Текст книги "Выбор Наместницы"

XXII

По всему миру люди испокон веку поклонялись каждому из богов в отдельном храме. Прямого запрета на постройку совместных храмов не было, но никому и в голову не приходило лишить Семерых положенных им отдельных жилищ. Даже в самых бедных деревнях над каждым из семи алтарей ставили отдельный навес. Никому, кроме, конечно же, герцогов Суэрсен. Если в столице герцогства, Солере, они еще следовали традиции и возвели храм для каждого божества, по красоте и роскоши превосходящие даже храмы Сурема, то в своем замке возвели один храм для всех семерых богов сразу, вернее, для четырнадцати, считая женские ипостаси. Храм так и называли, по числу статуй – храм четырнадцати. По преданию, в горной крепости не было места для семи отдельных храмов, простые часовни оскорбляли герцогскую гордыню, а ездить каждый раз столицу, чтобы помолиться не возникало желания. Выбирая между жизнью без молитв и обрядов и нарушением традиции, первый герцог Суэрсен выбрал второе и выписал самых лучших зодчих, скульпторов, живописцев и витражных мастеров со всего света. У них ушло двадцать лет на возведение храма, равного которому не было ни в городах людей, ни даже в белокаменном Филесте, как признавали сами эльфы.

В Суреме до сих пор с неодобрением относились к этой затее, хотя уже и прошло несколько столетий, и герцогине Сибилле стоило больших трудов и денег уговорить столичных жрецов приехать в Суэрсен, чтобы провести службу в необычном храме. Но любой видевший это здание не мог не согласиться, что ради такой красоты стоило нарушить не то что традицию, а даже и закон, и что боги, доведись им увидеть это свое обиталище, не остались бы в обиде. Единственное, что смущало наиболее внимательных посетителей – пространство между последними в ряду статуями бога смерти Келиана и его ипостаси и алтарем Творца – как раз достаточное, чтобы там поместилась еще одна статуя. Впрочем, эту странность можно было списать на просчет зодчего.

Высокие своды сходились в одной точке по центру огромного прямоугольного зала, узкие витражные окна пронизывали серебристо-серый мрамор стен через каждые два шага, и казалось, что во всем замке меньше витражей, чем в одном этом храме. Вся история была выложена разноцветными стеклами в узорчатых рамах: стеклянные боги творили стеклянный мир, стеклянных людей, зверей и эльфов, сражались между собой и с людьми, воздвигали храмы и уходили в кобальтовое небо. А люди оставались на витражах. Возле каждого такого окна можно было провести вечность, но на это никогда не хватало времени. В детстве Ивенна верила, что фигурки на витражах по ночам оживают, ходят друг к другу в гости, и если придти в храм рано утром, когда солнце еще не постучалось первыми лучами в стекло, но небо уже не черное, а свинцово-серое, можно застать их врасплох. Но стеклянные человечки и боги каждый раз оказывались хитрее девочки, и когда бы она ни появлялась в храме, они чинно стояли на своих местах.

Сегодня все огромное пространство зала заполнилось людьми. Столько народа здесь не видели уже двадцать шесть лет, с тех пор как новорожденных Иннуона и Ивенну торжественно принимали в род и нарекали именами. Свободным оставался только широкий проход между двумя рядами статуй, по которому должны были подойти к алтарю новобрачные. Семеро жрецов и белая ведьма в торжественных разноцветных одеяниях стояли по обе стороны от алтаря Творца – гранитного куба в половину человеческого роста. Жених и невеста опаздывали, гости уже начали недоуменно переговариваться, когда двери распахнулись и Иннуон с Соэнной появились в зале.

