Текст книги "Нити разрубленных узлов"

– Что тебе нужно?

– Я уже говорил. Помощь.

– Какая?

– Раньше ты бы не стал спрашивать об этом.

Больше всего происходящее походило на то, что мне сейчас начнут выкручивать руки. На дыбе. До тех самых пор, пока я, глотая сопли и кровь, не буду нижайше умолять принять мои услуги.

– Ответишь?

Он пожал плечами, как мне показалось, немного устало, а ржаво-карий взгляд вдруг дрогнул и поплыл, теряя прежнюю мертвенную уверенность:

– Частично ты уже помог. С размышлениями про старуху.

– Это слишком просто. Любой сопроводитель умеет так делать на первом же году службы.

– Тебе виднее.

– Стоило расспрашивать меня ради такой малости, когда под рукой много других достойных помощников?

Натти усмехнулся:

– Не знаю, какова была твоя прежняя служба, но есть кое-что, ставящее тебя на ступеньку выше всех прочих сопроводителей. И ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Ты был там. В этих… Как ты их называешь? В обстоятельствах.

– Они завершились. Других пока не наступило. И большего я предположить не могу.

– А предполагать и не надо.

– Ты же сказал, что старуха сбежала неизвестно куда.

– Не говорил.

– Но…

Карие глаза вновь лукаво сощурились.

– Я сказал, что никто не отправился по следу.

Захотелось стукнуть по лбу. По своему конечно же. Ну я и дурак! Нагреб кучу всяких умствований, а самое главное, лежащее на виду, обошел стороной. Неужели это конец? Да, способность сосредотачиваться должна была начать ослабевать, но не так же скоро… И не так же сильно, Боженка меня побери!

– Почему?

– На то было несколько причин. – Натти сел на скамью, достал из-за пазухи потертую фляжку и плеснул темно-красной, почти черной жидкости мне в кружку. – Выпьем? В знак примирения?

От таких предложений не принято отказываться. Вот и я не отказался, хотя глушить вино с утра не хотелось вовсе. Впрочем, вкус у подношения оказался вполне приятным, хотя и излишне терпким, с заметной горчинкой. Рыжий в свою очередь поднес к губам фляжку, сделал большой глоток, а потом как ни в чем не бывало продолжил беседу:

– Выяснение места назначения заняло больше времени, чем можно было потратить, чтобы успеть настичь беглянку по горячим следам. А когда стало ясно, куда она направилась, пришлось задуматься. И серьезно.

– И каковы итоги раздумий?

Вместо ответа Натти небрежно спросил:

– Ты что-нибудь знаешь о южных провинциях Дарствия?

– Немногое. Моя аленна иногда рассказывала о своей родине. Но я, признаться, не особенно вслушивался в эти рассказы.

– Ты что, был женат? – удивленно вскинул брови рыжий. – И долго?

– Больше пяти лет. А что в этом странного?

– Странно, что жена тебя так долго терпела… Но это так, к слову. В общем, ничего не знаешь?

– Можешь считать и так.

– Хорошо, тогда слушай. – Натти оперся локтями о стол. – Почти все южные земли присоединились к Дарствию под действием силы, но среди них нашлись и такие, что предпочли перейти на другую сторону по собственной воле. А все мы знаем, как Дарохранитель щедр в милости своей к тем, кто покорно склоняет перед ним голову… Провинции, по собственной воле вставшие под знамя Логарена, получили за свое решение хорошую плату.

– Это справедливо.

– Ну да, ну да… – скривился рыжий. – В частности, им было разрешено ввести собственных управителей.

Он замолчал, ясно показывая, что теперь я должен что-то понять самостоятельно.

Меньше всего мне хотелось сейчас действовать по указке наглеца, попытавшегося содрать корку со старых шрамов моей души. Если бы не глупейшая ошибка, совершенная то ли по рассеянности, то ли от злости, я бы не поддался искушению войти в обстоятельства. Но сейчас передо мной встал непростой, даже болезненный выбор: попробовать удержать прежние умения при себе или раз и навсегда попрощаться с ними. В конце второго пути меня ожидала участь эрте Ловига. Завидная для многих. Почетная. Почитаемая. И ужасающе спокойная.

