Текст книги "Игра Реальностей. Эра и Кайд. Книга 2"

– Только я не буду ей сам ничего говорить, – обронил Мак, не оборачиваясь. – Узнает – узнает. Нет – нет.

– Я понимаю.

Все так. Мы шли на риск, играли в странную хрупкую игру: нужные детали, такие, как точный возраст и день рождения настоящего сына Лиды узнали, но исход предположить все равно не могли.

– Пусть все будет, как будет.

Тяжелая дверь под синей вывеской «Ленинский дом-интернат для престарелых и инвалидов № 2» поддалась неохотно.

* * *

Слушок о высоком посетителе «к Лиде» пополз еще из холла и опередил гостя. Гардеробщица Клавдия Валентиновна шепнула кладовщице Тане: «К ней, ага», – а Таня тут же набрала заведующую Надежду Васильевну, пафосно шепнула в трубку: «Не поверите, кто пришел…»

И где бы статный (по выправке видно – военный) ни проходил, за ним следили многочисленные глаза.

– Миша? – вопрошал кто-то.

– Что, правда? Ее Миша?

– Случилось, что ли?

Кухаркам не верилось, они высунули свои носы в коридор еще до того, как темноволосый посетитель прошагал по протертому линолеуму высокими шнурованными ботинками, подошвы которых окутывали бахилы.

* * *

Я наблюдала за действом поодаль.

Сегодня баба Лида не читала и выглядела хуже – сидела на кровати, смотрела в окно, держала иссушенные руки сцепленными на коленях. Как будто и не ждала никого, как будто смирилась. Мак шагнул близко, остановился. Помолчал, а потом сказал:

– Это я.

«Не соврал», – Чейзер никогда не врал.

И голова старухи мотнулась, словно ее дернули на веревочке. Вытянулись тут же вперед руки, будто пальцы видели лучше, чем глаза, принялись искать другие, нашли, потому что Мак протянул вперед свои. Старческие и трясущиеся ощупали молодые жадно, притянули…

– Миша, Мишенька, это ты, сынок… Я знала…

И она разрыдалась, завыла. Поднялась посетителю навстречу и тут же рухнула – не выдержали колени. Аллертон поймал тщедушное тело легко, усадил на кровать, прижал к себе.

Слезы терли все – я, сидящие на других кроватях старики, а Лида рыдала так, что я боялась за ее сердце. Прижималась к сидящему рядом Маку, ощупывала пуговицы на рубахе, гладила по щеке, по груди. Своих слез она не замечала, чувствовала только его – теплого, живого и родного сына.

Бесконечный момент, скрежещущий по нервам и торжественный.

– Какой ты стал большой, сильный… Я все ждала тебя, каждый день ждала. Вернулся. Не ранен?

– Нет… – Ему бы добавить «мама», но он не мог. – Все хорошо со мной.

– Хорошо, слава Богу, сынок, как же хорошо, что живой…

На фоне большого и мужественного Мака Лида смотрелась хрупкой, истончившейся от времени, птичкой. Замерла, обнятая рукой, привалилась, как к теплому камню; Чейзер смотрел не на меня – в окно.

– Теперь же и помирать не страшно, вот и не зря прожила, – та, чьего отчества я не помнила, воскресла из мертвых, просветлела лицом и слепыми глазами. – Ты женился, сынок? Внуки-то есть у меня?

– Женился. Внуков нет пока.

– Ну, будут еще, будут… Надо же, невестка есть… Приходите вместе, если… можно…

«Если доживу…»

Чейзер смысл уловил тоже. Повернулся к «маме», прижал теснее, погладил по плечу. Пообещал:

– Придем.

Он сидел с ней долго – просто слушал. А у старой Лидии настал вдруг второй день рождения – вернулись в жизнь краски, запахи, свежий воздух. Она говорила про все: про то, как закрылся старый завод, как пыталась устроиться работать уборщицей – не взяли из-за возраста. А квартира – что квартира? Здесь ее кормят, «ты вернулся – а больше мне ничего и не нужно…»

Говорила бы и дальше, но подошла к Чейзеру заведующая, прокашлялась тактично, попросила документы – посетитель протянул.