При всем своем нежелании жениться, герцог Суэрсен все-таки преодолел соблазн придти на собственную свадьбу в заляпанном кровью охотничьем костюме и надел роскошный наряд: белый и голубой атлас, расшитый серебряным кружевом, белоснежный плащ, по длине не уступающий шлейфу невесты; правда, в отличие от шлейфа, плащ Иннуону никто не поддерживал. Он давно уже не носил столь неудобной одежды. Утешало герцога только одно: судя по проступившей на лбу невесты испарине, ей в роскошном бархатном платье приходилось еще тяжелее. Младшие сестры Соэнны, державшие шлейф свадебного платья, лишь немного облегчали участь бедной девушки. В храм набилось столько гостей, что и высокие своды не спасали от духоты. Соэнна мечтала, чтобы этот свадебный кошмар наконец закончился. Ее уже не радовало, что платье сшито в ярких фамильных цветах – фиолетовым с золотом, столь идущих к ее темным волосам, не страшила неизбежно приближающаяся брачная ночь с малознакомым мужчиной. Теперь она боялась только одного – упасть в обморок посреди церемонии. Право же, гроза и без того была достаточно плохой приметой, чтобы добавлять еще и такое несчастье. Она с завистью скосила глаза на жениха: ну почему матушка настояла на бархате! Ведь атлас гораздо легче, вон, у Иннуона и щеки не покраснели, а Соэнна, даже не видя себя в зеркале, чувствовала, как по ее лицу ползет краска.

Они медленно шли вперед, жених смотрел прямо перед собой, убранство храма он и так знал наизусть, а невеста, забыв и о жаре, и о тугом корсете, не могла отвести взгляд от статуй. Вот они дошли до мраморной пары – Эарнир Светлый, бог жизни, и Эарнира Животворящая, его женская ипостась, вечно юные и прекрасные мужчина и женщина в синих одеждах, держащие в руках зеленые ветви. Жрец Эарнира начал церемонию:

– Во имя жизни! – Его голос гулко раздался под сводами.

Иннуон и Соэнна подождали, пока утихнет эхо, и сделали еще пять шагов, остановившись у следующей пары статуй – Лаар Доблестный и Лаара-Воительница, в коротких алых туниках и сверкающих доспехах, бог опирается на меч, богиня – на остроугольный щит. Жрец Лаара, высокий коренастый старик в бронзовом панцире и алом плаще произнес свои слова:

– Вопреки войне и бедствиям!

Еще пять шагов, Эдаа Вечный и Эдаа Вечная, бог времени, носящий одинаковые имена в обеих ипостасях, старик и старуха в серебряных робах, с одинаковыми лицами и глубокими провалами глаз. У него в руках связка ключей от небесных светил, у нее – песочные часы. Мастерство скульптора столь велико, что в застывшей в часах струйке песка можно разглядеть отдельные песчинки:

– На все времена!

Навио Незыблемый, бог пространства, и Навиа Безграничная, в желтых свободных одеждах, похожих на те, что носят кочевники в пустынях Кавдна. У этой пары в руках хрустальные шары, в одном плоский земной диск, в другом морская вода:

– В любом месте пространства!

Строгий Хейнар Справедливый, бог закона, в зеленой хламиде, с каменной печатью на поясе и Хейнара Беспристрастная с факелом негасимой истины:

– Силой закона, данного людям!

Аммерт Мудрый и Аммерта Всеведущая, в белом, опирающиеся на каменные скрижали:

– Освещенный вековечной мудростью!

И, наконец, последние пять шагов, последняя пара статуй, самая страшная: две безликие черные фигуры и лишь рубиновые огни глаз горят из-под черных капюшонов, крыльями за спинами черные плащи – Келиан Темный, бог смерти, и Келиана Неотвратимая, сама смерть. Голос седьмого жреца скрежещет, как нож на точильном бруске:

– До грани смерти! – По спине Соэнны бежит холодная струйка пота, оставляя предательское пятно, по счастью незаметное на фиолетовом бархате. В четырнадцать лет смерти еще не заглядывают в лицо, и девушка с трудом сдерживает страх перед черными изваяниями. Иннуон тихонько подталкивает невесту вперед, не хватало еще сорвать церемонию в самом конце. Жрец Эарнира выходит к ним навстречу и произносит завершающие слова:

– Заключается ваш брак!