Я перевел взгляд за кухонное окно, туда, где не по дням, а по часам расцветал сад. Мне же нужен был покой, как можно было об этом забыть? Или всему виной сумбур последних суток, многократно поменявший местами хорошее и дурное?

Нет, я не запутался. Я шел по своей собственной тропе, никуда не сворачивая, пока не оказался на перекрестке вместе с толпой других людей. Потом они разбежались в разные стороны, оставив меня без подсказок, куда двигаться дальше. А мне ведь так хотелось отправиться с ними… Хоть куда-нибудь.

Может быть, следовало прямо заявить об этом желании? Что ответил бы мне тот же золотозвенник? Промолчал бы? Отмахнулся? Позвал за собой?

Вот последнее – вряд ли. Я нужен ему здесь. Как запас, задвинутый в дальний угол хранилища, сберегаемый для крайней нужды. Он ведь дал понять, что все мои достоинства умещаются в одной щепоти. Да, воевать будут другие, а мне, по всей видимости, придется ждать окончания сражений и бродить потом по полю боя, добивая раненых врагов и собирая мертвые тела друзей…

Из болота раздумий меня вытащил щелчок пальцев. Прямо около уха. Звонкий. Почти оглушающий.

– Ты что, заснул? По ночам надо такие дела делать.

– О чем мы говорили?

Я прекрасно помнил последнюю фразу прерванной беседы, но втайне надеялся, что долгая пауза поможет сменить тему. Надеялся зря: собеседник остался непреклонен.

– Катрала получила от Дарохранителя право назначать собственных управителей, – повторил рыжий и снова замолчал, внимательно глядя на меня.

Ну и что именно я должен сообразить?

Собственное управление. Наместничество, если говорить точнее. Берется отдаленный от столицы и по каким-то другим причинам малоугодный властям кусок земли и отдается на откуп человеку, способному с ним справиться. Как правило, достаточно богатому либо обладающему иными способностями для установления влияния над другими людьми. Получается что-то вроде того же Перевального форта, комендант которого для беженцев – и Бож, и Боженка, и отец родной. Правда, действует он уже не по исходным и обязательным в других местах дарственным законам, а по своим…

Кажется, понял, куда клонит Натти.

– Там Цепи не имеют здешних возможностей?

– Там их вовсе нет.

– Возможностей?

– Цепей, – коротко ответил рыжий.

Неприятные обстоятельства, не спорю. Но есть великое множество других способов добиваться цели.

– Это что-то меняет?

– А ты как думаешь?

– Я думаю, что «багряным» нужно добраться до беглянки, а заодно и до тех, кто ей помогает.

– Верно.

– И я думаю, что Звеньям не возбраняется на время переставать быть Звеньями.

Натти улыбнулся, цыкнув зубом:

– Не возбраняется. Только есть еще кое-что.

– Здесь или там?

Ответ последовал не мгновенно. Мне даже показалось, что рыжему трудно подбирать для него слова, и это было тем более странно, потому что услышанное мною через несколько минут прозвучало вполне безобидно:

– В Катрале нет Цепей и Звеньев, зато есть бальгерия. С местного наречия это можно перевести как «божьи слуги».

– Тамошние жители настолько верующие?

Натти почему-то сжал пальцы правой руки в кулак, дождался, пока костяшки побелеют, и только потом сказал:

– Истово верующие.

Я все еще не мог уловить причину его тревоги, теперь уже вполне очевидной.

Люди верят в Божа и Боженку? Ну и пусть. Что в этом плохого? Не знаю, как в Блаженном Доле, а в столице тоже многие верят. И с детства ходят в общественные кумирни. Меня такое счастье миновало, потому что отца куда больше волновали дарственные дела, а мать предпочитала заниматься домом, а не душой. Только по большим празднествам мне и моим сверстникам из соседних домовладений удавалось услышать сказки из уст прибоженных. А когда моя жизнь переместилась в казармы Сопроводительного крыла, вера сама собой исчезла. Растворилась в прошлом.

– Ты так говоришь, будто верить – преступление.

