Текст книги "Веста"

Глава 3

(Jennifer Thomas – Because of You)

Утро нового дня; и у меня хорошее настроение.

Я удивлялась ему больше, чем чему-либо еще. А все потому, что я прожила в этом месте почти год и никогда не ощущала ни умиротворения, ни легкой, как теплый ветерок, радости. Всегда воевала, выживала, планировала, воплощала, действовала.

И, оказывается, никогда до сегодняшнего дня не расслаблялась.

Не замечала, что этот мир по-своему тоже красив и даже мягок, если впустить в себя настоящий момент. Танец листочков на ветвях, аромат свежесваренного кофе со сливками, купленный в кофейне, шершавый под пальцами стакан. Такой горячий, что держать ладонью под донышко.

Вдруг показалось, что все просто.

С утра кто-то пек для меня эту булочку, старался, замешивал тесто с любовью. Может быть, напевал. Продавец, чтобы я ее увидела, выкладывал выпечку в корзинку. После с улыбкой протягивал мне пакет. Все просто. Если не усложнять.

И впервые я допустила мысль, что все получится. Не просто надежду, но знание, что хороший исход возможен тоже. Для меня. Если у будущего всевозможное количество вариантов, значит, можно вытянуть и счастливый билет.

Раньше я никогда не позволяла себе даже надеяться. А сегодня сидела на лавочке с картонной подставкой на коленях, втягивала кофейный запах, как сладчайший из всех возможных аромат, балдела от того, что на пальцах оставались хрустящие золотистые крошки и дышала. Так глубоко, как только могла. Вот тебе и многомерность мира.

Странное воздушное состояние, решившее умоститься на моих плечах с самого утра, уютно сидело там почти час. После соскользнуло. И неожиданно стало ясно, что сегодняшний день и вечер я не хочу проводить в одиночестве, – наелась. Пасьянсами, книгами, мозаикой и пазлами. Если раньше я тянула время, «доживала» и «дожимала» его, то теперь вдруг захотелось подышать.

Почему?

Ответ на этот вопрос оказался простым: КейДжей. Оказывается, человеку нужно лишь совсем немного участия, чтобы стать «не одиноким». Да, не друзья, не односельчане и вообще едва знакомые, но с ним мне было интересно. С ним не пусто, как со всеми людьми, которые окружали меня год. Все они были «людьми Фредерика», а Кей Джей был «моим». Хотя бы потому, что я сама определила его для такой роли.

И встал вопрос: рассказывать ли историю? Ведь не отвяжется, придет, если скажу, что согласна поделиться.

«Продать».

Смешно. Ах, да – обменять. На что же можно обменять одну историю?

Конечно же, на другую историю – его.

Вот нам и тема для разговора.

По пути домой я размышляла: а могу ли я поделиться правдой? Почему бы и нет? Да, я здесь «нелегал» и без приглашения, но Комиссия, я была в этом уверена, знала обо мне с самого начала. Интуиция. Наверное, они время от времени допускали на свою территорию таких, как я – залетных. Знали, что временно, знали, что я не опасна. Да и Агап ходил в Мир Уровней не раз. Тоже не гнали. А Варви припугнули лишь для того, чтобы не превратила найденный коридор в туристический проход – их можно понять.

И если уж я здесь пока могу болтаться, почему не могу об этом болтать?

Могу. Так я решила.

Усмехнулась, достала визитку Кей Джея и сбросила на указанный номер сообщение:

«В четыре».

Спустя полминуты получила ответ:

«Буду в машине у твоих ворот».

Вот и отлично.

Пусть бы со мной поспорил хоть миллион человек, однако «не одной» быть лучше, чем быть одной.

* * *

(Skillet – Comatose)

Четыре после полудня.

Его машина оказалась неприметной на вид – темно-серой? Синеватой? Простой седан из тех, в сторону которого бросишь взгляд и не заметишь. Не запомнишь ни марку, ни водителя за затемненными стеклами, ни пыльный номер.

Однако салон пыльным не был. Старым – да, но чистым.

И так странно было сидеть здесь вдвоем.

«А где еще?» Особняк Фредерика не стал мне родным; Кей прокатиться к нему домой не предложил, а кафе для подобной беседы казалось неуместным. И потому авто.

– Что ты знаешь о мире, в котором живешь?

