Текст книги "Оперативный псевдоним «Ландыш»"

– Может быть, фрау желает сливки? Не уверена, что они есть, но могу спросить. Еще сахар, герр?

Мужчина вопросительно посмотрел на женщину.

– Безукоризненно, – ответила она. – Как в лучших домах Германии. Даже голос меняет за столом. Кстати, что вы будете делать с этим пятном на салфетке? – уточнила она у Оли.

– Замочу в холодной воде, потом капну перекись. Она всегда есть в аптеках.

– А потом?

– Накрахмалю и поглажу.

– А если пятно останется?

– Вышью что-нибудь белыми нитками.

– Вы свободны, – сказал мужчина.

Обед Оле принесли в комнату, вернее, поставили поднос под дверью. Вечером позвали гулять.

– Самое время познакомиться, – начал мужчина, когда они отошли от дачи метров сто. – Меня зовут Олег Михайлович. Мы с вами пройдемся немного и поговорим. Если не возражаете, на русском.

Только тут Оля заметила, что за ними следует человек, да и впереди идет мужчина с собакой.

– Итак… Вы владеете немецким. Знакомы с их культурой быта. Про семью не спрашиваю, мы уже навели справки. Меня интересует другое – кто дома говорил на немецком?

– Соседка, – Оля ответила так, как научил ее дядя Николай.

– Допустим. А она откуда знала?

– Я не спрашивала. Мне казалось, что это обычное дело, что ли. А ей было приятно с кем-то поговорить.

– А писать, читать? – продолжал расспросы Олег Михайлович.

– Это уже в школе. У нас был кружок, его вела учительница труда. К ней, кроме меня, никто не ходил. Вернее, сперва ходил почти весь класс, а потом осталась я одна.

– Ваша соседка и учительница общались между собой?

– Нет. Они даже не были знакомы. Я как-то не догадалась их познакомить. Понимаете, учительница думала, что это она меня научила так быстро говорить.

– То есть ты лукавила, – перешел на «ты» Олег Михайлович.

– Немного. Вы правы.

Они погуляли около часа, разговаривая о незначительных, по мнению Оли, предметах, и в полной темноте вернулись в дом.

Целую неделю Оля занималась с немкой: накрывала на стол, стирала, вышивала, читала…

– Помни главное: во всем должен быть идеальный порядок. Белый крахмальный передник. Хорошее мыло на видном месте. Обмылок – в стирку. Ничего не должно пропадать. Покупать надо всегда в одном месте. Сначала спрашивай цену. Качай головой. Все должно казаться дороговатым. Любуйся природой. Восхищайся чужими детьми. Понимаешь? Бесконечно хвали кошку, собаку… Так принято. И никаких серьезных разговоров.

– Дитя мое, – однажды вечером сказала фрау. – Я не стану рассказывать господину Олегу про то, что я поняла о тебе. Ты росла с прислугой – это очень заметно. У тебя дома все говорили на немецком. Ты росла в нашей культуре. Это не мое дело, но будь внимательна. Иначе к тебе возникнет слишком много вопросов. А мне почему-то кажется, что тебе не захочется на них отвечать.

– Спасибо, фрау.

– И еще. У тебя отчетливое швейцарское произношение. Очень четкое. И ты не склонна перенимать чужое. А это свидетельство того, что ты говоришь на этом языке с рождения. Я права?

– Не знаю, фрау. Я умею говорить только так.

Потом все куда-то исчезли. И Оля терзалась сомнениями. Через пару дней снова появился Олег Михайлович.

– Собирайся. Мы уезжаем.

– Я вернусь в институт? – обрадовалась Оля.

– Нет. Мы поедем на базу, где с тобой будут заниматься другие люди. Ради собственной безопасности не рассказывай, где ты была и что видела. Хорошо? Ни при каких обстоятельствах не узнавай нас.

– Простите?

– Я имею в виду на улице, где-нибудь еще. Если только на это не будет дополнительной команды. Это понятно?

– Да.

Бабушка еще в детстве научила Олю говорить кратко и отвечать только на поставленный вопрос: «Спрашивают на улице, куда идешь? Отвечай – в школу. И все. Без деталей: первый урок математика, второй – история».

Ехали долго, сначала через пригород, потом через всю Москву. Приехали за полночь. На крыльце дома, похожего на барак, Олю встретила грузная женщина и провела ее на второй этаж.

