Текст книги "INTERNAT 3.0"

– Укол, чё ли? – удивился Денис.

Фуфайкин усмешливо покачал головой.

– А что, уколов боишься? – прищурился внезапно, уже без улыбки.

– Немного, – признался Денис.

– Поня-атно, – протянул Велимир Тарасович, словно на заметку беря новую информацию. – Ну так ложись, милок, ложись на живот. За вопрос старшему всего-то пять ударов вицей полагается.

– Чего? – слабым голосом переспросил Денис.

У него всё похолодело внутри. Велимир Тарасович шумно вздохнул.

– У, как с тобой становится трудно! Гляди, я скоро терпение потеряю – не обрадуешься. В раздражении я на Ганнибала похож. Видал такой фильм? У новичка есть, конечно, период привыкания или, правильнее сказать, тупизма, но у тебя он как-то шибко затянулся.

Он на пару секунд сдвинул и снова расправил свои светлые брови.

– Ложись, милок, получай свои пять ударов и мотай на полдник, хватит тупить. А то отдельно добавлю, за нерасторопность.

Денис лёг, как ему был велено, зажмурился, вцепился в края кушетки.

– Давно бы так, милёнок ты мой ненаглядный, – довольно проворковал Фуфайкин. – Охо-хо, грехи твои тяжкие… Ну, с Богом, Enter. Смотри, не дёргайся, хуже будет – привяжу.

Денис услышал короткое «э-эх!», а следом ощутил такую резкую боль, что дёрнулся и заорал. Он не услышал окрика своего добродушного палача, вскочил и припечатал ладони к горящей спине.

– Не надо! А-а! Не надо!

Фуфайкин, ласково приговаривая что-то, сгрёб его в охапку, снова уложил на кушетку и привязал к ней широкими ремнями. Денис рвался, визжал, а Фуфайкин методично хлестал его и вслух считал удары.

– Семь, – сказал он с удовлетворением. – Два тебе за непослушание. И это мало. Цени мою доброту и хорошее отношение.

Он развязал жертву, сложил и убрал в один из многочисленных ящиков ремни.

– Ну, голубчик, вот и всё. А ты боялся. Иди теперь в медпункт, пусть тебя Гузель Маратовна полечит. Медпункт знаешь, где? Нет? Ну, Ренат Абдуллович проводит. Познакомишься. И это… кхм… ты, Enter, поскорее привыкай-то. Воспитание – дело ответственное, мы – люди ответственные, ты себе это в программу вставь – домик какой виртуальный себе понашлёпай, с овчаркой немецкой в будке, в котором ты себя правильному поведению учить будешь, чтоб нас не подвести. Усёк, малыш? – И он без паузы выкрикнул: – Ренат Абдуллович!

Через пару секунд дверь отворилась. Неторопливо вошёл Ренат.

– Что, готов? – спросил он и равнодушно обозрел распухшую от слёз физиономию Enter’а. – Пошли к мадам Гинзуле. Она тебе примочит твои царапины.

Enter удивился: а где его ноги? Они вообще есть? Он глянул вниз. Ух ты! Есть. Класс. Он двинул правой ногой. Левой. Наблюдал, как шагают его ноги, словно во сне, со стороны.

– Обмяк мальчонка, – со знанием дела посочувствовал Фуфайкин. – Пусть Гузель ему эфедрин даст.

– Обойдётся, – зевнул Ренат.

Велимир Тарасович пощёлкал языком.

– Да ладно тебе, Ренат. Пожалей пацана: первый день же. И так досталось бедолаге.

– Воспитываем, Велимир Тарасович, воспитываем, – снова зевнул Ренат и вытолкал Enter’а в коридор.

Обошлось без лестниц: медпункт находился через две двери от «Воспитательской-экзекуторской». Понятно, почему так близко…

Глава 11
«Блажной» Серафим Кедринский

В кабинете скучала, подперев щёку рукой и глядя в чистое окно, крупная смуглая черноволосая женщина. Услышав шум в своих владениях, она подняла голову, и Денис увидел узкие чёрные глаза, коротковатый нос, под которым топорщились усики, полные щёки с несколькими родинками, красивые брови чёткой линии, видимо, выщипанные, и низкий лоб без единой морщинки.

– Приветствую, Гузель Маратовна, – поздоровался Ренат.

– Приветствую, приветствую, – высоким голосом ответила фельдшер. – Что это за бациллу ты мне притащил? Неужто новенького? Этого… как его… – она прищурила и без того узкие глаза, – Enter’а?

