Текст книги "Фармбизнес. Правдивая история о российских предпринимателях"

На самом деле «заграничные трудности» преследовали нас еще долго. Например, на следующий день Сережа повел детишек купаться в бассейн при отеле (тоже новое и необычное для нас приключение) и долго не мог включить там воду в джакузи, пока какой-то человек в плавках не заорал ему из середины бассейна по-русски: «Да ты, брат, резче дергай, там у них заклинивает!» Видно, этот человек сам недавно так же мучился и по этим неловким попыткам опознал соотечественника.

Через несколько дней мы уже научились заказывать еду и рассчитываться в ресторанах (ресторанный счет, оказывается, называется «билль»), смогли взять напрокат машину, а Игорь освоился с левосторонним уличным движением. Словом, отпуск пошел как по маслу!

Потом мне неоднократно приходилось слышать в разных странах, что русские туристы ведут себя «странно», «не так, как остальные» и т. д. Конечно, кое-что можно объяснить привычкой сразу же непременно напиваться в отпуске до положения риз, но так ведут себя далеко не все, а, наверное, процентов десять нашей публики. Но и все остальные, видимо, очень часто демонстрируют какое-то необычное поведение. Но на самом деле это вполне объяснимо для жителей страны, в которой много десятилетий сознательно жестко ограничивалось общение людей с внешним миром. И вдобавок после перестройки возможность выезда из России внезапно открылась для весьма широких слоев нашего населения, в том числе не слишком образованных, в частности таких, кто в Москве-то бывал пару раз за всю жизнь и привык к совершенно другому укладу жизни. Прежде чем их осуждать, я каждый раз вспоминаю нашу первую загранпоездку и прихожу к выводу, что очень многое объясняется простой стеснительностью, незнанием языка и большой разницей в обычных бытовых явлениях.

В принципе, постепенно эта разница все больше сглаживается, и к разговорному английскому языку наше население, по моим наблюдениям, привыкает все сильнее, во всяком случае, та часть, которая действительно ездит за границу. Остается проблема позорного пьянства и безобразного поведения в нетрезвом виде, которая, конечно, очень портит имидж страны. Даже сами русские за границей часто просто шарахаются от соотечественников. Но это не только проблема «заграничного отдыха», но и общая проблема нашей страны.

Глава 11
Отступление про отношение к нашему бизнесу старшего поколения

Надо сказать, что это отношение было очень сложным. Я думаю, что вся эта история отражает, как происходил массовый перелом в сознании населения нашей страны. Работу в «частном секторе» люди считали сначала чем-то немного постыдным, но вынужденно-необходимым, потом – допустимым, затем – вполне нормальным делом, пожалуй, не хуже, чем работа на государство, и, наконец, чем-то «в некоторых случаях даже желательным». По-моему, дальше этого общественное сознание пока не продвинулось. По данным на 2011 год, доля занятых в государственном секторе составляет около 30 %. (Не очень понятно, включается ли сюда, например, армия и полиция, у которых очень большая численность. Если их не учли, то цифра может оказаться неточной.) При этом, согласно опросам, «предпочтительной для себя» работу на государство называет чуть ли не 70 % опрошенных. Конечно, многие глупцы воображают, что, попав на госслужбу, они тут же смогут безнаказанно брать большие взятки. Но так или иначе работа в частных компаниях до сих пор выглядит в глазах населения России отнюдь не предпочтительной. А в те времена это вообще казалось чем-то очень сомнительным.

С одной стороны, наши родители как неглупые люди признавали, что, поскольку государственные учреждения, в том числе наши научные институты, больше не могут платить даже минимально необходимые деньги, то какие-то дополнительные заработки нужны. С другой стороны, после того, как всю жизнь проживешь при советской власти, поневоле начнешь негативно относиться к предпринимательству вообще и к торговле в частности.

