве скромности ваше единство образовалось, значит… Это все хорошо, конечно, да только где вы все женихов-то себе найдете?

– Ой, бабушка… Ну опять ты о своем… Да нам и без женихов хорошо, подумаешь!

– Ну да… Подумаешь, да не скажешь… А мне бы хотелось, Розочка, чтобы ты как-то свою судьбу устроила… Чтобы одна не оставалась… Одной плохо, совсем плохо, Розочка.

– А я не одна! Я с тобой! И никого нам не надо, мы и так хорошо живем!

– Так я ведь немолодая уже, Розочка. Болею все время, гипертония замучила. А ну, не дай бог, давление подпрыгнет в одночасье, и богу душу отдам… Боюсь я умирать, Розочка, очень боюсь. Не за себя, за тебя боюсь… Как ты совсем одна останешься? Ты ж ничегошеньки у жизни выцарапывать не умеешь, больно уж скромная…

– Бабушка, перестань! Слышать этого не могу!

– Да как же – не могу… Это ведь жизнь, Розочка…

– Ты хочешь, чтобы я заплакала, да?

– Нет, что ты… Не надо плакать. Ты прости меня, ради бога. Я буду стараться жить долго, Розочка… Пока ты замуж за хорошего человека не выйдешь, я не умру, обещаю тебе… Да только где бы присмотреть этого хорошего человека – вот в чем вопрос!

Роза Федоровна тяжело вздыхала, отмахивалась от внучкиного возмущения по поводу «хорошего человека», которого надо бы присмотреть. Впрочем, возмущение это тоже от скромности – вон как щеки у внучки раскраснелись… И надо бы перевести разговор в другую плоскость, чтобы больше не смущать девочку.

– Розочка, а как там у мамы дела? Она тебе вроде звонила… Они что, уже переехали?

– Да, переехали. Мама говорит, квартиру долго не могли обменять. А сейчас переехали и обустраиваются…

– Что-то долго они обустраиваются. Вроде мама обещала, что, когда переедут, она часто с тобой видеться будет?

– Ну… Ей некогда, наверное. Да я и сама не очень хочу, мне все это как-то… Тяжело, что ли… Мама звонит, а мне даже говорить трудно, будто ступор на меня нападает. Она, наверное, думает, что я какая-то ненормальная…

– Да ничего она такого не думает. И ты тоже – как-то преодолевай свою скромность. Она же мама твоя. Вдруг я умру, так хоть припасть тебе будет к кому…

– Бабушка, опять ты?! Ну сколько можно меня куда-то силой пристраивать? То хорошего человека тебе подавай, то чтобы к маме припасть! Ей и без того нелегко живется, а еще я припадать начну, ага!

– И начнешь, и ничего страшного… Она же мама твоя…

Роза окончательно рассердилась, ушла в свою комнату. А Роза Федоровна решила сходить в гости к Лизочке, облегчить разговорами душу. А по пути за Лидочкой заскочить – чтобы уж всем вместе излить друг другу печали. Да уж, «кому повем печаль мою…». Только дорогим подругам и «повем»…

Лидочка будто того и ждала, чтобы излить печаль. Роза Федоровна не успела и слова про себя сказать, как она начала жаловаться:

– Представляете, девчонки, а Вадик-то мой совсем с ума сходит… Пить стал, дома не ночует… И вечно всем недовольный такой, и на меня огрызается, когда я ему выговариваю. А как не выговаривать, у него ж семья, дети! Вот вчера ушел с вечера, и до сих пор его нет… Вот где он шляется, а? Да оно и понятно, что ему неохота идти в дом, где сплошная ругань… Невестка только и делает, что пилит его, пилит… И денег требует… А где он их возьмет? Сама бы и шла работать, так нет, все дома сидит…

– А если они разведутся, Лид? – подлила масла в огонь Лиза. – Если он себе другую женщину нашел, которая не пилит? Что тогда с невесткой твоей будет? Ей есть куда с детьми уходить? И вообще, квартира твоя как оформлена?

