Текст книги "Выбор Наместницы"

Ванр не стал стучать в дверь кабинета, вот уже месяц, как он получил разрешение входить в янтарную комнату в любое время. Наместница знала, что Ванр не злоупотребит ее доверием, и теперь секретарь мог заходить в кабинет без доклада. Энрисса дала ему ключ от потайной двери, спрятанной за одной из янтарных панелей. Дверь Ванру пришлось толкнуть ногой, потому что в руках он нес охапку листов пергамента – все указы, принятые на сегодняшнем заседании Высокого Совета, оформленные должным образом и ожидающие лишь подписи наместницы. Энрисса взяла со стола перо и начала подписывать бумаги прямо на подоконнике, при свете последних солнечных лучей. Она быстро проглядывала документ, ставила внизу размашистую подпись и отдавала лист обратно Ванру, стоявшему за ее спиной. Подписанный наместницей указ в тот же миг принимал силу закона, поэтому она тщательно перечитывала каждый документ, небрежность переписчика могла дорого обойтись. Стопка листов на подоконнике становилась все тоньше и, наконец, Энрисса взяла последний лист, исписанный знакомым почерком.

– Что это значит, господин Пасуаш? – Ее голос приобрел опасную вкрадчивость, – Вы недовольны своим положением? Не успели начать службу, как уже подаете в отставку?

– Ваше величество, что вы! Я всем доволен. Просто мой младший брат не может один справиться с хозяйством, он вызвал меня на родину, помочь ему в поместье.

– Что за чушь! С вашим так называемым поместьем управится пятилетний ребенок! Всего хозяйства – разваливающийся курятник!

– Ваше величество, прошу вас, подпишите. Я все равно не могу остаться здесь.

– Да объясните же, в чем дело! Устали работать на двух хозяев?

Ванр побледнел, он был уверен, что наместница не в курсе его «сотрудничества» с орденом Дейкар.

– Ваше величество, я не мог им отказать, это же маги! Но я не передавал им ничего важного, вы же и сами знаете, раз до сих пор не выгнали меня!

– Знаю. Но в чем тогда дело? Вы понимаете, что у меня достаточно причин отправить вас не в отставку, а в тюрьму, а то и на плаху? Я ведь предупреждала вас еще в самом начале!

Энрисса не понимала, что произошло, она дала Ванру все, о чем только можно мечтать: положение, деньги, влияние. Она даже закрывала глаза на его шалости с орденом Дейкар, умело извлекая из этого пользу. И вот теперь дерзкий мальчишка осмеливается подать в отставку?! Осмеливается отказаться служить ей?! Но почему? Наместница ожидала от своего секретаря любого предательства, любого подвоха, но только не прошения об отставке.

– Как будет угодно вашему величеству. Подготовить приказ?

– Вы что, с ума сошли? Или пьяны?

– Да, ваше величество, я сошел с ума. Отправьте меня в отставку, умоляю, – Ванр рухнул на колени.

– Вы не отправитесь никуда, пока не объяснитесь!

– Ваше величество, простите меня, но я… я больше не могу быть рядом с вами.

– Что?!

– Послушайте, только не перебивайте, иначе я не смогу сказать, не решусь. Когда я первый раз увидел вас, я еще не знал, кто вы и это погубило меня. Пусть недолго, но я видел в вас обычную женщину, нет, необычную, самую прекрасную, самую остроумную, самую добрую, но живую и доступную!

Энрисса с трудом сдержалась, чтобы не остановить безумца. Да он же объясняется ей в любви, ей, наместнице, супруге короля Элиана! За это даже не рубят голову, за это четвертуют, без различия чина и титула!

Ванр перевел дыхание:

– Потом вы оказались наместницей, и я стал служить вам, потому что хотел быть рядом, без всякой надежды, просто видеть вас каждый день, я же понимаю, что есть в мире невозможные вещи. И я служил вам, как мог, как умел. Я научился угадывать ваши желания и понимать вас без слов, я старался быть нужным вам. Все во мне кричало: она живая, она настоящая, она женщина! Но я убеждал себя, что даже думать так – кощунство! Я не могу больше, ваше величество, я мужчина, а вы, будь вы хоть трижды наместница, женщина! Женщина, которую я люблю. Я не могу оставаться рядом с вами, в этом дворце. Иначе… иначе меня скоро действительно будет за что казнить.