Прежде всего, старшему поколению было очень неприятно, что мы с Сережей начали считать свою деятельность в «Фармапомощи» основной работой. Ведь ни я, ни он не уволились сразу же со своих старых мест работы в системе Академии наук. Мы считались пребывающими «в отпуске за свой счет», но наши трудовые книжки лежали именно там. Однако через некоторое время (вроде в 1993 году) мне позвонили из моего Института и попросили все-таки уволиться – кажется, у них там шло сокращение лишних ставок, занятых такими «подснежниками», как я, которых в те годы было множество. Я, конечно, согласилась и, помню, вечером позвонила маме и сказала, что пора мне все-таки оформиться, как положено, по основному месту работы. Мама не поняла и спросила: «Ты что, возвращаешься в Институт?» Я говорю: «Нет, я же сказала – по основному месту работы, то есть в “Фармапомощи”». – «Как, ты считаешь ОСНОВНОЙ работу в этой странной фирме?» – «Мы же живем на эти деньги, я там провожу по 10–12 часов в сутки, конечно, это моя основная работа». – «И ты что, совсем бросаешь Институт?..»

Мама была так расстроена, что даже бросила телефонную трубку, а потом еще несколько раз звонила и просила «хорошенько подумать».

В результате я, конечно, все равно забрала свою трудовую книжку из отдела кадров Института и оформилась на полную ставку у себя в «Фармапомощи».

Я не знаю, велись ли такие же разговоры со стороны Сережиных родителей, но знаю, что его семья тоже была несколько смущена и расстроена тем, что он бросил столь успешно начатую научную карьеру и занялся торговлей таблетками. Сережина бабушка сама была врачом, и, в принципе, занятие медициной в их семье считалось вполне достойным, но относительно нашего бизнеса она время от времени неодобрительно роняла: «Да знаю я это аптечное дело, ничего особенно интересного! И как это – работать на частников – я вообще не понимаю. Погоня за прибылью – вот что это такое!» Определенно, наше занятие было в ее глазах чем-то не вполне достойным.

Кроме того, совершенно точно им не нравилось, что мы занимаемся ТОРГОВЛЕЙ. Торговцы для советской научной интеллигенции всегда были презираемым сословием. Клеймо «спекулянты» было всегда наготове, как и обвинение «ничего полезного вы не делаете, подумаешь – купил-продал, это не работа». Если это не произносилось открыто, то, во всяком случае, подразумевалось и читалось в неодобрительных взглядах. Единственный член семьи, который меня сразу и безоговорочно поддержал, – моя бабушка Вера Федоровна, которой в то время было уже 75 лет. Твердо глядя остальным родственникам в глаза, она заявила: «Молчите все – Верочка права, и она молодец!» Бабушка пользовалась в нашей семье величайшим авторитетом, и это несколько поддержало меня в тот момент.

Кстати, любопытно, но тот факт, что наша семья с помощью «этой спекуляции» хоть как-то стала выбиваться из бедности, совершенно не помогал оправдать наше занятие в глазах моих суровых родителей. Вот моя тетка Евгения Николаевна прислала мне описание эпизода, который я сама, надо сказать, совершенно забыла.

«К вопросу “отцы и дети”, я считаю, имеет отношение такой эпизод. Все, наверное, помнят анекдот-вопрос прошлого века: “Что такое роскошная женщина по-советски?” Ответ: это женщина, которая под брюками носит целые колготки.

Жили экономно, без излишеств. А что касается заботы об общественном благе – это с пионерского возраста было осознанной внутренней потребностью. Дикой и вызывающей казалась сама мысль о поездке на дачу с целью полить огурчики вместо работы с коллективом на овощной базе на переборке картошки. Проблема отцов и детей до сих пор возникает в самом неожиданном варианте.

Однажды перед Новым годом (1994), собираясь домой после вечерней работы, обнаруживаю в кабинете Перминовых (он был у них общим) расстроенную Веру Николаевну.

“Верусь, – спрашиваю, – что-нибудь случилось?” Молча достает из сумки и прикладывает к себе красивое, переливающееся, чуть расклешенное от груди к полу, праздничное платье на бретельках. Ах! (У меня такого и по сей день нет, привычка ходить в запечатанном виде.) “Очень красивое и тебе идет”, – говорю. В ответ: “Мне тоже понравилось. Моя зарплата позволяет купить такое платье. Сколько лет я носила колготки с поднятыми или заклеенными петлями. Я решила, что имею право поправить свой гардероб. Купила это платье к нашему корпоративному вечеру. Ну, естественно, надела и показала родителям. Не представляешь – разразилась буря. Говорят: сними немедленно, выброси это платье. Позор так разряжаться, когда страна нищенствует! Вот завернула платье и принесла на работу. Тихо здесь переоденусь”.