На тебя? На Вадика?

– Да на меня она оформлена, Лиз, но что это по сути меняет… Я ведь тоже ей такие вопросы задаю – что будет, что будет… А она в ответ только усмехается – куда, говорит, вы меня с двумя детьми выселите… Как жила здесь, так и буду жить дальше. А если вам не нравится, говорит, то сами и уходите.

– Во наглая баба, а? – возмутилась Лизочка, всплеснув руками. – Значит, это ты должна из своей квартиры уходить? Так получается?

– Ну да… Она еще и пугает меня, что если я ее выгоню, то с внуками больше никогда не увижусь… Представляете, девочки?

– Ой, как страшно, подумаешь! Да тебе же лучше будет, спокойнее жить станешь!

– Нет, Лизочка, что ты… Я не смогу… Я так привязалась к внукам, так их люблю… Они ж кровиночки мои родненькие…

– Вот! Во-о-т! Этим обстоятельством она и манипулирует, и ты у нее теперь в руках, и ничего с этим не сделаешь! Она считает, что ты теперь ей пожизненно обязана! По-моему, тебе надо ей просто доходчиво объяснить, что не стоит путать любовь и обязанность… И не стоит поддаваться на ее манипуляции, а просто дать под зад коленом, и все! Убирайся, мол, с моей территории, если так вопрос ставишь!

– Нет, что ты, я не смогу так… А вдруг она и впрямь запретит мне с внуками общаться? Я ж вросла в них всей душой, это как из сердца вырывать с корнем… Да разве оно выдержит, сердце-то?

– Лида, я тебя не узнаю! Ты же всегда была решительной женщиной! Ты же никогда ни от кого не зависела! Помнишь, как ты хвасталась нам, что сына в ежовых рукавицах держишь?

– Ну вот, стало быть, и неправильно это было… Исколола его ежовыми рукавицами, бесхребетным сделала… Забралась к нему на шею наглая баба, теперь командует, и всю мою жизнь, стало быть, определяет! А самое обидное, что ничего уже с этим не сделаешь, девочки, ничего вспять не повернешь… Слишком поздно наши ошибки к нам возвращаются…

Роза Федоровна слушала их диалог, помалкивала, как обычно. Не умела она в таких спорах реплики вставлять, только вздыхать умела да глядеть жалостно. Хотя Лида, судя по всему, уже достаточно сказала и вдруг развернулась к ней и спросила в лоб, как обычно:

– Ну? А ты чего притихла, молчальница? У тебя самой что на душе накопилось, рассказывай? Опять заботами о внучке маешься, да?

Роза Федоровна улыбнулась, пожала плечами. Как-то даже рассказывать про свои заботы не хотелось после того, как Лида о своих поведала. Но тем не менее произнесла тихо, будто заранее извинилась:

– Болею я что-то в последнее время, гипертония прихватывает… Как залягу с давлением, так и лежу целый день, помереть боюсь…

– Да не бойся, не помрешь, совесть не даст помереть. Тебе еще внучку к жизни пристраивать надо.

– Да в том-то и дело, что надо… Ну, окончит она свой институт, допустим… А дальше что?

– Как это – что? Работать пойдет, денежку в дом приносить станет! Чем плохо?

– Да нет, не плохо… Но мне бы хотелось, чтобы судьба у нее как-то сложилась. Чтобы семья была, чтобы муж хороший, детки опять же… Чтобы одиночество ее стороной обошло. Трудно ей будет, если совсем одна останется…

– Да чего ж она вдруг одна останется? Скажешь тоже! У тебя прямо этот вопрос уж такой болезненный, что и думать больше ни о чем не можешь! Ты думать-то думай, сколько влезет, да только учти, что есть такое правило… Кто сильно боится, того жизнь еще больше пугает. Чего не хочешь, то обязательно и произойдет!