– Это твоя комната, – не слишком приветливо по-русски сказала она. – Туалет в коридоре. Стучись. Душ там же. Полотенце дам. Суши у себя. Раздетая не бегай. Все.

Душ… Это благословение божье для человека, который мылся всю жизнь в тазике, экономя каждую каплю теплой воды.

«Какое счастье! – думала Оля. – Жаль мыла нет хорошего».

Утром Олю вызвали. Встреча с куратором, так следовало именовать солидного и строгого дядечку в военной форме без знаков отличия, произошла в беседке. Наверное, вокруг было красиво. Но сейчас все утопало в огромных сугробах.

– Что ж, Ольга. Будем работать. Характеристики на вас получили. Ваши дядя с тетей – партийные работники. Отец – командир Красной армии, геройски погиб. Домохозяйка – член партии с дореволюционным стажем, знакомая дяди. Заниматься будете с профессором из Германии. Главное – это язык и его тонкости. А еще манера поведения. Я бы сказал – ожидаемое поведение. Это понятно?

– Да.

– Вопросы?

– Для чего все это? – Оля постаралась убрать из голоса тревожные ноты, у нее получилось.

– Думаю, вы догадываетесь сами. А тонкости – это потом. Еще слишком рано о чем-то говорить. Я только напомню, что при поступлении в институт вы подписали бумагу о том, что обязуетесь поехать по распределению в любую точку. Считайте, что вас досрочно распределили. Еще вопросы? Вы свободны.

И потянулись дни в беседах с господином профессором.

– Зови меня просто – герр профессор. Не засоряй память лишними именами, дитя мое.

Говорили обо всем: театр, книги, архитектура. Оля много читала, в том числе немецкие газеты.

– Немецкая девушка читает газеты, потому что сейчас так принято. И полностью одобряет действия фюрера. Даже если у нее уже погиб брат или жених. Они погибли за великую Германию и фюрера.

Профессор не очень нравился Оле. В нем была какая-то затаенная насмешка, прикрытая учтивостью и вниманием. Она это чувствовала, и ее часто охватывало раздражение и желание сказать какую-нибудь колкость. Однако, когда она уже была готова высказаться, профессор начинал интересный разговор, и Ольга переключалась.

– Ты умеешь сдерживать свои эмоции, – однажды сказал профессор. – Это очень хорошо. Плохо, что ты не слишком быстро переключаешься. Получается натянутость, что несвойственно девушке – беззаботной и легкомысленной.

– А почему я должна быть беззаботной и легкомысленной? – удивилась Оля.

– Потому что у тебя такой образ: простушка, «инженю» по-французски. И еще ты думаешь очень заметно. На лице видна работа ума. Это плохо.

База, именно так называл куратор дом, где обитала Оля, делилась на две части. В одной жила Оля и русские женщины, весьма неприятные, которые оживали, вернее, преображались, только когда появлялись мужчины.

– Ты довольна соседством? – спрашивал куратор при женщинах.

– О, да! – неизменно отвечала Оля, ласково улыбаясь теткам. – Мы уже подружились. Мне все так помогают!

– Вот и отлично. Попробуй сыграть сегодня роль гостеприимной немецкой хозяйки, к которой пришли неожиданные и такие желанные гости, но помни при этом: der Gast ist wie der Fisch, er bleibt nicht lange frisch[2]2
  Гость, как рыба, свежим остается недолго (нем.).


[Закрыть].

– Ein froher Gast ist niemands last[3]3
  Довольный гость ни для кого не обуза (нем.).


[Закрыть], – нашлась Оля.

Она начала улыбаться и хлопотать, вспоминая, как делала это Матильдочка, когда после командировки домой возвращался отец, но потом спохватилась.

– Простите, но это абсолютно не принято там.

– Умница, – хвалил куратор. – Молодец. Теперь давай посмотрим немецкие фильмы. Твоя задача не только все понять, но и вести себя за просмотром как подобает немецкой девушке. А потом ты перескажешь фильм, предположим, нашей буфетчице, так, чтобы она все поняла.

Оля пересмотрела десяток фильмов, поражаясь красоте съемок и банальности сюжетов. Теперь каждый вечер она пересказывала очередной тетке какой-нибудь фильм, не забывая в конце добавить, что все это враги, которые так удачно маскируются под хороших людей.