Так мы и решили, чтобы не расстраивать родителей».

Честно говоря, начисто этого не помню. Все-таки я никогда не была сильно «зациклена» на нарядах. И видимо, хотя в тот раз и расстроилась, но быстро утешилась.

Отношение остальных моих родственников к нашему бизнесу начало меняться только через несколько лет, когда у нас уже был довольно большой склад на улице Грина. Тогда моя мама Елена Викторовна в первый раз напросилась к нам «в гости», чтобы посмотреть, чем это мы уже так давно занимаемся. Надо сказать, увиденное ее поразило. Она увидела огромные разгружающиеся фуры, непрерывно поступающие от аптек заказы по 5, по 10 упаковок тех или иных медикаментов. Кроме того, мама увидела, как этот огромный объем поступивших лекарств руками наших сотрудников переворачивается и раскладывается по заказам, как формируются горы собранных заказов для отправки по разным направлениям, как загружаются в маленькие грузовички, и каждый грузовичок должен за день разгрузиться в 30–40 аптеках вдоль своего маршрута… Иначе говоря, стал очевиден огромный общественно необходимый труд, который стоит за словами «фармацевтическая дистрибьюция», совсем непохожий на легковесное «купи-продай». Я помню ее заключение, сделанное после посещения нашего склада: «Да, вы здорово все это перелопачиваете… Не такое простое дело оказалось…»

Я торжествовала.

Но окончательная победа наступила несколько позже, в 1996 году, когда Елена Викторовна сама пришла к нам на работу начальником Аналитического Центра компании «Фармапомощь».

С ее Институтом произошло то же самое, что и со многими другими, – он практически перестал функционировать, атмосфера там стала деморализованно-ядовитой, а Елена Викторовна всегда была человеком успешным и активным. Сидеть без дела и ругать правительство ей показалось скучным, и она, несмотря на возраст, решительно взялась за работу в бизнесе. Она проработала с нами вместе больше 10 лет в обеих наших компаниях, причем во второй компании – «Аптечном бизнесе» – долго была директором по поставкам, считалась одним из лучших переговорщиков на нашем рынке. Как я понимаю, она находила большое удовольствие и много смысла в этой работе.

Глава 12
«Фармапомощь» покупает свой офис в собственность

Наша компания все разрасталась и разрасталась. Под склад пришлось арендовать полностью второе крыло нашего НИИ, причем вместе с подвалом, так как подвал мы стали использовать для нужд транспортного отдела. Ведь надо было где-то сидеть диспетчеру и механикам-ремонтникам, отдыхать шоферам в промежутках между рейсами. На этот момент уже пришлось создать и диспетчерскую службу, и ремонтную бригаду – так много стало машин. Ремонтировать машины, правда, приходилось прямо на улице, в том числе зимой. До создания собственной теплой «ремзоны» мы дошли еще не скоро. Пока что механики и шоферы бегали обогреваться в подвал.

И в этот момент от начальников нашего НИИ поступило предложение – выкупить занятую нами часть помещения в собственность.

Оказывается, у них в НИИ намечались новые выборы директора среди остатков «трудового коллектива». В те времена согласно законодательству на некоторых приватизированных предприятиях сохранялась такая практика. Для того чтобы обеспечить себе нужные голоса, начальники НИИ решили продать часть помещений и из вырученных денег раздать коллективу хорошие дивиденды по итогам года. Мы были очевидными претендентами на покупку, поэтому нам и сделали предложение. Мы с Виталием немного поспорили, надо ли его принимать. За свою недвижимость они запросили довольно много, а мне не очень-то хотелось отвлекать деньги из оборота. Виталий на это возразил, что я ничего не понимаю, мы просто тут же заложим этот офис в банк и получим под него дополнительный кредит. «Да, – сказала я, – но за кредит надо будет платить “лишние” проценты». «Ну и что, – снова возразил Виталий, – а ты посмотри, как быстро растет в цене московская недвижимость – окупит всякие проценты. И вообще неплохо было бы иметь собственное помещение, а то вдруг наш НИИ “сбрендит” и решит нас выселить».