Иннуон надевает кольцо на влажный палец невесты, терпеливо ждет, пока она разберется, на какой из пальцев жениха ей нужно надеть кольцо в ответ. Белая ведьма, нараспев читая благословение, касается веткой омелы чрева невесты и чресл жениха – вот теперь, действительно, все соблюдено. Герцог и герцогиня Суэрсен разворачиваются лицом к гостям и с натянутыми улыбками медленно продвигаются к выходу.

XXIII

Весь остальной день заняли поздравления, вручение подарков, свадебный обед, плавно перешедший в ужин, и бал, на котором молодоженам приходилось первой парой начинать каждый танец. К окончанию торжеств девушка мечтала упасть на какую-нибудь ровную поверхность и не шевелиться. Великие боги, какое счастье, что подобные свадьбы бывают один раз в жизни! Благородные девицы обычно не вступали в повторные браки, а если уж такое случалось, то ограничивались скромной свадебной церемонией в кругу семьи. Иннуон же откровенно скучал, невеста, как обычно в его присутствии, молчала, улыбаясь откровенно вымученной улыбкой, подойти к сестре он не мог как по этикету – все внимание жениха должно принадлежать невесте, а хозяина дома – гостям, так и потому, что Ивенна избегала брата. Она поздравила молодоженов сразу после церемонии, подарила новой родственнице молитвенник в серебристо-белом переплете, украшенном редкими светло-голубыми сапфирами, брату же достался небольшой витраж в необычной треугольной оправе. Изломанное очертание молнии разделяло поверхность витража на две части, на одной, судя по синему плащу и зеленой ветви, был изображен Эарнир, на второй – безликая женщина в черном. Получив подарок, Иннуон с досадой скривил губы: традиционный сюжет противостояния Жизни и Смерти мог обмануть кого угодно, но он-то прекрасно понимал подлинное значение подарка: ему – жизнь, ей – смерть. Герцог отложил витраж подальше, так, что стеклянную картинку вскоре завалили другими безделушками, но на самом деле ему хотелось разбить треклятое стекло. Ивенна не имела права так поступать с братом! Он окинул зал быстрым взглядом в поисках сестры. Она, похоже, не скучала, почти все танцы танцевала с Квейгом, да и сейчас, воспользовавшись коротким перерывом, показывала своему партнеру сложное па. Квейг, украдкой озираясь, не видит ли кто этот незапланированный танцкласс, повторял движения за своей наставницей. Раздражение Иннуона достигло опасного пика. Он чувствовал, что еще чуть-чуть – и сорвется, этого никак нельзя было допустить. Герцог заставил себя успокоиться, прикрыл глаза и во всех красках представил утро после брачной ночи. Испытанное средство подействовало и сейчас, кроме того, в голову внезапно пришла еще одна идея. В конце концов, почему бы и нет?

Но все в этом мире рано или поздно заканчивается, в том числе и семейные торжества. Провожать молодых на брачное ложе собрались уже ближе к утру, впрочем, несмотря на конец зимы, светало достаточно поздно, так что несколько часов темноты у молодоженов будет – это вполне устраивало новобрачного. Предстояло пережить еще один тягостный обычай, сохранившийся только в самых знатных семьях. Любой физический недостаток жениха или невесты мог послужить поводом для расторжения брака, более того, таким поводом считалась даже непривлекательность жены или мужа. Чтобы исключить эту возможность и проводили осмотр молодых перед тем, как оставить их одних на брачном ложе. Для проведения обряда выбирали по шесть ближайших родственников с каждой стороны – трех мужчин и трех женщин. Женщины уводили в отдельную комнату жениха, а мужчины – невесту, там их раздевали и осматривали. Если взыскательные родственные взгляды не находили никаких недостатков, новобрачных переодевали в синие одежды и провожали в спальню. Если какие-то недостатки обнаруживались, это могло стать причиной для признания брака не свершившимся, но Иннуон не припоминал ни одного такого случая. Он терпеливо перенес всю церемонию, жалея, что не может полюбоваться краской на лице своей невесты. Женщины выдерживали этот обряд тяжелее мужчин. В древние времена наготы стеснялись меньше, но нынешних молодых девушек воспитывали в строгости. Родственники, завершив осмотр, поставили свои подписи под внушительным документом, подтверждающим безупречное сложение и привлекательность как жениха, так и невесты, и проводили молодых в пустовавшую со времени брачной ночи предыдущего герцога спальню в центральной башне. Белая ведьма обрызгала ложе водой из семи источников, бледная Ивенна и засыпающие на ходу младшие сестры Соэнны щедро посыпали пол зернами пшеницы и гороха, и молодые, наконец, остались одни.