Энрисса застыла перед стоящим на коленях мужчиной. Великие боги, сколько раз она мечтала услышать такие слова, всего лишь услышать, один раз в жизни, раз уж ей отказано во всем остальном. Но никто не решался: она ловила на себе влажные мужские взгляды, слышала едва уловимый шепот, но никто не осмеливался повторить вслух то, что проносилось в мыслях. Она уже почти смирилась, и тут… боги, боги, что же ей теперь делать? Подписать отставку, и больше никогда его не видеть. Это единственное решение. Энрисса потянулась за пером и с удивлением почувствовала соль на губах. Она плачет?! Но ведь она никогда не плакала, даже в детстве, даже в тот проклятый день, когда ее обвенчали с куском камня. Перед глазами все расплывалось, она никак не могла найти перо:

– В-встаньте, я подпишу, вы правы, вам нужно уехать.

Ванр медленно поднялся с колен, сердце колотилось, неужели она подпишет отставку?! Тогда все будет кончено. Нужно что-то делать, и тут он увидел слезы на ее щеках:

– Не надо, не надо плакать из-за меня, пожалуйста, – он обнял ее за плечи, – не плачь, оно того не стоит. Ты все забудешь, когда я уеду, не сомневайся.

Она не сбросила его руку, не закричала, не позвала стражу. Ванр осторожно развернул плачущую женщину к себе лицом. Эх, ну почему она такая высокая! Зато их губы оказались совсем близко, и Ванр осторожно прикоснулся к губам наместницы. Не сразу, неумело, но Энрисса ответила на поцелуй, и он, не отрывая губ, потянул ее за собой на ковер. Прошение об отставке так и осталось сиротливо лежать на подоконнике.

XIX

Вот уже месяц в замке Аэллин собирались гости. Первыми приехали живущие поблизости многочисленные родственники. Иннуон старался под любым предлогом убраться из замка куда подальше – родни он не терпел с детства. Род Аэллин был не только богат, но плодовит. В семье правящего герцога первыми родами неизменно рождались близнецы, чаще всего два мальчика, иногда мальчик и девочка. У этих близнецов в свой черед также рождались близнецы, но в третьем поколении странная особенность исчезала, передаваясь только в старшей ветви по мужской линии. Потому Иннуон и считал всех этих многочисленных троюродных кузенов и пятиюродных дядюшек неполноценными, недостойными носить родовое имя – они ведь были лишены главного отличия рода Аэллин от всех прочих людей – уз близнецов. Увы, кроме него самого такой точки зрения на родственные отношения не придерживалась даже Ивенна, не говоря уже о матушке, посему приходилось сохранять хотя бы видимость приличий. К тому же, все эти родственники были верными вассалами правящего герцога, укрепляя независимость Суэрсена от империи: все дворянские семьи здесь находились в той или иной степени родства, как между собой, так и с правителем. Но несмотря на доводы здравого смысла, Иннуон избегал общения с родственниками. Даже сейчас, за считанные дни до свадьбы, когда замок кишел гостями, он умудрялся растворяться в воздухе при виде очередной кузины, спешащей поздравить дорогого брата с предстоящим бракосочетанием.