Наверное, Кей ожидал не этого – не вопроса. Потому что какое-то время смотрел на меня, прищурившись, потирая костяшкой среднего пальца нижнюю губу.

«В каком смысле?» – вопрошали его серые глаза. Он, наверное, ожидал, что я начну с «поцелуя в плечо», но не думал, что откинусь в пространную тему так далеко.

– Что? Расскажи.

– Об этом мире можно рассказывать долго.

– Самое главное.

– Уровни – главное. Опыт. Достижение отметок, движение вперед.

– Верно.

Он уловил суть.

– А ты помнишь, где родился?

Секундное замешательство.

– Нет.

– И даже не испытываешь дискомфорта по этому поводу, верно?

– Раньше не чувствовал. Пока ты не спросила…

Верно, он царапнул в разуме «запретную тему» – я многое выяснила за год пребывания здесь.

– Ничего, «зарастет». Я, видишь ли, многое узнала, но, если говорить кратко: Уровни – это мир, куда люди попадают по приглашению. Как именно – я не знаю. Но каждый, так или иначе, дает свое добровольное согласие на перемещение сюда, а после прохождения «пути». Лишнее временно забывается. Как у тебя.

Кей смотрел на меня с интересом. То ли не ожидал экскурса и предыстории, то ли того, что я умею складно говорить.

– И?

Красивые у него руки – большие, но опрятные, с чистыми ногтями. По внешней стороне ветрового стекла над дворником деловито ползала большая муха.

– У тебя это не так?

– Нет. Я, видишь ли… – вот и настало время выдать «шпионскую» правду, – попала сюда не по приглашению. И я все помню. Свой родной мир, где родилась…

Глаза Кей Джея иногда отсвечивали желтоватым – причудливо отражались от зеркала солнечные лучи.

Зачем я решила ворошить прошлое? Лезть в больное…

– Как ты здесь очутилась, если не по приглашению?

– Меня отправила сюда бабка Варви, – я говорила так буднично, будто он тоже знал Варви всю жизнь. – В то утро, когда все умерли. Когда я тоже решила, что жизнь больше не имеет смысла. Вот тогда я ее и встретила… Схоронившуюся в чаще.

Я молчала. А Кей Джей теперь смотрел на меня иначе – тяжело, очень ровно.

Не хотелось серьезности. Слишком много ее в моей жизни было. И так мало легкости.

Поэтому я шутливо протянула руку для пожатия:

– Приятно познакомиться. Я – Веста Керини. Из мира Терран, села Катлан.

Мою ладонь пожали. Аккуратно. Теплыми, сухими пальцами.

А после я рассказывала: о собственном доме, родителях, братьях, наших соседях. Я честно старалась не плакать, но не была уверена, что изредка не приходилось вытирать слезы – я давно перестала обращать на них внимание. Подробнее всего пришлось говорить о Турах – жителях гор, сошедших на равнины с целью завоевания.

– Они много лет жили там, где почти ничего не растет. Были малочисленны. Но шли годы – они расплодились и еще сильнее ожесточились. Оказывается, все это время тренировались в воинском искусстве, готовились отобрать у Киреев земли. Когда начались первые налеты в Сапковых долинах, все думали – от голода. Ради продуктов. Стали предлагать им еду. Не помогло. В Катлан их посланник приходил дважды, зачитывал бумагу от «предводителя», но наш старейшина давал отказ. Говорил, что Киреи никогда не подчинятся адским выродкам…

Совершенно некстати всплыло в воображении то утро. Дым, горящие еще дома, едкий запах горелой древесины и людских тел.

Наверное, я остекленела.

– Ваши люди не подчинились?

Мягко вывел меня из транса вопрос.

– Нет… – мой ответ вышел хриплым, нездоровым. – И всех…

А дальше сказать не получалось. Не выходило. Будто этот отрывок все еще висел на полотне судьбы под отметкой «не определено». Все это было. Всего этого не было. Никто не знает, что будет в будущем…

– Веста… Веста…

Я не сразу услышала, что он меня зовет.

– Что?

Все-таки зря я нырнула в эту тему.

– Как получилось, что выжила ты?

– Вечером я сбежала в лес. Обиделась… на одного… не важно.

