Текст книги "Если бы не ты, то бы и не я. О любви, которая сильнее смерти"

Совместный бюджет

На совместном бюджете настоял Миша. Впрочем, настоял – это громко сказано, я не была против. Но у меня не было такой привычки и пришлось поработать над собой.

Семья для Миши была свята, и мысль разделить что-то – это семейное, а это мое – ему и в голову не приходила. Не оценить такое отношение и не откликнуться на него было невозможно. Один раз мы даже вслух проговорили, что берем друг друга целиком, оптом, как есть – с кредитами и старыми травмами, привычками и сложившимся характером, даже с подарками, которые когда-то не оценили и возвратили наши бывшие. Потому что ну а как иначе?

Перекладывание теории на практику не сразу пошло гладко. Дело в том, что я с Мишей очень быстро перестала носить свой рюкзачок – у него был куда более вместительный рюкзак для покупок. В карманы этого рюкзака Миша распихивал множество всяких мелочей, которые могли мне понадобиться. И радовался, если вдруг мне где-то приспичивало салфетку, бальзам для губ, таблетку – и он мог мне это дать.

Но так получалось, что бумажник с наличными и карточками тоже носил Миша. А я оказалась в ситуации, когда для того, чтобы купить воды, кофе или булочку, приходилось просить.

Я чувствовала, что разом превратилась в ребенка, для которого «ничего твоего тут нет» и «не купикай». Головой понимала, что все это бред, что Мише ничего для меня не жалко, что он рад будет что-то для меня сделать, но открыть рот и попросить – не могла.

Какое-то время я переживала все это в себе, но потом посчитала, что это как-то нечестно. Да и непродуктивно. И рассказала Мише, что именно мне трудно и почему.

Сказать, что он был шокирован – ничего не сказать. Как так, получается, я его боюсь? Думаю, что он мне откажет? Как же так?

Миша тут же предложил мне самой носить бумажник и контролировать наши расходы. Он заверил, что для него нет никакой проблемы в том, чтобы попросить у меня что-то ему купить или выдать денег, но я отказалась от этого предложения. Тогда он сто, не меньше, раз, чтобы я запомнила, усвоила, приняла, повторил, что он просто кошелек на ножках, что он носит не свои, а наши деньги, что ему совсем-совсем ничего для меня не жалко. А еще он стал предугадывать мои желания. Когда мы гуляли, он спрашивал: «Может быть, хочешь взять кофе с собой? А попить воды? А ты не проголодалась? Может, блинчик? Вон твои любимые».

Меня очень трогала и радовала такая забота. И постепенно я оттаивала, отходила от детских травм и удивлялась – и правда, что это я? Мы же семья. Мы почти всегда были вместе: работали на удаленке бок о бок, вместе гуляли и ходили по делам, так что само собой сложилось, что мы обсуждали все траты. Мы вместе покупали продукты, вместе выбирали друг для друга одежду, уговаривали друг друга купить что-то для хобби – фильтры для объективов или пряжу.

Миша записывал все расходы в приложении. Так было проще планировать бюджет, да и вообще – так он чувствовал, что все под контролем. В какой-то момент, чтобы упростить отслеживание трат, я настроила эсэмэс-уведомления от своего банка на Мишином телефоне. Потом мы оба расплачивались с его карты – там был хороший кешбэк, и я просто переводила свои гонорары ему. Часто я даже примерно не представляла, сколько у нас денег. Просто знала, что Миша проследит, чтобы было на ипотеку, продукты, всякие обязательные расходы. А в остальном говорила, что мне бы хотелось что-то купить, и уточняла, можем ли мы себе это позволить.

Мы ни разу не спорили насчет трат. Ни разу не было такого, чтобы один из нас хотел что-то для себя, а другой возражал. Мы договаривались. А препирались, только когда я хотела что-то для Миши, а он сопротивлялся или он хотел что-то для меня, а я была против.

А о чем спорить? Мы оба любили путешествия и все излишки, которые у нас образовывались, откладывали на поездки. Мы оба считали, что экономить на здоровье, обуви и питании – последнее дело. Мы оба считали естественным и нормальным, что обсуждаем свои траты и легко договариваемся. Миша приходил в ужас, когда я ему рассказывала про своих подруг, у которых с мужьями были раздельные бюджеты, а потом они оказывались в декрете и жили на свои накопления, искали подработки или мучились необходимостью просить что-то у мужа.