Добрались и до Закона Божьего, до отличий католицизма от лютеранства и пришли к выводу, что Оля должна позиционировать себя католичкой.

– Большинство немцев на самом деле католики. Не яростные, но весьма ревностные. Сам фюрер – католик. Поэтому будет проще ходить на мессы, чем в другие церкви.

«Спасибо, Матильдочка, и тебе, и твоим молитвам. – думала Оля ночью. – Не зря ты училась при монастыре. Меня подготовили ко всему, только не к жизни в Москве».

С другой стороны, институтская жизнь с бесконечными собраниями абсолютно не привлекала девушку.

«Sei es wie es Sei!»[4]4
  Будь что будет (нем.).


[Закрыть]

Начались занятия по топографии. Вел их сам куратор.

– Вот точка в Москве. Даю тебе пять минут. Найди кратчайший путь.

Задание показалось интересным, и решение пришло само собой. Когда Ольга научилась находить тайники в самых укромных местах, ее выпустили в Москву, где она должна была передать записку.

– Повтори задание, – сто первый раз предлагал куратор.

– Не привлекая внимания добраться до Москвы, найти Борисоглебский переулок, дом четыре, квартира два, второй этаж. Убедиться, что за мной не следят. Правая часть среднего окна должна быть зашторена. Это знак, что заходить можно. Пароль: «вам случайно не принесли мою почту». Ответ: «нет, вы ошиблись, я давно ничего не получал». Отдать записку и уйти, – отбарабанила Оля.

– А если штора не на месте?

– Подойти через час.

– Утром выезжаешь.

– Мне откроет мужчина или женщина? – спросила Оля.

– Неважно. Но если ответ на пароль не прозвучит, ты должна уходить. Смотри, чтобы не было слежки. Записку…

– Съем с аппетитом, если что-то пойдет не так. Я поняла.

– Действуй!

Когда Оля уже лежала в постели, к ней тихонько постучали.

Вошла комендантша, потопталась у порога и протянула две папиросы.

– Возьми завтра с собой. Пригодится.

Утром Ольга убедилась, что папиросы набиты травой. А в одной была еще и вложена записка с цифрами.

«Вот гадость! И что мне делать? Порвать? А вдруг это и есть записка? Оставлю – скажут, что шпионка. Что делать?»

Оля приняла единственно верное решение: высыпала содержимое папирос в горшок с цветком, туда же зарыла и записку. А две настоящие папиросы украла у сторожа, пока он, сняв полушубок, пил чай под лестницей.

– Вот записка, Оля. Ты готова? Вперед, – скомандовал куратор после завтрака.

И Оля побрела к шоссе, потому что поняла: на станции ее будут ждать.

До города ее подвез на грузовике какой-то паренек. На автобусе добралась до центра. Немного поколесила и подошла к заветному дому. Все окна были плотно зашторены.

Только через час картина изменилась и окна приняли «правильный» вид.

Оля решилась. Она медленно поднималась по бревенчатым ступеням – в народе их называли «сломай ногу». Каждый шаг давался с трудом.

Дверь ей открыл Олег Михайлович, тот самый, что вместе с немкой устроил ей первый экзамен.

– Вам случайно не принесли мою почту? – весело спросила Оля.

– Ты чего, Оль? Какая почти? Заходи. Чаю попьем.

– Простите. Значит, почтальон ошибся. Мне сказали, что мои газеты по ошибке вам отнесли.

– Ладно, Оля. Молодец. Давай записку.

– Простите, гражданин, я вас не понимаю.

И Оля опрометью бросилась к лестнице, буквально скатилась с нее. На улице, стараясь не бежать, шла не оглядываясь до трамвайной остановки, где стояли люди.

«Там точно не тронут, – думала она, но, увидев черную легковушку у обочины, испугалась и зашла в магазин. – Так. Два выхода. Примерю туфли…»

Когда в магазин зашли двое мужчин, Оля уже стояла у зеркала.

«Это за мной. Что делать? Так, записку надо съесть. Она огромная. Что делать?»

Оля облизала ладошку и, развернув бумагу, провела по ней. Ладонь окрасилась фиолетовыми чернилами, текст был испорчен.

Потом она вышла из магазина и в последнюю минуту влетела в трамвай, где немного перевела дух. Вышла через две остановки и пошла пешком на вокзал.

«Отстали, – подумала Оля, дожидаясь электрички. – Выйду заранее, пойду пешком. Или проеду лишнюю. Еще не знаю. Aller Anfang ist schwer»[5]5
  Лиха беда начало (нем.).