Ивенна в последнее время тоже не стремилась к общению, предпочитая проводить дни в библиотеке, последнем бастионе, устоявшем перед нашествием. Библиотекарь просто отказался пускать в читальню кого бы-то ни было без личного позволения герцога. За эти недели она прочитала больше книг, чем за последние несколько лет. Перечитывать знакомые тексты не хотелось, и молодая герцогиня перерывала полки хранилища, отказавшись от помощи библиотекаря. Среди старых пергаментов порой попадались весьма любопытные вещи. Все эти книги можно было найти по описи, но Ивенна любила сам процесс раскопок, запах старой кожи и пыли, охотничий азарт. Сегодня ей не везло. Герцогиня откладывала в сторону уже шестую книгу, похоже, придется идти к гостям. Иннуон опять уехал на охоту, а ей отдуваться за упрямого брата. Девушка вздохнула и решила разобрать еще одну полку – если и там не повезет – отправится исполнять долг гостеприимной хозяйки. Впрочем, в глубине души Ивенна не сомневалась, что последняя книга на этой полке заинтересует ее, даже если окажется букварем. Впереди и так предстоял вечерний прием, надо же хотя бы днем отдохнуть от галдящей толпы. Полка оказалась заполнена описаниями старых обрядов, по большей части незнакомых Ивенне. Они были древними уже тогда, когда ее предки только пришли на эти земли. Она перелистывала страницы, вспоминая костры в день летнего солнцестояния, ее любимый народный праздник, единственный, в котором герцогская семья испокон веку участвовала наравне с крестьянами. Считалось, что в эту ночь все семеро богов собираются вместе и проверяют, прочна ли солнечная ловушка, в которой заключен Аред, не остыли ли огненные цепи, не ослабли ли грозные заклятья. А на земле всю ночь жгут костры, чтобы осветить богам небо. Потом Ивенне попалась толстенная книга с описанием всех эльфийских обрядов, начинающаяся праздником урожая, на который эльфы, живущие в Суэрсене, каждый год приглашали герцогскую семью, и заканчивающаяся описанием коронации эльфийского короля в Филесте, которую никто из смертных не видел и видеть не мог. Любопытно, откуда неизвестный автор выкопал все эти подробности… не иначе, как придумал. Герцогиня потянулась за последней книгой, совсем тоненькой – несколько листов пергамента в черном кожаном переплете. Ивенна раскрыла книгу, в глаза бросилось клеймо переплетчика, вытесненное на внутренней стороне обложки: переплетали книгу двести лет назад, а текст на пожелтевших страницах оказался намного старше, написан на старом наречии, Ивенна понимала его с большим трудом. Она пролистала книгу, от старинного написания вскоре заболела голова – все слова обманчиво походили на знакомые, но произносились совсем иначе. Нет, про погребение варварского военачальника она прочитает в другой раз, когда в библиотеке других книг не останется. А все-таки интересно, сколько же этой книге лет… теперь уже и не узнаешь, раз переплет не сохранился. Может быть тысяча, а может и полторы, надо будет спросить библиотекаря.

Иннуон ворвался в библиотеку неожиданно, пахнущий морозом и свежестью:

– Вылезай, мышь книжная! Сколько можно прятаться!

– Кто бы говорил!

– Вылезай, вылезай! Знаешь, кто приехал?

– Неужели дядюшка Айвен, и ты боишься встречать его без меня? – Упомянутый дядюшка был самым неприятным из многочисленных родственников. Пятидесятилетний брюзга обладал настолько скверным характером, что даже приличное состояние не помогло ему найти жену, зато здоровье у него было отменное, и он с радостью навещал родственников по всему Суэрсэну, считая, что его общество доставляет всем огромное удовольствие. Иннуон искренне недоумевал, почему до сих пор не застрелил дядюшку. Проще один раз заплатить виру, чем каждый месяц терпеть родственные визиты. Но все еще впереди, герцог не был уверен, что сможет сдержаться, когда Айвен начнет поздравлять его с началом семейной жизни.

– Дядюшку я бы встречал с луком. Квейг приехал!

– Ну а я-то тебе зачем? Это ведь твой друг. Что ему за интерес беседовать с твоей сестрой? – Ивенна не стала добавлять просившееся на язык «со старой девой».

– А я вас познакомлю, и вы сразу найдете, о чем побеседовать. Кстати, покажешь ему карты в библиотеке, он меня ими уже замучить успел.

Ивенна рассмеялась, она давно не видела брата в столь приподнятом настроении:

– Хорошо, пойдем. Я и так уже собиралась. Не везет мне сегодня: нашла книгу, ей тысяча лет, не меньше, а читать – невозможно, язык сломаешь!

– Положи книгу на место, – рассмеялся Иннуон, взяв из ее рук черный переплет, – Приличная девушка из благородной семьи должна читать только молитвенник! А еще лучше – вообще не уметь читать! Своим дочерям я запрещу даже входить в библиотеку!

– А приличный юноша из благородной семьи должен любить родственников!

Брат и сестра дружно рассмеялись: ни Иннуон, ни Ивенна не являли собой образец примерного поведения.

– Я пойду переоденусь, посмотри, все платье в пыли, а потом ты представишь мне своего друга, скажем, в оранжерее. Там так жарко, что никого не будет.

– Да, правда… а я и не заметил. Ты для меня всегда самая красивая, даже пыльная. Полчаса тебе хватит?

XX

Попав в оранжерею, Квейг, наконец-то, перестал дрожать от холода. В самом замке было тепло, но он так замерз по дороге, что никак не мог согреться, даже оказавшись под крышей. По крайней мере, в коридорах не лежал снег, уже хорошо. Будущий герцог Квэ-Эро искренне не мог понять, как здесь вообще живут люди. С его точки зрения, эта белая холодная гадость полностью исключала всякую возможность разумной жизни. Нет, он знал, что далеко не везде так же тепло, как на его родине, но под словом «холодно» Квейг понимал погоду, когда на рубашку нужно накинуть плащ. Здесь же, закутавшись по кончик носа в меховую накидку, он все равно чувствовал себя ледышкой и только в оранжерее осмелился вылезти из меха. В ожидании Иннуона Квейг рассматривал растения, с удивлением обнаруживая незнакомые, хотя в сад его отца специально приезжали садовники из столицы, чтобы взять образцы для дворцовой оранжереи.