– Его, – кивнул Ренат.

– Читала, читала… Что, успел провиниться?

– Долго ли, Гузель Маратовна?

– Понятно… А устав-то читал?

– Вызубрил от слова до слова, – похвалил Ренат.

Фельдшер недоумённо поджала губы.

– Поперёк попёр? – словно не веря, ахнула она и осуждающе покачала головой.

– Вопрос мне посмел задать, сопляк.

Будто плюнул. Зло на Enter’а посмотрел. А тот и не видел ничего. Дениса охватила чернота апатии, которая съедала все его мысли и ощущения.

– Ничего себе!

Гузель Маратовна Гинзула снова поджала губы. Скептически осмотрела бедолагу с ног до головы, как телёнка, выставленного на продажу.

– Давай показывай, чего смазывать, – велела она наконец.

Enter послушно задрал вверх рубашку и приспустил штаны. Он понадеялся, что фельдшер заахает при виде рубцов, пожалеет его, заругает Рената и Фуфайкина, вернёт его домой, к маме, но женщина деловито намазала его чем-то щиплющим и машинально пробурчала: «До свадьбы заживёт». Денис, поойкав, утих, морщась страдальчески от пульсирующей в спине боли.

Неужто всё это на самом деле с ним происходит? Нет, он, наверное, попал в виртуальный мир. Это его рука утянула – та, что из монитора вылезла. И всё, что случилось после того – приход омбудсмена, ментов, школа, приезд в интернат, Гарюха, Пугинский, Фуфайкин, Гузель Маратовна – просто повороты очередной компьютерной игры – action RPG-эшки, а может, симулятора жизни русского интерната под названием «INTERNAT 3.0» или что-то вроде того. Только эта мысль и спасает от помешательства.

Ренат довёл Enter’а до спальни № 229, где того ждала отдельная койка вместо отдельной комнаты. Ребята не обратили на него внимания. Кто-то за столом делал уроки, кто-то читал книжку, кто-то сидел, сжавшись в комочек, кто-то лежал, изучая потолок или дремля. Гарюха занимался. Enter’у ни с кем не хотелось разговаривать. Он лёг, уткнувшись носом в подушку. Что теперь будет? Как он будет учиться? Во что одеваться? Где играть на компьютере? Будет ли это вообще возможно?

А как хочется… До дрожи в пальцах, до картинок в глазах, до ломоты в башке! Enter сжал в объятиях тощую комковатую подушку. Хотелось есть, пить, спать, играть в «Контру», или в «World of Warcraft», или в любой, даже старый квест… И увидеть маму. В ней – солнце. Всегда солнце, несмотря ни на что. А без солнца разве жизнь? Как и без компьютера.

Справа и слева от Enter’а на койках лежали соседи. Тот, что слева, тоже лежал на животе. Тот, что справа, – на спине.

– Максим, – позвал правый. – Максим!

– Я не Максим, – вздохнул левый. – Знаешь ведь – я Певунец.

– Почему Певунец? – шепнул Enter, приподняв голову.

– Пою много, – объяснил, услышав его вопрос, бритый веснушчатый пацан. – Всё время. Не могу удержаться. Нифига меня не берёт, представляешь? А ты виртоман?

– Почему это? – почти обиделся Enter.

– Так ведь зазря Enter’ом не прозовут, – объяснил Певунец.

– Я Денис Лабутин, – сказал Enter.

– Ты про это забудь, – посоветовал Певунец. – Свои персональные данные в школе или на свиданке вспоминай – если повезёт, а тут не смей.

– Максим, – тихо позвал правый сосед, светло-русый паренёк с васильковыми глазами. – Ты как?

Певунец помолчал. Шевельнул лопаткой: отстань, мол.

– Фигово, Кедраш. Сам не знаешь, что ли? Чё пристал?

– Я не Кедраш, – спокойно возразил сосед. – Я Серафим Кедринский.

– За то и получаешь постоянно, – усмехнулся Певунец. – Тебе какая песня, как зваться? Вот я – Максим Лехницкий, а меня Певунцом кличут. Мне пофигу. А ты чё ерепишься?

– Ерепенишься, – поправил Серафим.

– Один чёрт.

– Чёрта не призывай – не успеешь «ой» сказать, а он уже в тебе и тобой командует, – сказал Серафим.

Певунец хихикнул, подмигнул Enter’у.

– Он у нас блажной, – объяснил охотно. – В Бога верит.