[Закрыть].

Она плутала по железной дороге до сумерек. И только надвигающаяся темнота заставила ее пойти на базу.

– Докладывай, – коротко приказал куратор.

– Задание не выполнила. Записку уничтожила.

– Обыщите ее, – приказал куратор комендантше и отвернулся.

– Снимай платье, лифчик. Где папиросы?

– Какие? – делано удивилась Оля. – Те, что вы мне вчера дали? Съела вместе с запиской, что в них была.

– Хорошо. Достаточно.

Куратор рассмеялся.

– Почему не доложила, что нашла в папиросах шифровку? Почему, вообще, не рассказала о том, что тебе что-то дали?

– Думала, что это часть вашего плана.

И Оля начала подробный рассказ. У нее уже слипались глаза, но куратор все спрашивал и спрашивал. Оля не говорила главного – в явочной квартире она встретила Олега Михайловича.

– Ладно. Иди спать.

И она покорно побрела к себе.

– Олечка, я вам чаю заварила. Попейте. До утра далеко. И не обижайтесь на меня. Мне приказали – я выполнила. Служба такая, – комендантша говорила сладким голосом.

– Я понимаю. Конечно. Спасибо за чай, – прошептала Оля, сжимая от ярости кулаки. – Пойду душ приму. Пусть пока чуть остынет.

После душа Оля вылила чай в цветок и легла спать.

– Лучше поголодать, чем из твоих поганых рук что-то принять, – шептала она в темноту.

Сон слетел с нее – возбуждение было слишком велико. Через какое-то время дверь в ее комнату открылась.

– Спит она, не волнуйтесь. Все до капли выпила.

Это был голос комендантши.

– Хорошо. Ищи записку.

Это был куратор.

«Отлично! – подумала Оля. – Усыпили, как собаку, а теперь ищут эту бумажку. Не найдете. Не позволю!»

Она включила настольную лампу и громко сказала, почти крикнула:

– Achtung![6]6
  Внимание! (нем.)


[Закрыть] В доме воры! Марш отсюда. И без стука не входить!

Куратор рассмеялся.

– А ты умнее, чем кажешься, детка. Спи. Пойдем, Маша. Угостишь меня чаем. Нам здесь не рады.

«Маша… – подумала Оля, – у нее, оказывается, есть имя».

Проснулась она только к обеду, и ее снова вызвали к куратору.

– С заданием вы справились. Я был уверен, что вы среагируете на Олега Михайловича.

Оля молчала.

– Кстати, где шифр?

– В цветке, – буркнула Оля.

– Это неправильно. Цветы сразу переворачивают. Придумай что-то другое. Итак?

– Запомнить? – рискнула предположить Оля.

– Да. Это надежнее. Но когда угроза минует, снова записать. Ты помнишь, что было в записках?

И снова начались учебные будни. Только теперь к профессору добавили рукопашный бой и обольщение, стрельбу и фотографию, вождение машины и бег…

– Значит так, – начал занятие небольших размеров дядечка. – Твоя задача не только отбиться от противника, но и, пардон, платье не попортить. Ферштейн?

– Это как?

– Это так, что будешь заниматься в туфлях и при полном параде, – не обращая внимания на Олино удивление, продолжал мужчина. – Куда надо ударить? Смотри внимательно…

«Обольщение» проходило не менее забавно.

– Давай краситься подручными средствами. Что у тебя всегда должно быть с собой?

И так изо дня в день.

Наибольшие сюрпризы преподносил профессор. Например, Оля иногда сознательно ошибалась. Профессор не исправлял.

«Как это странно, – думала она вечерами, – почему не поправляет? Нарочно? Или не замечает?»

Через четыре месяца куратор вызвал ее для беседы.

– Скажи, Оля, ты понимаешь, к чему тебя готовят?

– Думаю, да…

– И?

– Разведка, – выдохнула она.

– Какая догадливая! Твоя специализация еще не совсем ясна. И острой нужды в тебе тоже пока нет. Поэтому шлифуй язык. Начнем углубленно разбирать карты. А там посмотрим.

Женщина, которая вела «обольщение», была крайне сдержанна в оценке Олиных способностей.

– Задание на сегодня. Поцеловать в щеку всех мужчин на базе. Напоминаю, губами. Быстро. Словно клюешь. Телом не прижиматься.

