Текст книги "Не пей вина, Гертруда"

– Что ж, сочувствую. Это дело такое, в копеечку встанет, я понимаю.

– Да… Вот я и хочу, чтобы вы… Чтобы помогли мне…

– Денег, что ль, попросить хочешь?

– Ну да…

– Просто попросить, и все? Я похож на сумасшедшего благотворителя, чтобы вот так просто дать тебе денег? Я ж понимаю прекрасно, о какой сумме может идти речь!

– Нет, не просто так, Яков Никитич. Нет, что вы… Я… Я готова… Чтобы вы…

Яков Никитич поднялся из-за стола, подошел к ней близко. Так близко, что она закрыла глаза и сжалась в комок, будто ждала, что он примется немедленно срывать с нее одежду.

Но ничего такого не произошло, она осторожно открыла глаза и увидела перед собой его глаза. Очень близко. А еще увидела, как он медленно поднял руку, как коснулся пальцами верхней пуговки на фирменной голубой блузке. Только коснулся, и все. Будто примеривался, стоит ли действовать дальше. И при этом проговорил тихо:

– Я дам тебе денег, Лада. Я могу, да. Сколько надо, столько и дам. Но ты… Ты должна будешь…

Ее будто подстегнуло отчаянной смелостью – ну вот и все, теперь все встало на свои места! Как мама и говорила! Теперь она уже знает, что дальше делать! Надо просто перетерпеть, и все… Ради Лидочки все это перетерпеть…

Подняла руки, начала лихорадочно расстегивать пуговки на блузке. Так торопилась, что не получалось ничего толком. Но уже до середины дошла и успела краешком сознания подосадовать, что не удосужилась новый лифчик надеть, как услышала насмешливый голос Якова Никитича:

– Ты что делаешь, дурочка? Я разве тебя о чем-то таком просил? Застегивайся обратно… Стыдно смотреть, ей-богу…

– Но вы же сами… Сами сказали, что денег дадите, если я… Вот я и подумала…

– А надо было не думать всякие глупости, а слушать, что я хочу сказать! Ну, что стоишь, смотришь на меня как лань подстреленная? Я ж сказал, застегивайся обратно, ты неправильно меня поняла!

– Что значит – неправильно, Яков Никитич? Вы денег не дадите, да?

– Да я же сказал, что дам! Дам я тебе денег. Но не просто так… Я ж серьезно хочу… Чтобы замуж за меня вышла, поняла? С чего бы ради я тебе денег дать согласился? Вот пусть они и пойдут на благое дело, в семью, мою будущую родственницу спасать… Ну, что молчишь? Пойдешь за меня замуж, скажи?

– Я… Но я же не могу, Яков Никитич… У меня жених в армии, я ему обещала… Но я могу просто так с вами… Если вы мне замуж предлагаете, значит, я нравлюсь вам, правда? Вот я и могу просто так… Сколько надо, столько и буду…

Она снова принялась расстегивать верхние пуговицы на блузке, с надеждой глядя на Якова Никитича. А тот вдруг поморщился, отвернулся, проговорил почти зло:

– Фу, дура… Ты чего творишь-то такое, сама-то хоть понимаешь? Продаться ко мне пришла, да? Как проститутка, что ли? За деньги?

– Да… Пусть так… Мне просто деньги нужны… Сестре на операцию… Очень…

– Ну, так почему именно ко мне пришла? Я с проститутками не якшаюсь. Иди к кому-нибудь, кто этим не брезгует. Если не хочешь, чтобы все по-честному было, то как хочешь, что ж. Иди давай, иди… Мне работать надо.

– Значит, не дадите денег, да?

– Нет, не дам. А ты как хотела? Я тебя замуж позвал, а ты мне отказала, обидела, можно сказать, и я же тебе помогать должен? Так не бывает, моя милая. Не бывает. Иди…

Она хотела еще что-то сказать, но Яков Никитич только рукой махнул – все, мол, ничего не хочу больше слушать! Пришлось выйти за дверь… А что еще оставалось делать?

Маме она вечером ничего не сказала. Соврала, что Яков Никитич в отъезде. Что приедет только через неделю. Мама в ужасе схватилась за голову:

– Неделя! Как много! Целая неделя! А Лидочка там лежит, в больнице… Знаешь, я пока к ней поеду, а через неделю вернусь.

– Так тебя же не пустят к ней, мам… Профессор же сказал, что нельзя к ней, инфекцию можно занести.