– Лавров Михаил Анатольевич, – прочитала женщина с рыжими, собранными в сложный узел на макушке, волосами.

– Да мой он, мой, – трясся подбородок у Лиды, – я знаю, что мой…

– Спасибо.

Документы вернулись к Маку.

Тяжелее всего было прощаться. Чейзера обнимали так, будто видели в последний раз. Крестили на прощание, шептали благословения; утирала слезы сидящая рядом со мной на стуле полная женщина.

– Только бы пришел еще, пока не померла.

Придет. Я знала, что он придет.

* * *

Заговорили мы уже на улице.

У Мака лицо каменное – такое бывает, когда больно сердцу, когда приходится много держать внутри.

– Поговори с Дрейком, – попросил обрывочно и все смотрел в сторону.

Я поняла, о чем он.

– Уже говорила. – Теперь в сторону смотрела я. На березовый, стоящий корнями в снегу, парк; на редкие машины за забором.

– Что он ответил?

«Миша» посмотрел на меня пронзительно, тяжело, сложно. Наверное, не так важно, между кем возникают родственные чувства, но если ты проникся, если дрогнуло сердце, значит «сын». Какая разница, кто ты по паспорту.

– Он смотрел на Лиду через мою память, сказал, что ее нельзя на Уровни – она им уже не порадуется. Можно, конечно, вылечить, восстановить, но она отжила свое – потенциал исчерпался, на пределе. Сказал, что для спокойного перехода и нового воплощения требуется одно – радость от встречи. С тобой.

Челюсти у Чейзера сжались; затем глубокий грустный выдох – пар изо рта. Я думала, он скажет: «Буду приходить». Но Мак долго думал, а после выдал другое:

– Можно тебя попросить?

– Можно.

Для него я всегда сделаю что смогу.

– Пойдем сейчас со мной.

– Куда?

– Домой.

– Пойдем.

* * *

Нордейл. Уровень 14.

С Лайзой он говорил за закрытыми дверями – до меня доносились лишь приглушенные голоса. Что-то объяснял, рассказывал, пытался передать чувства и детали. Его слушали. Потом спрашивали. Новый монолог – уверенный, с нотками решимости. Ее согласие в конце.

Распахнулись створки, ведущие из спальни в гостиную.

Они вышли ко мне навстречу с каким-то новым выражением в глазах – только что приняли совместное решение.

Миссис Аллертон держала руку на локте Чейзера, мол, мы всегда вместе. И я верила – пойдет хоть на край земли, как я за Дрейком.

– Поможешь нам? – спросил Мак.

– Чем?

Тикали за стеклом в углу высокие часы «под старину», слышался звук движущихся звеньев цепочки.

– Снять квартиру в твоем мире, в Ленинске. Забрать «маму» из пансиона. Лайзе нужны будут документы…

Они собирались забрать Лиду «домой»?

– А если она…

«Проживет долго…» – временный затык в моем сознании. Дай бог ей долгих лет. «Только как ваша работа?» – спрашивала я взглядом. И наткнулась на гранитную решимость – Дрейк поймет. Сколько проживет, столько и проживет.

– Хорошо, – отозвалась тихо. Если будет нужно, с Дрейком об этом поговорю я сама, возьму на себя ответственность. Но уже сейчас знала – он пойдет навстречу. Позволит Аллертонам стать гостями моего мира на неопределенный срок. Поворчит, конечно, для вида.

– Документы закажу.

– А в качестве кого я там буду? – робко спросила Лайза.

– В качестве моей жены, – ответили ей, – как и в любом из миров.

Ее пальцы на его локте сжались крепче. Через минуту Чейзер вышел из комнаты – отправился кому-то позвонить. Лайза же на секунду замялась.

– Дин…

– А?

– Ты научишь меня, ладно?

– Чему?

– Варить вашу еду. Супы, каши… компоты? Может, мне книжку какую?

Я смотрела на нее с уважением.

– Конечно. Я научу.

* * *

Реактор.