Миша ни разу не упрекнул меня в том, что я зарабатываю намного меньше него. Он говорил: «Просто мне однажды повезло, а потом я двадцать лет проработал на одном месте и дорос до такого уровня». При этом он последовательно уговаривал меня снижать нагрузку, не считаясь с потерей части дохода. Когда мы встретились, я работала по двенадцать часов в день плюс подработка, он уговорил меня перейти на восемь часов, потом на шесть. Он не говорил «я хочу больше твоего внимания» или «больше занимайся домом», нет. Он переживал, что я устаю, что мне после работы вообще ничего не хочется. Он понимал, что новости – это очень токсично. Миша уговорил меня уйти на фриланс, самой определять темы для публикаций и регулировать нагрузку. Он говорил: «Мы справимся, если нужно будет, я возьму подработку, а ты попробуй, как тебе будет лучше».

Когда Миши не стало, я немного паниковала: как же я справлюсь без него? На что мы будем жить? А потом сделала усилие над собой и не стала идти на кабальные условия за маленькую, но стабильную зарплату. И это оказалось правильно: к тому времени, когда я была уже готова, пришли новые проекты, те, что меня радуют и наполняют, а не опустошают. И я каждый день благодарю Мишу, что он научил меня этому.

Думаю, это он присматривает. Ему всегда было важно контролировать. В хорошем смысле, ну вы понимаете.

Любовь в тапочках

Когда-то давно, когда мы еще не были помолвлены, Миша придумал инстаграм для моих тапочек. Я рассказывала ему про своего духовника и сказала: «Ты понимаешь, это такой человек, который в кладовке под самой крышей хранит для меня тапочки и ждет, что я приеду и буду в них ходить».

Миша не понял, пришлось объяснять подробнее. Я рассказала, что годами снимала квартиру рядом с родителями – или через подъезд, или в соседнем квартале. Чтобы быть рядом, помогать, заходить почаще. Но однажды, когда добрейший иеромонах, к которому я собиралась в скит в тверской глуши, сказал, что очень меня ждет и даже купил тапочки, чтобы мне не нужно было везти свои, осознала, что в родительском доме у меня нет своих тапочек.

Есть тапочки моей дочки, они регулярно обновляются. Есть тапочки моего младшего брата, который с семнадцати лет жил в другом городе, а потом вовсе уехал в Европу. Есть тапочки его жены, которая приезжала к родителям не помню сколько раз, два или три. Были общие гостевые, но моих – не было.

Мне было горько понять и принять свое отсутствие в доме родителей. То, что там нет моих тапочек, моего полотенца (у братика и его жены есть), моих фотографий на стенах. Я даже как-то – не помню, перед днем рождения или Новым годом, – когда мать спросила, что я хочу в подарок, сказала: «Купите мне тапочки, чтобы они были мои и стояли в прихожей». Но она отказалась: «Если тебе так надо, сама купи и принеси».

Вот это объяснение Миша хорошо понял. Он несколько лет прожил неприкаянно и одиноко, не имея своего угла – и своих домашних тапочек. Все его вещи умещались в перемотанную скотчем коробку под столом, и никто в целом свете не ждал его домой.

Тогда Миша сказал: «Знаешь, я куплю для тебя тапочки. Красивые, удобные. Когда-нибудь у меня будет свой дом в Москве, не вечно же мне в офисе жить. Я давно решил, что буду туда покупать мебель и вещи по мере того, как они будут требоваться, а тапочки для тебя куплю сразу. Вдруг ты когда-нибудь заглянешь ко мне в гости». Миша рассказывал, как он заведет инстаграм для этих тапочек, чтобы каждый день показывать, как они ждут меня. Как гуляют на балконе, выглядывают в окошко, устраиваются на ночь в прихожей. Я слушала и понимала про него что-то очень-очень важное.

Не знаю, может быть, я так легко приняла Мишино предложение о замужестве через две недели, потому что он понял меня тогда. Я увидела, каким мягким, благородным, щедрым он может быть.

Миша помнил эту историю всегда. Каждый раз, когда мне нужны были тапочки, сам выбирал их для меня – самые романтичные и самые удобные. И когда я куда-нибудь уезжала одна, он всегда звонил и писал мне. Говорил: «Возвращайся скорее, я тебя жду. Тебе будет хорошо со мной».

Дороже этого ничего не было.

Спасибо, родные

В Черногорию мы с Мишей собирались через Москву, и я прилетела из Краснодара, чтобы заодно заглянуть в офис, решить всякие вопросы и поработать пару дней. Это был первый случай, когда не я встречала Мишу в аэропорту: он ждал меня в Домодедово с изумительными красными розами.