– Да все равно я поеду, Ладка, не усижу я на месте. Через неделю вернусь. А ты домовничай тут без меня…

Ночью Лада никак не могла уснуть. Ворочалась с боку на бок, и такая тревога была внутри, будто вот-вот случиться должно что-то. Такое ужасное, что и не пережить.

Заснула под утро, но ненадолго. Разбудил телефонный звонок. Бросилась к телефону, схватила трубку, прохрипела сдавленно:

– Да… Слушаю, говорите!

– Это я, Ладка… – услышала тихий голос Жени. – Как ты? Знаешь уже все, да? Может, мне приехать к тебе сейчас?

– Что я знаю, Жень? Что случилось, говори?

– Стало быть, не знаешь… Зинаида Ивановна тебе не позвонила, значит. А моей матери сразу позвонила… А ты еще и не знаешь…

– Да что, что я не знаю?!

– Ой, Ладка… Не знаю даже, как тебе это сказать. Зинаиде Ивановне вчера вечером бумагу из военкомата принесли. В общем, Алеша… Он погиб, Ладка. Не зря Зинаида Ивановна так этого Афганистана боялась. Скоро его домой привезут хоронить в цинковом гробу. Чего ты молчишь, Ладка? Ну же, скажи хоть что-нибудь… Заплачь хотя бы, чтоб я слышала! Чего ты молчишь?!

Лада так и не сумела ей ничего ответить, автоматически положила трубку. И долго стояла у телефона, была не в силах отойти. Почему-то казалось, что если отойдет, то поверит… Поверит, что Алешу убили. А если стоять и ждать, то можно чего-то дождаться. Например, что Женька снова позвонит и скажет – ошибка, мол… Живой твой Алеша, это там, в военкомате, что-то перепутали. Живой…

Но Женька больше не позвонила. Через полчаса сама пришла к ней. Ворвалась в дверь, обняла, зарыдала в голос, подвывая по-бабьи…

– Как Алешку жалко, Ладка-а-а… Да будь проклята эта война, почему наши парни должны там умирать, зачем, за что, Ладка, за что-о-о… Ну что ты стоишь, словно каменная, давай вместе поплачем, слышишь?

Ладе казалось, будто она и впрямь окаменела. Как мама в больнице, когда им профессор про состояние Лидочки все растолковывал. Даже слез почему-то не было. Даже привычная тошнота куда-то пропала.

Женя отстранилась от нее, глянула в лицо, проговорила испуганно:

– Ладка, ты чего? Тебе плохо, да? Ты бледная такая… Давай я тебя до кровати доведу. Тебе полежать надо, наверное.

Лада послушно дала довести себя до кровати, легла, отвернулась к стене. Женя еще говорила ей что-то – не слышала. То есть голос ее слышала, но он доносился до нее странным бульканьем, будто она нырнула на глубину, а Женя осталась на берегу. Странное, очень странное было ощущение… Вроде она утонула и уже не чувствует ничего, вот-вот умереть должна… И в то же время знает, что жива, дышит ровно и спокойно. И не чувствует ничего.

Вот если бы рядом с Женей была, на берегу… Там бы все было. И понимание, и отчаяние. А здесь, на дне… Здесь ничего нет. И жизни тоже нет. И толща воды давит сверху – даже пошевелиться нельзя.

Так и пролежала весь день как неживая. Женя пыталась тормошить ее, горячего чаю хотя бы выпить заставить, да без толку. Так пролежала и второй день, и третий… Пока Женя врача из поликлиники не вызвала.

– Посмотрите, я не знаю, что делать… – всхлипывала испуганно, подставляя пожилой врачихе стул. – Уже третий день так лежит… У нее жениха в Афганистане убили, а она даже не заплакала. Легла и лежит. И молчит. Я даже чаем ее напоить не могу!

– Ну что ж, понятно… – тихо вздохнула врачиха, нащупывая на запястье Лады пульс. – Так бывает, что ж… Реакция организма у всех разная может быть. Кто-то бурно реагирует, горе из себя криком выкрикивает, а кто-то вот так… Организм затаился, самозащиту включил. Понятно.

– Она еще и беременная к тому же…

– Ну, я ж говорю… Это защитная реакция организма, он плод сохраняет. А вот поесть бы ей надо, конечно. Обязательно надо. Ничего, сейчас мы ее расшевелим… Сварите ей крепкий куриный бульон и силой заставьте выпить. Вы ей кто? Родственница?