Теперь меня клинило, как проржавевший граммофон. «Головка» то и дело перескакивала не на ту дорожку пластинки, забивалась пылью, фальшивила мелодию.

– А Варви – кто она такая?

– Варви?

Я моргнула.

* * *

(Coldplay – Atlas)

КейДжей.

Про старуху она рассказывала долго – цеплялась за то, что осталось в памяти не совсем черным. Добавляла про Агапа, про его путешествия сюда, про приход к ним Комиссионеров, угрозы.

– Варви объясняла, что это очень важно – умереть в точную дату. Иначе временная петля – я не слишком поняла. Говорила только, что Агап очень мучился, пока этого не понял…

«И потому умереть ей нужно не двадцать девятого», – теперь в голове Кей Джея встал на место нужный фрагмент,

– Уже скоро.

А голос Весты охрипший, будто простуженный

– Я все верну, понимаешь? Я изменю историю, они даже не узнают. Они будут жить.

И этот безумный взгляд.

Кей впервые понял, откуда брались «бероновые» глаза, – Берон вырабатывался в ее собственной голове. Чтобы делать все то, что приходилось делать. Жить со стариком, спать с ним, терпеть выходки, кормить собой его рыб, выживать целый год. Он слушал про ее голод и ночевки на улице с тяжелым сердцем. Думал, давно очерствел, отмер, но вдруг ощутил, как ноет в груди.

«Значит, вовсе не из-за денег…» А ведь вчера ответила, что из-за них.

– Так ты мне поможешь?

Что?

Он не заметил, как нырнул в омут чужого горя, как заложило тоской и печалью уши.

Поможет? Ах, да, она спрашивает, убьет ли он ее. Хороша помощь…

Кей вдруг подумал, что ему, возможно, действительно предстоит выстрелить в человека, который этого не заслуживает. Потому что так надо.

– Только не предлагай мне просить помощи у Комиссионеров, ладно? Если бы они отправляли странников во времени, то позиционировали бы себя, как турагентство, и вывешивали бы рекламу…

– Может, стоит попробовать? Заплатить?

Он сболтнул это просто так, чтобы оттянуть неизбежный момент озвучивания ответа, который ей нужен.

Веста нахмурилась и поджала губы – решила, что он пытается переложить решение ее проблем на чужие плечи.

Набычилась. Красивое лицо, светлая кожа, темные волосы. И удивительного цвета серо-коричневые глаза. Брови темные; нос прямой, губы не слишком толстые, но «узорные», очерченные четко. Симпатичная девчонка. А взгляд уставший, как у солдата.

– К ним я в любом случае бы не пошла. Тем более и денег уже нет.

– Что? – он подумал, что ослышался. Кажется, она получила в наследство крупную сумму. – Уже нет?

– Нет.

Ее плечо дернулось пренебрежительно и очень естественно.

– А куда делись?

– Истратились.

Женщины. «Элена тоже…» – эту мысль он отпнул прочь, как ядовитого ежа.

– На Информаторов, – послышалось сбоку. – Только они смогли мне предложить то, что я могу перенести через смерть. То, что смогу использовать.

На Информаторов? Да, эти ребята способны разорить любого богача.

– Что ты у них попросила?

– Дар предвидения.

Кей мысленно присвистнул. Веста, глядя в боковое стекло, пояснила:

– Девять миллионов за то, чтобы семьдесят два часа по возвращению домой видеть будущее.

Едва ли кто-то мог бы потратить деньги с большей выгодой, чем это сделала она. Теперь ясно, зачем ей нужен был старик…

«Гениальный план. Только сложный, высосавший ее досуха».

– Ты молодец, – произнес тихо.

И увидел ее девчонкой. Удивленной. С распахнутыми глазами, чуть недоверчивую, которую впервые за долгое время кто-то похвалил.

* * *

Веста.

Наверное, я рассказывала ему путано. Про Фредерика и его извращенные игры старалась мало и вскользь – не хотела, чтобы меня жалели или снова клеймили шлюхой. Странно, еще вчера мне было все равно. Да и теперь, наверное, тоже.

И вообще, хватит, чего-то я расклеилась, пора собраться воедино.

– Так я могу на тебя рассчитывать?

Спросила деловито и наигранно весело, как привыкла.

