Текст книги "Индиговый ученик"

– Однажды я наступил в темноте на ядовитую виперу, – понизив голос, шептал Нуф. – Не ужалила она только потому, что у нее была занята пасть – давилась тушкой ласточки. А про стрелочников слыхал? Их так зовут из-за стремительного броска при атаке. Говорят, они могут пронзить сердце человека. Просто жуть берет, если представить.

Но кроме живых чудовищ среди песков хозяйничали и мертвые. Не обращая внимания на язвительные замечания Регарди, юнга без умолку болтал о духах-пайриках, которые населяли каждый бархан, о поющих песках и голосах мертвых, раздающихся из-под земли, о самумах, которые уничтожали целые караваны, и о ветрах-теббадах, которые считались дыханием Некрабая, бога серкетов. Теббады, по мнению Нуфа, были страшнее всего, – за секунду они могли высушить из человека всю влагу.

Больше всего юнга любил легенду о райских садах, раскинувшихся многие тысячелетия назад на землях Сикелии.

– Когда-то здесь цвели яблони, – мечтательно говорил он, шумно отхлебывая вонючую воду из бурдюка. – Огромная плодородная долина, а вокруг нее – леса! Между прочим, от Холустая до Гургарана полно высохших рек и впадин от озер. В прошлом году я в таком овраге нашел скелет диковинной твари, похожий на медведя. Медведь в пустыне – полная чушь! Значит, здесь росли настоящие деревья, а не только саксаул, который кто-то по ошибке назвал деревом.

– Откуда же тогда пески? – равнодушно спросил Арлинг, надеясь, что Нуф выговорится и скорее отстанет.

– Кучеяры винят в этом керхов, – охотно пояснил юнга. – Они столетиями выжигали земли под пастбища, пасли скот, в общем, губили пахотные земли, как могли. Кстати, я думаю, пустыня скоро захватит и побережье. В прошлом году степи Фардоса были куда живописнее. А сейчас один ковыль, да и тот чахлый.

Нуф ненадолго задумался, а потом, наклонившись к Регарди, загадочно произнес:

– Но некоторые кучеяры верят, что Сикелию губит древнее проклятие, с каждым годом превращая ее в безводную пустошь. Слыхал о серкетах, жрецов Некрабая? Говорят, это они прокляли здешние земли после того, как их прогнали из городов за колдовство против людей. Кстати, сейчас мы идем мимо Рамсдута, мертвого города. Мрачнее места и представить трудно. Остались одни развалины, но поверь, они впечатляют. Одни размеры чего стоят. Каждый дом величиной с храм. Или его жители были слишком набожными, или здесь жили великаны. Отсюда ничего нельзя брать, иначе пайрики так заморочат, что из пустыни никогда не выберешься. В Рамсдуте жило много серкетов, колдовством до сих пор веет от каждого камня.

После таких разговоров Арлинг долго ворочался в палатке, прислушиваясь к звукам пустыни, в которых мерещились голоса мертвых и пение древних колдунов. Когда же ему удавалось уснуть, на смену дневным байкам приходили ночные кошмары. Особенно часто снилась Согдария – зеленые поля Мастаршильда и крутые холмы Ярла, на которые вдруг обрушивался самум, оставляя после себя превращенную в песок землю. Регарди думал, что утопил воспоминания о родине в Согдианском море, но когда теббады во снах испаряли озера и ломали лесные чащи, ему казалось, будто это его собственное тело разлеталось пылью до самого горизонта.

Сикелия его разочаровала. Когда-то он мечтал о диковинных землях, изобилующих сокровищами, о садах, в которых росли золотые апельсины и сочные фиги, о приключениях и открытиях, витавших в воздухе, а нашел голые обожженные равнины, где не было ничего – лишь сухость, да пустота. Чудо с возвращением зрения пока не случилось, а назвать собственные мучения в дороге приключением он никак не мог.