– Верить – нет. Но вера часто побуждает к определенным деяниям. – Он словно прислушался к чему-то далекому, а потом, напевно растягивая слова, произнес: – И когда с ночного неба упадут звезды, яркие, как осколки неба дневного, явятся в мир звери, пожирающие людей. Но не плоть и кровь насыщают ненасытные пасти, а свет невинных душ, не умеющих отрешить себя от мирских страстей. Нет защиты от сего врага, кроме праведности, но и та слабеет, не будучи напитанной ежечасными жертвами.

Что-то знакомое почудилось мне в этом однотонном напеве. Кажется, я уже слышал его. И не один раз. Правда, почти без слов…

Память прыгнула назад. На год или два. В те времена, когда я еще старался жить, как заведено предками. Жить семьей вместе со строгой чернокосой южанкой, от месяца к месяцу становящейся все молчаливее. Она всякий раз напевала так перед сном. Тихим шепотом. А потом ложилась в постель, расслабленная и спокойная, словно убаюканная своей странной песней.

– Откуда ты это знаешь?

– Что?

– Слова вечерней молитвы.

Натти переспросил:

– Именно вечерней?

– Ну… да. Наверное.

– Так проповедуют в кумирнях юга. В той же Катрале. А вот в какое время дня, мне не говорили.

– Все еще не понимаю, к чему этот разговор. Есть земли. На землях живут люди. Люди верят, и правильно делают. Что еще?

– Ага, делают. Правильно. – Губы рыжего в очередной раз брезгливо скривились, словно он собирался положить в рот что-то скользкое и омерзительное вроде лягушки. – И тебя ничего не настораживает в тех словах? Ах да, конечно, ты же к ним привык. Небось каждый вечер слышал? А может, и сам повторял, вслед за женой?

– Лодия была вовсе не…

Хотел сказать «не набожна», но понял: в чем-то Натти все же прав. Она твердила так ежедневно. И это только при мне. А в мое отсутствие? Чем она занималась с утра до вечера? Может быть, молилась, наминая колени. Хотя даже со всеми этими странностями…

– Она была хорошей женщиной.

– Хорошей так хорошей, – согласился рыжий. – Да и все остальные южане наверняка неплохи. Пока слова не переходят в дела.

– Ты меня запутал. Что не так с этой несчастной Катралой?

– Как знать, может, она на поверку счастливее прочих краев. А что не так… Сам скоро увидишь.

Вот, значит, ради чего была затеяна эта изматывающая душу беседа?

– Что мне там делать?

– А вот это решишь на месте. Может, и вовсе ничего делать не придется. А может, придется попотеть, да еще как.

– Говори прямо!

Натти улыбнулся, теперь уже во весь рот.

– Поскольку в Катрале Цепей нет и в помине, посылать туда кого-то из Звеньев бессмысленно, потому что никакой поддержки и помощи они не получат. Впрочем, как и любой другой посланник. Тому, кто отправится туда, останется полагаться только на собственные силы.

– Которых у меня, как ты помнишь, нет.

– Это верно, – охотно соглашаясь, кивнул рыжий.

– Тогда какого Божа…

– Думаешь, я сидел бы сейчас здесь и разговаривал с тобой? Если бы все было просто, кто-то вроде того юнца, напичканного да-йинами под завязку, уже возвращался бы с пойманной беглянкой под мышкой.

– Да в чем тут сложность?

– Ты слышал слова молитвы? А теперь представь, что существуют люди, которые восприняли это напутствие как приказ.

– Даже пытаться не буду! Или говори прямо, или…

– Далеко все равно не прогонишь.

– Ты скажешь?

Он глубоко вдохнул, шевеля губами, будто отчитывая меня за что-то.

– Катрала боится демонов. А как поступают люди, когда чего-то боятся?

– Стараются защитить себя.

– Вот. А защита бывает разной. Можно тщательно следить друг за другом. Можно запирать двери и окна. Можно проводить дни в молитвах. Но если не уберегся или не уберег кого-то из близких и дурное семя упало в благодатную почву… С сорняками ведь кто как борется. Кто дожидается, пока растение окрепнет, чтобы выполоть, не оставляя в земле корней, а кто-то попросту пускает пал.