В своих покоях Ивенна торопливо смыла пыль и переоделась в свободное голубое платье с серебряной отделкой – не по сезону, но в оранжерее всегда стояла жара, в плотной ткани там можно было задохнуться. Укладывать волосы не было времени, Иннуон постоянно торопил ее из-за двери, и девушка быстро заплела косу.

Герцог почти бегом вошел в оранжерею, ведя за собой сестру:

– Вот, Квейг, моя сестра, Ивенна. И только попробуй сказать, что она не самая красивая женщина в мире!

Квейг рассмеялся:

– И скажу. Ты что меня на государственную измену подбиваешь? Самая красивая – всегда наместница, даже если она страшнее Неназываемого. Но вам, леди, я с радостью отдам второе место, – он поднес к губам узкую ладонь герцогини.

Ивенна украдкой взглянула на юношу: как же, он ей второе место отдаст! Свое место она знала: все еще красива, но уже не может тягаться с пятнадцатилетними свежими девочками, впервые вышедшими в свет. Но до чего же хорош, о боги! Ивенна впервые видела мужчину красивее ее драгоценного брата. Темно-синие глаза в обрамлении черных пушистых ресниц, коротко подстриженные волосы, чуть темнее спелой ржи, открывали высокий лоб, улыбка показывала белоснежные зубы. Золотистый загар придавал его внешности веселую южную праздничность. По сравнению с Иннуоном движениям Квейга недоставало отточенной изящности, но он в ней и не нуждался. Хотела бы она знать, понимает ли Иннуон, насколько проигрывает во внешности по сравнению со своим младшим другом? Наверное, нет, иначе бы давно порвал с этой дружбой. Иннуону и в голову не придет, что кто-то может хоть в чем-то его превзойти, а Квейг охотно смотрит на друга снизу вверх. Ивенна сама удивлялась, насколько легко и приятно пошел разговор. Обычно она с трудом находила общий язык с незнакомыми людьми, но Квейг три года провел, тесно общаясь с ее братом, и теперь Ивенне казалось, что она беседует со старым добрым знакомым, с которым по непонятной случайности встретилась лишь сейчас. Она не заметила, как начало темнеть, и только сумерки заставили ее вспомнить о правилах гостеприимства:

– О, боги! Вы же с дороги, милорд, а через час ужин! Иннуон! Как ты мог! Он же теперь не успеет отдохнуть!

– А я не устал, Иннуон все сделал правильно. Разве на торжественном ужине поговоришь по-человечески? Да и потом, у вас там везде так холодно! А здесь совсем как дома.

Ивенна сдержала вздох: еще один человек, который считает, что Иннуон всегда и во всем прав. И как только ее брат ухитряется внушать людям уверенность в собственной непогрешимости? У самой Ивенны так никогда не получалось: поступая плохо, она всегда знала, что не права.