Тогда редакторы работали в просторном ньюсруме[6]6
  Большая комната, в которой сидит вся новостная редакция.


[Закрыть]. Там стоял компьютер, который был условно мой, но за четыре года работы я сидела за ним лишь однажды, когда приехала оформляться. В этот приезд я снова проигнорировала «свой» компьютер и ушла к Мише, в бильдятню[7]7
  Сленговое название кабинета бильд-редакторов – сотрудников, отвечающих за оформление материалов издания фотографиями и другими изображениями.


[Закрыть]. У него и его подчиненных был свой кабинет, а в нем – своя атмосфера.

Я немножко волновалась оттого, что Миша вводил меня туда как в семью. Да это и была его семья, если честно. И меня в ней чудесно приняли.

Миша очень гордился своей командой. Он много раз рассказывал, как долго подбирал подчиненных. Что ему было важно не только то, умеет ли человек работать с фотобанками и обрабатывать картинки в фотошопе, но и что это за человек. Именно этим – человеческими качествами коллег – Миша гордился больше всего.

Я спрашивала у него, что ребята (и две девушки, но Миша обращался ко всем «ребятки») думают обо мне, о том, что мы начали встречаться и Миша через неделю мотается ко мне в Краснодар. А он говорил: «Ну что ты, у нас не принято лезть в личные дела. Да, кажется, они видят, что я изменился, что я счастлив, но пока я не говорю об этом прямо, никто ничего не комментирует».

У бильдов так было принято. Миша был очень деликатен – и его бильды были такими же. Миша был очень добр и внимателен – и его бильды тоже.

Когда я пришла к ним со своим ноутбуком и Миша устроил меня за столом рядом с собой, ребята поздоровались и сделали вид, что ничего такого не происходит. Ну подумаешь, старший привел свою девушку. Но потом я поняла, что всё они видят, что они очень рады за Мишу, рады за нас. И хотят, чтобы у нас все было хорошо.

Это было невзначай, совсем ненавязчиво. Все работали, а один из бильдов вдруг начал советоваться с Мишей по поводу перевода с английского: что-то про медь, бронзу и какие-то сплавы, которые упоминались в новости. И Миша переводил – безо всякого гугл-транслейта, свободно. Я поражалась тому, какой у него, оказывается, крутой словарный запас. Кто-то предложил сыграть в настольный футбол, все развернулись от своих мониторов и обсуждали, удастся ли Михею в этот раз обыграть Мишу, ведь все знают, что Миша крут, Миша – чемпион. Я смотрела, как Миша играет – и выигрывает. И восхищалась им.

Один из бильдов, услышав, что я не пью кофе без молока, вытряхнул свои запасы всяких сложносочиненных чаев – чтобы мне было комфортно перекусывать вместе со всеми.

Я могу поспорить, что Миша никого из них не хвалил публично. Но мне он рассказывал о каждом. Как одна из девушек стала победительницей фотоконкурса в забавной номинации «Мисс Расфокус» – с фотографией чудесных птиц. Как один из парней снимает больших кошек – тигров, леопардов, – и они сами лезут к нему в кадр и позируют. Еще один подвозил нас однажды в аэропорт, и Миша едва дотерпел, пока мы выйдем из машины, чтобы спросить: «Заметила, как он водит? Потрясающе, да? Неторопливо, аккуратно, вежливо, предельно безопасно. И двигается так же. Но при этом он – каратист крутейшего уровня и может быть очень резким. Но только когда это по-настоящему нужно».

Бильд с чаем стал Мише близким и надежным другом – все время был рядом. Ассистировал Мише на съемках, участвовал в приключениях, приносил домашний суп в банке. Спустя несколько месяцев после Мишиной смерти он узнал, что я еду в Москву и буду жить в отеле, и спросил: «Хочешь, я тебе завезу домашней еды? Как Мише».

Спасибо, родные. Миша не говорил вам, но я скажу за него: он очень вами гордился. И любил.

У архангела Михаила

Мы поехали в Черногорию, еще когда жили на два города, – подгадали себе по кусочку отпуска, чтобы побыть вместе.

Несколько дней ушло на то, чтобы облазить улочки старой Будвы, найти пляжи, где камни не царапают пузо, когда плывешь, распробовать минестроне в семейном ресторанчике. Миша взял в аренду маленький голубой автомобильчик, и мы ездили по прибрежным городам, национальным паркам, развалинам крепостей, заблудились на каком-то острове и рвали на обочине виноград.

