Текст книги "Человечек"

Мороженое с клубникой

Надо на курорт вместе с женами ездить! И кто это придумал, что людям нужно отдыхать друг от друга? Что за чушь? И будто бы живя на расстоянии, мужья начинают скучать по своим женам.

Они без конца им названивают, чтобы узнать, не спит ли кто на кровати? Не моется ли кто в ванной? Они хотят вернуться домой, причем неожиданно и внезапно, и некоторые даже уезжают раньше времени.… А жены тоже грустят и рыдают.

Они начинают еще больше любить своих мужей, и приезжая из отпуска накидываются на них прямо с порога! А потом целый месяц пекут блины и подслушивают телефонные разговоры. Я так приехал на курорт и на второй день забыл, что у меня дома жена!

А как мне про нее помнить, когда вокруг сплошные женщины и все они в купальниках передо мною лежат! Зина же купальник не наденет, не ляжет передо мной. Да я бы даже не посмотрел на нее!

А тут у меня голова закружилась, сердце забилось, не знаю куда смотреть! А женщины до того все прекрасны! И книги читают, и гимнастику делают и в воду ныряют, того гляди придется прыгать спасать. А я готов! А я уже разделся и жду, чтобы первым прийти на помощь.

И зачем мне жена, которая на кухне сидит, сковородки чистит, когда тут каждую минуту опасность? Да я мужчиной себя чувствую, который может оказаться рядом. Может спасти от смерти, вытащить из воды, наложить повязку. А что дома? В том-то и дело, что ничего!

Так на третий день я вообще себя узнавать перестал! У меня расправились плечи, выпрямилась спина. Я стал выше! Появилась уверенность в том, что я все сумею, что я все смогу! Рядом со мной прекрасные женщины. Одинокие, беспомощные, хрупкие. Они тоже забыли про своих мужей, и вовсю веселятся и наслаждаются жизнью!

Никто не грустит, не рыдает. Наоборот! Все смеются и друг другу подмигивают. Так, а что унывать, когда солнце светит каждый день! Каждый день море, горячие ванны, массажи и на работу ходить не надо! Можно просто лежать на песке, любоваться закатами, вдыхать кислород и никто не стоит над душой, не просит полку повесить, прибить плинтуса, заправить в штаны рубашку.

Да мы вообще уезжать не хотим! Хотим и дальше здесь жить и ничего не делать. Я так смотрю на женщин, а они смотрят на меня. И мне уже кажется, что как раз-таки здесь я и встречу свою настоящую любовь! Сильную страстную безумную любовь, от которой сердце будет отчаянно биться, будет кругом кружиться голова и в груди разгораться пожары.

А женщины тоже хотят любви! Да они устали в очередях стоять, таскаться с тяжелыми сумками, скакать у плиты, заглядывать в хлебницу. Мыть кастрюли со сковородками. Они приехали и тут же почувствовали себя женщинами, для которых столы накрыты, застелены простыни, набраны целебные ванны. И кругом много сильных загорелых мужчин в одних трусах!

И как тут не покраснеть? Как не застыдиться? Как не надеть на себя самый лучший наряд? Да они нарядились, накрасились, можно сказать, первый раз в жизни побрили ноги! Их красивыми такими не видели даже мужья. И лежим мы все вместе на пляже и разглядываем друг друга.

А вдруг, это судьба и мы будем бесконечно счастливы? И что нам до наших жен? Они как сидели на кухне, так и сидят! А нам хочется совершенно другого! Я так не знаю к кому подойти, с кем познакомиться. Все женщины хороши и удивительно культурны. Никто не ругается, не браниться, не жалуется на эпигастрий!

А они сами стали к нам подходить, а что стесняться? Что зря время терять, когда впереди столько открытий? Ко мне так женщина подошла, я смотрю, у нее глаза сверкают, волосы развеваются, щечки горят. И столько в ней энергии и азарта, что мне сразу же захотелось с ней пойти танцевать и перепрыгивать через горы.

– Элеонора, – весело представилась она и протянула свою загорелую руку.

– Валерий, – тут же сказал я и сжал ее ладонь со всей силы.

Как же прекрасно, что есть курорты!

– Давайте пройдемся, – предложила она, и посмотрела мне в глаза.

– С большим удовольствием! – согласился я и взял ее под локоток.