Начальников в нашем НИИ тогда было двое, назовем их Директор и Замдиректора. Это были очень интересные персонажи, мы с ними давно уже общались и насмотрелись всякого. Глядя на них, я только диву давалась, как такие типы оказались руководителями института при советской власти. Институт был какой-то сельскохозяйственной направленности – по проектированию коровников или чего-то в этом роде. Как они проектировали свои коровники в былое время – просто ума не приложу.

Замдиректора был на самом деле ничего, вполне неплохой. Он, собственно, и делал то немногое, что нужно было время от времени делать в этом НИИ, например, собирал с нас арендную плату, следил, чтобы в помещениях был свет и тепло зимой, чтобы снегом не заваливало парадный подъезд (чистить задворки он поручил нам, и это было справедливо, потому что там парковались наши машины). Именно с Замдиректора я бегала договариваться о покупке очередных б/у столов и стульев. В общем, с ним мы успешно поддерживали, как говорят, «рабочие контакты».

А вот Директор был поистине чудовищен. Он был очень низенького роста, почти карлик, толстенький такой, похожий на кубик. Связно разговаривать он не умел. То ли вообще не умел, то ли недавно разучился из-за непрерывного пьянства. Вместо изложения своих мыслей он мог с большими задержками изрыгать только отдельные бессвязные фразы типа: «Р-р-решить вопрос! Немедленно, я сказал!» Или, например: «Пр-р-роявить взвешенную позицию!» У Директора был огромный кабинет, в котором он сидел за столом с утра до вечера, почему-то не включая свет, когда темнело. Там он весь день тихо в одиночку пил, а если зайти к нему с каким-то вопросом, то вставал из-за стола и начинал молча в темноте качаться туда-сюда. Я пару раз это увидела и больше никогда не заходила – очень уж страшно это выглядело. Но самое ужасное было то, что он совершенно не знал удержу насчет женщин. Он набрасывался с поцелуями на уборщиц, случайных посетительниц, наших сотрудниц, говорят, что даже пытался затаскивать в подъезд прохожих с улицы. При этом он выглядел просто невероятно отвратительно, так что все от него, разумеется, шарахались. Для меня он почему-то делал исключение и не трогал. Виталий говорил, что это потому, что Директор меня воспринимает не как женщину, а как руководителя. Вот уж не знаю, можно ли считать это комплиментом.

Одной из наших тяжелейших повинностей была необходимость поздравлять его с различными праздниками. Директор за этим бдительно следил и неукоснительно пытался как-нибудь отомстить, если мы забывали это сделать. Например, мог начать бегать по нашему коридору с воплями: «Неуважение! Повысить ар-ренду немедленно!» Замдиректора каждый раз после подобного инцидента приходил к Виталию и начинал жаловаться, что очень трудно работать с таким человеком, что он портит отношения со всеми арендаторами и неужели нам трудно назначить ответственного и не забывать про поздравления. Один раз надо было идти поздравлять этого Директора с его собственным днем рождения – так я помню, что все боялись. Уже был куплен подарок (какой-то сувенир и бутылка дорогого коньяка), а мы не могли договориться, кто пойдет поздравлять. Я отказывалась идти категорически, потому что в тот момент в офисе был Валентин и я считала, что он и должен идти как мужчина и «хозяин». Но Валентин такой идее совсем не обрадовался и тихо сбежал из офиса, пока его никто не видел. Захожу к нему в кабинет, а там уже никого. Пришлось все-таки идти мне, и я помню, что долго злилась на Валентина из-за того дезертирства.

Мне было непонятно, как Замдиректора – вообще-то вполне нормальный человек – много лет уживается с таким монстром. Виталий, который больше меня с ними общался, как-то раз рассказал мне про них такую историю. Оказывается, Директор начал вести себя таким образом еще при советской власти, много лет назад. И Замдиректора на каком-то этапе решил, что с него хватит и надо «скинуть» начальника и самому стать Директором. Он начал потихоньку против него интриговать в своем сельскохозяйственном министерстве и нашел там много сторонников, потому что не только ему надоел этот тип.

И вдруг в один прекрасный день Замдиректора вызывают в райком КПСС и влепляют ему выговор по партийной линии без объяснения причин! Я не поверила. Говорю: «Как это – без объяснения? Должны же были хоть что-то сказать?» – «А вот не сказали! Выговор – и все. Замдиректора намек понял и с тех пор со своим Директором “дружит”, и так уже больше 20 лет», – закончил Виталий свой рассказ.