– Хочешь сказать…

– В Катрале демонов корчуют огнем и мечом. При малейшем подозрении. Даже неоправдавшемся, – спокойно закончил Натти.

– Но одержимых демонами ведь еще нужно распознать?

– Конечно. Правда, это совсем нетрудно, если у тебя на службе есть недокровки.

– Недо… кто?

– Плод соития обычного человека и одержимого. Видишь ли, демон не может перейти из тела в тело, если только первое не умрет, а значит, не может оставить себя в потомстве. Зато наделяет своего человеческого наследника… вернее, обделяет одним замечательным свойством. Недокровка неспособен заполучить демона, как бы сильно ни желал. С детства эти несчастные страдают от неисполнимого желания стать такими, как один из родителей. А чем сильнее желание, чем больнее осознание полученного проклятия, тем острее зависть – лучшее средство для утончения природного нюха. Аромат демона живет в их памяти, нужно только легонько подстегнуть, и…

Я припомнил всплески собственной зависти, случавшиеся хоть и редко, но всякий раз добиравшиеся до самого сердца. Пожалуй, в такие минуты мои чувства и впрямь обострялись. А вот рассудок… Скажем так, притуплялся.

– Зависть, говоришь? А если завидовать не только исполнению желаний?

– Почему бы и нет? У кого-то красивая жена, у кого-то толстый кошелек, а кто-то славится своей мудростью. Поводов хватит на всех.

Это правда. Омерзительная своей кристальной простотой.

– И кто может поручиться, что…

– Что недокровка будет искренен в указании врага? – Улыбка Натти стала шире, обнажая зубы. – Никто.

– Но тогда…

Своры ищеек, снующих по городам и весям и подающих голос на любого, кто им не по нраву. Сами-то они надежно защищены от малейших подозрений самим своим происхождением, но все остальные люди каждую минуту жизни подвергаются опасности быть обвиненными и уничтоженными. Без возможности оправдания.

– Знаешь… Я не хочу отправляться в Катралу.

Рыжий расхохотался, хлопая ладонью по столу:

– Не все так страшно! Хотя… И страшно – тоже. К тому же у тебя нет выбора. Здесь ты в ближайшее время точно не сможешь оставаться.

– Это еще почему?

Карий взгляд сверкнул опасным огоньком, и эта искра словно попала в костер, кем-то сложенный у меня под ребрами. Но дрова не заполыхали жарким огнем, а наполнили грудь влажным, удушливым дымом, который, поднимаясь все выше, становился похожим и вовсе на слизь, в конце концов плотным комком вставшую прямо в горле.

А мгновением позже я понял, что не могу вдохнуть.

* * *

Тряпица, прижатая к моему лицу, была пропитана какой-то сильно, но свежо и довольно приятно пахнущей жидкостью и, хотя должна была бы еще больше затруднить дыхание, добилась совершенно обратного действия: судорожные вдохи сменились глубокими.

Натти, почувствовав окончание приступа одновременно со мной, поспешил отступить назад, чтобы оказаться вне досягаемости. И правильно сделал, потому что больше всего сейчас мне хотелось заняться душегубством.

– Что все это значит?

– Кто из нас двоих лучше умеет думать, а?

– Вино было отравлено, да?

– То, что ты выпил, не убивает. Всего лишь причиняет… небольшие неудобства.

– Ах небольшие?!

Я швырнул тряпицу на стол, развернулся к рыжему, перекидывая ноги через скамью, и тот сделал еще один шаг назад, впрочем не переставая довольно ухмыляться.

– Говорю же, от этого не умирают.

– А ты проверял?

– Если вовремя подышать настойкой тысячезрачника, ничего не случится.

– Вовремя, значит?! Но я же не знал о том, что вот-вот начну задыхаться!

– Зато я знал. Помнишь, мы пили вместе?

Он оказался так простодушно искренен в своих признаниях, что мой гнев угас чуть ли не быстрее, чем жжение в груди. Зато вопросы остались.

– Зачем это тебе понадобилось?

– Сам сообрази.

Сообразил я уже давно. Но все еще не мог поверить, что должен был действовать не как друг, а как… Кукла на веревочках.

– Сам придумал?