Этим днем жизнь кружила, как хотела того сама – Дрейк уже понял. Сначала приходил Сиблинг, сообщил, что отлучится с Уровней на пару дней для официального знакомства с родителями Яны. Пришлось отпустить.

После положил на стол отчет Кардо – интересный такой отчет, неожиданный и подробный.

Дальше в известность поставила Ди – Аллертоны на неопределенный срок Уровни покидают. Волновала воздух, убеждала его в нужности такого поворота событий, оправдывала собственное решение переплетением из бурных эмоций. Хорошо. Что еще он мог сказать? Что отряду без охотника сложно? «Бабе Лиде» без него, видимо, сложнее.

К тому же спорить с Бернардой… он этого не хотел. Потому что любил, понимал, принимал. Хотят играть в сложные чувства – пусть играют.

Валил за окном снег – кажется, сегодня он оставался во Вселенной самой стабильной частью.

Кому-то нужны новые документы в лаборатории, кому-то ценные указания, четырем отделам, оставшимся без присмотра Джона, руководство. Всем что-то нужно…

Ему самому – чашка кофе.

А минуту назад в кабинет вошел Кайд. Стоял, сложив руки за спиной, готовый нести наказание. Ждал слов, сотрясания воздуха, наверное, угроз.

«Для чего слова тому, кто сам все понимает?» – думал Дрейк, глядя на снег. К стоящему позади Дварту он даже не поворачивался. Невесомый момент, тихий, застывший посреди вращения галактики.

Да, собирал парень энергию для удара; да, был готов припечатать по первое число тому, кто косо посмотрел на его женщину – Дрейк и сам бы за такое припечатал. Кардо пока не понимал. Прекрасно чувствовал себя, гуляя за телесными утехами в один из соседних миров, но о любви лишь слышал, как ощущается – забыл.

Мощь, конечно, Кайд собрал «для друга» немаленькую – Дрейк еще в момент совершения действия ощутил ее загривком. Лишь вздохнул – точно пережгут в Нордейле все провода.

Поворачиваться не стал. Гнобить тоже.

Лишь обронил, как камень в воду, одно-единственное слово:

– Иди.

И Дварт ушел.

Кто еще сегодня пожалует в кабинет? Кого принесет судьба?

И когда он, наконец, обзаведется достойным кофейным автоматом?

* * *

Эра.

(Anne-Sophie Versnaeyen, Gabriel Saban, Philippe Briand – Endless Sky)

Эта паста с мясными шариками, перцем и пряным томатным соусом могла сделать честь любому шеф-повару – жаль, мне не с кем было поделиться впечатлениями.

Потому что этим вечером я ужинала в одиночестве.

Предсказуемо. И чуть тоскливо.

Я гоняла по тарелке макароны, окрашенный красным лук и кусочки сельдерея; Кайд обиделся. Или зол. Или занят. Появится сегодня, завтра, может, через год – не узнать. С ним, не любящим произносить слова, ничего не узнать заранее. Такой уж он человек.

Свою порцию под неслышный аккомпанемент из снегопада за окном я так и не доела. Заказала «телепорту» новую порцию – обещала ужин, отнесу.

Обещания я держу.

Спустя несколько минут я как была в домашней одежде и босая, так и вошла в квартиру на Пятнадцатом с большой и теплой тарелкой в руках.

Не обнаружив никого живого, поставила ее на кухонный стол, положила рядом свежий хлеб на салфетку – приборы достанет сам.

Вот и все. Как говорится, приятного аппетита.

Вернулась к себе.

Люди не любят неопределенные ситуации, стараясь их поскорее «определить» – радоваться сегодня или грустить? Думать хорошее или плохое, опираясь на происходящее? Неопределенность – это незнание того, что все всегда хорошо, неопределенность – это страх. Я же понимала, что любая неопределенность – такое же прекрасное и завершенное состояние, как любое другое. Не нужно пытаться его насильно изменить, нужно просто принять. Увидеть в неидеальной ситуации идеальность, чудесные штрихи невидимого художника всего, что есть – то есть себя.

Каминная зона мне в помощь: два мягких кресла перед очагом. Панорамное окно с темнеющими за ним соснами – как же хорошо, что у меня есть этот дом.