И снова хихикнул. Через соседскую голову кинул:

– Слышь, Кедраш, а коли Бог есть, почему у меня мать пьёт, батя к чувихе слинял, а меня сюда забрали и петь не дают?

– Вы там потише, – призвал Гарюха, – а то накличете «большие радости».

Певунец представил его Enter’у:

– А Гарюха – это Егорка Бунимович. Только здесь ФИО – не в чести. Это ты в школе и в бухведомости типа Серафим Кедринский или там Макс Лехницкий. А туточки – забудь.

– Тут прозвища или ники иногда, – сказал Серафим. – А я не хочу на кличку отзываться. У меня есть имя, которое у Бога написано, под этим именем Он меня знает. С чего мне на какие-то иероглифы отзываться?

– Порти себе житуху, порти, – отозвался Певунец. – Мало тебе по уху дают. Ещё хочешь. Ты часом не этот… мазохист?

– Точно не мазохист, – ответил Серафим. – Я православный христианин.

– Ну а чё тебя Бог от этой лабуды не спас, если ты Егошный? – съязвил Певунец. – Ты ж говорил, Он своих знает, привечает и прочее, прочее?

– А Он не только привечает, – охотно ответил Серафим. – Он ещё испытывает на прочность. Испытанье пройдёшь – на Небо попадёшь.

– И сколько таких испытаний нужно? – заинтересовался Enter.

– Сколько Бог пошлёт для твоего спасения, – ответил Серафим. – Тебя как звать?

– Enter.

– А по-настоящему?

– Ну… Денис… Лабутин.

– Вот и не забывай, – посоветовал Серафим.

– Ты, Кедраш, болтай, да не убалтывай, – снова ввязался в разговор Гарюха – Егор Бунимович. – Не все такие сильные, как ты. Тебя вера поддерживает, а его – что? Комп ему не дадут, а без игр он в депресняке, хоть в петлю.

– Я могу его поддерживать! – заявил Серафим, сев на кровати.

– Сбрендил, Кедраш? – Певунец повертел пальцем у виска.

– Я Серафим, а не Кедраш.

– Ага. Ты Коту Базилио это скажи, – пробурчал Певунец.

– А я говорил.

– Да?! – удивился Певунец. – И чё?

– Ничё. Получил по загривку. – Серафим пожал плечами. – Ну и что? – Он глянул прямо в глаза Певунцу. – Ну и что? – тихо повторил и улыбнулся. – Это же всё мелко.

– Ты даёшь! – только и сказал Певунец. Прищурился на потолок, замурлыкал под нос: – Горы дикие и высокие, горы длинные и далёкие… Заберусь на вас, покорю я вас, ах, увидел вас я в недобрый час…

Гарюха хмыкнул:

– Без карцера не могёшь. Ну никак.

Певунец замолчал. Зевнул.

– Жрать хочу.

– Все хотят, – сказал Гарюха. – А только хочухами живот не набьёшь.

– Скоро полдник, – сказал кто-то.

– А корочки хлеба ни у кого нет? – оглянулся на ребят Максим Лехницкий.

– Не канючь, Певунец, – отозвались с дальней койки. – Да и кто бы нам дал чего заныкать – хоть крошку корочки хлеба?

– Какаха, – тут же сложил первые буквы трёх последних слов другой парень.

Но никто не хихикнул.

Enter лежал и молчал. В голове у него звенело. Спина болела. Пальцы подрагивали от жгучего желания давить на клавиши «мыши». А ещё не давали покоя вопросы: как там мама? где она? что делает? Наверное, она сейчас на работе. Вернётся поздно. Вернётся – а сына нет. Что с ней будет? Куда она кинется? Будет звонить Герани – их классной, Яне Михайловне Герамисовой. Узнает, что Дениса забрали, и в обморок хлопнется. А толку? Всё равно ей завтра на работу. А если уволится, его ей назад точно не отдадут.

А Брюха? Ё! Завтра же в их клубе турнир по «Контре»! Они с Брюхой режутся вместе с другими парнями – Алтуком (ALTUK), Вельзером (WELZER) и Эвилом (EVIL) – против нескольких команд геймеров. Ну всё. Брюха ему зафандырит… Чё теперь делать-то?! Хоть позвонить бы… И маме бы заодно.

Денис осторожно сполз с кровати и тронул Серафима за плечо.

– А? – очнулся задумавшийся Серафим.

– Где тут позвонить можно? – спросил Денис. – Мне край надо.