Да я поверить не могу своему счастью! Идем мы по набережной, а у нее волосы развеваются мне в лицо, и никаких упреков, никаких угроз. Никаких просьб затащить с балкона два килограмма минтая! Да я хоть дышать начал полной грудью, по сторонам смотреть, замечать облака на небе.

А Элеонора что-то щебечет, громко смеется, и дарит мне самые нежные взгляды.

– Присядем? – она указала рукой на столик.

– Конечно! – обрадовался я, а я что-то устал, и мне захотелось выпить стаканчик нарзана.

– Так, я буду мороженое с клубникой, – она схватила меню и стала разглядывать в нем картинки. – Салат из спаржи и кофе.

– А я водички попью, – сказал я и стал внимательно изучать цены.

– Какая чудесная погода, – она потянулась и, запрокинув ногу на ногу, стала рассматривать аперитивы. – А почему бы нам не выпить?

– Нет-нет! – чуть ли не вскрикнул я. – Алкоголь плохо влияет на печень.

– А я выпью! – она с вызовом посмотрела на меня. – Приехать на курорт и пить минералку? Ну, уж нет! Бокал вина и к нему, пожалуй, мясную нарезку. А лучше сырную!

– Акститесь! – а я даже представить себе не мог, что у нее такие аппетиты.

– Мне так надоела еда в столовой, – она капризно поджала губы. – Особенно эти безвкусные паровые котлеты. Боже мой! – она глубоко вздохнула и мечтательно посмотрела в небеса. – Как же это прекрасно вырваться из дома, убежать от кастрюль и прихваток. От надоевшего мужа! А он все время голодный, все время говорит, дай пожрать, хватает все грязными рукам…. Я не понимаю, трудно пойти и вымыть руки? Как же я устала!

Тут появился официант и, раскланявшись, приготовился взять заказ.

– Минеральной воды, – сказал я, стараясь изо всех сил, чтобы мой голос звучал весело и непринужденно.

– Бокал красного вина, – начала диктовать Элеонора, – салат из спаржи, сырную тарелку, а у вас есть маслины?

– Ну, конечно, – заулыбался официант.

– Так, значит мне маслины, – продолжила Элеонора, – черные большие маслины без косточек, мороженое с клубникой, а клубника у вас свежая?

– Ну, разумеется, – чуть ли не поклонился официант.

– Прекрасно! – торжествовала Элеонора. – А у вас есть шашлыки?

– Конечно, – радостно сообщил официант. – Из баранины, свинины, телятины, картофеля, овощей, курицы. Какой желаете?

– Я буду из баранины, – пожелала Элеонора, – и запеките, пожалуйста, репчатый лук и помидоры и баклажаны.… Как же я обожаю запеченные овощи! – она весело рассмеялась, и ее щеки стали покрываться румянцем. – Как же я давно не была в ресторане!

– Давайте проверим, – сказал официант и стал перечислять все, что заказала Элеонора. – Все верно?

– О, да! – воскликнула она. – И хлеба! Побольше горячего свежего хлеба! И зелени! А где можно помыть руки?

– Пройдете прямо, – он выкинул руку вперед, – потом повернете налево и увидите деревянную дверь с изображением женского силуэта.

– Спасибо, – Элеонора эффектно встала и царственной походкой направилась к туалету.

– Позвольте, – я умоляюще посмотрел на официанта. – Мы едва знакомы, и я вообще не ожидал, что эта женщина назаказывает так много…

– А что вы ожидали? – ухмыльнулся официант. – Такая женщина должна пить самое лучшее вино и есть тарталетки с икрой.

– Знаете что? – не выдержал я. – Принесите мне воды, а ей это дурацкое мороженое с клубникой и кофе!

– Вот даже как? – удивился официант и скривил без того свои узкие кривые губы.

– Ну что вам стоит? – стал упрашивать я. – Скажите, что баранины нету, есть жирная прежирная свинина! И маслин тоже нет! Ничего нет! Все вдруг закончилось. Ну, поймите же вы, наконец, что у меня нету денег! – я достал из кармана две смятые бумажки и кинул на стол.

– А что же вы приперлись-то сюда? – официант в недоумении посмотрел на меня.

– Это она меня сюда затащила, – сказал я шепотом. – А я и не собирался, да я даже представить себе не мог, что у нее нету совести! Как вообще можно назаказывать столько еды? И сыр ей подавай, и вино. Надо же! – я стал озираться по сторонам, боясь, что она уже вымыла руки и предвкушает набить свой живот всякой всячиной.