Камин, используемый мной впервые, оказывается, включался удобно – кнопкой. И это, несмотря на то, что он не был электрическим. Дрова настоящие, пламя тоже; тонкое невидимое глазу стекло, защищающее пол от искр. Все это дополнено автоматической системой смены поленьев и чистки от золы – еще одно чудо технологического прогресса Комиссии.

Под отраженный танец пламени на полированных досках паркета я думала о том, что люблю этот мир и его людей. Люблю этот момент, зависший в пространстве, когда еще «ничего не решено». Если начать разглядывать его «завершенным кадром», выдернутым из кинопленки фильма жизни, то ничего ни прибавить и ни убавить. Он такой, какой есть. Люблю бесконечный снег Нордейла, не образующий слишком высоких сугробов, призванный вершить одно – дарить спокойствие, мирные размышления, оттенять уют.

Когда-нибудь спрошу у Дины, кто отвечает за погоду.

Под треск облизываемых огнем деревяшек, я висела посреди бескрайнего невидимого пространства галактики, чуть меланхоличным, но вполне себе счастливым пятном.

(I am waiting for you last summer – Rush [feat. Uddipan Sarmah])

Прошло минут сорок с момента окончания моего ужина, когда в зимнем саду пересек черту Портала Кайд.

И я сразу узнала о том, что он находится в моем особняке, хотя гость еще не поднялся. Весь воздух моего жилища дрогнул, подчинился прибывшему человеку. Поплыл сквозь пространство тягучий, сладкий безо всякого сахара аромат, смешанный с ощущением сексуального возбуждения, желания стать ниже плинтуса, не поднимать голову. Только теперь, с приходом Кайда «издалека», а не сразу мне за спину, я осознала, что с его приближением меняется и время: замедляется, почти останавливается, начинает «дышать» в ином ритме – ритме дыхания Кайда. Поразительно. Пространство кристаллизуется, вокруг будто кокаиновая взвесь, и ты не четко помнишь себя, погружаешься в искусственно созданный транс.

Я опять едва не попалась. Выдернулась из мягкой и липкой ловушки усилием воли, покачала головой, приготовилась поприветствовать «соседа».

А он силен, черт бы это подрал. Я действительно просила его такого – подавляющего? – задала балующейся Вселенной вопрос.

И конечно же, не получила ответа.

– Спасибо за ужин.

Он, оказывается, поел. Тоже в одиночестве. А может, не притронулся к еде, но просто поблагодарил.

– У тебя есть вино?

Я посмотрела на того, кто опустился в соседнее кресло, – теперь нас разделял кофейный столик.

Есть ли у меня вино? Есть. Купила зачем-то, когда заполняла бар. Поднялась, отыскала бутылку, принесла два бокала, позволила мужчине разбираться со штопором и пробкой. Слушала, как плещет о стеклянное дно жидкость, как царапает ножка поверхность деревянного стола – Кайд придвинул один из бокалов мне.

– Спасибо.

Я смотрела на него – спокойного, расслабленного, зачем-то в очередной раз влившегося в мой момент «сейчас». Надолго ли? Кто мы друг другу, зачем пускаем эти круги по воде и смотрим, как они расплываются? Божественно красив. Рядом с ним оживала вся моя женская хрупкость, принималось мурчать и одновременно болеть сердце. Что он скажет сегодня? Пустит очередной круг в безмолвной глади нашего общего озера, ничего не прояснит, уйдет до следующего раза? Сколько еще «неопределенных» моментов – по-своему красивых, но нестабильных, – мне придется пережить наедине с окном и камином? И зачем ему такие синие сапфировые глаза – навсегда и безответно порабощать женские души?

– У твоей матери были такие глаза?

– Я не помню.

– Жаль.

Да, мы с ним умели выбирать темы «без предисловия».

– Сильно наказали сегодня… из-за меня?