– Вообще-то нет. Умные люди подсказали.

Врет ведь. И проверить никак нельзя. Да и есть ли теперь смысл проверять?

– Ты понимаешь, что ты сделал?

– Лучше, чем это понимаешь ты, – ответил рыжий, серьезно и, пожалуй, чуть виновато глядя мне прямо в глаза.

– Тогда какого…

– Кое-кто только что заявлял, что не желает ехать в Катралу.

– Могу повторить это. Хоть сотню раз.

– Я бы сказал то же самое, веришь? Только слушать некому.

Все равно можно было договориться. По-другому. В конце концов, у меня оставался перед ним должок, и я бы согласился. Но видимо, вопреки словам золотозвенника в самостоятельности мне все еще отказано.

Что ж, пусть будет так. Он получит то, чего хотел.

– Каков будет первый приказ?

Натти растерянно сощурился:

– Приказ?

– Тебе надо было заставить меня подчиняться? Хорошо. Но больше я ничего не стану делать по собственной воле. Буду ждать твоих распоряжений.

– Зря ты так.

– А как надо?

Он подумал и махнул рукой:

– Неважно. Все остальное можно обсудить потом. К обеду мы должны быть в Литто, нас будет ждать портал.

– Как скажешь.

Значит, все-таки «мы»? Все-таки вместе? Тогда какого Божа один из напарников делает все, чтобы успешно поссориться с другим? Выполняет чей-то не слишком продуманный приказ? Да, так обычно и поступают, если своей головы на плечах не хватает. Но вряд ли Иттан со-Логарен дожил бы до теперешних своих лет, если бы исполнял только чужие повеления.

Я оперся спиной о стол, скрещивая руки на груди. Натти посмотрел на меня, щурясь еще сильнее, чтобы было невозможно разглядеть выражение карих глаз, и насмешливо заметил:

– А вот рассиживаться некогда. Я сейчас пойду за коляской, а ты – к хозяйке Дола.

– Это еще зачем?

– Отпрашиваться будешь. На некоторое время. От своих здешних обязанностей.

– А что, меня могут не отпустить?

– Могут, – широко улыбнулся рыжий. – Но ты уж постарайся. Можешь считать это первым приказом.

Возражать было бессмысленно. И потому, что приказ – вещь не подлежащая обсуждению, и потому, что Натти тут же убрался из дома, оставляя меня… Нет, не в одиночестве. В компании с тихим бешенством.

Я еще немного посидел, глядя в стену, но просверлить взглядом дырку все равно не получилось. А когда встал, в кухонном окне появилась ненавистная рыжая голова и сообщила:

– Возьми тряпку с собой и дыши через нее каждую четверть часа. На всякий случай.

Жаль, что под руку подвернулась всего лишь глиняная кружка, не слишком подходящая для поражения цели: из-за окна послышался треск разлетающихся в стороны черепков и быстро удаляющийся хохоток.

До дома Нери я добрался быстро, благо хорошо помнил дорогу, но открывшая на требовательный стук служанка ответила, что не может позвать хозяйку. Потом девица попробовала захлопнуть дверь перед моим носом и весьма удивилась, когда это ей, во-первых, не удалось, а во-вторых, последовал закономерный вопрос: «Почему?» На меня посмотрели с явной растерянностью и нехотя пояснили, что эрте Нери изволит находиться в другом месте. Для того чтобы выяснить, в каком именно, понадобилось еще несколько минут: служанка, похоже, считала Смотрителя всеведущим и долго не могла понять, что от нее требуется. Наконец мне все же удалось узнать, куда отправилась лисичка, и настал уже мой черед удивляться.

Я предполагал, что Элса Квери пользуется уважением в Блаженном Доле, но что у нее дома могла забыть местная хозяйка? Неужели приболела? Этого еще не хватало! А может, отправилась проведать Ньяну? Такое объяснение нравилось мне куда больше, но ровно до того момента, как выяснилось, что моей прежней помощницы в доме лекарицы нет. Да и вообще никого нет. Пришлось обойти все владения Элсы, держась подальше от пристроек с растениями, навевавшими безрадостные воспоминания.