Иннуон выждал, пока за закрывшейся дверью с лязгом опустился наружный засов – еще одна старинная традиция, смысла которой не помнил уже никто. Мужчины обычно говорили, что это придумали, чтобы испуганная невеста не сбежала с брачного ложа, увидав могучие достоинства своего супруга. Женщины ехидно возражали, что благодаря этой мере предосторожности молодому приходится честно исполнять супружеский долг без посторонней помощи. Так или иначе, но дверь была заперта, и Иннуон, улыбаясь, повернулся к своей жене, застывшей перед огромной кроватью:

– Ну что же вы, сударыня, раздевайтесь. Я тоже хочу посмотреть на вас, не все же дядюшке Айвену любоваться, – впрочем, особого любопытства, не говоря уже о вожделении, в голосе не проскальзывало.

Соэнна дрожащими руками развязала полупрозрачную синюю накидку и осталась перед мужем в чем появилась на свет. Тот наклонил голову и задумчиво посмотрел на перепуганную девушку, изо всех сил старающуюся сделать вид, что не происходит ничего необычного. Что же, это даже можно одобрить – воспитана девочка хорошо, скандала не будет.

– А теперь повернитесь, нет, не спиной, боком. Да, вот так, – девушка была хорошо сложена, правда, на вкус Иннуона, ей недоставало изящества, но с этим можно было смириться. Судя по матери, в свои сорок выглядящей на десять лет моложе, у Соэнны неплохие шансы сохранить красоту и в зрелом возрасте. Нет, с эстетической точки супруга вполне устраивала взыскательного герцога, но это не повод менять свои планы:

– Ложитесь в постель, миледи, не стойте так, замерзнете.

– А… а вы? – Соэнна, наконец, смогла выдавить из себя вопрос. Иннуон, похоже, не собирался приступать к исполнению супружеского долга, даже отошел от кровати, бормоча себе под нос:

– Да куда же я его задевал? – И только отыскав, наконец, под стопкой полотенец темный плащ с капюшоном, соблаговолил ответить своей супруге, – а я, моя леди, пойду прогуляюсь. Не беспокойтесь, утро застанет меня на супружеском ложе.

– Но как же так?! – Соэнна настолько растерялась, что забыла и свой страх, и даже что стоит обнаженная перед почти незнакомым мужчиной.

– О, все очень просто, моя дорогая. Надеюсь, для вас не секрет, что этот брак заключен против моей воли? Разумеется, с вашей точки зрения это еще не повод отказывать вам в супружеских правах. Но, видите ли, миледи, поскольку вас выбирал мой отец, точнее, даже не вас, а вашу милую сестру, то, возможно, у него бы вы и вызвали стремление разделить с вами ложе. К сожалению, он умер, и мы никогда этого не узнаем. Я же не испытываю ни малейшего желания спать с вами, сударыня.

– Но вы должны! Утром сюда придут!

– Ах да, придут проверить простыни. Ну что вы так беспокоитесь? Любой лекарь подтвердит, что ваша девственность не пострадала, потому и никаких кровавых пятен на моих любимых простынях, – он подождал, некоторое время наслаждаясь ее беспомощностью, потом продолжил, – да не бледнейте вы так, сударыня, право же, устраивать скандал входит в мои планы еще меньше, чем лишать вас девства.

Гнев помог девушке придти в себя:

– И как вы себе это представляете? Утром вы сообщите моему отцу и своей матушке, что не находите в себе сил исполнить супружеский долг? И вы надеетесь, что это сойдет вам с рук?

Иннуон рассмеялся:

– А, вы, оказывается, не столь молчаливы, как мне показалось на первый взгляд. Еще раз повторяю, сударыня, не волнуйтесь, спите спокойно, все это широкое ложе полностью в вашем распоряжении. Что будет утром – это уже моя забота.