Но, тем не менее, жизнь продолжалась даже здесь, среди раскаленных дюн и барханов. Кучеяры были шумными, отвратительно пахли, невнятно говорили и питались кашами, которыми в Согдарии кормили бы скотину, но, лежа вечером в палатке и прислушиваясь к разговорам у костра, Арлинг понимал, что эти люди жили теми же заботами, что и согдарийцы. Как разбогатеть? Где купить подешевле и продать подороже? Почему повышают налоги? В чем смысл жизни? Где найти любовь? В общем, ничего нового.

Многие кучеяры сокрушались по поводу быстрого отъезда из Самрии, из-за которого им пришлось пропустить представление именитого канатоходца со звучным именем – Тень Серебряного Ветра. Он давал единственное выступление, после которого уезжал в Шибан. Тень Серебряного Ветра славился своими головокружительными трюками, и во всей Сикелии не было башни, которая осталась им непокоренной. Арлинг не любил циркачей, и переживания кучеяров ему были не понятны.

Череда жарких дней и холодных ночей тянулась, словно цепочка каравана, затерявшаяся среди высоких барханов. Пробуждение под крики верблюдов и погонщиков, скудный завтрак, бесконечная тряска, болтовня Нуфа, долгожданный привал, незаметная ночь и снова крики горбатых, плавное покачивание в седле, вкус протухшей воды на языке и жаркое солнце, впитывающее из тела последнюю влагу. Арлингу казалось, что он шел по кругу, возвращаясь туда же, откуда начинал – песок везде был одинаковый.

Но случались и неожиданности. Как-то караван вдруг встал, хотя они только недавно закончили привал, и остановок не планировалось. Шум голосов притих, чтобы уступить место иным звукам, – шарканью ног, резким окрикам и скрипу обозов. Но еще раньше до Арлинга долетел запах, по сравнению с которым вонь, исходившая от его верблюда, казалась благовонием.

– Рабы, – процедил Нуф. – Угораздило же столкнуться с невольничьим караваном. В Иштувэгу ведут, на продажу. Не к добру это.

Смрад человеческих тел и тяжелое молчание, проходивших мимо людей, еще долго преследовали Регарди.

Он потерял счет дням, когда на них напали керхи. О безжалостных разбойниках, грабивших караваны и убивающих путников, Нуф рассказал ему в самом начале пути. Но в жизни кочевники оказались куда миролюбивее. Арлинг даже не успел понять, что произошло, когда подъехал Абир и сказал, что угроза миновала.

– Нам повезло, – сказал он. – Согласились взять деньги.

– Грозных детей пустыни можно купить? – с удивлением спросил Арлинг.

– Есть разные керхи, малыш, – усмехнулся дядя. – Одни питаются козьим молоком, живут в маленьких шалашах, кочуют между пастбищами, торгуют в городах шерстью и поделками. А есть керхи другие – дикие звери, расселившиеся из Карах-Антара по всей Сикелии. За проход через свои земли они берут плату только кровью. Так вот, мы встретили первых, чему я несказанно рад. В такую жару махать саблей было бы тяжело.

– А как же армия? Где солдаты, которые должны охранять торговые пути?

Воцарилось молчание, и Арлинг решил, что Абир сейчас рассмеется, но дядя ответил серьезно.

– Здесь свои законы, парень. Регулярная армия сидит в Самрии и занимается тем, что гоняет торгашей, которые не заплатили пошлину. В пустыне трудно диктовать правила тем, кто в ней родился. Рафика поступил мудро. Керхов было не много, но если мы порубали бы их на куски, сгинули бы в песках. Морскую звезду мне в зад, если вру. Пустыня только с виду огромна, но поверь, новости здесь разлетаются быстрее, чем в деревне. Даже самый миролюбивый керх станет голодным львом, если ты тронешь кого-то из его племени. Так что, лучше с ними дружить, Ар.

Регарди кивнул, решив, что постарается покинуть эти земли как можно скорее. Пожалуй, в мире найдутся места, куда более приветливые к слепым, чем Сикелия.

Однажды ночью его разбудила громкая музыка. Проснувшись, он долго слушал глухие ритмы барабанов, стоны флейт и звонкое щелканье кастаньет, гадая, что за пайрики вселились в караванщиков. Неподалеку от палатки кто-то заливисто смеялся, а с другой стороны слышались страстные стоны любовников. Скоро к звукам веселья присоединились запахи жареного мяса, кальяна и курильниц, и Арлинг окончательно проснулся. Зная, что уже не заснет, он окликнул Нуфа, однако юнги в палатке не оказалось.

