Текст книги "Женщина, которая ждала"

– Вот опять у тебя настроения нет, – вздохнул Сережа. – Я так и понял, когда ты на звонки не ответила.

– Да я не специально, что ты. Я просто не слышала. Телефон в рюкзаке был. Я ж не думала, что ты ко мне помчишься! Делать тебе больше нечего, что ли?

– Ага. Нечего. Я вчера последний экзамен сдал. Теперь свободен! А ты как?

– Да я тоже все сдала, тоже свободна.

– А почему тогда голос такой убитый? Чего не рада? Отдыхать же можно!

Она глянула в его улыбающееся лицо, пожала плечами. Какой же он все-таки… Простой и открытый. Никакой загадки в нем нет. Так смотрит, будто предлагает сам себя – ешь меня с хлебом и с маслом. И черты лица хоть и правильные, но какие-то незапоминающиеся, обыкновенные, зацепиться не за что взглядом. И волосы белобрысые торчат ежиком надо лбом. А впрочем… Какая разница, как он выглядит, Сережка? Внешность друзей ведь не обсуждают.

– Отдыхать, говоришь? – улыбнулась ему задумчиво. – Да, можно и отдыхать. Только от чего? Я и не устала. Наоборот, лучше бы в универ ходила. Не люблю я каникулы почему-то. Вечно не знаешь, куда себя деть.

– Да брось! Как это – не знаешь, куда себя деть? Вон, в городе всяких интересных вещей полно! Завтра, к примеру, у нас в политехе фестиваль будет. Рок-группы выступают наши, местные! Хочешь, пойдем? Ты же любишь рок?

– Что ж, пойдем. Слушай, Серый, скажи мне, а твои родители ездили без тебя в отпуск, когда ты еще пацаном был?

– Нет… Не помню. А чего ты вдруг спросила? Я правда не помню.

– Ну, если не помнишь, значит, не ездили без тебя. А мои ездили. Меня все время одну оставляли.

– Как это? Совсем одну? Да ну…

– Да нет же, ты не понял! Не в том смысле, что совсем одну, а…

Она вдруг запнулась и замолчала. И рассердилась на себя: ну что, что она пытается ему объяснить? Зачем? Разве может Сережка ее услышать? Разве поймет что-то? Как там говорят в таких случаях: сытый голодного не разумеет?

– Так что ты хотела сказать, я не понял? – осторожно переспросил Сережа, глядя на нее исподлобья.

– Да ничего я не хотела. Не обращай внимания. Проехали, – отмахнулась она неловко. – И вообще, поздно уже. Тебе домой надо. Родители волнуются, наверное.

– Да ничего они не волнуются! Что я, маленький? Давай лучше пройдемся немного!

– Да какое «пройдемся»? Ты что? Ты знаешь, который час? Скоро автобусы ходить не будут!

– Ну и что? На такси уеду. Какие проблемы-то?

– Да, у тебя проблем нет… А у меня есть. Ты же видел мою мать. Представляешь, что меня сейчас дома ждет?

– Так тем более давай прогуляемся! Чем позже домой вернешься, тем лучше. Мать уже к тому времени спать ляжет.

– Нет, не ляжет. И не потому, что сильно обо мне волнуется, а потому, что ей раздражение некуда выплеснуть.

– Ну зачем ты так… Мне кажется, ты преувеличиваешь. Она же твоя мама!

– Да понимал бы чего, «мама»… Ладно, не будем об этом. Не надо… Пойду я, Сереж. Не обижайся.

– Да я и не думал обижаться. Давай, пока. Так не забудь, завтра встречаемся! Фестиваль в двенадцать начнется, я к одиннадцати за тобой заеду.

– Нет, не надо. Я сама приеду. Где он проходить будет?

– В центре, на плотинке.

– Ну вот прямо туда и приеду к двенадцати. Там и встретимся. Пока, Сереж.

– Пока.

Она ушла, не оглядываясь. Почему-то не хотелось оглядываться и ловить этот его сочувствующий взгляд, будто говорящий: на меня, возьми, ешь с хлебом и с маслом. Почему-то досада внутри шевелилась: как так-то? Чужой человек к ней всей душой расположен, а родные, которые так же должны априори… Почему все перевернуто для нее, почему все неправильно? И если так, пусть тогда ничего не будет. Вообще не будет! И не надо на нее так смотреть, Сережа, не надо!

Открыла своим ключом дверь, вошла в прихожую. В квартире было тихо, и появилась слабая надежда – может, мама уже уснула?

Только подумала так и услышала ее голос из кухни:

– Ты надо мной издеваешься, что ли? Почему не позвонила и не предупредила, что поздно придешь? Мне больше переживать не о чем, что ли? Добить меня хочешь? У меня все нервы издерганы, а ты будто нарочно надо мной издеваешься, дрянь такая!

– Но я ж не думала, что ты меня потеряешь, – ответила тихо, почти равнодушно.

– А о чем ты думала?

Мать появилась в прихожей, смотрела на нее исподлобья. Неужели ответа ждет на свой вопрос? Неужели можно вот так, с ходу, ответить, о чем думала?

Пожала плечами, прошелестела тихо:

– Извини, мам… Я к себе пойду, ладно?

– Что, и поговорить со мной не хочешь? Мимо пройдешь, и все? Взглянуть не удосужишься? Вот ответь, я тебе мать или кто?

И опять вопрос прозвучал риторически глупо: «Мать или кто?» Неужели она сама этого не слышит? Ведь понятно, что не нужны ей ни разговоры, ни взгляды. Просто накопившуюся за день злость выплеснуть надо.

Вздохнула, пошла по коридорчику в свою комнату. Мать последовала за ней, встала в дверях, проговорила раздраженно:

– Опять бардак у себя развела! Что, вот это нельзя было в шкаф убрать, да?

Схватив со спинки стула ее футболку, сунула ей под нос, потом смяла, бросила комком на тахту. Оглядела ее критически, хмыкнула презрительно:

– И вообще, в чем ты ходишь, скажи? Ты хоть в зеркало иногда на себя смотришь? Что это на тебе за серый мешок? Откуда он у тебя взялся?

– Это же худи, мам… Сейчас все так ходят.

– Да прям! Ты на какой помойке эту тряпку подобрала?

– Я не подобрала. Я в магазине купила. Давно еще. Ты просто раньше не замечала. Я все время это ношу.

– Ну, поговори мне еще, поговори! Значит, я тебе деньги на одежду даю, а ты всякую хрень себе покупаешь? Мне назло, что ли? Назло за собой не следишь? Пусть все смотрят и думают: «Ах, бедная девочка, куда ее мать смотрит?»