– Нет, я подруга… А матери пока дома нет, только через пару дней приедет. У них в семье трагедия – младшая сестренка очень болеет, в области в больнице лежит.

– Да, так и бывает, что ж, – вздохнула врачиха. – Все к одному, все к одному… Пришла беда – отворяй ворота, как говорится.

– А вы ей больничный дадите? Ее ж с работы могут за прогулы уволить…

– Дам. Даже задним числом дам, если такое дело. Я ж понимаю, я тоже человек. Жалко мне вашу подругу… Ребеночка ждет, ни жена теперь, ни вдова…

На работу Лада пришла только через две недели. Да и то не пошла бы, если бы мама не погнала…

– Ладушка, милая, я ж все понимаю, горе у тебя… Я тоже твоего Алешу любила, он мне как сын был. Но ведь время-то уходит, Ладушка, часики тикают, а Лидочку надо спасать, она ж не виновата ни в чем… Перемоги себя, Ладушка, сходи к директору своему, а? Попроси… Перетерпи как-то, Ладушка…

Мама начинала так горько плакать, что не было сил ей сказать – не поможет он, мам, не надейся. Да она и на работу пошла только потому, чтобы маминых слез не видеть.

Встретили ее вздохами и сочувствием, конечно же. Но чужое сочувствие – что это такое? Всего лишь дань горестным чужим обстоятельствам. И слова этого сочувствия так дежурно порой звучат, всегда они одни и те же, других не придумали – держись и крепись, мол, жизнь продолжается…

Может, и продолжается, конечно, да только не у нее. Ей теперь все равно по большому счету. Если Алеши нет, то и жизни больше никакой нет. А если и есть, то неважно, как она будет идти дальше.

Яков Никитич, увидев ее в торговом зале, ничего такого дежурного не сказал, только проговорил деловито:

– Зайди ко мне в кабинет, Лада! Прямо сейчас зайди, разговор есть.

Она пошла за ним послушно по коридору. Ни интереса, ни страха, ни мысли дурной не было… зачем зовет. Все равно было. Все равно!

В кабинете он указал на стул около стола:

– Садись! Я вокруг да около ходить не буду, я сразу к делу перейду. Слышал, твоего жениха в Афгане убили, да? Что ж, горе, конечно, я понимаю. Еще и сестра у тебя в критическом положении… Тоже понимаю, я ж не идиот бесчувственный. И потому я подумал и решил… Я дам тебе денег, Лада. Сколько надо, столько и дам. Но и от предложения своего не отказываюсь, слышишь? Ты понимаешь, о чем я? Тебе надо выйти за меня замуж. Прости, конечно, что я в такой момент тебе это говорю… Неправильно, наверное, грубо звучит, некрасиво… Но я не дипломат, Лада. Жизнь есть жизнь, она реверансов не любит. Если нет у тебя теперь жениха… Надо за другой вариант ухватиться, чтоб уцелеть. И сестру спасти. Я это на себя возьму – будущим родственникам помогать надо. Да ты слышишь меня, нет? Слышишь, что я тебе говорю?

– Слышу, Яков Никитич. Слышу…

– Вот и хорошо, что слышишь. Я теперь твое спасение, Лада. Во всем. Я и поддержу, и спасу, и в жизнь выведу. Сам не знаю, почему меня зациклило именно на тебе… Но как есть, так и есть. Ты выходишь за меня замуж и живешь как у Христа за пазухой. Я же твою сестру спасаю как родственницу. Кто она мне будет? Свояченица? Хм… Слово-то какое хорошее… Своя, значит… Ну, чего ты молчишь, скажи хоть что-нибудь!

– Я… Я не знаю, что вам сказать, Яков Никитич…

– Ну вот, опять не знает она! А когда знать-то будешь? Или ты думаешь, что я тебя покупаю сейчас?

– Нет, не думаю…

– Правильно, и не думай. Наверное, я как-то не так с тобой говорю… Вернее, не теми словами… Но я такой, Лада, я мужик без сантиментов и реверансов. Я очень суровый прагматик, да. И я очень занятой, мне всей этой дурью с ухаживаниями, с букетами и конфетами некогда заниматься. Да я даже не спрашиваю, как ты ко мне относишься, ты заметила? Да и чего зря спрашивать, и сам все про себя понимаю… Я ж не Ален Делон, чтобы на бабьи страсти по отношению к себе надеяться. Да и тебе тоже… Тебе сейчас все равно, в общем, за кого замуж выходить, правда? Почему не за меня? А выйдешь за меня – убьешь сразу двух зайцев. И сестру спасешь, и жизнь свою комфортно устроишь.