Выбравшись наружу, Регарди снова позвал мальчишку, но его крик утонул в заливистой песне, которую затянула какая-то женщина. Вскоре ее подхватили другие голоса, заглушив звуки пустыни и каравана. Похоже, что кучеяры собирались гулять надолго. Может, они радовались тому, что откупились от керхов? Или что прошли самый трудный участок пути, и ворота Балидета откроются уже завтра? Какой бы ни была причина, но заснуть ему уже не удастся.

Регарди устроился у входа в палатку, чувствуя себя крайне неуютно. С некоторых пор он не любил праздники. Нуф наверняка обо всем знал заранее, но не счел нужным его предупредить, и это стоило юнге припомнить. Может, подложить ему верблюжьего навоза под седло? Пускай потом гадает, откуда смердит.

Решив сделать Нуфа виноватым, Арлинг принялся изобретать изощренные планы мести, когда кто-то схватил его за руку.

– Господин Нил, какая радость! – заверещала кучеярка, назвав его именем, под которым он путешествовал. От нее исходил острый дух чеснока, приправ и моханы. Арлинг помнил ее по пряникам с перцем, которые она ему частенько подсовывала. Женщина была родом из Иштувэга и ехала с мужем в Балидет навестить сестру, которая работала поварихой в семье Аджухамов. В последнее время Арлинг с легкостью запоминал всякую ерунду, но то, в какой цвет был выкрашен дом Магды, уже не помнил.

– Пойдемте к костру! – не унималась женщина. – Все драганы там. О, великий Омар, это благость, чудо!

– Что празднуем? – уныло спросил Регарди, плотнее закутываясь в плащ. Ночь выдалась особенно холодной, и он уже подумывал о том, чтобы скорее забраться в палатку.

– Как? Вы не знаете? У капитана родился наследник! Это счастье для любой семьи, а уж как господин Рафика должен радоваться! До этого жены ему только девочек рожали, а тут, вон, какой подарок! От младшей жены, той, которую он из Иштувэга привез. Да осыпят боги своими щедрыми благами младенца и его родителей!

Арлинг равнодушно пожал плечами, но, вспомнив предупреждения Абира и Нуфа о том, что кучеяры кидаются камнями по малейшему поводу, спохватился.

– О да! Какое, черт возьми, счастье! – воскликнул он, однако кучеярка оставила его только после того, как пересказала последние слухи о семье Аджухамов, которые Регарди благополучно пропусти мимо ушей. От семейных интриг он успел устать и дома, а домашние конфликты кучеяров интересовали его в последнюю очередь. Устав кивать, он повесил голову на грудь, притворившись, что его сморил сон. Впрочем, эту ночь ему не суждено было провести в одиночестве. Едва женщина, наговорившись, ушла, как откуда-то появился еще один кучеяр – судя по шагам, мужчина.

– Мир тебе, – приветствовал его новый собеседник. Арлинг голос узнал – это был Азиз, торговец коврами, которого привел ему Абир, чтобы он мог познакомиться с внешним обликом кучеяров. Впоследствии купец часто приходил к нему поболтать, оказавшись неплохим малым.

Азиз не стал докучать его разговорами, молча усевшись рядом на овчину. От него пахло костром и моханой. Иногда он шумно прихлебывал из кубка и взмахивал руками, отгоняя мошкару. Молчать вдвоем оказалось не так уж сложно. Скорее наоборот – присутствие кого-то рядом не давало тоске закрасться в душу и сердце.

До Арлинга долетел сладкий запах дыма, кучеяр закурил. Странно, он думал, что табак пах иначе. Регарди глубоко вдохнул и почувствовал, как напряжение стало медленно уходить. Тревога, злость и разочарование, наполнявшие его с утра, превратились в струйку дыма и утекли в бесконечность.