Лишь дрогнули краешки красивых губ – нет ответа. В моих легких из-за его близкого присутствия до сих пор наркотик – чем дольше я им дышу, тем сложнее потом жить. Сейчас Дварт спокоен, но за секунду может стать тем, в чьем присутствии Вселенная выгнется, а я до сих пор не могла определиться – меня это пугает или привлекает? Как же жаль, что чужая душа потемки, ох и дорого бы я отдала, чтобы теперь прочитать его как книгу.

И все-таки, зачем он пришел?

– Что тебе нужно, Кайд?

(Halestorm – Private Parts [feat. James Michael of Sixx: A.M.])

Я вложила в этот вопрос весь потаенный и явный смысл. Нужно не сейчас – вообще?

«Куда мне двигаться дальше? К тебе, от тебя? Надеяться на прекрасный исход? Начинать стирать?» Неопределенность плоха только одним – она всегда стремится к определенности, не дает на себе удержаться, как на лезвии ножа.

А мистер «синие глаза» серьезен и чуть насмешлив.

– А тебе, Эра?

Он ведь понял мой вопрос, почувствовал всю его глубину. Решил увильнуть?

– Ответь.

– Ты необычный человек, зачем ты так крепко держишься за примитивные слова, когда можешь все почувствовать?

– Это предлагает мне сделать тот, кто умеет идеально подделывать чувства? Нет, извини, но с тобой я предпочту «примитивные слова». Желательно прямые и честные.

Дварт рассматривал вино в бокале, молчал. Затем кивнул – неохотно, но, мол, что поделаешь?

– Хорошо, пусть пока будут слова. Тогда ответь мне первая – чего хочешь ты, Эра?

А в его вопросе такая же глубина, как до того в моем. Мы наконец-то пришли к расставлению точек над «i»? Свершилось. Трепетно, боязно, волнительно. Я всегда умела быть честной, останусь ей и теперь.

– Тебя. – Снова открытая душа, заходи – не хочу. Любой пинок опять попадет в цель, если такой случится. – Тебя всего.

«Для души, для тела, для любви, для вечности». Пусть я не произнесу этого вслух, он почувствует.

– Меня всего. – Кайд всего лишь смотрел, но мне казалось, он занимается со мной сексом – где-то там, за ширмой из множества слоев сознания. – А ты «можешь» меня всего?

Хороший вопрос. Прямой, точно в цель.

– Давай ради эксперимента я покажу тебе наглядно меня «всего», приоткрою щит на пять процентов. И лишь на десять секунд.

«Не надо!» Но я не успела отказаться… Он уже поставил бокал на стол, поднялся со своего кресла и встал перед моим, положил ладони на подлокотники, чуть подался вперед.

«Очень близкий контакт! – орала моя сирена и полыхала красным. – Разорвать, разъединить!»

– Готова?

– Нет.

– Смотри.

И он начал проникать. Я не могла описать это другим словом. Щиты соскользнули вбок лишь незначительно – сквозь латы засквозила его истинная суть. Принялась окутывать мое нутро, забираться в него субстанцией, которая сковывает, присваивает себе, стирает волю, лишает личность памяти. Меня – Эры – становилось все меньше, но все больше появлялось кого-то, напоминающего чистый лист бумаги. Мое дыхание – его дыхание. Оно главнее. Мой стук теперь – это его стук сердца. Медленный, равномерный, чужой. Синие глаза – это теперь мое небо, моя бескрайняя земля, центр моего существования; мои клетки, как лишившийся царя народ, вдруг обрели нового и приняли его безоговорочно. Основная же беда заключалась в том, что некоей моей части это новое состояние безволия нравилось… очень… Ей нравилось не быть, замирать и подчиняться. Другая же взбрыкнула так, что я резко и насильно втянула воздух – СВОЙ воздух, уже СВОИМИ легкими. И у меня вышло лишь потому, что Кайд прекратил наглядную демонстрацию. Захлопнулся, отпрянул, убрал руки с подлокотников моего кресла и занял свое прежнее место.

Я же медленно возвращала себе себя. Меня вело как наркомана. Нутро, заглотившее «дурь», истошно орало, просило вернуть внутрь чужое присутствие; тряслись руки.

Дварт наблюдал за моими потугами нормально дышать, прищурившись.