– А если… если не выйду? Тогда денег не дадите для Лиды?

– Ну вот, опять мы по тому же кругу пошли… Не дам, конечно! Уж который раз тебе объясняю! Я ж их на свою будущую родственницу даю! В семью даю! Я ж не благотворитель какой ненормальный, правда?

– Да, я понимаю… Только ведь я все равно не могу, Яков Никитич. Дело в том, что я беременна…

– Ничего страшного, аборт сделаешь. От меня потом родишь.

– Но…

– Никаких «но», Лада. Мне чужого ребенка не надо, нет. Или так, или никак. Если так, то я сегодня же начну заниматься оформлением визы для твоей сестры. Как ее зовут, я забыл?

– Лида.

– Хорошее имя, что ж… Лида. Лидочка. У меня в Германии много знакомых, даже родственники кое-какие есть, через них в хорошую клинику Лиду пристрою. А ты пока мне выписки из больницы все возьми, я их по факсу куда надо отправлю. Так что решай… Или так, или никак, других вариантов не будет. Три дня тебе на раздумья даю. Иди… Хотя чего тут думать, не понимаю?

На другой день она пошла в женскую консультацию, взяла направление на аборт. Вышла из больницы, и события сразу так быстро закрутились, что и опомниться некогда было.

Свадьбу они с Яшей не играли, просто сходили в загс, расписались. Да и некогда было затеваться со свадьбой, надо было Лиду спасать… Яков свое слово честно сдержал, все организовал как надо, все оплатил. Причем операций этих несколько было, пять долгих лет они за Лиду боролись. И победили! И жизнь потом у Лиды счастливо сложилась… Институт окончила, замуж по любви вышла, двоих детей родила… Живут вместе с мужем в Новосибирске, дом у них большой…

А она от Яши так и не забеременела. Да и знала, что не случится этого никогда… Врач, который аборт делал, сразу ей так и заявил – детей у вас больше не будет. Она тогда Якову ничего не сказала об этом, испугалась чего-то. Мол, упрекать начнет… А в чем, в чем он мог ее упрекнуть? Сам же настоял тогда, чтобы она аборт сделала! Не захотел чужого ребенка растить! Теперь вот и чужого нет, и вообще никакого нет…

Она первое время даже не горевала об этом – нет ребенка, и ладно. По-прежнему жила так, будто под водой была. Ничему особо не радовалась. Ни новой большой квартире, ни дорогой мебели, ни всяким другим благам, свалившимся на ее голову. Хотя если со стороны посмотреть… Шикарная жизнь, все у тебя есть! И работать не надо, над каждой копейкой дрожать не надо, маме можно помочь, Лиде… И муж ее любит вроде, не на что жаловаться… Не противен же, и то хорошо!

Да, Яша ей не был противен. Зубы не стискивала, когда с ним в постель ложилась. Просто не чувствовала ничего, вот в чем дело. И все время думала – вот если бы Алеша рядом был… Если б Алеша…

Однажды сказала об этом Женьке, а она аж взъерепенилась вся, зашипела на нее сердито:

– А что Алеша, что? Откуда ты знаешь, как бы жила с ним? Ну, пришел бы он живой, поженились бы… А дальше что? Копейки считали бы до зарплаты? Или жила бы вместе с его мамой в одной квартире, друг у друга на голове? Зинаида Ивановна – тот еще подарочек, сама знаешь… И чем бы все это кончилось, как думаешь? Не знаешь, да? А я тебе скажу… Запил бы от такой жизни твой Алешенька, как мой Валерка запил! И бегала бы ты за ним, за пьяным, как я сейчас за Валеркой бегаю, позорище на свою голову собираю…

– Женька, перестань, ты что? Зачем ты мне это говоришь, Женька?

– А затем! Затем, что ты с жиру бесишься, дорогая! Тебе мужик хороший достался, деловой, богатый, вот и радуйся! И нос свой не вороти! Смотри-ка, по Алешеньке она тоскует… Будто заняться больше нечем, честное слово!

– Чем? Чем мне заняться, Жень? Я ж дома сижу…

– Еще скажи – в золотой клетке сижу! Ах, ах… Как мне плохо, как скучно! Как надоело каждое утро бутерброды с черной икрой жрать, а по вечерам шампанское с ананасами через силу в себя впихивать!