Хороший табак был у Азиза. Должно быть, где-то наверху сейчас горели звезды. Интересно, какие они в пустыне? Яркие и крупные, как арвакские бриллианты, или крошечные и тусклые, словно белый пепел, оставшийся от кострища?

– Я делал много ошибок, – вдруг сказал Арлинг, удивившись тому, что мысли вырвались вслух и обрели форму. И хотя Регарди надеялся, что Азиз проигнорирует его слова, кучеяр неспешно ответил:

– Жить без ошибок трудно, – вздохнул он. – В этом весь человек. Людям можно ошибаться. Даже нужно. Поэтому и существуют боги – одному помогут, второго накажут, третьего пожалеют. Чаще обращай свои мысли к богам, ведь любую проблему можно решить молитвой. Кто верует, тот не знает боли.

– Ну да, больно только тому, в кого попало, – горько произнес Регарди. – Я не верю в богов и не знаю ни одной молитвы.

– Ерунда, – отмахнулся кучеяр. – Даже если человек не читает молитв, но в сердце своем чист и идет по пути искренности, боги никогда не оставят его.

– Говоришь, словно жрец, – фыркнул Арлинг. – Может, тебе стоит бросить торговлю и заняться чем-нибудь другим?

– Давно подумываю об этом, – неожиданно согласился Азиз. – Держи, тебе нужно выпить.

Арлинг совсем не хотел пить мохану, от которой на утро болела голова, а весь день глотку терзала жажда, но кучеяр уже сунул ему в руку увесистый кубок.

– Давай, – хлопнул его по плечу Азиз. – Не оскорбляй капитана. Эта ночь создана для того, чтобы гулять до рассвета.

Регарди усмехнулся. Спорить с кучеяром сейчас не хотелось. Впрочем, почему бы и не глотнуть? Возможно, так хоть удастся заснуть скорее.

– Какой странный вкус, – удивился он, ощутив на языке освежающее покалывание. – Это не похоже на мохану, хотя пахнет похоже. Вино?

– Нравится?

Тепло родилось в области живота и мягкими волнами коснулось груди. Задержавшись на мгновение у самого сердца, оно поднялось в голову, наполнив ее легкими, невесомыми облаками. Чувство было приятным, и Арлинг отхлебнул еще раз.

– Еще бы! Что это?

– Журавис, – ухмыльнулся Азиз. – Я мохану только с ним пью. Без него этой отравой лишь верблюдов поить.

Страх появился только на миг, сразу растворившись в мягких складках Азизова табака. Нуф успел рассказать ему не одну байку о страшном наркотике кучеяров, который медленно растворял мозг, погружая человека в мир иллюзий, где тот и умирал, не способный вернуться к прежней жизни. По словам юнги, в первый раз журавис вызывал онемение тела и сильную тошноту. Многие, кто пробовал его в одиночестве, захлебывались собственной рвотой.

Что бы там не рассказывал Нуф, но Арлинг ничего подобного не чувствовал. Наоборот, во всем теле ощущалась необычайная бодрость вместе с теплотой и легкостью. Удивительное сочетание. Ни «Зеленая фея», ни согдарийская водка таких чувств не дарили, и Арлинг протянул кубок за добавкой. Действительно, сегодняшняя ночь была создана, чтобы ее пропить.

– Значит, у доброго хозяина родился мальчик? – Регарди неожиданно наполнили радость и забота обо всем мире.

– Точно! Назвали Сейфуллахом. Это значит «меч бога».

Меч бога… Интересно, какого? Учитывая обширный пантеон богов кучеяров, родителям неплохо было бы уточнить это. Впрочем, они и так молодцы. Сейфуллах – звучало хорошо. Арлинг задумался о значении своего имени и вдруг понял, что ничего о нем не знал. Скорее всего, это было имя какого-нибудь прославленного прадеда, иначе Канцлер вряд ли обратил бы на него внимание. Но лучше все-таки, если бы оно что-то значило.

Азиз привалился к его плечу и шумно сопел, то ли заснув, то ли заглядевшись на звезды. А эти кучеяры не такие уж и дикие, подумал Арлинг, неспешно прихлебывая из кубка. По крайней мере, они знали толк в именах. Наверное, парень вырастет вершителем справедливости и великим воином. А может, пойдет по стопам отца и станет купцом. Но с таким именем он обязательно должен совершить что-то необыкновенное. Например, сотворить чудо.