Оля поцеловала профессора, куратора, тренера по стрельбе и сторожа. Все восхитились.

– Что ж, молодец, – наконец похвалила «обольстительница». – Теперь дай понять мужчине, что он тебе нравится. Руку на предплечье и перебери пальчиками. Но только один раз. Повтор – свидетельство нервозности. Если почувствуешь, что мужчина напрягся, – ты у цели. Но становишься уязвимой. Живот втяни. Будь готова…

На базе в другом крыле жили и другие люди, но о них можно было только догадываться. Занятия составлялись так, что только запах, чужой запах давал представление о присутствии людей.

Обслуга Оле больше не досаждала. Тетя Маша старалась даже угодить. Исключение составляла только буфетчица. Это был особый случай. Часто во время разговоров с куратором Оле казалось, что эта красивая полногрудая женщина стоит за дверью. А еще один раз она видела ее с профессором в беседке.

«О! Да у них любовь, – подумала она. – Как здорово!»

Профессор обнимал женщину и что-то тихо приговаривал. По крайней мере, губы шевелились. Олю они не видели.

При очередном посещении Москвы Оля снова встретилась с Олегом Михайловичем.

– Ты молодец. Все сообразила правильно. Поздравляю с крещением.

Он помолчал.

– Я хочу тебя предупредить. Понимаешь, в нашем деле очень важно, как ты сам готов выполнить задание. Никто не может этого знать. Только ты. Поэтому, если чувствуешь неуверенность, боишься, еще что-нибудь – честно откажись. Ты не штучный товар.

– Не знаю. Наверное, да. Просто…

– Просто поверь мне на слово. Все взвесь. Первое задание, обычно, бывает пустячное. Проба пера. Но все бывает. Проси запасной пароль, еще один выход. Выспроси все. Не стесняйся. Руководству часто кажется, что всего-то делов: зашел в лес и вышел. Куда? В город? Где взять одежду? Связной – кто? Если не пришел, что делать? Сколько ждать? Что потом делать? Понимаешь?

– Не совсем, – честно ответила Оля.

– Вот видишь. Тебя, например, не предупредили, что делать, если на явке окажется знакомый человек. Как реагировать? Ты выпуталась. Но это был я. А представь, что это твой товарищ по институту. Что говорить? Как себя вести? Все продумывай сама. До мелочей. Вернее, нет у нас мелочей. У нас все важное. От всего зависит, как ты выполнишь задание.

– Спасибо.

– Это мой долг. Предупредить. Научить. И… поверь мне… Все, что тебе скажут – вскользь, мимоходом, может оказаться очень важно для тебя. Даже если тебе показалось, что это ерунда. И наоборот. Все, что говоришь ты, – запомнится другими.

– Наверное, вы правы.

– Прав, не сомневайся. Удачи тебе. И самое последнее. Не вздумай навестить Анну Семеновну. Тебя там пасут.

Это было попадание в «десятку»: именно к ней хотела заглянуть Оля в надежде на весточку от дяди Николая.

«Что-то вот-вот случится, – подумала девушка. – Не зря со мной завел этот разговор Олег Михайлович. Все как-то взаимосвязано, только непонятно как».

Выйдя от Олега Михайловича, Оля подумала, что у него одного она могла спросить про профессора.

«Нет, это подло. И не мое дело».

Через неделю куратор пригласил ее к себе.

– Ну что ж. Думаю, вам пора выходить на оперативные просторы. Собирайтесь с духом. На днях поедете в Москву.

Отъезд откладывали и откладывали, и у Оли потянулись долгие томительные дни, которые она проводила в беседах с профессором.

– Я хочу дать вам задание на завтра.

– Да, конечно.

– Напишите название всех известных вам немецких городов. Мы обсудим те из них, где я бывал.

«Давно бы так», – подумала Оля, но промолчала: в этот момент она поняла, что уедет через пару часов.

– И еще я хотел бы попросить вас. Если вы когда-нибудь попадете на мою многострадальную родину, ну, вдруг, дайте, пожалуйста, объявление в воскресную берлинскую газету.

– Какое? – с готовностью отозвалась Оля.

– Продам одноствольное охотничье ружье в хорошем состоянии. Для абонентского ящика 246.

– Продам… – повторила Оля.

– Именно так. Моя жена будет знать, что я жив и здоров.