– В таком случае, – говорит официант, – вам нужно сидеть дома со своей женой и есть жареную картошку.

– Именно так я и делаю, – говорю я шепотом, – но на курорте, сами знаете…

– Так вы еще и любовники? – громко воскликнул официант.

– Да тише вы! – умоляю я. – Мы только что познакомились, пошли гулять по набережной, я думал, мы пропустим по стаканчику сельтерской, и всё! Всё! – а меня чувствую, злоба разбирает. – Откуда я мог знать, что она окажется такой ненасытной? – я вытащил салфетку из салфетницы и вытер пот со лба.

– Вы можете встать и уйти прямо сейчас, – говорит официант. – Я скажу, что у вас поднялась температура, случился сердечный приступ…

– Да! – радостно вскрикнул я. – Скажите, что приехала моя жена, и я срочно убежал в гостиницу, – я подскочил со стула и быстро направился к выходу.

Ну, кто бы мог подумать, что все так закончится? На следующее утро я снова встретил Элеонору. Она сидела на берегу и задумчиво смотрела вдаль.

– Здравствуйте, – поздоровался я.

– Валерий, – тревожно произнесла она, – что случилось? Мы не сможем быть вместе? – она схватила меня за руку.

– Приехала моя жена, – сказал я шепотом, и стал озираться по сторонам. – И она может нас увидеть. А вот и она! – я показал на незнакомую толстую бабу в длинном цветастом сарафане.

– Надо же! – Элеонора стала разглядывать бабу, а та ничего не подозревая, шла по пляжу и зевала во весь свой большой рот.

– Да, – с грустью сказал я. – Мне приходиться жить с этой женщиной, ничего не поделаешь.

– Какая жалость! – она еще крепче сжала мою ладонь.

– Мне надо срочно идти, – трагически сказал я, – а то она подумает, что мы знакомы.

– Конечно, – прошептала Элеонора. – Конечно!

А я-то думал влюбиться! Думал пережить какие-то небывалые чувства, какую-то безумную страстную любовь! Да зачем мне эти пожары? Этот пылающий огонь, сжирающий все мои деньги?

Мороженое с клубникой. Надо же было додуматься до такого!

Человечек

Мне интересно, что нас ожидает после смерти. Неужели мы снова будем все вместе? Будем друг другу завидовать, друг друга упрекать? Выхватывать колбасу изо рта? Да я не знаю, что уже думать!

Здесь-то все позапутались, заврались, женщины так вообще обленились, делать ничего не хотят и никто даже не задумывается, чем закончится наша жизнь? Куда мы прилетим?

На луну, скорее всего, чтобы лазить там по трубам в поисках воды и каких-то маломальских удовольствий. Опять же, все по-разному прожили эту жизнь и как быть? Тот, кто врал, не хотел мыть полы, шарился по карманам и все время скандалил, будет жить в коммунальной квартире с неисправной газовой колонкой.

А тот, кто ел подгоревшие котлеты, ходил в рваных штанах, зачастую спал на полу, на небрежно брошенном старом матрасе, конечно же, заедет в новую квартиру на пятом этаже, и будет любоваться видами из окна.

Должна же быть какая-то справедливость! Если мы тут страдаем, не высыпаемся, мерзнем, то там я надеюсь, будет другая жизнь, полная радости и безграничного счастья. Ничто не подгорит, не порвется, не свалится на голову.

А земная жизнь именно такая! Не успел надеть, уже дыра. Только прикрутил, уже отвалилось. Отвернулся на пять минут, уже кто-то взял! И стал я думать, что взять с собой, чтобы там пригодилось, помогло как-то на первых порах.

Нашел свой фонарик, палатку, два кипятильника на всякий случай, альбом с фотографиями товарищей, транзистор. Так, а мне знать надо, что на земле происходит, дождик моросит или метели вовсю метут?

Там-то круглый год солнце, жара, значит, плавки купальные надо взять, ласты, очки, две гантели. Термос! Вдруг мы в горы пойдем, будем ночевать на вершине, а у меня и чай горячий с собой, и носки шерстяные.