– Да чего ты на меня напала-то, Женька! Никаких бутербродов я не ем, а шампанского терпеть не могу! Да я вообще на диете сижу, между прочим!

– Что, Яша не хочет, чтоб ты толстела?

– Да я сама не хочу… Худой как-то легче живется. Уже пять килограммов за месяц сбросила.

– Ну ты даешь… Да на тебе же вещи будут болтаться как на вешалке! Дорогие же вещи-то, жалко!

– А мне не жалко. Хочешь, Жень, я тебе свою шубу отдам? Она мне велика стала. И впрямь болтается как на вешалке.

– Это которую шубу? У тебя же она не одна… Неужели ту самую, норковую, которую ты из Дубая привезла?

– Ну да.

– Ух ты… Она ж такая красивая, я помню…

– Так отдавать мне ее тебе или нет?

– Ладно, отдавай! Что я, совсем идиотка, чтобы отказываться? Будем считать, купила меня с потрохами. Больше не буду на тебя наезжать, ладно… – со смехом ответила Женька, махнув рукой. – Только ты это… Тоже не кисни как-то… Радуйся жизни на полную катушку, поняла?

Лада улыбнулась, кивнула. Знала, что не получится у нее радоваться. Для этого хотя бы из глубины надо вынырнуть…

Вскоре и Яков заговорил с ней в таком же недовольном тоне, как Женька. Ни с того ни с сего вдруг заговорил:

– Может, хватит уже в облаках витать, а? Ты же не живешь, Лада, ты будто спишь… Больше пяти лет мы вместе, а у меня такое чувство, что ты так и не проснулась. Может, тебе скучно дома сидеть? Если так, тогда работай… Включайся в дело, помогай мне!

– А как? Как тебе надо помочь?

– Да очень просто… Я еще один магазин открываю, мне там заведующий нужен будет. Не разорваться же мне на два магазина, правда?

Так она и стала ему помогать. То есть заведовать вторым магазином. Потом Яша еще один магазин открыл. Долгое время сам справлялся, а недавно заведующую туда принял. Молодую и резвую девицу по имени Дина. Поговаривали, что у него с этой Диной особые отношения, но она не хотела в это вникать. Просто не хотела, и все. Хотя было интересно, чем он себе эту Дину купил?

А может, и ничем не купил. Может, сплетни все это. Без разницы, в общем…

* * *

– Ты какое платье на юбилей наденешь, Ладка? Присмотрела уже себе что-то, да?

Женя глядела на нее с интересом, ожидая ответа. Лада ей даже позавидовала слегка – просто неиссякаемый интерес у подруги ко всяким шмоткам! И даже неловко из-за того, что не можешь этот интерес разделить…

– Нет, Жень. Ничего я не присматривала. Да и какая разница, какое платье…

– Ничего себе, какая разница! Это же юбилей! Что, даже не думала, как будешь выглядеть?

– Не-а. Не думала.

– Почему?

– Неохота как-то. Да и некогда. Я ж работаю, сама знаешь.

– Ну, для такого случая могла бы и расстараться, чего уж! Хочешь, вместе на шопинг выберемся?

– Не хочу. Правда не хочу, Жень. Надену что-нибудь из того, что есть.

– Ну, ладно… А прическа? Ты хоть в салон сходи, прихороши себя как-то! А то ходишь… лахудра лахудрой. Господи, Ладка, да я бы на твоем месте…

– Жень! Не начинай, а? Лучше скажи, как у тебя дела.

– Да какие мои дела, господи… Сама ведь все знаешь… Бьюсь об эту жизнь как рыба об лед, толку нет никакого. Мне иногда кажется, будто эта самая жизнь распадается в моих руках как ветхая тряпица, а я ее иголкой сшиваю, сшиваю… Она рядом со швом опять распадается, и я снова сшиваю… Валерка меня достал совсем! И дня не проходит, чтобы он трезвым оставался! Я уж думаю, может, мне махнуть на него рукой и развестись, выгнать его из дома к чертовой матери… Но я ведь даже сделать этого не могу, квартира-то ему принадлежит, вот в чем дело! Он собственник, ничего не попишешь!

– А как так получилось, Жень?

– Да все просто, будто ты сама не знаешь! Мы ведь с его матерью жили, помнишь? Разве с этим алкоголиком свое жилье можно было купить? А мама взяла и дарственную на квартиру на сына оформила… Вот и получается, что он полноценным собственником после ее смерти стал. А мы с Аськой вроде как сбоку припека. И не выгонишь его, сама понимаешь.