Наслаждаясь редким теплом на сердце, Регарди искренне пожелал младенцу счастья. Пусть он найдет великую любовь, которая будет рядом, а не за границей жизни и смерти.

* * *

Журавис сыграл с Арлингом злую шутку. Нуф ошибся только в одном – во времени. Регарди отлично выспался, почти самостоятельно взобрался на горбатого и приготовился к очередной тряске под раскаленным светилом, когда тело вдруг перестало слушаться, а содержимое скудного завтрака оказалось на песке и верблюжьей шее. Все произошло так быстро, что он даже не успел удивиться. Ругань юнги, возмущенный рев испачканного верблюда и крики кучеяров заглушил нарастающий звон в голове, который сменился глухим стуком. Кажется, он упал на землю, но онемевшее тело падения не почувствовало.

Оставшиеся дни путешествия Арлинг провел в обозе, плохо отличая реальность от вымысла. И хотя он винил во всем журавис, осмотревший его лекарь был уверен, что слепой драган подцепил пустынную лихорадку. Нуф, которого дядя приставил за ним ухаживать, считал, что молодого Регарди подвело слабое здоровье, и предвещал целую череду болезней, которая обычно поджидала северян в песках южного континента. По его словам, он сам переболел всеми видами лихорадок, из которых «Солнечный Ветер» – так называли пустынную лихорадку – была самой легкой.

Арлинг никому не верил, проклиная щедрого Азиза, неумелого знахаря и свою беспечность. Ему показалось, что он пролежал в душном и вонючем обозе целую вечность. Таких как он, больных и не способных держаться в седле, в караване накопилось много. Всех их сложили в одну крытую повозку, которая плелась позади цепочки груженых тюками верблюдов и напоминала гроб на колесах. Сходство усилилось после того, как один из кучеяров, которого укусила змея, скончался, несмотря на старания лекаря.

Регарди упросил Нуфа посадить его обратно в седло, едва к нему вернулось подобие силы – лишь бы не слышать стонов страдальцев, не вдыхать запахи больных тел и не подцепить настоящую лихорадку. И хотя его желудок все еще был слаб, и ему часто приходилось просить юнгу проводить его за бархан, Арлинг чувствовал себя почти счастливым. Полученный урок был простым и означал только одно: Сикелия была враждебной средой обитания. И ему, как представителю другого, цивилизованного мира, следовало проявлять чудеса осторожности. Не пить, не есть и не нюхать ничего нового и подозрительного. И тогда у него будет больше шансов вернуться на корабль в вертикальном положении и со всеми частями тела.

Когда он, наконец, снова очутился в седле, ко всем его бедам добавились еще и слуховые галлюцинации – ему повсюду мерещился звук, похожий на шум водопада. Проблему решил Нуф. Как-то утром, когда они только отошли от ночной стоянки, он придержал его верблюда и торжественно заявил.

– Слышишь шум? Это Мианэ нас встречает, в Сикелии крупнее рек нет. Сейчас будем проезжать Хранителей. Ты бы их видел… Некоторые верят, что они охраняют реку от засухи, но это чушь. Пустыня все ближе, а Мианэ мельче. Кстати, порадуйся, до Балидета два дня осталось.

Новость действительна ободряла. К тому же, теперь Арлинг знал, что шум раздавался не в его голове. Это Мианэ несла свои воды к городу, а значит, конец его мытарствам был близок. О завершении пути говорило и изменение климата. Воздух стал не таким сухим, а ветер – спокойным и мягким. Песок не вился вокруг ног, а мирно лежал на земле, не стараясь забиться в сапоги или проникнуть под одежду.

Когда караван достиг реки, то был самый счастливый день в его жизни за последний месяц. Растянувшись на мелководье, Арлинг пролежал в воде весь привал, не обращая внимания на верблюдов и детей, которые плескались рядом. И хотя он пытался убедить себя, что ад остался позади, дни, проведенные в фургоне с больными, научили его быть осторожным. Никакой бурной радости. Все может измениться в один момент. Как после кубка вина с журависом.