Однако Кей теперь смотрел не так, с затаенной болью. Как не чужой. Что ж, для этого и делилась, чтобы был рядом хоть кто-то «не чужой».

И молчал. Я понимала. Теперь дело совсем не в деньгах – в решении переступить через себя. Я бы тоже не хотела стрелять в друга.

– Сможешь убить меня «гуманно»?

– Пули не бывают гуманными.

– Чтобы быстро. Чтобы не мучилась.

Он мог – я знала.

Но вдруг спросил то, чего я не ожидала:

– Там у тебя кто-то остался?

– В каком… смысле? Родные – мать, отец, братья…

– Парень?

– Парень? – я рассмеялась от неожиданности и облегчения. – Нет… Как раз с «парнем» я накануне… и поругалась. Он сделал предложение другой. Зачем, спрашивается, берегла себя?

Я не хотела об этом говорить, но прорвалось. У больных тем есть такое свойство – изливаться лавой.

– Моя девственность досталась старику, который ее даже не заметил.

Прозвучало жалко. И горько. Прозвучало так, будто я жалуюсь на судьбу – мол, так и не дождалась ни от кого ни нежности, ни ласки.

Еще не хватало, чтобы Кей подумал…

– Ты заколебал, – вдруг разозлилась. – Ты поможешь мне?

Он молчал. Давно улетела муха, давно переползла отметку в пять часов стрелка часов на приборной панели. Гонял вдоль тротуара редкие еще пока листья ветер.

Лицо моего соседа напоминало маску. А ответ прозвучал и вовсе глухо.

– Это будет самый дерьмовый поступок, который я сделаю в жизни. Но я тебе помогу.

Только теперь я выпустила из легких задержанный воздух. С облегчением. И с грустью.

«Грустить-то с чего? Ведь он мне помогает…»

Хрен знает, с чего. Но настроению не прикажешь.

* * *

– Твоя очередь!

– Что?

Прогорал за стеклами седана очередной осенний день – мало чем отличающийся от других, разве что датой на календаре.

– Ну, я же «продала» свою историю? Точнее, обменяла.

– На что?

– На твою. И расскажешь ты ее у себя дома – хочу посмотреть, где и как живешь.

Наверное, он хотел упрекнуть взглядом, не ожидал подобной наглости.

Но передумал. И не стал. Знал: сам предложил то, что предложил, – хотел знать правду, был готов «платить». Теперь лишь вздохнул, качнул головой с кривой усмешкой – мол, женщины. И повернул ключ в замке зажигания.

Кей.

Его дом был примитивным – три комнаты, кухня. Чисто, но неуютно – уютом он не заботился. Самое главное – гостиная с диваном, телевизор напротив, холодильник, в котором есть пиво, – все для того, чтобы забыться. Чтобы не быть «здесь» и не жить в мире, в котором он не нашел для себя ничего ценного, где его жестоко предали. В дальней спальне, давно переставшей быть спальней (он чаще всего дремал перед телевизором), обустроена «военная» – по верстакам разложено оружие, по центру на столе «лаборатория», где он иногда, если требовалось, собирал мелкие бомбы.

Ее Веста рассматривала дольше всего. А на лице странное выражение – смесь неприязни, укоризны и любопытства.

– И давно ты этим занимаешься?

Он следовал за ней из комнаты в комнату, как сторожевой пес.

– Полтора года. Как вернулся.

– Вернулся откуда?

– С войны.

– С войны? Я не знала, что здесь кто-то воюет…

Все верно. О войне всегда знали лишь те, кому она была выгодна собственным в ней участием.

– И долго ты там пробыл?

– Достаточно.

«… чтобы навсегда измениться. Ведь это даже не тюрьма – там сутки за год».

– А спишь где?

Кей указал в некое подобие кабинета, где возле стола с компьютером стояла тахта. Не стал пояснять, что сюда он, если чуток перебирал, доползал не всегда. Перебирал он, впрочем, не часто – работа требовала ясной головы и трезвого ума. Хорошо, что заказов он брал немного.

Веста изучала его дом, как музей. Все осторожно потрогала, осмотрела, заглянула в холодильник, выглянула из окон, зачем-то, пробуя на мягкость, посидела на тахте. И только после этого переместилась в гостиную. Упала в кресло, в котором он никогда не сидел.

– Рассказывай. Твоя очередь.