Таким образом, поверить в то, что «наш НИИ может внезапно “сбрендить”», было вполне возможно, и мы решили купить помещение.

Покупать тогда надо было через нотариально заверенный договор. Мы записались к нотариусу и в назначенный день отправились к нему в контору. Пока мы ждали своей очереди, на моих глазах произошла сцена, настолько характеризующая то время, что я опишу ее здесь, хотя она не имеет прямого отношения к нашему бизнесу.

У нотариуса сидели двое – старый дедок пропитого вида и молодой пацан в спортивном костюме и с золотым браслетом на руке (дверь была открыта, и мы могли все видеть и слышать). Нотариус вслух зачитывал обоим договор, который они, видимо, принесли с собой. Договор был о том, что дедок дарит этому молодому парню свою квартиру, а тот в обмен обещает его до самой смерти кормить и за ним ухаживать. Нотариус прочитал договор и смотрит на дедка. Тот молчит – видно, вообще ни слова не понял из длинного текста с разными юридическими оборотами. Нотариус говорит специально погромче и разделяя слова: «Дед, ты хорошо все понял? По этому договору ты ему даришь свою квартиру. Ты на это действительно согласен?» Дедок помолчал-помолчал и отвечает: «Комнату». «Что комнату? Ты согласен только комнату подарить, правильно я понял?» – спрашивает нотариус. «Да, комнату», – отвечает дедок. Нотариус поворачивается к молодому и говорит: «Не могу такой договор заверять. У вас тут нет отдельной комнаты, а только целая квартира из двух комнат». Парень бледнеет от злости и говорит: «Да какое дело тебе? Подписывай, мы с дедом там дальше разберемся». «Нет, не могу подписывать. Нет у вас никакой комнаты, а есть только квартира. Идите сначала в ЖЭК, выделяйте из квартиры комнату, делайте на нее отдельные документы, и тогда будем составлять новый договор». «Ладно, дай сюда бумаги. Пошли, дед, обсудим все это».

И они ушли. Скорее всего, парень потом добился своего и отобрал у деда квартиру, воспользовавшись другой нотариальной конторой. Было видно, что этот дед совсем ничего не соображает и обмануть его нетрудно. К сожалению, тогда таких историй было полно, на улице часто старики побирались, повесив на шею надпись «Квартиру отобрали, на улицу выгнали…». А в 2000-х годах закончилось расследование уголовного дела целой банды, которая поубивала чуть ли не 30 человек старых алкоголиков ради завладения их квартирами. В этой банде участвовали и нотариусы, и даже милиционер из паспортного стола, который по адресной базе подбирал им новые жертвы.

Следующими в очереди были мы. Когда мы зашли к нотариусу с нашим договором, он сидел бледный и тоже расстроенный. «Вот, – говорит, – что мне делать? Я уж и дверь открыл в зал ожидания, чтобы этот бандит нас тут обоих с дедом не пришил. Я ему отказал, так он ведь в другом месте своего добьется, сволочь».

Поохал так немного, потом говорит: «Давайте ваш договор, что там у вас?» Договор с нашей стороны должна была подписывать я как Генеральный директор, а со стороны НИИ пришли оба – и Директор, и Замдиректора. Виталий с Валентином там же стояли. В общем, перед нотариусом предстали одна маленькая испуганная девушка и четверо мужиков жуликоватого вида. Он на меня мельком взглянул и, видно, решил, что перед ним еще одна жертва какой-то махинации. Начал читать громко, отделяя слово от слова, потом повернулся ко мне и говорит: «Девушка, вы поняли, что я вам прочитал? Вы часть здания покупаете, за это платить придется, и много!» Я отвечаю: «Поняла, поняла, все правильно, заплатим, есть деньги». Он посмотрел на меня повнимательнее и, видимо, успокоился: «Ладно, тогда оформляем. А то мало ли что, вдруг опять…»

Таким образом «Фармапомощь» в первый раз стала владельцем недвижимости. Это действительно была хорошая сделка, так как недвижимость быстро росла в цене. Она очень пригодилась «Фармапомощи» в конце пути, потому что стоила тогда уже раз в пять дороже, чем мы заплатили при покупке.