«Пять процентов, – говорили его глаза. – И всего десять секунд».

Да, мне их хватило, это было горькое осознание. Хватило, чтобы понять наверняка: я не могу принять его всего. Никак и, наверное, никогда. Откройся он на «пятьдесят», и я, скорее всего, свою личность верну уже с большим трудом, если смогу вообще.

Спасибо. Объяснил.

Потрескивали поленья; неспешно уходил из горла кокаин, ударную дозу которого я опять получила, возвращалось в ладони тепло.

И он заговорил.

– Я развит настолько, что в открытом состоянии подчиняю себе пространство и все, что в нем находится, включая на данный момент тебя. Ты это почувствовала.

Почувствовала. Наверное, этим вечером я выпью много вина.

– Ты же говоришь, что хочешь меня всего.

Я молчала. Хочу. Хотела. Всегда буду хотеть, гнаться за мечтой, которую никогда не смогу воплотить, после буду мечтать о ней забыть.

Накрыла непривычная тяжесть. Он за этим пришел? Чтобы наглядно показать? Именно этих «точек» я хотела? Надо бы сказать «уходи», свернуться в одиночестве, но я зачем-то продолжала его слушать.

– Ты спросила меня о том, чего хочу я? – шаткий момент, когда желаешь знать продолжение фразы и боишься этого. – Я ответил тебе на этот вопрос в прошлый раз. Я хочу твоего доверия – полного и безоговорочного.

– Зачем оно тебе?

Действительно, зачем? Человеку, которого я никогда не смогу принять? В чем смысл такой ценной для меня и бесполезной для него игрушки?

Кайд же прокладывал суть беседы, как танк колею тяжелыми гусеницами.

– Чтобы начать процесс адаптации. Его нельзя начинать без полного доверия.

– Адаптации кого?

– Тебя. Ко мне.

Что? Меня?.. Моего физического тела?

– Это возможно?

– Возможно. Только процесс этот небыстрый и очень поступательный. Должен предупредить: не всегда приятный, временами болезненный. Но в итоге ты сделаешь то, что хочешь, – сможешь меня принять.

Ух ты, какой крутой поворот! Теперь в мой взгляд вернулась и жизнь, и осмысленность.

– Ты хочешь сказать, что я… смогу принять тебя на всех уровнях?

– Это я и хочу сказать.

«А какие из уровней он готов мне отдать?» – это уже совсем другой вопрос, пока, увы, безответный.

– Эра, ты хочешь заняться со мной любовью?

Взгляд тяжелый, серьезный, в самую душу.

Мне же хотелось швырнуть в Дварта бутылку с вином.

«Я хочу не заняться ей с тобой, а любить тебя. Взаимно и навсегда».

– Так ты за этим мне предложил адаптацию? Ради секса?

В синие глаза закралась усмешка.

– Ты не узнаешь ради чего, пока не пройдешь этот путь.

– А как же слова, которые ты обещал?

Он молчал долго. После вдруг выдал то, чего я не ожидала услышать, – голую правду. Только не о себе, а обо мне.

– Ты хочешь меня. И боишься. Но еще больше ты боишься впасть в зависимость от собственных чувств, только не учла, что уже впала – от собственного страха. Боишься падения в самом конце? Что тебя не поймают? А ты проверь, что именно там случится – смерть или полет. Только сначала туда надо дойти.

Черт… Неприятно и крайне дискомфортно, когда тебя вот так раскладывают на части. И не очень-то оправдывает тот факт, кто Кайд способен видеть меня изнутри.

– Спасибо за сеанс бесплатного психоанализа на ночь. Прямо мечтала сегодня.

Съязвила и закрылась. А кто бы на моем месте не боялся потерять себя в самом конце? Кто бы хотел впадать в зависимость от собственных неконтролируемых чувств при присутствии в жизни другого человека?

– Определись, – посоветовали мне, – чего ты хочешь. Пройти этот путь со мной до конца или вообще не ступать на него.

– А ты, значит, готов пройти его со мной до конца? – До постели готов точно, я уже поняла.

– Готов.