Сложил я все в кучу, банку с медом, угостить кого-нибудь, папины часы. А вдруг и он там? Так я их надену, и он меня сразу узнает…. И чуть ли не слезы у меня. Надо же! Встречу его там, расскажу, как жил все это время, как скучал, а он увидит, как я вырос, каким стал большим.…

Надо ложку взять деревянную, я её сам выточил и грамоту из спортивного лагеря и фотографии свои свадебные. Пусть он на маму посмотрит, увидит, что она по-прежнему его любит….

Он же ничего не видел, а я ему все покажу! Тут Галя приходит, и чуть ли не запинается об мои вещи! Ей разве понять, что я готовлюсь, что у меня слезы застилают глаза!

– Опят за старое? – говорит она.

– Галя, – говорю я, а у меня голос дрожит, – что ты возьмешь с собой?

– Я только что убралась, – сетует Галя, – только полы помыла, а ты? Снова все скидал в одну кучу, а это что? – она затрясла банкой с медом. – Я его специально купила на случай болезни, зима впереди! Куда же мне её спрятать? – она стала озираться по сторонам, а я смотрю на нее, и мне хочется сказать, что все мы рано или поздно умрем, и что дальше?

Болезней уже точно не будет, будем просто так мед есть! И малину сушить не будем, ни горчичников не будет, ни аспирина!

– Ну, все ведь найдет, – досадует Галя, и вещи мои разглядывает, – и трусы и ласты собрал, и кипятильник… Тебе, что ли отпуск дали?

– Нет, – говорю я.

– Ты уходишь? – она в испуге посмотрела на меня. – У тебя кто-то есть?

– Нет, – снова говорю я.

– Я так и знала! – она схватила себя за лицо. – Я знала!

– Все мы умрем, Галя! – говорю я в сердцах и чуть не рыдаю. – Я подумал, что мне надо заранее собраться, сложить вещи, которые мне могут пригодиться. А вдруг я отца встречу?

– Сережа! – удивляется Галя.

– Я покажу ему свои медали, – говорю я, – скажу, как я тренировался, как был вратарем, как попал в больницу в шестнадцать лет…. Я так хотел тогда, чтобы он пришел ко мне, просто пришел и посидел на моей кровати….

– Сережа! – чуть ли не плача говорит Галя и протягивает мне банку с медом. – Попейте с папой чай.

– Спасибо, Галя, – говорю я и ставлю банку рядом с транзистором.

– Так и варенья возьми, – заволновалась Галя, – и баночку огурцов, скажи, что я сама солила, – она побежала на кухню и стала греметь холодильником.

А мне радостно так и тревожно в груди. Вдруг мы будем идти по улице и увидим друг друга?

– Папа! – крикну я, а я его сразу узнаю.

Он же такой же, как был и нисколько не изменился. А он увидит меня, и тут же поймет, что это я. А я вырос! А я стал большим! У меня и плечи, как у него, и волосы так же вьются, и смеемся мы одинаково и спим на спине без подушки. Я даже хлеб режу, как он.

Да он меня сразу узнает! Кинется мне на встречу, обнимет крепко-прекрепко, скажет, как же ты вырос, сынок. Тут Галя прибегает с двумя банками и ставит их рядом с гантелями.

– Сережа, – говорит она, – расскажи папе обо мне. Скажи, что я прекрасная хозяйка, у меня одной гречки только три пакета, я умею готовить, шить, варить холодец…

– Я ему все расскажу, – говорю я, – я его обязательно встречу и расскажу! Он же ничего не знает! Мы будем спать в палатке, как когда-то мечтали, будем варить чай на костре… Мне нужны спички, заварка и банка сгущенки!

– Я могу сделать сладкую колбасу, – радуется Галя.

– Я покажу ему свой подарок! – вдруг вспомнил я. – Я сделал в школе маленького деревянного человечка с ногами пружинками и не успел его подарить. Он лежит у мамы в столе….

– Сережа! – шепчет Галя и смотрит на меня влажными от слез глазами.

– Я ему расскажу о маме, – говорю я. – Скажу, что у нее длинные светлые волосы, что она нисколько не изменилась. Все также поет, научилась печь брусничный пирог, и чуть было три раза не вышла замуж! – я подошел к стене и посмотрел на фотографию отца.

Он стоял посреди берез и смотрел на меня смеющимися добрыми глазами.

– А почему она до сих пор не вышла-то? – не понимает Галя.

– Потому что она любит папу, – говорю я. – Она до сих пор хранит его помазок, носит обручальное кольцо и все никак не постирает его грязную рубашку…

– Странно, – в задумчивости говорит Галя.