Мы видели горное озеро – такое прозрачное, что лодки, покачиваясь у причала, словно висели в воздухе. Гуляли по старому лесу и разглядывали незнакомые цветы. Петляли по серпантину, останавливались, где захочется, и любовались глубоким каньоном и рекой на его дне.

На перевале мы увидели дом, подъездную дорогу к нему и столик, покрытый скатертью. Думали, это кафе, и остановились купить воды, но оказалось, что это просто жилой дом. Аккуратные грядки спускались от дороги по склону почти вертикально, все было усыпано яблоками, а в глубине двора огромным колуном колола дрова очень пожилая бабуля. Она вышла и по-мужски протянула Мише руку. Он потом вспоминал, что ее ладонь была больше, чем его, жаркая и с мозолями, которые бывают, только когда тяжело работаешь целый век кряду. Мы жестами показали, что хотели бы выпить воды, она предложила кофе и наотрез отказалась от платы. Даже возмутилась: как так, за воду деньги брать? Когда мы уезжали, она остановила меня, ухватив за блузку, и насыпала корзину яблок. Мы часто вспоминали с Мишей эту бабулю. И думали, как было бы хорошо так жить. И не брать с путников ничего за воду и яблоки.

К концу дня я заметила указатель – монастырь архангела Михаила, и предложила Мише, раз уж мы тут, заглянуть в гости к его святому покровителю. Он согласился, мы долго петляли среди виноградников и садов, прежде чем подъехали к крошечному, как во многих черногорских деревеньках, монастырю. Птичник, каменная церковка и уютный чистенький домик. Ворота были открыты настежь, но внутри не оказалось никого.

Мы настороженно обошли двор и решили – ну что ж, может быть, нас тут ждали. И устроились на скамеечке над каньоном, среди цветов. Возле источника с барельефом нашлись кружки, вода была вкуснейшей, воздух – невероятным, а вид – подарочным.

Тогда, в те самые тихие минуты, мы поняли, что это наше, это то, чего мы бы хотели. Меньше людей, больше природы, меньше шума, больше цветов. Красоты, зелени, моря, гор, неба. И потом во всех своих путешествиях мы искали именно этого. И находили.

Может быть, архангел Михаил улыбнулся нам, увидев оставленные у источника монетки. Может быть, слушал наши разговоры и гладил по головам. Как все-таки много нам было дано. И как мало.

Подарки

Мне было трудно дарить Мише подарки. Во-первых, у нас с самого начала был общий бюджет и мы обсуждали все траты – даже заказы из онлайн-супермаркета. А во-вторых, его было сложно уговорить купить что-то для себя.

Как-то мы во время прогулки заговорили про подарки. Я пожаловалась, что мне дарили шторы с нарисованными на них шторами. А Миша посмеялся и рассказал, что прошел весь спектр дежурных подарков – от носков и пены для бриться до кружки со знаком зодиака.

Я помню, как купила ему красную футболку – просто так, без повода. Еще до того как я приняла его любовь к черному цвету, меня огорчало, что Миша носит все темное. Только в свое последнее лето Миша признался, что немножко стеснялся ходить в таком ярком и дома в этой футболке чувствовал себя гораздо лучше, чем во время выходов.

Мне всегда было радостно смотреть на Мишу в ней. Радостно видеть, что я о нем позаботилась – и он принял мое внимание. Радостно вспоминать первые влюбленные недели. А после его признания – понимать, что он преодолевал свое стеснение ради меня. Миша умер в этой футболке, и мне было мучительно подписывать в морге акт об ее уничтожении, ведь это была не просто вещь. Хотя, если честно, у нас все вещи – не просто вещи.

Еще я подарила Мише очки. Он очень любил Ray-Ban, определенную модель. Незадолго до нашей встречи он их потерял и наказал себя – купил абы какие за 100 рублей. Когда я узнала, почему он носит такие странные солнечные очки, сказала: «Знаешь, я думаю, ты уже достаточно наказан, теперь уже можно простить себя». И мы купили ему клевые очки – ну и что, что в ноябре. Зато они его радовали. Миша в них на своих самых классных портретах – там, где он именно такой, каким я его видела.

Другие подарки – в основном всякие гаджеты – были источником вечного препирательства. Я предлагала подарить Мише что-то из техники, а он сопротивлялся, говорил, что ему и так хорошо. Или начинал настаивать, что нужно тогда срочно что-то купить и для меня. Иногда мы так и делали – сразу два подарка, ему и мне. Так было и с его первым после смерти днем рождения.