– Да, жалко Валеру… Такой парень хороший был! Я видела его недавно, так постарел… Весь какой-то припыленный, заскорузлый.

– Где это ты его видела недавно?

– Да на кладбище же! Забыла?

– А… Ну да.

– Ладно, Ладка, давай не будем о грустном. Давай лучше о твоем юбилее поговорим. Где будете праздновать, решили уже?

– Яков сказал, что в «Маргарите», в банкетном зале.

– Ух ты, в «Маргарите»! Там все красиво так! Дорого-богато. Надо ведь и мне соответствовать как-то… Может, дашь мне какое-нибудь свое платьице, а?

– Господи, да выбирай любое… Жалко, что ли.

– И правда не жалко?

– Ничуть.

– Ладка, ну что за настроение опять у тебя? Почему глаза такие потухшие? Мне кажется, я больше перед твоим юбилеем волнуюсь, чем ты!

– Да я вообще не хотела никакого торжества, Жень… Это Яков настоял. Уже и гостей позвал каких-то… Ему ведь наплевать, что это мой юбилей, ему просто повод нужен, чтобы с деловыми людьми в расслабленной обстановке встретиться. Чтобы дела свои обсудить.

– А тебя это обижает, да?

– Нет, не обижает. Мне вообще все равно, Жень.

– Ой, Ладка, Ладка… С жиру ты бесишься, мать, вот что я тебе скажу… Заладила это свое «все равно», палкой его из тебя не выбьешь. С жиру ты бесишься, с жиру!

– Разве я бешусь? Я говорю, что мне все равно. Вообще никаких эмоций выдать не могу, вот в чем дело. Наверное, беситься легче бы было. А так…

– Да почему же все так, Лад?

– Не знаю… Пусто как-то внутри, будто вся жизнь мимо меня проходит, а я в ней не участвую, просто наблюдаю со стороны.

– Ну, я ж говорю, с жиру бесишься… Вот я бы так-то понаблюдала свою жизнь, не отказалась бы, к примеру! На одну свою бухгалтерскую зарплату живу, мне и думать некогда, как моя жизнь проходит. Хотя чего там… Хреново она проходит… В суете вечной, в добывании куска хлеба на каждый день. Достала уже эта суета, в печенках сидит!

– Так и у меня в суете жизнь проходит, Жень. Каждый день в суете.

– Ну, твоя суета и моя суета – это две большие разницы, как говорится.

– Да ну… Практически то же самое…

– Так скажи Якову, что не хочешь больше работать, хочешь дома сидеть! И не будет больше у тебя никакой суеты, будут тишина и покой! По крайней мере, у тебя выбор есть!

– Да я уж говорила, что не хочу работать…

– А он что?

– Да что он… Все равно мне замены пока нет. Очень трудно найти хорошего управляющего, чтоб ему можно было полностью магазин доверить. Яков в таких делах всегда осторожничает, боится чужака в дело пустить.

– Ой, так пусть на твое место мою Аську возьмет, она ж не чужая! А что, она справится, я думаю… Девка деловая, серьезная, о карьере мечтает. А тут раз – и в дамки!

– Да, Ася у тебя такая, очень серьезная, ответственная…

– А то! Возьми Аську, не прогадаешь!

– Что значит – возьми? Это ж не я решаю, Жень.

– Так поговори с Яковом, он тебе не откажет! Замолви словечко!

– Хорошо, я поговорю. Потом, после юбилея.

– Да нет, что ты! Лучше сейчас поговорить! Ты ж вроде как именинница, твою просьбу грех не исполнить! Что для любимой жены не сделаешь!

– Да плевать ему на то, что я именинница, Жень. По-моему, ты преувеличиваешь Яшины ко мне чувства. Да и нет у него каких-то там чувств, отродясь не было. Он человек безэмоциональный и бесчувственный, вот в чем дело.

– Ну да, он такой… Деловой, жесткий. Если б таким не был, не выстоял бы. Да ты только вспомни, Ладка, как на него бандиты наезжали в девяностые! Ты ж сама мне рассказывала, помнишь? И он как-то со всеми договаривался, на стрелки ходил, крутился как жареный карась на сковородке. Откуда у него при такой жизни сантименты возьмутся, скажи? Он же их задавил на корню, да и правильно сделал! Иначе бы не устоял…

– Ты так его защищаешь, Жень, будто он твой муж, а не мой… – с грустной улыбкой произнесла Лада. – Странно даже, почему ты его так защищаешь.