– Я пойду, схожу к маме за человечком, – я стал собираться. – А может, мне удочки взять? Вдруг там озеро есть или река, – я посмотрел на Галю. – А ты? Ты бы тут же побежала мужика себе искать?

– Ну не сразу, наверное, – говорит она, и теребит в руках кухонное полотенце.

– Да сразу, Галя, сразу! – говорю я, а меня зло разбирает. – А что сидеть? Что ждать? Я там фотографии наши свадебные разглядываю, папа, говорю, это Галя, посмотри на нее! Она и огурцы сама солит, и холодец варит, а ты здесь мужика себе нашла и лежишь с ним на нашей кровати!

– Сережа! – пытается остановить меня Галя.

– А что Сережа? – а меня вообще трясет и колотит. – Что Сережа? Я значит с папой на рыбалке, а ты тут веселишься вовсю? Так он будет шоркаться моей мочалкой, а я ее заберу! – я пошел в ванную и снял с крючка свою мочалку. – И помазок я тоже заберу, а то он еще бриться тут вздумает, – я вдруг представил Галю в объятьях здорового бородатого мужика и понял, что Галя будет делать все, что захочет!

Будет выпивать у подруг, ночевать непонятно где, тратить деньги на всякую ерунду! Будет же юбки короткие надевать, красить губы красной помадой! Да у меня сердце закололо, застучало в висках!

– Галя! – говорю я, держась за дверной косяк. – Неужели ты не сможешь жить одна? Неужели тебе мужик нужен?

– Конечно, нужен, – заявляет она и смотрит на меня своими большими синими глазами. – А кто мне машинку швейную будет ремонтировать? А унитаз, если он засориться?

– Позвонишь в ЖЭК, – говорю я, – вызовешь сантехника.

– А кто мне цветы дарить будет? – спрашивает Галя. – А спину кто будет шоркать? А ноги массировать?

– Спину мама пошоркает, – говорю я, – а ноги сама помассируешь, это ж не спина, – а мне вообще непонятно, откуда такая беспомощность?

– Ну, интересно! – смеется Галя. – Ты там с папой будешь веселиться, а я тут сумки тяжелые таскать?

– Да какие сумки, Галя? – удивляюсь я. – Купила бутылку кефира, два огурца и всё!

– А ремонт? – говорит она и разглядывает стены стоит. – Ты там с папой, а я здесь одна обои буду клеить?

– А что их клеить? – говорю я. – Твоя мама за два часа их поклеит, еще и полы покрасит и диван переставит! Зачем тебе мужик, когда есть мама?

– А на море? – волнуется Галя. – С кем я на море поеду? Тоже с мамой?

– Да! – чуть ли не вскрикиваю я. – Только с мамой!

– А по ночам? – спрашивает Галя. – Кто будет согревать меня? Кто будет мне шептать слова любви?

– Давай я запишу свой голос на магнитофон, – говорю я, а у меня чуть ли не слезы. – И каждую ночь ты будешь включать его и слушать, а в ноги можешь положить собаку! Я куплю тебе собаку, Галя!

– Конечно! – возмущается Галя. – Я не хочу собаку, мне нужен мужчина!

– Ах, вот как! – а я вообще такого не ожидал!

Да у меня в груди все смешалось, потемнело в глазах. Собаку не надо, мужика подавай!

– Я молодая, красивая женщина, – говорит Галя и в зеркало на себя смотрит. – Я могу еще выйти замуж, родить четверых детей, а как ты хотел? Чтобы я как твоя мама помазок твой хранила? Рубашку сидела, нюхала? Ну, уж нет!

– А как же любовь? – не понимаю я.

– Так я полюблю, – говорит Галя.

– То есть ты разлюбишь меня, – говорю я, – и полюбишь другого мужика?

– Ну конечно, – улыбаясь, говорит Галя. – Давай я схожу в магазин, куплю сгущенки и печенья на колбасу.

А я смотрю на нее и вообще, будто в первый раз её вижу. Как? Взять вот так просто и разлюбить? Так может, Галя меня не любит? Ждет когда я, наконец, покину этот мир, чтобы по ресторанам шататься? С мужиками знакомиться?

– Не надо, – говорю я. – Ничего мне не надо.