Соэнна еще раз попыталась воззвать к благоразумию мужа:

– Но послушайте, вы же все равно женились на мне. Рано или поздно вам придется сделать это! Иначе, какой смысл в подобном браке?

– Все очень просто, моя дорогая, мне нужно подождать несколько лет, моя матушка тяжело больна и я не хочу омрачать ее последние дни своим упрямством. После ее смерти я разведусь с вами, поскольку наш брак не получит фактического завершения. Я даже выплачу вам достаточную сумму, чтобы вы могли уйти в любую обитель по своему выбору. Как вы понимаете, второй раз после расторжения брака по такому поводу вас замуж согласится взять только угольщик, и то с большим приданым.

– Да вы просто… просто тварь! – Соэнна с запинкой подобрала одно из самых известных ей обидных слов.

– Ну что вы, миледи, я всего лишь любящий и послушный сын. Спокойной ночи, можете поплакать в подушку, но не увлекайтесь, испортите цвет лица, – он подошел к дальней стене, сдвинул одну из панелей и, уже стоя в проеме потайного хода, повернулся к жене, – ах да, и не пытайтесь последовать за мной этим путем. Тут, знаете ли, попадаются крысы, а ключа от внешней решетки у вас все равно нет.

Оставшись одна, Соэнна, против ожиданий своего супруга, не разрыдалась. Слез не было, ни единой слезинки, и хочешь, не заплачешь. «Как же я его ненавижу, – думала девушка, сидя на крае кровати и комкая в руках накидку, – как же я его ненавижу!» Никогда раньше она не испытывала ничего подобного, своенравная домашняя девочка, окруженная заботой близких, любимица родителей. Теперь она твердо знала, что или добьется своего, или хоть сейчас в петлю. Иннуон уничтожит ее и даже не поморщится, для него что-то значат только собственные желания, и пусть не прикрывается сыновней любовью! Плевать ему и на мать тоже, она ведь не просто так его женить торопилась, а чтобы род продолжился. Значит, одна союзница у нее есть. Соэнна решила, что станет полноправной герцогиней Суэрсен, женой и матерью, или погибнет, но тогда уже постарается прихватить мужа с собой. Как там сказали: «до грани смерти»? С такими мыслями девушка незаметно погрузилась в сон.

* * *

Иннуон тем временем, закутавшись в плащ, торопливо шел по коридору. Он не боялся, что его заметят: в замке было столько народа, что мужчина в черном плаще не вызвал бы удивления даже в столь поздний, точнее, в уже столь ранний час. Мало ли куда и к кому спешит гость, останавливать его – себе дороже, чем-чем, а особым терпением знатные господа никогда не отличались. Если господин к служанке торопится, так никакого скандала не будет, а если к даме сердца тайком пробирается? Нет уж, лучше ничего не видеть и не слышать, здоровее будешь. Но капюшон герцог, на всякий случай надвинул на лицо, утром и так будет достаточно шума, не хватало еще, чтобы кто-то узнал, с кем он проведет брачную ночь. Дверь в покои Ивенны он открыл без стука, в отличие от матери, молодая герцогиня терпеть не могла дамского общества и двух своих фрейлин отправляла на ночь спать в их комнаты, да и днем использовала всякую возможность остаться в одиночестве. А няня Марион спала так крепко, что ее саму украсть было можно, да и в любом случае не стала бы поднимать крик. Сестра, как он и ожидал, не спала. Она сидела за столом, перебирая стопку писем, он издали узнал свой подчерк. Ивенна, не оборачиваясь, назвала его по имени:

– Иннуон, – она всегда узнавала его, даже не видя, не то по шагам, не то каким-то загадочным чутьем.

– Я.

– Ты не должен быть здесь сейчас. Ты вообще не должен здесь быть.

– Но я пришел.

– Ты ведь сказал, что не придешь больше.

– Я увидел ее, и понял, что не могу. Не гони меня, Ивушка.