– Вы всех об этом просите? – наивно спросила Оля.

– Да, – кротко ответил профессор. – Надеюсь, что моя дорогая женушка не так сильно волнуется за меня.

– А почему вы не попросите руководство связаться с ней? Или перевезти ее сюда? – удивилась Оля.

– Я буду слишком уязвим. Вернемся к заданию…

Ближе к ночи за Олей приехали.

– Забудь всех, кого ты видела на базе, – это было первое, что она услышала в машине, усаживаясь на заднее сиденье рядом с незнакомцем. – Завтра утром начнем работать. Машину водишь?

– Да. В городе не пробовала.

– Садись за руль. Дорога пустая.

Через пару километров эксперимент прекратили.

– Ты, наверное, танк водила на полигоне, – ворчал мужчина. – Ладно. Доработаем.

Квартира, в которую поселили Олю, находилась в самом центре Москвы.

– Выход запрещен. На лестнице дежурят наши люди. Телефоном пользоваться нельзя. Располагайся. У нас есть ключи от квартиры. Если кто-то позвонит в дверь, не открывай. Пока все.

Через пару дней Оля сообразила, что весь подъезд занят ей подобными. Потому-то и дежурят на лестнице два товарища. И закрывается подъезд на ночь.

Поздно вечером Оля водила машину с инструктором по улицам Москвы. На рассвете каталась на велосипеде.

– Не бойся. У них там хорошие дамские велики. Главное, держи равновесие и следи за юбкой, – учил мужчина средних лет. – Продукты и детишек возят впереди.

Однажды днем дверь открыл незнакомый мужчина.

– Здравствуй, Оля. Я – Дербент. Будем знакомы.

– Э-э… В каком смысле – Дербент? – уточнила Оля.

– Ты с этого дня – Ландыш. Это твой оперативный псевдоним, и позывной, и пароль для связи.

– Я поняла.

– Вот и хорошо. Тебе скоро предстоит командировка за границу, – продолжил мужчина, присаживаясь на диван и знаком разрешая Оле сесть на стул напротив себя.

– Уже? – ахнула девушка.

– Тебе повезло: поедешь легально, по настоящим документам. Суть задания узнаешь по дороге. Я не в курсе. Мне важно, чтобы ты посмотрела на тамошнюю жизнь, примерилась, так сказать. Это, кстати, редкая удача. Через месяц-полтора вернешься, и мы начнем работать…Определим твой профиль деятельности.

Оля молчала.

– Keine Antwort ist auch eine Antwort[7]7
  Отсутствие ответа – тоже ответ (нем.).


[Закрыть], – констатировал Дербент.

Через два дня Оля ехала в поезде вместе с симпатичной парой из посольства в Берлине: Ангелиной Васильевной и Дмитрием Трофимовичем. Оле прикрепили накладную косу. Она ехала в двухместном купе с женщиной. Днем у них сидел Дмитрий Трофимович.

– У тебя, Оля, есть возможность присмотреться. Паспорт у тебя дипломатический. Так что ни те ни другие трогать не будут, – утешала ее женщина.

– Не забывай, – продолжал мысль жены Дмитрий Трофимович. – Ты едешь работать секретаршей. Языка толком не знаешь. Все время смотри то на меня, то на жену. И ничему не удивляйся. Внешне, я имею в виду.

– Да. Хорошо, – лепетала Оля.

– Я тебя одену по-человечески, и ты поедешь дальше. В посольстве будешь жить у нас. И не высовывайся. Чем меньше людей тебя видят, тем тебе же лучше.

– Да, – снова кивала головой Оля. – А куда…

– Обсудим на месте. Сейчас не время.

Белоруссию проехали ночью. Днем в Бресте выходили на вокзал, пока меняли колеса.

– А почему у нас такая нестыковка с Европой? – спрашивала Оля, недоумевая.

– Стратегический маневр, детка, – дипломат откровенно смеялся. – Надежда, что ИМ будет трудно.

ОНИ – это Оля уже поняла, это немцы.

– Именно немцы, детка, – сто раз повторили Ангелина Васильевна и Дмитрий Трофимович. – Фашисты – это плохо. Немцы – это корректно и грамотно. Никогда не ошибайся.

Советские пограничники с огромной собакой бодро пробежали по вагону. К ним в купе заглянули на мгновение.

– Помощь нужна? – спросил офицер. – Всего доброго!