А мне вообще нехорошо. Да мне плакать охота, вжавшись лицом в стенку. Как тогда, когда я держал в руках человечка, а папа лежал на кровати с закрытыми глазами и уже ничего не слышал…

Как же так? Галя мне в глаза говорит, что меня разлюбит. Что полюбит другого, выйдет за него замуж и родит четверых детей.… Ни плакать не будет, ни скучать.

Едва я вещи свои нашел, а у меня руки дрожат, слезы подступают к глазам. Для чего все? Зачем? Так, а Галя даже голос мой слышать не хочет! Не хочет с собакой спать!

Оделся я и к маме пришел, а она не одна! А у нее дома мужик с работы! И сидят они на кухне и хохочут, а мне вообще не по себе! Нашел я своего человечка в столе, взял его в руки и долго-долго стоял и смотрел на него.…

Если жизнь все-таки существует после земной жизни, то я непременно встречу папу.

Встречу и подарю ему свой подарок.

Как я был доктором

Мне уже кажется, что наши врачи ничего не знают. Спрашивают, на что жалуетесь? Да мне смешно! Буду я рассказывать сидеть, а так разве не видно? Да вы прислушайтесь, как дышит человек. Посмотрите, как стоит он, как ходит.

Неужели непонятно? Так они и не смотрят! Сидят что-то пишут, чертят графики дежурств по подъезду. Зачем вообще халаты надели? Я раз пришел, а у меня ничего не болит. Иногда колет, иногда сводит. Редко скручивает. А докторша сидит за столом, ей и не до меня! Тут же звонить кому-то начала.

– Ой, – говорит, – а какие? Точно тридцать восемь? А внутри? Да я на работе, куда я пойду? До трех. Ой, ну как же жалко! Белые? Что-нибудь придумаю. На что жалуетесь? – говорит она и в нетерпении смотрит на часы.

А что я скажу? Я даже не знаю, как объяснить.

– Это, – говорю, – началось еще тогда, когда я лет двадцать назад сел на лошадь…

Тут вдруг телефон зазвонил.

– Да не могу я, не могу! – говорит докторша. – Да я тебя тоже люблю, но я на работе. И что, мне все бросить? Когда? Я не успею. Киевский? Что-нибудь придумаю. На что жалуетесь? – снова говорит она и начинает искать что-то в сумочке.

– Вернее, это был конь, – говорю я, – молодой, сильный конь абсолютно черного цвета. Он был настолько строптивым, а я тогда не знал, что перед тем, как…

Тут вдруг снова зазвонил телефон.

– Да я поняла, – говорит докторша. – А что ты мне раньше-то не сказала? А где? Записываю, – она стала писать что-то на бумажке. – Строение два, корпус три, да я на работе. А завтра? Ладно, что-нибудь придумаю. На что жалуетесь? – снова говорит она и начинает складывать какие-то бумаги в картонную папку.

– И я, – говорю я, – только хотел, было подойти к нему, а его звали Нектар. Да! – я радостно засмеялся. Надо же вспомнил! – А он вдруг ни с того ни с сего….

– Валерий Иванович? – вдруг говорит она, глядя в мою карту.

– Да, – говорю я.

– Вы вот что, – говорит докторша, снимая с себя халат, – вы надевайте мой халат, и садитесь за стол. Давайте – давайте.

– Да вы что? – говорю я, а я растерялся.

Я же никогда в кабинетах-то не сидел!

– Накидывайте сверху, – говорит она, набрасывая на меня свой халат, – и сидите спокойно. Я приду в два часа, выпишу вам больничный, или направление в санаторий. Сейчас такие прекрасные ванны, попьете хоть воды минеральной…. Вы же упали с коня, Валерий Иванович?

– Но я не врач! – говорю я, а я вообще не понимаю, как я в халате оказался.

– Мне очень срочно надо бежать, просто очень! – она сжала руки в замок. – У меня столько дел, Валерий Иванович, вы себе даже не представляете! Карты на столе!

Не успел я опомниться, как она хлопнула дверью, а ко мне товарищ заходит. Я смотрю на него, а он хромает на левую ногу и кашляет, и лицо у него почему-то красное. Я сразу же валидол достал из кармана, примите, говорю под язык. А как еще давление понижать?