– О чем?

– Как докатился до жизни такой? Все, начиная с предыстории.

Он застыл. Вдруг понял, что не сможет, если не выпьет, и пиво здесь не поможет. Пришлось доставать бренди.

Теперь он чувствовал себя так же, как Веста за час до этого, – нырял в дерьмо с головой. И, что странно, от времени вкус дерьма не забывался – память отлично хранила и вкусовые качества, и текстуру, и цвет. Все так же ярко палило в его голове безжалостное солнце, кусался горячий ветер, скрипел на зубах песок. Все так же головокружительно пахли блестящие локоны Элены, и отлично помнился звук ее голоса… Вот только сердце не оживало, когда он думал о ней.

Письма, письма, письма… Тогда он практически стал поэтом. Теперь бы не сложил вместе и двух строчек – ни желания, ни вдохновения. Сложнее всего было говорить о ежедневно умирающих друзьях и почему-то легко о предательстве. Простил? Нет, просто «проехал»…

За пятнадцать минут он опустошил половину бутылки. Внутренне сорвался – скрежетал колесами, как сошедший с рельсов состав, – ему нужно затормозить.

Его единственный слушатель хлопал удивленными глазами.

– А как ты повезешь меня домой?

– Никак. Вызову тебе такси.

Теперь, после ответной «истории», не он смотрел странно, а на него. С печалью и сочувствием, которого он терпеть не мог.

– У тебя остались неотправленные письма?

Только этого еще не хватало… Он и так вывернул себя наизнанку. Вместе с кишками. Кто он теперь в ее глазах – полный неудачник? Сломавшийся мужик, не сумевший пережить предательство, мстящий с горя всему человечеству?

– Не остались. Все, я все рассказал, что просила.

«Давай, вали».

Ее гнали? Веста хлопнула глазами.

– Скажи, а ты никогда не пытался отыскать Элену?

– Никогда.

– Даже адреса ее не знаешь?

– Не знаю.

– И…

– Тебе пора.

– Уже?

– Да. Уже. Давай.

Последние слова бросил жестко, почти зло.

И неожиданно сильно полоснуло по сердцу выражение ее лица. Нет, на нем не проступила обида, но та самая сосредоточенная маска «человека на бероне» – человека, готового ко всему. Что выпнут на улицу, что отправят на такси, что оставят одну – она привыкла. Заранее привыкла к любому дерьму, которое придется черпать ложкой, заранее подписала согласие делать это пожизненно.

Потому с готовностью поднялась с кресла, подхватила сумочку и кивнула на прощание.

– Я сама вызову себе такси, не парься.

И негромко прикрыла за собой дверь. Не хлопнула ей, хотя могла бы.

Кей чувствовал себя мудаком.

Он не знал, на что разозлился сильнее – на то, что собственноручно втянул себя в авантюру «раскрой душу»? На то, что до сих пор рвался на части, вспоминая о войне? Точнее, о собственной глупости, которая проложила туда дорогу. Или на то, что неожиданно сильно отреагировал на рассказ о судьбе Весты? Не думал, что весь болезненно оживет, весь загудит, заноет.

Подумаешь, кто-то поголодал, поспал на улице – он видел вещи куда хуже: ошметки конечностей тех, кто еще утром шутил с ним за одним столом, головы товарищей на шестах. Он думал, что давно ко всему привык. А надо же – один рассказ, и он почему-то весь изнутри заболел.

Не стоило раскрываться. Не стоило просить ее о том же. Веста и ее жизнь – не его дело. Каждый сам выбирает свою судьбу, сам принимает решения и сам отвечает за последствия.

Сегодня он платит дерьмовым настроением за то, что полез не в свое дело. Поделом.

* * *

(Blacktop Mojo – Dream On)

Чтобы крепко забыться и заснуть, перед тем как сбросить одежду, Кей накатил еще стопку. Привык, что при такой дозе алкоголя в крови беспробудно проспит до самого утра, если не до обеда, – его устраивало.

Но он проснулся около трех ночи.

Почему – сначала не понял. Примерно пятнадцать минут спустя и добрую сотню поворотов сбоку набок догадался – Веста.