Оказавшись в своих покоях, Квейг первым делом отослал слугу. Ванну тот ему налил, а вымыться и переодеться молодой человек мог и сам, он терпеть не мог путающуюся под ногами прислугу. Смывая горячей водой дорожную грязь, он перебирал впечатления сегодняшнего дня. Квейг даже не думал, что успел так соскучиться по Иннуону. Два месяца не виделись, а такое ощущение, словно десять лет прошло. И добро бы по прекрасной даме так тосковал, так ведь нет, по другу. Квейг не знал, чем его так приворожил Иннуон, просто ему нравилось сидеть рядом, слушать, как герцог читает стихи и смотреть на его профиль на фоне костра, когда тот пьет вино из глиняной кружки так, словно держит в руках бокал тончайшего стекла. Рядом с Иннуоном Квейг чувствовал себя удивительно хорошо и ради этого ощущения был готов мириться со всеми недостатками своего загадочного друга. Даже сестра у него оказалась необычная. Все-таки близнецы это не то, что просто братья и сестры. Между Квейгом и его сестрами было определенное сходство, но здесь он в первый момент просто растерялся. Ему вдруг показалось, что Иннуон существует в двух ипостасях, как один из Семерых: мужской и женской. Умом он понимал, что перед ним мужчина и женщина, глазами видел разницу во внешности и одежде, но какое-то внутреннее чувство упрямо твердило: это одно и то же. Постепенно наваждение прошло, но разительное сходство осталось – брат и сестра одинаково двигались, говорили с одними и теми же интонациями, носили одежду одинаковых цветов. Мужчина должен странно чувствовать себя, точно зная, какая женщина из него получилась бы, но Иннуон, наверное, уже привык. И все-таки, своей сестре он польстил – красавицей ее Квейг бы не назвал, чего-то ей недоставало, не спасала даже грациозность движений, шелковые черные волосы и тонкие черты лица. Будь Квейг постарше и опытнее, он бы понял, что Ивенне не хватает ощущения собственной цельности, все в ней красиво по отдельности, а образ не получается. Было ощущение, что она просто не знает о собственной красоте. Но Квейг, по молодости лет, о женской красоте судил проще: нравится – не нравится, и ни одна из этих оценок не подходила к Ивенне. Она, как и Иннуон, казалась необъяснимой и вместе с тем притягательной. Он вылез из ванны, вытащил из баула свежую рубашку, переоделся, пригладил перед зеркалом влажные волосы. Будет любопытно посмотреть на невесту Иннуона, леди Соэнну. Вот про нее как раз говорят, что она вторая по красоте женщина империи. Если это действительно так, то непонятно, чего еще Иннуону нужно?!

XXI

В день свадьбы с утра разразилась гроза, сухая зимняя гроза с громом и молниями, но без капли дождя. Порой такое случалось, но последний раз столь давно, что даже старики не припоминали. Гости переодевались в парадные одежды в своих покоях, поглядывали в окна и мрачно качали головами: дурная примета, дурная. Но переносить бракосочетание считалось не менее дурной приметой, да и потом, леди Сибилла, зная своего сына, не отменила бы свадьбу, даже если бы небеса рухнули на землю, а Неназываемый постучался в ворота замка. Загнать Иннуона под венец во второй раз не смогли бы и все семеро богов, он и так уже не отрывал взгляд от грозы за окном, прикидывая, получится ли отложить свадьбу под этим предлогом. Увы, сурово поджатые губы матери не оставляли ни малейшей надежды, придется жениться.

Графиня Олейна в последний раз осмотрела дочь перед началом церемонии: достаточно ли туго затянут корсет, ровно ли лежат складки фиолетового бархата, не спутались ли распущенные волосы. Но нет, невеста выглядела безупречно, настолько безупречно, что графиня в который раз пожалела об упрямстве старого графа – испортит ведь девочке жизнь, не будет с таким мужем счастья. Пока леди Сибилла жива, она еще сына в узде сдержит, а как умрет? Останется ведь полноправным властителем в своих землях, Сурем далеко, Семеро еще дальше, ни закона над ним не будет, ни страха перед богами. Графиня не вчера появилась на этот свет, знала, как влиятельные лорды избавляются от опостылевших жен, а уж в роду Аэллин и подавно, о Маэрконе Темном до сих пор перешептывались в девичьих покоях. Но что поделаешь, такова женская доля, дочери уходят из дома, и родители уже не в силах защитить их. Говорить с мужем было бесполезно. Старик твердо верил в дворянскую честь и отметал все возражения жены как пустые дамские страхи. Олейна взглянула на дочь – девочка держалась молодцом, но мать-то не обманешь, она и с другого конца комнаты слышала, как испуганно бьется сердце ее любимицы. «Великие боги, – взмолилась графиня, – грех это, но пусть он себе шею свернет!» Но на такую удачу можно было и не надеяться. Раз уж за прошедшие двадцать шесть лет с герцогом Суэрсен не случилось ничего непоправимого, то вряд ли он будет настолько любезен, что упадет с лестницы в день собственного бракосочетания.

Ивенна, уже в который раз за сегодняшнее утро, подошла к огромному, во весь рост зеркалу, висевшему на стене в гардеробной, и снова убедилась, что выглядит ужасно. Бессонная ночь безжалостной кистью прошлась по ее лицу, высветив и круги под глазами, и первые, почти незаметные морщинки вокруг глаз, и складку между бровей, и опущенные уголки губ. Даже золотистая кожа словно утратила матовое свечение и приобрела нездоровую желтизну, еще сильнее подчеркиваемую белоснежным платьем. Няня, увидев свою питомицу, всплеснула руками:

– Да куда ты такая пойдешь? Давай я лекаря приведу, скажешься больной, посидишь денек в покоях, в себя придешь. На тебе же лица нет! И без тебя поженятся!