Миша долго не мог определиться, что он хочет – компактную камеру или телефон с крутой камерой. И то и другое позволило бы ему не брать с собой в путешествия зеркалку с объективами. Но и у того и у другого были свои фотографические минусы. Решился он только за, наверное, пару недель до смерти.

Я так радуюсь, что Миша успел хоть немного поиграться со своим новым телефоном, что он хотя бы один раз поснимал им меня – и был очень доволен. Я радуюсь, что он успел получить подарок на день рождения, до которого не дожил. Но как же мне жаль, что он не успел опробовать его в горах – мы хотели поехать смотреть на осень в горы и купаться в горячих источниках. Мне так жаль, что он не снимает стремительного кота Персика – моих умений на это толком не хватает.

Мне так жаль, что я не вижу, как загораются Мишины глаза, когда я – что-нибудь, неважно что, – для него. Я бы все для него.

Винтаж

Почти сразу после похорон Мишины сайты поломались – и фотошкольный, и его личный, и фотобанк. Потребовалось небольшое чудо, чтобы получить к ним доступ и починить. Когда все заработало, я сразу же пошла смотреть на то, как Миша видел меня. В подсолнухах, в цветущих вишнях, на море. И, конечно, самые первые фотографии, снятые за нашим домом, – ими Миша объяснился мне в любви. И вспомнила, как мы обсуждали один из этих снимков.

Миша был в офисе в Москве, я дома в Краснодаре, мы переписывались в мессенджере, и я рассказала ему, как много вижу в этих фотографиях. Он написал в ответ: «Я тронут». Я тут же ответила: «Ну вот как тут удержаться от шутки?» Миша попросил уточнить, и я сказала, что в ответ на «я тронут» напрашивается «это заметно». «Какие тут шутки. Я так себя и ощущаю», – написал мне Миша тогда.

Мне очень нравилось, когда он так – слегка винтажно – выражался. Он мог, например, сказать, что надо взять с собой кофту: «Вдруг ты озябнешь». Или называл мальчишек в нашем дворе охламонами. Или говорил, что он какой-то неуклюжий.

Когда я говорила об этом Мише, он смущался. На первых порах даже возражал, мол, он же такой косноязычный, у него в школе всегда была беда с сочинениями.

Но это было совсем не так. В том, как Миша говорил, слышался голос его бабушки Галины Михайловны, всю жизнь проработавшей редактором в заводской типографии в Саратове. Я не знала ее, но восхищаюсь тем, каким она сумела воспитать Мишу.

Технарь Миша читал куда больше меня, филолога. Он читал ежедневно, на русском и на английском. И художественную литературу, и учебную, и нон-фикшен. Однажды он решил подтянуть свой кругозор и взялся читать подряд все книги из топ-100 по версии BBC. И, например, он читал Оруэлла, а я знаю его лишь в пересказах.

Миша не только говорил винтажно. Он и сам был – при всей своей увлеченности технологиями и продвинутости – немножко несовременным. В таком хорошем, романтическом смысле. Когда он усаживал меня в машину, подавал мне руку на выходе из транспорта, открывал передо мной двери, в этом не было ни капли рисовки или стремления понравиться. Для Миши это было естественно и органично.

Для него естественно и органично было быть старшим и сильным. Заботиться о моих безопасности и комфорте. Контролировать ситуацию и решать проблемы. С ним легко было быть девочкой-девочкой. Переходить дорогу не глядя. Не помнить о хулигане, свернувшем перед нами в переулок. Спускаться по лестнице, опираясь на надежное плечо.

Помните у Рождественского: «Будь, пожалуйста, послабее, будь, пожалуйста, и тогда я тебе подарю чудо запросто…» Мише не нужно было, чтобы я стала слабее. Он не ждал от меня ничего. Просто любил меня изо всех сил и делал все, чтобы мне было хорошо и спокойно. Он успевал подумать и позаботиться обо всем. Он был вокруг меня – в каждом жесте, в каждой мелочи. А потом уже и я откликалась на это. Становилась мягче и спокойнее. Не слабее, нет. Просто я была замужем. За мужем. За Мишей.

Когда-то я думала, что семья, когда муж – глава, а жена – за ним, не для меня. Мне хотелось семью-партнерство. Но мужчины, которых я встречала, были или гораздо слабее, или сильнее, но при этом деспотичными.

С Мишей все было иначе. Я спрашивала у него, кто стал ему ролевой моделью мужчины, мужа. Он вырос безотцовщиной. Дедушки не было, отчим – алкаш из ЖЭКа. Откуда же это? Из фильмов? Из книг? Миша и сам не знал. Он просто чувствовал, понимал, что так – правильно. И он был прав.