Давным-давно он зарекся совать ноги в чужие тапки – иначе говоря, натягивать на себя чужую шкуру, чтобы испытывать чувства за других, – но в этот раз нарушил табу. Он попросту не мог выкинуть ее из головы, это ее сосредоточенное выражение лица, когда она покидала комнату и сама вызывала себе такси.

Куда она поехала? Домой, конечно. Чтобы провести оставшиеся дни в ожидании собственной смерти.

«Ему не должно быть до этого дела».

Не должно быть.

Но что, если бы Вестой был он? И Кей нехотя, морщась, как от зубной боли, представил эту историю: он – мальчишка – живет в деревне с родственниками. Растет счастливый, бегает, рыбачит, гоняет мяч с друзьями, заглядывается на соседскую дочку. А та день ото дня хорошеет. Но однажды отдает сердце не ему. А на следующее утро его деревню сжигают. Всех родных, близких, любимых… Дальше другой мир – немилая сердцу жизнь со старухой лишь потому, что он приглянулся ей. Извращенные игры, издевательства, пародия на любовь, но ему некуда идти, его кормят. Ловушка. Его щупают, пользуют, его мнения не спрашивают, а он живет одной-единственной мыслью – он должен выжить год и вернуться…

Как ощущал бы себя он, сидя в чужом доме последние дни? Когда уже заказал себе киллера, когда почти продержался?

Наверное, вспоминал бы родину. Или старался бы раньше времени о ней не вспоминать.

В любом случае, он был бы благодарен любому, кто постарался бы его отвлечь. Кто составил бы ему в эти нелегкие часы компанию.

И сам же застонал, накрыв лицо пятерней: нет, нет и нет, он не будет ей той самой компанией.

А за окном половина четвертого утра.

* * *

Веста.

Если бы настроение исчислялось, как грозовой шторм – в баллах, мое бы сейчас тянуло на три после прошедших девяти.

Новый день, за окном солнце, но идти никуда не хочется, читать тоже, за коробку с мозаикой браться и подавно. Снова хотелось живого, теплого, настоящего общения. Как вчера.

Зря открылась. Автоматически начала чего-то ждать.

А ждать нечего. И некого. Как всегда.

Чтобы не поддаться взбунтовавшимся чувствам, пошла штурмовать библиотеку – долго и остервенело рылась в книгах, искала такую, которая утащила бы в вымышленный мир, – не находила. Придурошный Фредерик собирал в основном местную классику. Тогда что: посмотреть фильм, погулять? Позвонить бы кому-нибудь… Бывают такие дни, когда привычные вещи предстают либо исключительно в черном свете, либо выглядят скучнее некуда. И потому бесят.

Я чувствовала себя безумным коршуном, ловящим потоки бури между двумя грозовыми фронтами. Один недавно прошел, а второй вот-вот настанет. И тогда я, наверное, напьюсь, после буду бить бутылки и истерить в холле, потому что накопившееся нужно куда-то выплеснуть, потому что уже невозможно держать все внутри…

«Веста, успокойся… Осталось чуть-чуть».

Я проводила себя в спальню, как больного ребенка, – осторожно и ласково, чтобы не напугать. Так провожают в палату наркоманов или безумных пациентов – одно неверное слово, и…

Аккуратно уложила в постель, накрыла одеялом, мысленно погладила.

Да, всего лишь время обеда, но в моменты отчаяния, когда накрывает, лучше поспать – так говорила мама.

Сон лечит. Если не лечит, нужно спать еще.

По покрывалу ползают яркие бело-золотые лучи; полдень. Я не обедала и не завтракала.

«Спи».

И заставила себя закрыть глаза. Время пройдет – тик-так, тик-так, – скоро снова в бой. Отдыхай. Набирайся сил.

* * *

Кей.

Теперь он напоминал себе себя прежнего – с таким бесполезно бороться. Завелся внутри заспанный мотор, затарахтели шестерни; около пяти вечера вывел из гаража пыльный седан.

Посетив магазин, Кей Джей отправился прямиком к знакомому особняку, у ворот которого стоял накануне. Поздоровался с «Четтеровцами», как с приятелями, – кивком. Ему даже ответили; без вопросов впустили внутрь.

В комнату хозяйки он стучал в половине шестого.

Чем она занята – бесполезной мозаикой?

Веста открыла мрачная – не то усталая, не то заспанная, – в домашних штанах, футболке навыпуск. Здороваться не стала – он и не ждал.