– Позвонить? – переспросил Серафим. – Тут? А тут никак нельзя. Невозможно. Телефонов нет, только для персонала. Мобильники у всех воспитанников отбирают.

Денис растерянно посмотрел на свою тумбочку. Его рюкзака не было. Похоже, он остался в кабинете этой… как её… Аллы Викторовны. Неужто она будет рыться в его вещах?.. Похоже, будет. Но телефон-то не её! Не имеет права забирать!..

Или имеет?..

Кажется, здесь все права у взрослых; у детей – устав запретов. И наказания.

Как же не хочется жить! Вот если б помереть как-нибудь. А потом как-нибудь воскреснуть. И вернуться к прежней жизни – с мамой, компьютером, игровым кланом, интернетом… ну и школой. Хотя… провалилась бы эта школа! Учиться так скучно! Как и жить в реале.

Но вернуться с того света, говорят, невозможно. Ну, если вовремя не спасут. Да вот попробуй угадай, насколько надо приблизиться к смерти, чтоб тебя смогли всё же откачать. Чтоб испугать только. И неизвестно – пожалеют тебя при этом или всыплют по первое число…

«Хочу жить в виртуале! Или во сне. Подключите меня ко сну!» К такому, какой снился, кажется, уже так давно, а на самом деле всего дней пять назад. Там он был Светлейшим Царём, Чистейшим Паладином. Властелином! Вот это класс был!

Enter вздохнул. Спина ныла.

Прозвенел беспощадный пронзительный звонок, и ребята зашевелились. Подошли к двери и начали разбиваться на пары, будто в детсаду или в ДОЛаге – детском оздоровительном (школьном, спортивном) лагере. Enter нерешительно поднялся.

– Денис, давай ко мне в пару, – позвал Серафим.

Enter согласно кивнул и подошёл к Кедрашу.

– И чё, за ручки браться? – негромко спросил он, набычившись.

– Необязательно, – ответил Серафим Кедринский. – Сейчас на полдник пойдём.

Вскоре открылась дверь, показался Ренат – надзиратель Кот Базилио, помощник Пугинского. Он посчитал своих питомцев и сказал:

– Можете шагать, шантрапа вокзальная.

Столовая оказалась в другом крыле здания на втором этаже.

Столы поставлены в несколько рядов. Линия раздачи у стены. Стопка подносов. В лотках ложки. На полках темнеют ряды гранёных стаканов с чаем, сереют тарелки с бледно-коричневыми сухарями. Каждый берёт поднос, ставит на него стакан и тарелку, садится за стол. Никто не разговаривает, не смеётся. Молчание непривычно и потому подавляет Enter’а.

Серафим присел рядом с ним. Enter заметил, что странный сосед по кличке Кедраш крестится, а затем крестит чай с сухарями. Зачем это? Он наклонился к Серафиму, но тот, уловив его движение, быстро прижал к губам палец.

«А! Когда я ем, я глух и нем!» – понял Enter.

В уставе запретов прописано наказание за любой разговор и перемигивание во время еды.

«А в школьной столовой гвалт и мелкое хулиганство в порядке вещей…» – кисло подумал Enter, макая сухарь в чай.

Снова беспощадно-пронзительный звонок. Все встали и построились в колонны. Здесь, оказывается, и девочки есть. И немало. Среди воспитанников в другой колонне Enter вдруг заметил Вовку Ломакина. Но какой это был Вовка! Будто из холодильника вынутый. Бледный, потухший, перепуганный. Всё в нём исчезло, одна оболочка осталась. Вот он, значит, где! И вот, значит, с ним как…

Вовка по сторонам не глядел. Уставился в пол, на кроссовки впереди идущего, и так исчез в дверях, затёртый толпой таких же перепуганных молчунов. Ручейки ребят направлялись в нужную сторону здоровыми парнями пятнадцати-шестнадцати лет. Они глумились, ржали, матерились, отвешивали подзатыльники, пинали по мягкому месту. Девочек парни общупывали и развратно гоготали.

Незнакомый Enter’у дежурный воспитатель стоял рядом с ними со скучающим выражением лица и, казалось, оживлялся лишь при очередной экзекуции. Он причмокивал и высокомерно щурился на воспитанников, словно царёк – на вшивых каторжан. На лацкане пиджака у него белел бейджик. Денис успел прочитать «Феликс Иванович Хмелюк» и тут же забыл, что прочитал, потому что как раз в этот момент к нему придрались старшаки – «потому что новенький».