Дорога пошла оживленнее. Им стали встречаться караваны из других городов, тоже направляющиеся в Балидет. Тишина пустыни исчезала с каждым днем, уступая место человеческому говору, шуму плотин и звукам, не имеющим объяснения. Арлинг терялся в них и требовал объяснений от Нуфа, который стал молчаливым и сосредоточенным. Приближение цивилизации возвращало юнгу с «Черной Розы» – независимого, колючего и чужого.

Сразу за статуями Хранителей начинались шелковичные поля-фермы, где работали нарзиды, и Регарди решил, что большая часть непонятных звуков, которые он слышал, исходила от них. О полях ему рассказал Абир:

– За хороший кусок шелка балидетский купец может родную маму продать на рабские рудники. Каждый сикелийский город славится своим, неповторимым видом шелка, и свои тайны тщательно охраняет. Самый ценный шелк производят в Муссаворате, соляном городе. Его называют «текущей водой». Никто не знает, как они его делают, но, говорят, пряжа этой ткани во много раз тоньше человеческого волоса. Но и стоит она порядочно. Муссаворатцы продают ее только жрецам Омара в обмен на белое золото. Купцы Балидета не один век кипятком писают, чтобы достать секрет изготовления ткани. И шпионов подсылают, и златые горы обещают, да все без толку. Кстати, у них тоже есть чем похвастаться. На этих полях выращивают особый вид куколок шелкопряда, который был завезен из Шибана и скрещен с местными личинками. Балидетский шелк высоко ценится у нас, в Согдарии. Северные наместники скупают его большими партиями, потому что греет он порой лучше, чем овчина. Колонии шелкопрядов хорошо охраняются, а за попытку вывести хотя бы одну личинку за пределы города, тебе, не задумываясь, отрубят голову.

Арлинг мало что понял из речи Абира, кроме того, что от шелковичных полей стоило держаться подальше.

Въезд в город он бессовестно проспал. После времени, проведенного в обозе, Регарди так полюбил верблюжье седло, что даже научился в нем дремать. Проснулся он от того, что Нуф бесцеремонно толкал его в бок. Балидет подступил со всех сторон, и теперь ему оставалось только склонить голову перед местом, где должно было произойти чудо.

Жемчужина Мианэ поражала своим спокойствием. Балидет гудел и разговаривал, но это был особый язык, совсем не похожий на бестолковый гомон портового города. Лишенный шума и суеты, он казался ленивой гадюкой, пригревшейся на солнце. И пах он иначе. Если от Самрии разило перцем и потом докеров, то над улицами Балидета витали ароматы цветов и изысканных пряностей. Неприятных запахов он не замечал – ему хотелось сделать этот город особенным.

– Что это за звук? – спросил он юнгу, пока Абир торговался с купцами. Дядя хотел получить за охрану каравана пару верблюдов, но, похоже, торговые люди считали сделку законченной.

– Ничего не слышу, – проворчал Нуф.

– Будто масло скворчит, – попытался объяснить Арлинг. Звуки, которым он не мог найти объяснение, заставляли его нервничать. – То утихает, то с новой силой разгорается. Вот сейчас, слышишь? Где-то совсем рядом, причем с разных сторон.

– Фонтаны, что ли? – фыркнул юнга, и, схватив его за руку, пошел за Абиром. – В Балидете трудно найти чистую воду, чтобы напоить скотину, зато здесь много фонтанов. Кстати, пить из них нельзя, вся вода освещена и принадлежит какому-то там богу. Просто запомни это, и неприятностей не будет.

– А куда мы идем? – спросил Арлинг, пытаясь докричаться до дяди, который шел впереди. – Снова убегаем от стражи?

Ему казалось, что они покинули караванщиков слишком быстро. Он даже не успел попрощаться с Азизом и теми немногими кучеярами, с которыми успел завести знакомство. Впрочем, возможно, таковы были местные правила – в дороге все друзья, а в конце пути каждый сам по себе.