И все равно я ни за что не нашел бы Нери, если бы она меня сама не окликнула из-за переплетений плюща. А найдя, не узнал бы, если бы не слышал ее голоса, потому что лисичка, бережно подстригающая засохшие за зиму веточки, была одета в простое полотняное платье, защищенное от травяного сока и прочих источников грязи длинным фартуком и нарукавниками, а волосы спрятала под плотно повязанным платком.

– Ищете Ньяну?

Я неопределенно качнул головой, во все глаза глядя на девушку. Странно, но то пышное платье, которое она надевала для первой встречи с новоявленным Смотрителем, пожалуй, даже скрадывало ее красоту, а белое полотно, не отвлекающее взгляд от главного – своего содержимого, оказалось той самой оправой, что делает драгоценный камень еще прекраснее.

– Она уже в своем доме. Под присмотром племянников. С ней все хорошо, – добавила Нери, вопросительно всматриваясь в мое лицо и, видимо, замечая в нем излишнее волнение.

– Рад слышать.

Она избавила плющ еще от пары отмерших побегов, полагая, что разговор окончен, но, поскольку я остался стоять на месте, снова спросила:

– Вам нужно что-то еще?

Да. Но как бы подобрать слова, чтобы изложить мою просьбу?

– Хотите пристроить еще одного беглеца?

Смеется? Это хорошо.

– Нет, эрте. Хочу попросить дозволения сбежать. Для себя самого.

Она выпустила ус плюща из пальцев, и тот упруго вернулся к своим братьям.

– Вы…

Если бы я не видел прежде холодной надменности и огненной ярости в исполнении лисички, то решил бы, что сейчас она испугалась, как ребенок. И это выглядело непонятным. Казалось бы, наоборот, должна радоваться тому, что вновь становится здесь полноправной хозяйкой. Так откуда же в зелени глаз взялась обида?

– Мне нужно уехать, эрте.

– Далеко? – понижая голос до шепота, уточнила девушка.

– Не близко.

– Надолго? – спросила она уже одними губами, потому что мой первый ответ и так предполагал, что времени на путешествие понадобится достаточно много.

– Я пока не знаю. Может быть, на месяц.

Нери о чем-то подумала, напряженно глядя на набухающие продолговатые бутоны, и уточнила:

– Но к осени вы вернетесь?

– Почему именно к осени?

Девушка куснула губу, отчего та стала еще розовее.

– Потому, что осенью… Осенью вы будете здесь нужны.

Конечно, такая требовательность слегка льстит, но… К чему эта таинственность? Нельзя объяснить все сразу?

– Что-то должно случиться?

Она отвернулась и ответила, правда, не мне, а плющу:

– Да.

Я шагнул ближе, чтобы оказаться на расстоянии вытянутой руки от Нери.

– Что же именно?

Светло-зеленые глаза вновь посмотрели на меня со странным смешением надежды и отчаяния:

– Осень – время сватовства.

Разве? А мне казалось, что свадьбы играются в любое время года, было бы на то желание влюбленных. Впрочем, в Блаженном Доле могут привечаться свои собственные обычаи. О которых меня никто не спешит оповещать.

– Я должен буду присутствовать?

– И скреплять узы.

Бож милосердный… Ну да, конечно. Как главный осколок власти в этой глуши. Веселая же мне предстоит осень!

– И много ожидается свадеб?

– По меньшей мере одна. – Теперь девушка смотрела на меня, не отрывая немигающий взгляд.

– И чья же?

– Моя.

Любопытно. Значит, скоро у Блаженного Дола появится настоящий хозяин? И значит, скоро мне придется делить власть с кем-то, намного менее приятным и наверняка менее сговорчивым, чем лисичка? А еще кому-то очень сильно повезет заполучить вместе с землями в свое распоряжение красивую женщину.

Хм. Ничего, еще посмотрим, кто кого. Но невесту вроде полагается поздравить?

– Позвольте заранее пожелать, чтобы ваше замужество стало счастливым.

Зелень глаз вспыхнула холодным осенним золотом:

– Вы хотели куда-то уехать? Так уезжайте!