– Привет. Не занята?

Прошел в комнату, слов так и не дождался. На него смотрели точно так же, как позавчера, – как на чужого.

«Успела закрыться», – такой была бы и его защитная реакция.

– Мисс из другого мира, а ты знаешь, что к востоку от Пайнтона есть бухта?

– Видела на картах.

– Была там?

– Нет.

– Сейчас побываешь.

Никакого движения. Застывшая женская фигура с недоверчиво-вопросительным выражением лица.

Он лишь раздраженно хлопнул ладонью по своему бедру:

– Давай, собирайся, едем. Хватит дома сидеть.

* * *

(Chill Cafe – You Are My Hiding Place)

До бухты Каруна от городской черты сорок минут.

– Не уверен, что там можно купаться – пляжей нет, – но утесы очень живописные. Ты взяла с собой кофту? Может, остановиться на заправке – пить хочешь?

Веста молчала. Смотрела в сторону – отстраненная и замкнутая. Кей знал почему: когда привычная броня дает трещину, больше всего хочется залезть назад, однако «яйцо» треснуло. Чтобы залатать и замазать швы, требуется время. А назад не хочется – в том и западня. Хочется наружу – к радости, к свободе, в жизни, а не тихой смерти в одиночестве и в темноте.

Ее броня треснула. И потому в глазах тревога. Он же, не умеющий вести светские беседы, спустя какое-то время бросил попытки разговорить соседку. Повернул ручку радиоприемника, долго крутил станции, нашел ту, которая передает пустую и не примечательную музыку – поп-хиты. Решил – сойдет.

Когда прибыли на место – на вершину одного из утесов, – лишь отрицательно качнул головой, мол, помощь не нужна. И сам принялся за дело: разгрузил багажник, достал мелкий мангал, уголь, шампуры, пачку сосисок. Уже на месте подумал, что сосиски – это глупо, но другого все равно не купил. Мужик – он и есть мужик. Воду, впрочем, взял, спички, бензин тоже. Как всегда, все самое необходимое – солдат…

Веста, прихватив с собой резиновый коврик, устроилась неподалеку от края. Теперь смотрела на тонущее в розоватом одеянии море, куталась в слишком тонкую для здешних мест кофту – ветер. А он тут баловал нешуточный, временами шквалистый; зато внизу живописные грохочущие волны. И не важно, что купаться нельзя, – красиво. А красота лечит душу.

Пусть посидит, подышит, почувствует покой. Ей после долго стресса надо.

Чтобы насобирать сушняка (мог бы обойтись и без него, но так приятно, когда трещат ветки), Кею пришлось дать большой круг. Но все отыскал, уложил; укутал дно бумагой, разжег.

И стало хорошо. В радость резкие воздушные порывы, соленый воздух, грохот бьющейся внизу о камни воды. Он и сам давно здесь не был. Вечность. Потому засмотрелся на небо, ощутил вдруг, что у самого внутри тихо, как не бывало давно.

Ветки взялись быстро; здесь, на вершине, им дополнительный поддув не требовался.

Вот только… слишком тихо.

Он хотел, было, попросить ее рассказать еще о деревне, но решил – не стоит. Вдруг тяжело? Лучше бы о другом. Только о чем, чтобы не потревожить ей память?

– Жаль, купаться нельзя – море холодное. Так бы спустились.

В ответ тишина. Развевающиеся темные волосы, покатые плечи – Веста вросла в закат.

– Ты плавать-то умеешь?

Наверное, не ответит. И ладно, тогда он просто займется сосисками. Собственно, он привез, чтобы посидела, а не чтобы болтала.

Но Веста ответила.

– Умею. У нас была… есть речка.

Не хотел трогать ей память, а затронул. Мысленно чертыхнулся. Но ее бы любая тема затронула.

– Холодная?

Теперь уже какой смысл сворачивать?

– Теплая. Мы часто с ребятами к ней бегали, купались. Где заводь, там течения нет, только дно илистое… А все моря далеко, я не успела побывать.

– Успеешь еще.

Кей взялся за сосиски: вскрыл упаковку карманным ножом, одел, как умел ровно, на металлические прутья, положил над местом, где не играло открытое пламя.

– Плавать умеешь, хорошо.