А он таблетку схватил и скорее на кушетку прилег. А что стоять? Я его послушал всего, расспросил, как дома дела, не перечит ли жена, не транжирит ли деньги? Оказалось, что вчера она истратила ползарплаты и на что? На кусок ковролина? На тюль? На индийский мохеровый шарф? На два никому не нужных одинаковых сервиза, на шапку из ондатры!

– Зачем? – хватаясь за сердце, говорит этот товарищ. – Я не понимаю, зачем два одинаковых сервиза? А это двадцать четыре чашки! Двадцать четыре блюдца! Нет, вы представляете? Двадцать четыре человека будут пить чай в нашей квартире! Это надо двадцать четыре стула! – он чуть не заплакал.

А я смотрю на него, и у меня у самого чуть ли не слезы. Да я представить себе не могу такое количество народа. Это откуда они все поприехали интересно? А если они на ночь останутся, куда их класть? Хорошо если по двое, так это надо двенадцать кроватей, если по трое, то восемь. Так это много!

Куда ставить восемь кроватей в однокомнатной квартире? Да даже если по четверо, это уже шесть!

– Еще надо шесть кроватей, – говорю я, – и то, если по четыре человека класть. А если по двое, то все двенадцать.

– Этого еще не хватало! – восклицает товарищ и еще больше начинает краснеть. – Мы одну-то кровать кое-как поставили, теперь шифоньер не можем открыть. Я её двигаю туда-сюда, замотался весь, а если двенадцать кроватей? – он посмотрел на меня в полном отчаянии. – Это что же мне, в больницу ложиться, радикулит свой лечить?

А мне жалко товарища. Так ведь инфаркт может случиться или инсульт. А он горюет, лежит на кушетке, так, а что еще делать, если двадцать четыре человека должны скоро приехать. Это куда вообще?

– Да не волнуйтесь вы так, – говорю я, – может они чаю попьют да домой все поедут, с утра же на работу. Как ваша фамилия?

Я подошел к столу и начал перебирать карты. Коренев, Золотухин, Подопригора, Емельянченко, Бобырева, Красноперьев, Федоткин.… Тут смотрю, моя карта лежит. А я и забыл совсем, что у врача с утра был.

– Вы не знаете, какие сейчас люди! – в сердцах говорит этот товарищ. – И чая напьются, и спать улягутся. А я их даже не знаю! – он чуть не разрыдался. – Мне домой идти неохота, а вдруг они уже приехали?

– Навряд ли, – говорю я, – вы же еще не купили стулья?

– Нет, – мотает головой товарищ.

– Ну и прекрасно! – смеюсь я, чтобы как-то успокоить человека. – Идите домой и ничего не бойтесь. Раз нету стульев, значит не на чем сидеть, тем более что у вас одна кровать, и у нее скоро отвалятся ножки.

– Спасибо, доктор, – говорит товарищ и с благодарностью жмет мне руку. – Спасибо!

– А как ваша фамилия? – спрашиваю я. – Не Красно ли перьев?

– Федоткин, – отвечает товарищ. – Федоткин Геннадий, – он снова начал сжимать мою руку. – А вас как зовут?

– Валерий, – отвечаю я, – Валерий Михалюшкин.

– Вы мне так помогли, – говорит Геннадий и обнимает меня, как будто бы мы с ним родственники. – Всех благ вам, счастья! Я и не знал, что у нас такие врачи в поликлинике работают!

Только вышел Геннадий, как другой товарищ заходит. И тоже лицо красное, и тоже хрипы. А я сразу же ему таблетку из кармана достаю, примите под язык, говорю, как ваша фамилия?

– Красноперьев, – отвечает товарищ и укладывается на кушетку, так его ноги не держат.

А как тут устоишь, когда давление высокое, когда не знаешь, чем все закончится!

Я сразу же к столу, нашел его карту, Красноперьев Анатолий. Тут же послушал всего, порасспросил. Оказывается, то же самое! Жена истратила деньги, переставила диван, выкрасила пол и батарею зеленой краской!

– И как мне жить? – чуть ли не плачет Анатолий. – Куда прятать деньги?

– Приносите их мне, – говорю я, так, а мне жалко товарища. – Я буду хранить их вот в этом стеклянном шкафу, – я подошел к шкафу, а в нем разные баночки стоят, видимо анализы пациентов.

– Вы серьезно? – не верит Анатолий.

– Ну конечно! – радостно восклицаю я. – Поверьте мне, ваша жена никогда их не найдет, это уж точно!