Enter’у досталось по полной программе: выяснив его кликуху, старшаки поиздевались над ним, объявив это «боевым крещением». Серафима, влезшего некстати с разъяснениями, что кроется в этом святом слове – «крещение» и почему оно бывает «боевым», отдубасили за компанию и чтоб не встревал.

А за окном лил предоктябрьский дождь. Enter'у пришла в голову мысль, что это он – дождь и он брызжет на землю, превращаясь в грязь.

…А как обработали Ломакина! Совсем Вовка на себя не похож… Это он притаранил Лабутина к этой улыбчиво жестокой Люции Куртовне «с душком»! Так что сам виноват, груздь червивый! Enter вообще бы его убил. Мало ещё этому гаду врезали. Насмерть надо ухайдакать! Ведь он, Enter… то бишь Денис Лабутин ни в чём не виноват! Если б Ломакин оказался ближе к Enter’у, Денис бы не преминул ему наподдать. Не постеснялся бы. А чего стесняться этой сволочуги?!

– Ты чего жужжишь, как рассерженный шмель? – прошептал оказавшийся рядом Серафим Кедринский.

– Гада встретил, который меня сюда засадил, – зло бросил Enter – тоже шёпотом, потому что рядом шёл Кот Базилио – Ренат Абдуллович Махметов.

– Чё, правда? – Серафим скосил на него глаза.

– А чё неправда-то? – фыркнул Enter. – Зарезал бы тупого провокатора и не поморщился б!

Серафима передёрнуло, но Enter этого не заметил.

Их недлинную, идущую из столовой колонну свели во внутренний двор. Дождь с хмурого неба капал уже редко. Воспитатель Феликс Иванович Хмелюк обозрел послушную шеренгу и сообщил:

– Сегодняшний трудовой десант убирает территорию от сих до сих. Вот вам мусорные мешки. Вперёд, дорогуши мои. Так. Кто здесь Enter? Шаг вперёд.

Гарюха подтолкнул Дениса, и тот торопливо выдвинулся из шеренги. Хмелюк оглядел мальца и «обрадовал»:

– А тебе, сынок, двойная норма.

У Enter’а чуть не вырвалось: «Почему это?!» – но вовремя заныли раны, и он успел закрыть рот. Феликс Иванович раздал тонкие чёрные пакеты и сказал:

– Успеете убраться до ужина – ваше желудочное счастье. Особенно тебя, Enter, касается. Ужин тебе не сберегут, если опоздаешь.

И он отправился дремать на скамейку под всё ещё зелёной сиренью с жёсткими листьями. Интернатовцы, не теряя времени, бросились подбирать мусор. Enter замешкался, не очень понимая, где ему собирать двойную норму всякой всячины, тем более что всё тело у него ломило. Кряхтя и постанывая, он приседал за каждой бумажкой, за каждым окурком. Один мешок был девственно пуст, в другом лежало граммов сто мокрой грязной ерунды. Какая тут двойная норма?! Enter окончательно сник. Похоже, сегодня он голодает. А дома бы он!..

Кто-то быстро сунул в его руки мешок с мусором.

– Держись возле меня, – тихо велели ему.

– Кедраш? То есть… Серафим? – удивился Enter. – А зачем? Это что?

– Это тебе одна норма. Ходи со мной. Сумеем и вторую собрать.

Нет, правда, странный парень. Что ему, больше всех надо? Награду, видно, себе зарабатывает на Небе, в раю местечко старается отхлопотать. Блажной, точно. Какой там сякой Бог? Откуда Он возьмётся? Если б Он был, то всё равно должен был откуда-то, от кого-нибудь появиться. А прежде Него что тогда было? И кто? Может быть, кто-то больше самого Бога? Ведь такое и не представишь, чтоб Бог существовал вечно. Вообще вечность – она разве есть?

Глава 12
Чего боятся старшаки?

Серафим практически и собрал норму Enter’а и свою. Свою, конечно, едва успел к свистку Феликса Ивановича Хмелюка. Тот проверил убранную территорию, потом велел все мешки собрать в одну кучу. У Enter’а проверил, сколько он собрал, хмыкнул неопределённо, лёгким подзатыльником наградил.

– Ну, дорогуши мои, ужинать и за уроки.

Снова построились в колонну по парам. Голодные интернатовцы мигом смели́ недоваренные макароны с жидким соусом и парой кусочков твёрдой говядины с жилами, прятавшейся в варёном луке и морковке, выдули слабо заваренный, почти не сладкий чай, заели серым хлебом. Вернулись в палату. Кто-то здесь, а кто-то в учебке сел за уроки.