– Нет, – откликнулся Абир. – Глава Купеческой Гильдии Балидета мой хороший знакомый. Он не то, что эти самрийские кобры. Думаю, нам окажут достойный прием. А спешим только потому, что мне сообщили одну неприятную новость. Иман на днях собирался покинуть город. Было бы обидно проделать такой путь, его не застав. Поэтому сначала к нему, а потом завалим в гостиницу и отдохнем по-королевски.

Арлинга охватило неожиданное волнение. В последнее время он совсем не думал о конечной цели их путешествия. Голова была забита всепроникающим песком, горячим ветром, упрямым верблюдом, плохой едой и собственным грязным телом. И еще водой. В дороге он всегда думал о воде, представляя ее то в большом, исходящем холодной испариной глиняном сосуде, то в хрустальном бокале с драгоценной инкрустацией, то в заводи на мельнице Мастаршильда… А ведь путь был проделан только ради одного – обрести зрение. Он должен был думать об этом каждый день, но почему-то вспомнил только сейчас. И вспомнил так, что желание прозреть обрушилось на него с такой силой, что ему захотелось сунуть голову в петлю от безысходности. В дядином плане было столько дыр, что через них можно было пропустить все воды Тихого моря. А если им откажут? А если средство не поможет? А если иман уехал? Тысячи других «если» бурлили в голове, не позволяя обрести спокойствие духа.

Вцепившись в руку Нуфа, Арлинг запретил себе думать о встрече с иманом, но тут Абир произнес:

– Вот и пришли.

Регарди был готов поклясться, что голос у дяди дрожал. Похоже, он волновался не меньше его. Это было плохо. Хоть кто-то из них должен был оставаться спокойным.

Они стояли на пыльной улице, даже не мощеной камнем. Во всяком случае, на центр города это похоже не было, да и фонтанов он уже не слышал. В воздухе клубами висела пыль, но иногда до него долетали запахи цветов. Наверное, где-то были разбиты клумбы, а может, цвело какое-то дерево.

Арлинг прислушался. Звуки говорили больше. Приглушенно, словно из-за забора, раздавались едва слышные удары, крики, треск и звон – будто толпа дикарей колошматила друг друга палками. Еще лаяли псы. Судя по оглушительному вою, их было немало, и находились они совсем близко – возможно, сразу за воротами. Аромат цветов периодически перебивался волнами зловония, которое могло исходить только от большого скопления животных. Казалось, что за забором находилась псарня или скотный двор, а вовсе не жилой дом.

Из разнообразных шумов выделился свист, на смену которому пришел скрип открываемых ворот. Судя по звуку, это были очень массивные двери, и Регарди с трудом сдержался, чтобы их не потрогать.

От елейной речи Абира, которой дядя приветствовал человека, вышедшего их встречать, у него едва не свело скулы. Впрочем, у кучеяров это считалось простой вежливостью, потому что привратник, открывший им двери, ответил так же витиевато и запутанно.

Им повезло. Иман собирался уезжать на следующий день, но радоваться было рано. Кубок вина с журависом помнился хорошо.

Нуфу с пиратами пришлось ждать снаружи. В дом пустили только Абира и Арлинга, которого дядя представил предметом разговора с иманом. Когда ворота с грохотом захлопнулись за спиной, у Регарди промелькнула трусливая мысль, а не совершил ли он ошибку, согласившись на авантюру с мистиком. Но отступать было некуда, а ладонь дяди мягко, но настойчиво подтолкнула его вперед.

Выдохнув, Арлинг решительно переступил порог. Будь, что будет. Он был готов ко всему. И к разочарованию тоже.

– Какой большой дом, – прошептал Регарди, шагая по шуршащим дорожкам. Он не смог определить, чем они были усыпаны – песком или гравием, но идти по ним было легко.

– Это не дом, а школа, – почему-то тоже шепотом ответил Абир, – потом объясню. Забыл предупредить. Ты лучше помалкивай, разговаривать буду я. И помни, в чудо надо верить, иначе не сработает.