– Действительно! – Анатолий соскочил с кушетки и подошел к шкафу. – А ведь это самое надежное место для хранения зарплаты! Да мне обидно, – засокрушался он, – работаешь с утра до ночи, света белого не видишь, хочешь палатку купить, сапоги резиновые, лодку. Копишь эти деньги, копишь, а потом приходишь домой, а дома новые часы на стене с кукушкой, одеяло ватное, три кастрюли!

– Прекрасный шкаф! – весело говорю я, чтобы как-то его успокоить. – Храните в нем свои деньги и ни о чем не волнуйтесь!

– Спасибо, доктор! – обнимает меня Анатолий. – Спасибо! Не знал, что в нашей поликлинике такие доктора!

Только он вышел, как заходит женщина и прям с порога начинает раздеваться.

– Как же жарко, – говорит она, кидая на кушетку свои вещи. – И ведь я знала! Я знала, что он нелепый, никчемный человек!

– Не стоит так горячиться, – говорю я, и градусник ей протягиваю.

– Наглец! – в сердцах произносит она, усаживаясь на стул. – И ведь говорит мне, чтобы я читала, а то со мной не о чем разговаривать! – она соскочила со стула и стала смотреть на себя в зеркало. – А я прекрасная, великолепная женщина! Обо мне мечтают сотни мужчин!

– Вы прекрасны, – говорю я, и начинаю присматриваться к ней повнимательней. – У вас хорошее, а главное правильное телосложение. Вы пропорциональны.

– Вот именно! – она выхватила градусник и стала трясти им в воздухе.

– У вас голубые глаза, – продолжаю я. – И это значит, что вы быстро загораете на солнце.

– Стремительно! – она схватила графин и плеснула в стакан воды.

– Сколько часов вы спите? – спросил я, перебирая на столе карты.

Емельянченко, Подопригора, Коренев, Золотухин… Я снова увидел свою карту.

– Я вообще не могу уснуть, – она с жадностью выпила воду. – То одни мысли, то другие. Хочу купить себе парик. Да-да! – она весело рассмеялась. – Я очень люблю парики! А еще я хочу выпустить сборник стихов для детей. Вот послушайте, – она встала посреди кабинета. – Мишка скачет по полянке, у него украли санки. У него украли шапку, лыжи, шахматы и мед! Кто бы мог пойти на это? Волк, лиса, работник ЖЭКа? – она вопросительно посмотрела на меня.

– Шахматы мог взять работник ЖЭКа, – предположил я.

– Правильно! – радостно воскликнула она, усаживаясь на стул.

– Давайте градусник, – попросил я. – А вы Бобырева Светлана Евгеньевна?

– Можно просто Василиса Голубкина, – она встряхнула головой. – Я думаю, у меня великое будущее.

– Несомненно, – я посмотрел на градусник, потом на нее.

– Мне надо идти писать! – она стала наматывать на себя длинное покрывало с бахромой по краям. – Я всегда чувствовала, что рождена для чего-то большого. Большего, чем я сама.

– У вас все получится, – подбодрил я. – А кто все-таки украл санки?

– Санки как раз таки нашлись, – она подскочила к раковине и снова посмотрела на себя в зеркало. – А вот лыжи… Лыжи украл волк. И ведь катался на них всю зиму! – она поправила волосы и вдруг запела высоким оперным голосом. – Я так безро-о-потна, так просто-ду – у-у шна, вежли-и-и – ва очень, очень послу-у-у – шна…11
  Ария Розины из оперы Дж. Россини «Севильский цирюльник»


[Закрыть] Мне кажется, я могу петь в метро. Там хорошая акустика.

Она посмотрела на меня, видимо ожидая поддержки.

– Прекрасные слова! – воскликнул я. – Завтра же встаньте в переходе и исполните эту арию. Вот увидите, как люди будут рады! Как они изумятся, услышав ваш голос.

– Правда? – она раскраснелась от волнения.

– Ну конечно!

– Я надену длинное платье, – с восторгом произнесла она, – и буду петь. Буду дарить людям радость!

Она решительно открыла дверь и скрылась из виду. Ну что не работать врачом? Я еще троих пациентов принял, и у всех жалобы на расточительность жен, на их непонимание простых и, казалось бы, понятных истин. И как тут быть здоровыми, как вообще жить с этими женщинами, когда они выкидывают вещи с балкона и сами чуть ли не прыгают вниз!