Зачем-то повторил, как старый дед, которому нечего сказать. Понял, что над новой темой для разговора думать будет долго – отвык общаться.

– Только я не столько плавала, сколько рыбу ловила.

– Ты рыбу ловить умеешь?

Веста даже обернулась – скривилась удивленно и чуть презрительно: а ты, мол, не умеешь?

– Да, я самая ловкая, еще малой научилась. Сама. Отец только раз показал. Удочки сама мастерила, капроновую нитку мотала…

Ничего себе.

– Научишь?

Она смотрела странно – «когда и где?» Ответила расплывчато.

– Если будет возможность.

Ну, хоть так. Какая-никакая беседа клеилась – Кей радовался.

– Здесь, наверное, тоже рыба есть. Только другая.

– Наверное.

Он никогда об этом не думал. И впервые удивился самому себе – показалось, что ему бы тоже понравилось удить.

– Только не знаю, чем… – размышляла Веста вслух, – мир другой, наверное, и удочки другие.

– Ты ни разу не ездила в специальный магазин посмотреть?

«Ни разу, – ответила за нее тишина. – Зачем? Когда рядом старик…»

Да, увлечения и интересы гаснут, когда занят чужой жизнью, не своей. И сделал в голове заметку – узнать адрес магазина рыбацких принадлежностей. Будет время, заедут.

Пять минут спустя он подошел к ней с шампуром. Вручил один – самый приглядный на вид, где не подгорело, – отлучился к машине за пледом. Достал, грубовато укрыл ей плечи.

И только сейчас заметил неладное – слезы на ее лице. Горькие и грустные, которые она пыталась скрыть. Делала вид, что слепит уходящее солнце, но он знал – не солнце. Озлился на себя, расстроился одновременно.

– Черт, ты извини, я не подумал. Я, наверное, последний, кого ты сейчас хочешь видеть…

Но Веста лишь качнула головой – дурак. И похлопала рукой на коврик – садись.

Кей присел на краешек. Сложил локти на колени, продолжая себя костерить – не его компания ей была нужна.

И понял, что не знает, что сказать.

А она, оказывается, думала совсем не про него. И расстраивалась не из-за него тоже.

– Скажи, – спросила тихо, так, что он едва расслышал, – у меня ведь получится? Их спасти?

– Конечно, – ответил без раздумий. Она же воин, боец. – Ты уже все для этого сделала, даже супер-способности купила и «вставила». Что именно будешь делать, когда вернешься, знаешь?

– Нет пока… Надо как-то увести людей. Объяснить.

Он уже тоже размышлял на эту тему – что сделал бы, что бы предпринял.

– Кто в селе у вас главный?

– Старейшина.

– Вот к нему сразу и иди. Не послушает тебя, посылай отца.

– Отца тоже навряд ли слушать станет, если слова с пустоты.

– А кого станет?

– Если гонец придет от провидца…

– Тогда в ту сторону и смотри. Притворись, что встретила одного на дороге.

Веста кивнула – он заронил ей верную мысль. Но слезы все еще терла.

– Я должна сделать… хоть это.

«Хоть что-то. Спасти тех, кто мне дорог».

– Почему «хоть это?»

Она говорила так, будто крест на себе поставила – холодный и тяжелый.

– Ну… с себя я позор уже не сотру, – помолчала. Договорила нехотя, призналась. – Кому я такая нужна? Легла под нелюбимого…

«Девка гулящая. Шлюха».

Кей слышал без слов. Но согласен, как ни странно, не был. Осудить легко – понять сложно.

– Знаешь, я думал об этом.

– О чем? О том, что я, как твоя Элена? Что верить нам нельзя? Ты прав…

– Уймись, – обрубил незло. Весту с Эленой он, как ни старался, сравнить не мог. – Думал о том, что, будь я на твоем месте, сделал бы тоже самое.

– Отдался бы старику?

Она даже рассмеялась от неожиданности. Соленые волны; соленые дорожки на щеках, но от смеха ей сделалось легче.

Кей же даже не улыбался.

– Да хоть бабке, хоть старику. Все равно, кому, если бы это помогло. Так что, не мне тебя судить. Ешь давай, – добавил, увидев, что Веста смотрит на него смущенно и недоверчиво. – Остыло уже.