Многозначительно. Коротко и емко. Ну да, раз уж процесс «набора тишины» накрылся медным тазом, почему бы не переключиться на другое, – время есть. Все-таки оголенное нутро дало о себе знать беспомощностью и желчью.

– Не ты ли ранее заявил мне прямо о том, что я не твоя женщина?

– Тогда, когда я сказал об этом, передо мной стояла не ты.

– А теперь я. Что изменилось?

Тишина.

– Что ждет меня в самом конце?

– Узнаешь.

Я взорвалась.

– Ты предлагаешь мне пройти весь этот непростой процесс адаптации ради одного раза «переспать» с тобой?

– Может, ради двух-трех? – Кайд улыбнулся. – А может, ради чего-то еще?

– То есть ты не скажешь?!

– Не полагайся на слова. Выясни все сама.

Мне хотелось открутить ему голову.

– Обычно за секс доплачивают женщинам, а тут неизвестно сколько платить за это буду я?

– Ты хочешь меня, Эра? – спокойный вопрос, жесткий. – Или нет?

«А ты меня?»

Он ответил глазами: «Я сказал, что готов. Услышь!»

Вслух добавил:

– Доверие вслепую. Дай знать, когда примешь решение.

«Если примешь».

И поднялся с кресла.

– Должен предупредить, что процесс это необратимый. Тот, кто начал, должен завершить. Несмотря ни на что.

Мой голос вдруг охрип.

– Несмотря… на что? Это… долго?

– Долго.

– Больно?

«Выдержишь».

– Знаешь, что нас с тобой объединяет, Эра? Любовь к игре, к самому ее процессу. К ощущениям, деталям и мелочам. Однако любая игра подразумевает движение вперед. Понимаешь, о чем я?

– А если… у меня не выйдет?

– У тебя выйдет.

Он поставил бокал на стол. И адресовал мне взгляд, похожий на «если я за тебя возьмусь, то уже не дам упасть».

Но уверенности не было. Потому что слова на сегодня Дварт исчерпал.

Ушел он привычно, не прощаясь.

* * *

Уровень Пятнадцать. Лоррейн.

Кайд.

Этим вечером он был счастлив настолько, что, возможно, учуй на расстоянии преступника, не взялся бы вершить самосуд, – оттащил бы его Комиссионерам, как щенка. Этим вечером он вообще не хотел никого никуда таскать – сидел и улыбался каждой клеткой.

Все потому, что к нему с периодичностью раз в пять-десять минут лезла в голову Эра. Неугомонная и разбереденная, как недавно затянувшаяся рана.

Он читал периодику, когда она «подсоединилась» к нему в первый раз после ухода.

«Как долго длится процесс адаптации?»

Вопрос постаралась задать сухо – мол, меня это все интересует мало, но детали, приличия…

«Как долго он продлится в случае с тобой? – Дварт намеренно играл полутонами и тянул время. Ему нравилось ощущать ее хотя бы так, вблизи. – От двух недель до двух месяцев. Будет зависеть от тебя».

В следующий раз оторвала его от сканирования пространства.

«Это будет мешать качеству моей жизни?»

«Ненадолго после контакта со мной».

Ее ждала ежедневная ломка. Но это слово пока лучше не упоминать.

Семь минут спустя.

«Ты кого-нибудь уже адаптировал?»

Дварт улыбнулся так широко, что по швам затрещало даже зеркало.

«Ты будешь первой».

Тот ответ, который она желает услышать. К тому же правдивый.

Долгая пауза, в течение которой он успел принять душ, переодеться и плеснуть себе в стакан воды – после вина мучила жажда. Сел в кресло, после услышал новый вопрос:

«Можешь устроить мне демоверсию того, что будет происходить?»

«Нет».