– Разве я когда-нибудь могла тебя прогнать? Но это должен быть последний раз.

– Да, да, – он знал, что сдержит слово. Да и Ивенна понимала, что привело ее брата сюда сегодня – мальчишеское упрямство, стремление во всем пойти наперекор. Но что толку от ее понимания? Она медленно поднялась навстречу Иннуону, отогнав прочь грустные мысли. Времени для размышлений будет предостаточно – все оставшиеся одинокие ночи ее жизни.

* * *

Утром Соэнну разбудил громкий, торжественный стук в дверь. Она с ужасом повернула голову – хвала Семерым, блудный супруг лежал рядом, уткнувшись носом в подушку и сладко спал. Она бесцеремонно толкнула его в бок, Иннуон потянулся и сел на кровати, сна – ни в одном глазу. Он крикнул в сторону двери:

– Вы можете войти, господа и дамы.

Первыми в комнату вошли встревоженные родители, герцогине хватило одного взгляда на сына, чтобы почувствовать боль в спине. Слишком уж довольная улыбка проскользнула по губам Иннуона. Ивенна постаралась затесаться среди родственников, заполнивших комнату следом за родителями. Она единственная, кроме Иннуона, знала, что сейчас случится, и против воли испытывала сочувствие к невестке. Бедная девочка не заслужила такого позора. Молодые поднялись, протиснувшиеся через толпу слуги поспешно набросили на них утренние одеяния, а отец Соэнны с ужасом уставился на девственно-чистую брачную простынь. Иннуон с наслаждением перехватил его взгляд, в комнате воцарилась тишина, лицо графини Олейны пошло багровыми пятнами, Соэнна молчала, уставившись в пол. Наконец, Иннуон счел, что с его новых родственников на сегодня достаточно:

– Не беспокойтесь, граф, хотя я и не убедился лично в целомудренности вашей дочери, я нисколько в ней не сомневаюсь.

Граф Айн с изумлением уставился на своего зятя: он что, вот так прямо и спокойно признается в своей мужской несостоятельности?!

– Вынужден вам попенять, любезный родич, вы невольно ввели меня в заблуждение, когда написали матушке, что ваша дочь вошла в надлежащий возраст.

– Но это подтвердил лекарь и жрец из храма Эарнира! Как и надлежит в подобных случаях!

– О, я не сомневаюсь, что ваша дочь вполне созрела для того, чтобы познать мужчину. Но готова ли она к тяготам деторождения в столь юном возрасте?

– В ее возрасте у меня на руках уже был первенец! – с возмущением вмешалась в разговор графиня.

– Не спорю, очевидно, у вашего супруга не было поводов сомневаться в крепости вашего здоровья. Моя же прекрасная жена поразила меня своей хрупкостью. Я не хочу рисковать ее здоровьем, а то и жизнью. Право же, нам некуда спешить, мы молоды и можем подождать несколько лет, чтобы родить здоровых и крепких детей.

Одного взгляда на широкие бедра и высокую грудь Соэнны было достаточно, чтобы понять, что она вполне созрела для материнства. Девушки из знатных семей рано вступали в брак и рано рожали детей, и четырнадцатилетняя девица как раз считалась в самом подходящем для этого возрасте. Но как прикажете доказывать очевидное? Иннуон безукоризненно владел собой – его лицо выражало лишь искреннюю заботу и непритворное огорчение: и рад бы, да не могу. Леди Сибилла поняла, что пора прекращать спектакль, и без того о случившемся скоро будет знать вся империя, она приняла самое разумное решение – сделала вид, что ничего не произошло:

– Господа, давайте оставим молодых, пусть спокойно переоденутся к завтраку.

– Но, – растерянно поинтересовалась одна из тетушек со стороны невесты, – что делать с простынею? Ее же нельзя вывесить так!

– Значит, мы не будем ее вывешивать. Вы же слышали, что сказал герцог?

Пожилая дама поспешно отступила, за ней потянулись остальные гости, леди Сибилла задержалась на пороге, пропустив вперед дочь, и наградила сына долгим, внимательным взглядом, не обещающим герцогу ничего хорошего.