– Имей в виду, Оля, – объясняла Ангелина Васильевна, – мы разные ведомства. Помощь они тебе оказывать не будут. Только самую примитивную – бинт и вата. Но всегда делаем вид, что «дружим». По закону нас никто досматривать не имеет права. Только если собака след возьмет.

– И что тогда? – Оля слушала, затаив дыхание.

– Наши просто спросят, что это вы такое «вкусное» везете, и напишут в докладной своему начальству. А они пропустят, но устроят каверзу по дороге. Поэтому надо быть начеку. И еще. Купе нельзя оставлять. Могут подбросить что-нибудь: листовки, письма, оружие. Что угодно. А потом полетят ноты и будут разборки. И нас как минимум больше не выпустят из Союза. А то и из партии погонят.

– Жуть какая!

– Да. Не говори. Но мы привыкли. Теперь поляки. Эти не очень страшны, но злы на нас. Не обращай внимания.

Поляки по их вагону прошли быстро. Теперь окно было завешано. В купе был полумрак.

– Могут и камень бросить. Сиди тихо.

Перед Варшавой пересаживались в другой поезд.

– Понимаешь, между двумя скорыми почти сутки. Деваться нам некуда. Можно, конечно, в посольство, но это неудобно. И внимание привлекает. Так мы приспособились здесь выходить. Смотри, как у проводника рожа вытянется. Товарищ из органов. Сказать ничего не может. Выходи. Поезд через три минуты.

– А билеты?

– Передадут на перроне. Ты и не заметишь.

Вместе с ними вышли еще двое мужчин и торопливо перебежали в стоящий напротив вагон. Поезд был чистый, но очень странный: узкие коридоры, малюсенькие купе.

– А как же тут можно поместиться? – удивилась Оля.

– Это называется польский СВ. Две или три полки друг над другом. Мы с тобой вдвоем будем. Располагайся.

– А почему нельзя сразу в Берлин ехать? – удивилась она.

– Потому что берлинский поезд тщательней досматривают.

– А кто эти мужчины, которые с нами вышли? – продолжала расспросы Оля.

– Это дипкурьеры, – сообщила женщина. – Мы их прикрываем.

– А я думала, меня, – рассмеялась Оля.

– И тебя, конечно.

– Ангелина Васильевна! Нам еще долго добираться?

– Почти сутки. Поезд пассажирский. Идет со всеми остановками. У нас впереди сплошные пограничники. Будь внимательна. Сейчас снова поляки, потом два раза немцы. Вот они – ревностные служаки.

– Но у нас ведь…

– Да. Но провокации не исключены. Что бы ни случилось – не вмешивайся. Говори только по-русски. Поняла? Хорошо.

Первые немецкие пограничники были спокойны. Ангелина Васильевна поднесла палец к губам, когда они вышли. После объяснила.

– Молчи. Они могут вернуться или стоять подслушивать.

Оля закивала головой: это она понимала хорошо. И снова смотрела в окно. Два странных поезда проплыли мимо них. Из окон выглядывали молодые веселые лица.

– Это репатрианты, – рассказала Ангелина Васильевна. – Возвращаются на родину через двести лет. Смешно? Но они едут.

– А кто они?

– В основном приграничные немцы из колонистов и наши прибалты. Хочется людям стрелять в братьев. Ничего не поделаешь.

Еще через шесть часов пришли совершенно другие пограничники. В вагоне их интересовали только русские.

– Это ваша дочь? – спросил пограничник у Ангелины Васильевны.

И тут началось. До той минуты сдержанная и интеллигентная на вид женщина расхохоталась, замахала руками.

– С ума сойти! Да я молодая женщина. Муж, конечно, староват. Но я! Ой, не могу!

Это был концерт. Оля переводила взгляд с Ангелины Васильевны на Дмитрия Трофимовича в полном недоумении.

– Фрау! Вы как всегда очаровательны. Хорошего пути!

Офицер козырнул, и пограничники вышли из купе. Ангелина Васильевна снова превратилась в строгую даму.

– Они запомнят только мою выходку. Тем более что они нас вот так себе и представляют.

– Ты была бесподобна, – покорно улыбнулся Дмитрий Трофимович.

«Ну и дела, – думала Оля. – Я бы никогда не догадалась».

В Берлин прибыли рано утром. Ворота посольства на мгновение открылись и снова с лязгом захлопнулись.