Нери подобрала подол платья, обнажив тонкие щиколотки, и быстрым шагом пошла прочь вдоль длинной решетки, по которой стелился зацветающий плющ. А мне почему-то вдруг стало жаль, что я не увижу великолепия его раскрывшихся бутонов.

– Иногда девушку нужно просто поцеловать, – сказала лекарица, выходя из узкого проема, спрятанного в путанице узловатых стволов.

– Поцеловать? О чем вы?

Элса вытерла ладони о точно такой же фартук, что скрывал под собой изгибы лисичкиной фигуры.

– Она ведь ждала от вас поддержки.

– Не понимаю.

– Думаете, ей так уж хочется стать женой?

– А разве не об этом мечтает каждая женщина?

Лекарица улыбнулась:

– Сначала нужно найти мужчину. Такого, которого стоит назвать мужем.

– Думаю, недостатка в выборе не случится.

– О, ее пугает вовсе не богатый выбор!

– А что же?

Элса загадочно улыбнулась.

– В здешних краях ходит из уст в уста одна старая легенда. Про то, как к одиноким девицам, засидевшимся в невестах, приходит однажды Безымянный жених, перед чарами которого никто не может устоять. Приходит, околдовывает и увозит свою избранницу в неведомые края. Так далеко, что больше о ней никто и ничего не может услышать…

Звучало не столько пугающе, сколько глупо, но именно так, чтобы в странную историю можно было поверить. Особенно если ты полностью подходишь под описание одного из ее участников.

Впрочем, Нери говорила слишком серьезно и уверенно, чтобы заподозрить ее в увлечении старинными сказками.

– Мне показалось, что свадьба, о которой идет речь, уже назначена?

– Я не знаю всех подробностей. Меня в них не посвящали. Но точно знаю другое: даже назначенная свадьба всегда может быть отменена. Тем, кто имеет на это право, – многозначительно добавила лекарица.

– Хотите сказать, что Нери пыталась меня соблазнить? Чтобы заручиться моей поддержкой в отказе жениху?

Ответа не последовало.

Но даже если Элса права и юная хозяйка Дола полагала меня способным встать на защиту… Почему было не попросить об этом прямо? Почему Нери сначала попыталась заполучить надо мной хоть какую-нибудь власть, когда всего лишь надо было обратиться ко мне как к другу?

Я возмущенно выдохнул, и это помогло мне вспомнить, что очередная четверть часа уже на исходе, а стало быть, пора доставать пахучую тряпицу. Лекарица увидела, как я прикладываю кусок полотна к лицу, потянула носом, принюхиваясь к распространяющемуся вокруг аромату, и посоветовала:

– Достаточно сделать три глубоких вдоха.

– Вы знаете, каким зельем меня напоили?

– Догадываюсь.

– И вы можете его…

– Вывести из вашего тела? Могу.

– Так выведите!

– Не стану, – сказала Элса со всей возможной строгостью.

– Даже если я прикажу?

– Дело своих рук я всегда готова исправить без всякого приказа. Но если кто-то, обладающий достаточными знаниями, чтобы приготовить «мокрую глотку», напоил ею вас, значит, это должно послужить чему-то важному. Чему-то, находящемуся вне пределов моих возможностей.

Наверное, удивляться было нечему. Но вот так запросто в течение одного-единственного утра узнать, что весь мир по-прежнему против меня? Хотя оно и к лучшему. Когда вокруг одни враги, не нужно сомневаться. Нужно драться, только и всего.

– Но вы можете рассказать, что это за зелье и как оно действует?

– Если пожелаете. Пока оно полностью не будет переварено плотью, время от времени вас будут посещать приступы удушья. Обильное выделение влаги в области горла будет закрывать проход воздуху.

– Как часто?

– Примерно каждый час. Может, чаще: у разных людей все проходит по-разному. А если вдыхать настойку тысячезрачника, как вы сейчас делали, приступ удастся отсрочить.

– Но он все же случится?

Лекарица кивнула:

– Да. Отхаркиваться все равно придется.

– И как долго все это будет продолжаться?

– Зависит от того, сколько вы выпили.

– Примерно два глотка.

– Значит, не менее двух месяцев.

– И целых два месяца каждый час я буду задыхаться?

– В здешней природе – да. Там, где воздух посуше, приступы будут случаться намного реже.