– Нет, няня, я не могу не пойти. Это будет неправильно.

Няня и сама понимала, что не пойти на свадьбу брата Ивенна не может, это будет равносильно признанию в том, о чем и так давно уже знали все, включая леди Сибиллу. Незачем еще один скандал добавлять, и так уже хватило.

– Тогда садись перед зеркалом, попробую что-нибудь сделать, – и Марион решительно разложила перед собой коробочки с румянами и баночки с пудрой. К тому времени, как нужно было идти в храм, на Ивенну уже можно было смотреть без желания немедленно позвать лекаря.

Квейг же с самого утра был в прекрасном настроении. Мурлыча под нос прилипчивый мотивчик, услышанный в таверне, он вытаскивал из дорожного баула подарки для молодоженов: ожерелье из разноцветного жемчуга для невесты и перчатки из кожи редкостной змеерыбы, обитающей только у берегов Квэ-Эро, для новобрачного. Всю эту неделю он утешал Иннуона, составлял тому компанию на ежедневной охоте, каждый раз промерзая до костей, вечерами отвлекал на себя Соэнну, вызывая недовольные взгляды как родителей невесты, так и матери жениха. Поведение молодого лорда находилось на самой грани допустимого приличиями, но он был готов на все, чтобы хоть немного улучшить настроение своего друга, становившегося все мрачнее по мере приближения рокового дня. Теперь, после свадьбы, Квейг сможет перевести дыхание. Иннуону волей неволей придется провести день со своей женой, не говоря уже о ночи. Хорошо бы герцог оценил многочисленные достоинства супруги и перестал ненавидеть все вокруг. Право же, юноша никак не мог понять, чем вызвано отчаянье друга – будь невеста уродлива или глупа, можно было бы горевать, но девушка отличалась редкостной красотой и была приятной собеседницей. Правда, не тогда, когда разговаривала с женихом – сам вид Иннуона, казалось, лишал ее дара связной речи. Квейг точно бы не отказался от такой невесты – надо приглядеться к ее младшим сестрам в храме, если они не уступают сестре в красоте, можно будет поговорить с отцом о сватовстве. Ох, поговорить с отцом… Квейг представил себе, что его ожидает по возвращении домой, и перспектива провести остаток жизни в заснеженном герцогстве сразу показалась не такой уж и отвратительной. Тем более что море у них только на зиму замерзает. Увы, сразу после свадьбы придется ехать назад. Лорд Эльотоно тяжело вздохнул: генерал Айрэ, налагая очередное взыскание на молодых офицеров, не раз замечал, что быть мужчиной означает отвечать за свои действия. Вернувшись домой, Квейг и узнает на собственной шкуре, стал ли он настоящим мужчиной, а пока что – будем веселиться, праздник все-таки. За три военных года он отстал от танцевальной моды, так что вечером поищет себе наставницу посимпатичнее. Или попросит Ивенну, танцует она замечательно, а Иннуон будет спокоен, что сестра не обделена вниманием. Квейг успел заметить напряжение, повисшее между братом и сестрой, те словно избегали друг друга, но не понимал причины. Брат женится? Так ведь все рано или поздно женятся. В любом случае, да здравствуют танцы!

Вдовствующая герцогиня с раннего утра была на ногах и старалась не выпускать сына из виду. Она все еще не верила, что Иннуон пойдет под венец, она успеет дождаться внуков и умрет со спокойным сердцем, зная, что ее дети преодолели проклятье уз близнецов. Про герцога Маэркона она запретила себе вспоминать. Только бы Иннуон не улизнул прямо из-под венца, она слишком хорошо знала своего сына, чтобы не заметить опасного блеска в его глазах: герцог что-то задумал. Часы на одной из башен пробили полдень, пришло время отправляться в храм. Герцогиня лично выписала из самого Сурема жрецов и белую ведьму для совершения церемонии, не доверив столь важное действо местным служителям. Всю прошлую неделю слуги чистили и украшали храм, из кухонных труб валили клубы пара, даже дорожки очистили от утоптанного снега, вместо того, чтобы как обычно посыпать песком. Всё, на что падал взыскательный взор вдовствующей герцогини, блистало чистотой, все лица вокруг выражали глубочайшую радость. Все, за исключением ее родного сына, главного виновника торжества. И леди Сибилла знала, что сегодня в храме она увидит еще одно столь же бесстрастное лицо с затаенным отчаяньем во взгляде.