– А чего тут странного? Я просто тебе завидую, вот и все. Белой завистью завидую. Хотя, говорят, белой зависти не бывает в природе… Зависть – она и в Африке зависть.

– Нечему завидовать, Жень… Нечему…

– Да ладно! Опять начала хныкать и ныть! Не самый плохой у тебя муж, перестань! Пусть жесткий, пусть бесчувственный, но не самый плохой! Главное, он тебя ценит и любит!

– Ну уж… любит. Вот в этом я как раз глубоко сомневаюсь, Жень.

– Почему? Я всегда считала, что он тебя очень любит… А чего бы тогда он на тебе женился, скажи? Не просто ведь так? Ты ж ему понравилась, правда? Ты ж такая хорошенькая в молодости была, загляденье просто! Вся розово-кудрявая, с яркими синими глазками, с конопушками, с ямочками на щечках! И куда что подевалось, а жаль…

– В годы все ушло, Женька, куда ж еще. Не забывай, что мне пятьдесят будет.

– Подумаешь, пятьдесят! Да сейчас многие бабы в пятьдесят лучше выглядят, чем в двадцать! Те, которые не ноют, конечно, да с кислой рожей не ходят. Вот и получается – сама виновата, что годы всю твою красоту забрали, а вовсе не Яков твой виноват! Он тебя честно любил, честно женился на тебе, все тебе дал… Как сестре твоей помог! Да и вообще…

– Да ты же знаешь, почему он помог, Женька! Он же этой помощью купил меня всю, с потрохами! Купил, понимаешь? А ты говоришь – любит…

– А я и еще раз могу повторить – любит. Да, Ладка, да. Просто он любовь по-своему понимает. Разве то обстоятельство, что он сестру твою спас, не говорит о любви?

– Нет, Женька, нет… Просто ему в кайф именно вот так – чтоб купить… Вот и жену себе таким образом купил. Да что там говорить, господи! Он вообще на любовь не способен, жениться по любви не способен. Ему это просто непонятно, понимаешь? Ему обязательно надо метку поставить – это моя собственность, я за это заплатил. Тогда будет понятно.

– По-моему, ты ни на чем трагедию строишь, подруга. Не надо смотреть вглубь, смотри лучше вширь. Ведь в конечном итоге все правильно получилось, не будешь ты этого отрицать? И Лида жива осталась, и ты вся в шоколаде. Чем плохо, скажи?

– Не знаю… Может, если со стороны посмотреть… Но я не могу со стороны, Женька, не могу. Я как вспомню, как мама меня к нему отправляла… Как она произносила это мерзкое и пошлое «дай». Мол, так ему дай, чтобы денег дал…

– Что, прямо так и говорила?

– Да, так.

– Да ну… Не сочиняй, Ладка.

– Я не сочиняю, все так и было. И до сих пор не понимаю, как она могла…

– Ну, знаешь ли! Не тебе мать судить! Иногда так жизненные обстоятельства складываются, что хочешь не хочешь, а приходится делать выбор. Да тут всякая мать последний разум потеряет, если ей скажут, что ребенок скоро умрет!

– Да, все так… Но ведь она даже ни разу не извинилась передо мной, Женька. Ни разу даже не заговорила со мной об этом. И вообще… Такое чувство, что она из меня все время веревки вьет.

– Потому что ты позволяешь, потому и вьет! Ты ведь даже не сопротивляешься никогда!

– Нет у меня сил на сопротивление. Правильно Яков говорит, что я живу, будто сплю. Мне иногда и самой кажется, что сплю… Просто это очень долгий, долгий сон… Что не своей жизнью живу, понимаешь? Или будто меня тогда вместе с Алешей убили… Я же как ходячий манекен, Женька! Встаю каждое утро, завтракаю, на работу еду… А манекен… он же просто вещь, куда поставили, там и стоит. Его и за деньги купить можно.

– Ну, заладила – купить да купить! Тоже мне, бриллиант бесценный, купили ее, надо же! Любовь ей подавай чистую, неземную! Мой Валерка на мне по любви женился, и что? Шибко счастливой меня сделал, что ли? Да ну ее на хрен, эту любовь… Ты просто не понимаешь, Ладка, в каком ты счастье живешь, не ценишь… Посмотри, какой у тебя дом шикарный! Ты ж в нем как барыня, даже домработница у тебя есть!

– Она не домработница, она помощница по хозяйству.