Эту рыжую сволочь все же следует убить. Сразу же после того, как воздам должное чужой выдумке. Теперь у меня не оставалось иного выбора, кроме как отправиться на юг, потому что безвылазно сидеть в Блаженном Доле и все лето дышать через тряпку было бы глупо. И унизительно.

* * *

Выбирать короткую обратную дорогу я не стал, отчасти желая заставить Натти поволноваться: он ведь не мог быть полностью уверен в стойкости лекарицы перед моим натиском. Но больше, чем маленькая месть, меня занимало другое. Необходимость в дополнительных сведениях.

Что я знаю о юге и южанах? В сущности, почти ничего. Там не слишком-то замечательно живется – это раз. Там истово верят в богов – это два. Там преследуют демонов – это три. С одной стороны, вполне достаточно, чтобы сделать первичное вхождение в обстоятельства. Но с другой… Я бы не рискнул строить предположения на таких шатких сваях. Нужно было добавить к трем ножкам стула, на который меня пытались усадить, четвертую.

– Доброго утра, Сойа!

Девушка, услышав мое приветствие, приподнялась на носочки, выглядывая из-за изгороди, завешанной свежевыстиранными простынями, и простодушно улыбнулась:

– И вам доброго, йерте.

Ей наверняка уже давно все рассказали про Дерка и его безвременную смерть, но на лице Соечки печаль по потерянному жениху никоим образом не отразилась. То ли эти чуточку расплывающиеся черты и не были способны меняться вместе с чувствами, то ли самих чувств в итоге оказалось недостаточно.

– Все ли в порядке дома?

Девушка задумалась, словно слышала подобный вопрос впервые. А потом, когда я уже отчаялся получить ответ, начала скороговоркой перечислять:

– Давеча кувшин, что под водой у нас был, треснул, и матушка сказала, не к добру это, а батюшка только посмеялся, кувшин ведь этот давно уже в пользовании, я еще совсем маленькой была, а он уже куплен был у горшечника нашего, Кумма Копори, а всем известно, что его товар в округе самый лучший, и если ломается, то только от рук кривых… А вот еще…

– Кувшины иногда трескаются, Сойа. В любых руках, – поспешил я оборвать словоохотливую собеседницу.

– Это как же в любых? – Светлые брови девушки сошлись на переносице. – Вот у меня руки такой кувшин еле удержат. А вот ваши руки…

Да, надо отказываться от столичных привычек. В Веенте мне бы отвечали коротко и уклончиво, а здесь, похоже, всякий раз рискуешь оказаться погребенным под ворохом нужных и ненужных сведений. Придется спрашивать прямо:

– А как новый работник? Пришелся ко двору?

Взгляд Соечки заметно прояснился.

– Батюшка не жаловался.

– А ты сама что скажешь?

Девушка снова задумалась. Но когда я уже приготовился выслушать очередную многословную тираду, ответила на удивление сдержанно:

– А там видно будет.

Ответила и замолчала. Понимая, что продолжения может не быть, я попросил:

– Можешь позвать его сюда? Мне нужно с ним поговорить.

– Позову, – кивнула Соечка. – Батюшка его пока с овцами в горы не пускает. Говорит, слабый еще. Вот когда отъестся, тогда и… – Она повернулась в сторону дома и звонко крикнула: – Сегор, где ты?! Тут за тобой пришли!

Когда парень, действительно пока еще выглядящий изможденным, вышел из-за угла дома, направляясь к нам, его лицо, в отличие от Соечкиного, оказалось изборождено чувствами, словно морщинами. Девушка указала в мою сторону, мол, вот кто хочет тебя видеть, и, подхватив пустую корзину, ушла туда, откуда раздавался плеск воды.

Я решил поприветствовать и южанина:

– Доброго утра!

Взглянувшие на меня темные глаза больше всего были похожи на потухшие угольки.

– Я должен уйти?

А, понятно. Услышав беспечные слова Соечки, он подумал, что свободная жизнь закончилась и теперь ему предстоит либо вернуться на покинутую родину, либо отправиться искупать свои грехи другим, законным, но от того ничуть не менее печальным способом.