На тумбочке Enter’а лежало содержимое его рюкзака. Мобильника среди вещей не наблюдалось.

– Чего это они мобилу отбирают? – тихо спросил он у Певунца, и тот ответил:

– А вдруг ты маме позвонишь? Пожалуешься? Это им некстати. Не понимаешь, что ли? Ей сейчас такое поют про твоё роскошное житьё-бытьё, ты бы послушал – рот не смог бы закрыть.

– Что теперь будет?

– Родительских прав будут лишать. И никто не знает, как с этой ЮЮ бороться.

– С чем?

– С ювенальной юстицией. Это зло. Она родных друг с другом разлучает, – вмешался Серафим.

– А ты чего здесь? – повернулся к нему Денис.

– Религиозный дурман в семье, – ответил Серафим. – Не понравилось омбудсмену, что меня каждые выходные и православные праздники в церковь возят и молиться учат.

– Нифига себе… А чё ты, не можешь не ходить в церковь, что ли?

– Не могу.

– Почему?

– Это предательство. И вообще я в Бога верю и без Него жить не согласен, – твёрдо ответил Серафим.

Денис Серафима не понял. Муть какая-то. Мура. У каждого, впрочем, свои способы ухода от опостылевшей реальности. У Кедраша – сказка о Боге. У Дениса – вирт. Но если виртуальность хотя бы видишь глазами, то Бог-то невидим. Его кто видел? Разве в снах каких-нибудь. А сны ещё нереальнее, чем вирт. Их же не человек рисует, а подсознание создаёт.

Серафим склонился над учебником. Денис открыл дневник. Задания, конечно, записаны… Их выполнять, что ли? Других же нет вроде. Денис тяжело вздохнул и открыл «Русский язык»…

Ночь не принесла ни отдыха, ни сна. После звонка отбоя Денис ворочался, пытаясь поймать на подушке сон, но он, капризуля такой, упрямо прятался в чужой темноте, и к Enter’у не желал наведываться. Перед глазами ярко, как в кино, мелькали воспоминания и картинки возможного будущего – самого непривлекательного и безнадёжного – без мамы, без дома… и без компьютера. А чему его будут учить? И где? И кто? Не могут же в другую школу отправить! А из своей Денис преспокойно удерёт домой, забаррикадируется, и попробуй его достань!

Он придумывал планы побега, верных друзей, которые вырывают его из тюрьмы… а потом плакал: нет у него друзей. А клан… это всего-навсего клан. Партнёры по гейму. Кончается игра – прекращается контакт между членами клана. Они, между прочим, вообще могут никогда в жизни не встретиться, только в виртуале. Да и встретятся… о чём им говорить? Об игре? А больше не о чем… А иногда бывает, что встретишь члена враждебного клана и начнётся драка до крови. До смерти. Как у тех ребят в кафе…

Слёзы сперва горячили щёки, а потом холодили. Когда они кончатся?! Кто-то дотронулся до Дениса в темноте, и он вздрогнул.

– Денис, – прошептали ему в ухо, – ты есть хочешь? Я кусок хлеба припрятал. Будешь? На, бери. Сейчас не хочешь, завтра утром съешь, пока Ренат не придёт. Это краюшка, она почти не рассыпается, можно под подушку сунуть. На, сунь же!

Денис принял шершавую корочку, сунул под подушку. Но от него не отстали.

– В первый день всегда плохо, всем. Потом попривыкнешь немного. Всё равно ж и мама за тебя борется, и папа, и Бог им поможет. Ты не думай, я не сумасшедший. Просто я понимаю, почему так.

Денис слушал, крепко зажмурившись, и ничего не отвечал. Голос Кедраша журчал, он успокаивал, убаюкивал, и вскоре Денис уснул.

Серафим потихоньку нырнул в свою кровать. Он долго не спал, хотя глаза его были закрыты. Перед внутренним взором оживали картины его небогатой, трудной, но счастливой жизни с родителями, братьями и сёстрами. Недавно срубленный дом светел и не убран из-за недоделок и вещей, которые пока некуда складывать. Зато настоящая печка есть! Тепло от неё душистое… Серафим вместе со старшим братом, окончившим школу и поступившим в духовную семинарию, помогает отцу рубить и складывать в поленницу дрова. Отец работает в строительной фирме архитектором. А по выходным и праздникам служит алтарником в ближайшем храме Живоначальной Троицы.