А вот с верой-то у него как раз и были проблемы… На языке вертелось много вопросов, но едва Арлинг открыл рот, как Абир остановился и сжал ему руку. Регарди понял – они нашли имана.

– Почем сегодня бычьи головы, друг? – голос раздавался сверху, гораздо выше человеческого роста. И он был настолько обычным, что Арлинг едва не разочаровался. Не молодой и не старый, не раздражающий, но и не особо приятный. В меру безликий, в меру особенный. Даже кучеярского акцента у него не было. Иман говорил очень чисто, словно по учебнику. Регарди вспомнил, что такая речь была у его учителя по кучеярскому языку в Согдиане.

– Скотиной больше не торгую, – рассмеялся Абир. – Лучше спускайся к нам. Последние две недели я провел в седле, и моя шея разучилась сгибаться.

– Зато твой язык по-прежнему быстр и ловок. Аджухама ты провел хорошо, но у балидетских купцов острые зубы и ядовитая слюна. После твоего прошлого визита мне отказались продавать масло, и мои ученики несколько дней жевали сухую крупу.

– Я к тебе ненадолго, – решил перейти к делу Абир. – А твой зверинец растет. Вон тех мартышек я раньше не видел. Отдашь мне в команду? Иметь пару таких чертят на борту, и все торговые суда твои. Жаль, что Аджухамы не могут простить мне той барки с грузом шибанского оружия. Клинки из булатной стали были особенны хороши. Тебе понравились? У меня еще остался с десяток щитов и столько же двуручников. В следующий раз завезу.

– Ты само благородство, – сухо ответил иман. – Так вопрос все тот же?

Похоже, дядина шутка не удалась. По переменам в голосе хозяина можно было догадаться, что упоминание об участии в пиратской авантюре пришлось ему не по вкусу.

– И да, и нет, – ответил Абир, выдержав паузу. – Как видишь, я не один. Познакомься, это мой племянник Арлинг Регарди. Я пришел поговорить о нем.

Иман не ответил, но Арлинг почувствовал, что его внимательно разглядывали. Стараясь быть вежливым, он поклонился в ту сторону, откуда раздавались голоса.

Рукопожатие имана было неожиданным и странным. Оно никак не вязалось с той внешностью, которую он нарисовал себе, слушая его голос. Мистик перестал быть безликим. Вежливый и сильный. Хитрый и великодушный. Беспощадный и чуткий. В нем ощущалась мощь, словно Регарди опустил пальцы в прибрежную волну во время отлива. Придет время, и она сточит камни и разобьет городские стены. РукРРуРРРРщааааа

Удивительно, как много могло рассказать человеческое прикосновение. Это магия серкетов, пронеслось в голове, и Арлинг попытался выдернуть руку. Создавалось впечатление, что иман вообще забыл о ней. Встревожившись тем, что простое рукопожатие переросло в хватку, Регарди снова дернулся, но в этот момент его отпустили, и он непременно шлепнулся бы на землю, если бы его не придержал Абир.

– Спокойнее, – недовольно прошипел дядя ему на ухо, а вслух сказал. – Мальчишка прошел пески первый раз, он еще там, в Холустае.

– Оно и видно, – хмыкнул иман. – Ладно, пойдем, пройдемся. Шолох, присмотри за гостем.

Арлинг недовольно нахмурился. Ему совсем не хотелось оставаться наедине в странном доме мистика, но шаги дяди и хозяина уже удалялись. Чувство досады получилось подавить не сразу. Абир мог пригласить его с собой, но не стал этого делать. Ощущение беспомощности, которые охватило его после слов дяди, прошло через пару секунд, и Регарди стало стыдно. У Абира с иманом наверняка были еще и свои дела, которые им нужно было обсудить наедине.

Арлинг кивнул невидимому Шолоху и, чувствуя себя дураком, притворился, что полностью поглощен пением птиц, которое, на самом деле, его раздражало. В Сикелии птицы пели по-другому – мелодично и приятно, а здесь они орали так, будто их собирались ощипывать и жарить на вертеле. Из-за них не было слышно ни шагов Шолоха, ни звуков улицы. Хоть бы Абир возвращался скорее. Он давно не ощущал себя так неуютно.