– Да какая разница? Разницы-то никакой… Как хочешь, так и назови…

Словно услышав, что речь идет о ней, в проеме двери тут же возникла Татьяна Васильевна, спросила тихо:

– Что-нибудь еще нужно, Ладочка? Может, чаек свежий заварить с травками?

– Нет, спасибо, Татьяна Васильевна, ничего не надо, – мотнула головой Лада, вежливо улыбнувшись.

– Да чего не надо-то, как раз и надо! – тут же возмутилась Женя, перекидывая ногу на ногу и с любопытством разглядывая Татьяну Васильевну. – Я, например, с удовольствием чаю бы выпила! К тому же с травками! А к чаю что-нибудь есть? Конфетки какие-нибудь, печеньки?

– Да, все есть… – быстро глянув на Женю и поджав губы, кивнула Татьяна Васильевна. Снова глянув на Ладу, проговорила тихо: – Так я не поняла, Ладочка… Нести чай или не нести?

– Несите, Татьяна Васильевна. И конфеты несите, и печенье. И еще там что есть…

– Пирог яблочный есть. Варенье земляничное. Мед липовый есть, клубника из магазина свежая…

– О, отлично! Все, все несите, я все попробую! – радостно махнула рукой Женя.

Татьяна Васильевна снова поджала губы, развернулась, ушла. Женька придвинулась корпусом ближе к Ладе, проговорила шепотом, указывая глазами на дверь:

– Ишь ты, Фрекен Бок какая… Откуда ты ее выкопала, интересно? Так на меня глянула, будто я милостыньку просить пришла…

– А ты что, ее не узнала? Это ж мамина соседка по дому, Татьяна Васильевна! Она же физику у нас в школе преподавала, ты что!

– Нет, не узнала… Надо же, ведь и впрямь это она, Татьяна Васильевна… А я думаю, чего она на меня волком смотрит? Помнит, значит, как я ей в школе хамила! Я ведь та еще была ученица… Но как я ее не узнала-то, как? Хотя неудивительно, столько лет прошло… Да и когда я у твоей мамы была, уж и не вспомню! Тоже при встрече не узнаю, наверное…

– Да узнаешь, узнаешь. Мама ничуть не изменилась. Наоборот, в ней столько вальяжности появилось… Это бедную Татьяну Васильевну жизнь прибила к земле, ее узнать трудно, понимаю…

– А зачем ты ее взяла, Ладка? Зачем тебе такой шпион в доме?

– Да я не хотела, мама настояла… Говорю же, она из меня веревки вьет. А к старости совсем стала капризная, попробуй отказать ей в чем-то! Лучше уж согласиться, чем ее обиды переслушивать. И то ей не то, и это не этак… Вроде не нуждается ни в чем, а всегда чем-то недовольна.

– Ну так… Яблоко от яблони… Ты вот тоже ни в чем не нуждаешься, но всегда недовольна чем-то. Это все из-за того, что вы с мамой хорошо-богато живете. Деньги… они ж меняют человека, чего там… Если человек бедно жил, а потом разбогател, то с ним заново нужно знакомиться, говорят.

– Но ты ж со мной заново не знакомилась, Жень? О чем ты?

– Так ты ж моя подруга, мы с детства вместе! К тому же я тебе всегда и все в глаза говорю, не подлизываюсь… И не прошу ни о чем… Хотя чего я говорю? Прошу, конечно. Как подругу и прошу. Поговоришь с Яковом насчет Аськи, ладно?

– Ну, сказала же…

– Ага, давай. Сейчас самое время – накануне твоего юбилея. Думаю, Яков тебе не откажет…

– Не знаю, Жень. Я поговорю, конечно, но за результат не ручаюсь.

– Да ладно… Не прибедняйся. Я знаю, он твое мнение ценит. Ну, где там твоя Фрекен Бок с плюшками, с печеньями и вареньями? Нерасторопная какая-то, ей-богу… Я б на твоем месте ножкой топнула и рассердилась.

– Да ну тебя, Жень! Когда это я сердилась и ножкой топала?

– Эх… Меня бы в твою жизнь хоть на денек запустить… Уж я бы потопала ножкой, ух, как потопала! Никому бы мало не показалось! Да, ты же мне платье еще обещала… Сейчас чаю попьем и пойдем глянем, что у тебя есть, ладно?

– Ладно, Жень, ладно… Я разве против…

* * *

– Улыбайся, чего ты опять кислая такая! Это ж твой праздник, в конце концов! Перед людьми же неудобно!