Красивый храм, величественный. С приделом, освящённым в честь иконы Пресвятой Богородицы «Живоносный Источник». На территории церкви уже лет сто пятьдесят бьёт родник. Над ним перед революцией 1917 года установили часовенку, а в двадцать первом веке родник спрятали в трубы, и он вырывался к людям из мраморного фонтанчика-чаши. Народу сюда собирается – уйма. В любое время года.

Старший брат Серафима Павел два года отвечал за колокольный звон. Старшая сестра Пелагия – за чистоту в часовенке со святым источником. Она заканчивает обучение в Свято-Троицкой Лавре на регента. Познакомилась с молодым выпускником семинарии, будущим священником Антонием. Замуж через месяц выйдет. А Серафим на венчание не попадёт. Почему? Во-первых, из-за «религиозного дурмана», попирающего права ребёнка на свободу от религии, а во-вторых, из-за шишки, которую Серафим получил в бане, поскользнувшись на мыльном полу. Шишку заметили в школе и просигналили органам опеки и полиции. Завели дело об избиении, и Серафима тут же изъяли из семьи. Состряпанное обвинение в суде растаяло, но опека подала апелляцию и Серафима родителям не отдала. Вот и мается Серафим Кедринский в интернате уже с августа, и придёт ли конец этим мыканьям, неизвестно. Одна молитва и надежда на Бога остались… Открыто молиться ему запрещали, и потому он произносил заветные слова про себя, втайне.

Беспардонный звонок выбил из воспитанников сон. Они вскочили, принялись лихорадочно застилать постели. Денис проснуться никак не мог. Серафим, увидев, что он не встаёт, прыгнул к нему, затормошил:

– Денис, вставай скорей, слышь! Тебе попадёт, если сейчас же не встанешь!

– Оставь его, Кедраш! – посоветовал сухощавый маленький парнишка. – Я, кстати, Щучик. Привет.

– Привет, – буркнул Денис.

– Он к Фуфайкину на разогрев спешит! – насмешливо предположил Певунец. – Розги понравились, а, Enter?

Денис яростно замотал головой, потёр глаза кулаками.

– Об тебя сигареты ещё не тушили? – раскрыв широко глаза, спросил Щучик.

Enter содрогнулся.

– Это же больно! – возмутился он. – Они пра́ва не имеют!

– Правда, что ли? – усмехнулся Щучик. – Показать?

Не дожидаясь ответа, он поднял на спине майку. На желтоватой коже Денис увидел маленькие круглые пятнышки коричневого цвета. Щучик одёрнул майку, снова усмехнулся и продолжил застилать постель. Денис тоже стал застилать свою. У него получилось не так ровно и аккуратно, как у других: он делал это впервые, и к тому же у него ныла спина от вчерашних побоев. Но, по крайней мере, он старался. Гарюха, обозрев его достижения, дёрнул бровью и поправил, где надо.

– Я тебе пару раз покажу, как надо стелить, а потом пусть Фуфайкин тебя учит, – проворчал он, и Enter поблагодарил:

– Спасибо!

– Да всегда за натуру пжалста! – хмыкнул тот.

– Одевайся теперь, – подтолкнул Серафим, – и поторопись: скоро Ренат Абдуллович придёт, а перед этим надо умыться. Туалет в конце коридора. Идём скорее, не застревай.

Enter надел свои кроссовки. Остальные щеголяли в казённых сланцах. В туалете с несколькими кабинками была очередь, но она двигалась довольно быстро. Туалет, раковина – и обратно в комнату.

Ренат проверил кровати (при осмотре «ложа» Дениса он покосился на Гарюху, но ничего не сказал), внешний вид и собранность воспитанников и повёл их в столовую. Ячневая каша с комками и крошечным кусочком подтаявшего масла, чай и кусок хлеба с сыром вдохновляли мало, но… Денис безропотно проглотил свою порцию и подумал, что мог бы съесть ещё. Он со слабой надеждой посмотрел на поваров, стоящих на раздаче, но сидевший рядом Щучик прошептал:

– Добавка только мёртвым.

– Кто хочет похудеть, жалуйся на родаков, – прошептал с другой стороны Певунец, – и жир растает в интернате номер тридцать четыре.