– Дамы, вы к себе, я на доклад, – помогая жене выйти, сообщил Дмитрий Трофимович.

– Дорогу найдем, не волнуйся, – Ангелина Васильевна снова, в который раз, превратилась в другую женщину – радушную хозяйку.

– Ольга, пять минут тебе на душ. Желтый халатик для тебя. Косу сними аккуратно, еще пригодится.

После обеда, который в судках принес Дмитрий Трофимович, начался инструктаж.

– Итак. У тебя, детка, простая задача… для опытного человека. Думаю, ты справишься, – начал Дмитрий Трофимович.

Оля промолчала.

– В Германии живет наш человек – Густав Шварцпин. Он владелец фотоателье. Главное, что наш человек – радист, у него в доме – рация. Ты понимаешь, как это важно?

– Она понимает. Продолжай, – проговорила Ангелина Васильевна.

– Мы редко навещаем его. В последнее время он очень подавлен. Это уже бросается в глаза. Твоя задача – оценить его состояние, взбодрить и понять, чем ему можно помочь. Вот все так просто.

– И кто я ему? – уточнила Оля.

– Хороший вопрос. Есть варианты. По возрасту ты или сестра, или невеста. Что лучше – не знаю, – так же спокойно продолжал мужчина. – Выбор за тобой.

– Я тебе помогу, – вкрадчиво начала Ангелина Васильевна, чей темперамент, видимо, не позволял так долго слушать и молчать. – У тебя есть сестра или брат? Я знаю, что нет. Ты росла с кем-то из сверстников в близкой дружбе? Тоже нет. Тогда тебе подойдет только роль невесты.

Оля вопросительно посмотрела на женщину.

– Все просто. Понимаешь, в отношениях брата с сестрой есть много нюансов, которые хорошо видны со стороны. Сыграть это трудно. Другое дело – невеста.

– Хорошо, – согласилась Оля. – А почему он один?

– Так получилось. Супружеской пары в тот момент не было. Ателье раньше принадлежало еврею. Мы ему незаметно помогли уехать в Штаты, и никого, кроме Густава, в этот момент не оказалось, – терпеливо пояснил Дмитрий Трофимович.

Оля покивала.

– С этого момента ты – Моника Шеринг. Твоя легенда. Жила и воспитывалась у тети с дядей в Швейцарии. Помогала им по хозяйству. У тебя будут настоящие документы оттуда. Ты немка. Дед был врачом, дядя – хозяин гостиницы в горах. Да. Еще. Густав – инвалид, страдает полиомиелитом, – отрывисто говорил Дмитрий Трофимович. – Что еще?

– Я не могу его бросить. В брак вступить не спешу, помолвку не разрываю. Дядя души не чает в Густаве. Правильно? – начала фантазировать Оля.

– Да. Хорошо. – Дмитрий Трофимович задумался. – У тебя сутки на сборы. Задавай вопросы. Продумывай детали.

– Дядя и тетя существуют на самом деле? – уточнила Оля.

– Да. Дадим фотографии. Им покажут твою. Но это на крайний случай. Теперь о Густаве. Ему непросто жить одному. Мы это все понимаем. Не обещай ему много. Но приободри. Если поймешь, что он совсем плох, будем что-то делать.

– Говорить надо только на немецком. Даже наедине. Запомни, если он сорвется, у нас будут проблемы, – продолжал Дмитрий Трофимович.

– Он вас знает?

– Нет. Что ты. Мы – дипломаты. С ним общаются другие люди, и не просто редко, а очень редко. Последний год за ним просто наблюдали.

– А если так. Он подавлен, потому что хотел бы служить рейху, – предложила Оля.

– Хорошо, – поддакнул Дмитрий Трофимович. – Что еще?

– В детстве мечтал быть офицером. Где он рос?

– В Германии. Ездил с родителями к вам в гостиницу. Она типа санатория для больных туберкулезом. Мы еще поговорим об этом. Твоя семья – этнические немцы. И ты такая верная немецкому духу девушка. Как-то так, – подытожил Дмитрий Трофимович. – А теперь отдыхаем. Завтра у нас трудный день.

– Может, надо написать ему письмо или открытку? – предложила Оля. – Я же не могу свалиться как снег на голову.

– Согласен. Но лучше телеграмму. Я сам пошлю, но от твоего имени. Нет, лучше ты, Ангелина. Дойдет в день твоего приезда.