У выхода снова стояла компания старшаков. Они внимательно рассматривали всех проходящих мимо воспитанников и выбирали себе жертву. Денис тоже не миновал этот кордон. Высокий старшак с большими серыми глазами и тонкими губами, с прыщеватой кожей схватил Дениса, пытавшегося прошмыгнуть тише мышки, за ухо и притянул к себе. Лабутин взвизгнул. Сероглазый старшак спокойно сказал:

– Не вопи. За шум вдвое получишь. А то ещё помойку отправишься сортировать.

– Чего? – струхнул Enter.

– Того, – обрезал старшак. – Реально говорю – на помойку наряд выпишу, если орать будешь. Пуга шума не выносит.

– Он не знает, кто такой Пуга, – сказал другой старшак, пониже ростом, но такой же сероглазый. – Повезло парню.

– Узнает, был бы жив.

Они вдвоём зажали Дениса между собой. Все проходили мимо, никто не задерживался. А Вовка Ломакин и голову не повернул. Предатель. Но Enter и зубами от злости скрипнуть не успел: старшаки угостили его парой ударов по почкам, вывернули уши и прошипели:

– Мы из тебя виртуальную дурь сперва выбьем, а потом обратно вобьём. После уроков придёшь в нашу комнату полы мыть.

– Вздумаешь жаловаться – уроем, – обещали. – Наши шишаки только поржут над тобой и в карцер сунут грешки замаливать. Шишаки, чтоб ты знал, это Пугинский и Крисевич, начальство наше.

– Боги и крыша. Они – памятники для народа, мы – постамент, а вы – грязная клумба вокруг плиты, на которой стоит постамент. Намотал сопли? Ну?

– Н-намотал, – икнул Денис, кривясь от боли.

Сколько его будут мучить?! Как нескончаемая игра без перехода на следующий уровень. Будто жмёшь на «мышку», а ничего не происходит; тебя раз за разом убивают, и на экране снова и снова возникает надпись: «Ты убит. Какая досада. Сыграем ещё раз?..»

– Оставьте его в покое, – раздался рядом спокойный голос.

Старшаки замерли от удивления и воззрились на нарушителя процедуры. Денис тоже глянул краем глаза – не меньше своих мучителей поражённый чьим-то неравнодушным вмешательством. Возле них стоял, задрав голову, светлоголовый Серафим.

– Отвянь, Кедраш, – поморщился первый старшак. – Мало тебе в прошлый раз наваляли, дубак вшивоглазый?

– Мазохист ты, чё ли? – лениво предположил второй.

Серафим безмятежно повторил:

– Оставьте вы его в покое. Что за геройство такое – издеваться над младшими? Вы бы уж тогда, если хотите героями заделаться, к Фуфайкину сходили.

– Зачем это?

– А чтоб попросить его нас не наказывать, – пояснил Серафим. – Или сразу к Алле Викторовне – сказать, что взрослые нас мучают.

Старшаки переглянулись и нарочито громко прыснули. Enter’а зажали покрепче.

– Ты, овечий чудик, жуй свою постную кочерыжку и в дела хищников не лезь, – посоветовал второй старшак. – А не то загрызём.

– В последний раз предупреждаем, святоша хренов: брысь отсюда навсегда, – злобно процедил первый. – Закопаем так, что шакал голодный не найдёт.

Серафим неожиданно улыбнулся.

– Чё лыбишься, баран? – ощерился старшак.

– Животный мир ты хорошо выучил, Слава, – кивнул Серафим. – Раз уж мы о животных говорим, будь настоящим человеком и отпусти Дениса.

– Да-а? – протянул старшак Слава. – А не отпущу – чё сделаешь?

– Он помолится, – серьёзно ответил за Серафима другой старшак. – Ему его Боженька поможет кулачок сжать и ручкой замахнуться.

– Коленки затряслись, блин! – осклабился Слава. – Забоялся я, Хамрак, что-то. Аж задрожал. А ты?

– А я, Кульба, уже опи́сался, – заёрничал старшак и бёдрами завилял. – Enter, подотрёшь?

Он потряс Дениса за плечи. Голова жертвы замоталась.

Лицо Серафима затвердело.

– Перестань, Влад, – потребовал он. – Слышишь?

– Не слышу, повтори.

Хамрак толкнул Enter’а в руки Кульбы и приставил ладонь к уху.

– Влад! Хватит из себя зверя корчить, – примирительно сказал Серафим. – Чего ты, правда, пристал к человеку? Приказы чьи-то выполняешь, что ли? А свою волю-то куда девал?

Взгляд у Хамрака остекленел.