Увы. Он не зря упоминал о доверии, не из прихоти. Она должна сказать внутренне «да» до того, как услышит какие-либо слова или уверения. И только это даст ему ключ к тем потаенным слоям ее сущности, о которых она сама не подозревает. Слова сказать не проблема, но тогда ключ останется у нее – без него начинать не имеет смысла. Адаптация – процесс болезненный. Попробовав его, Эра, скорее всего, попытается отказаться, заявить «нет». Возможно, даже начнет его проклинать, попытается сбежать, и тогда Кайд должен будет отыскать ее где угодно, чтобы продолжить. Потому что, получив первую чужую энергетическую взвесь (набор кодов для расшифровки) и переварив ее, ее тело начнет требовать вторую, чтобы дополнить шифр, который в итоге приведет к невиданному набору мощности. Но если вдруг не отыщет его, примется разрушать само себя, как то делает неизлечимая болезнь. Дварт будет вливать ей энергию чужого мира, набор соединений, ранее ею невиданный, – иначе никак. И ему будет больно наблюдать ее боль, но они пройдут этот путь вместе.

Эра будто чувствовала ход его мыслей. Молчала снова долго, что-то взвешивала, обдумывала. Никак не решалась произнести вслух главное, что мучило: «Ты не дашь мне упасть?»

Он не даст. Только отвечать прямо, к сожалению, не имеет права – иначе не вслепую. А намеков сделал достаточно.

Эра, слушая тишину, злилась, как кошка, на хвост которой прицепили репей. Металась, пыталась его выкусить, не могла, понимала, что опять придется о чем-то спрашивать.

Кайд к тому времени почувствовал, что устал сидеть, что скоро отправится в постель.

«Этот секс с тобой… он того стоит?»

Кажется, этим вечером он улыбался особенно часто.

«Хочешь, приду и поцелую тебя? Эту наглядную демонстрацию я провести могу. И ты увидишь пять процентов от того ощущения, которое получишь в конце…»

«Нет».

Ответ его удивил.

Пришлось самому стать «любопытной кошкой».

«Почему?»

«Потому что я буду чувствовать много, а ты за щитами ничего. Я так не хочу!»

«Видишь ли, Эра… – Он наслаждался ей, как утренним цветком, покрытым росой, благоухающим и нежным, как водами теплого моря, как бликами солнца на его поверхности. – С тех пор, как ты впервые встретилась мне на пути, я уже чувствую больше, чем ничего…»

Она замерла.

И жаль, что он не мог добавить фразу о том, что всякий раз, когда она оказывается ближе, он погружается в мир, который раньше никогда не видел, – мир более тонкий и волшебный, нежели все то, что он видел до этого. Ей хочется слов – это ясно. И он скажет ей их все в самом конце, если они все еще будут требоваться.

«Мне прийти?»

Его собеседница юркнула в темную и безопасную нору, как белый пушистый кролик, отсоединилась, спряталась.

Он все равно придет – сейчас, позже. Тесный контакт начался – Дварт балдел.

(Hidden Citizens – It's a Sin [Epic Trailer Version])

Уйти спать не позволил Макс, который явился сразу, едва часы пробили полночь. Воплотился, как черт из табакерки, прямо посреди комнаты – в черных одеждах, решительно настроенный.

Такой спать не даст.

Они давно умели общаться без слов, начали и теперь.

«Что тебе?»

«Я должен, ты понимаешь».

«Она моя».

«Я слышал».

Темноволосый коллега опустился в кресло напротив – Дварт всерьез задумывался о том, чтобы его убрать, а то сидит на нем то Дрейк, то этот, – и на этот раз открыл рот.

– Я тебе не враг, – многозначительная пауза.

Еще нет, думал Кайд, но вполне можешь ненадолго стать. Ненадолго, потому что лучший враг – мертвый враг. Лучше бы ты не лез…

Но Кардо лез.

– Понимаешь, женщины такого порядка появляются на Уровнях не часто. Я должен проверить.

Вопрос «как» задавать не имело смысла – скажет сам.

Так и случилось.

– Тест сна.

– Без проблем.

Дварт легко пожал плечами.

Пусть будет тест сна – Эру он даже не разбудит, но в собственном подсознании она безошибочно укажет на того из них, кого предпочитает.

– Да будет так!

Кардо откинулся на спинку кресла, расслабился, закрыл глаза; Кайд проверил – Эра спит. Можно начинать.

* * *

Эра.

Я впервые бредила в полудреме. Кажется, только заснула, а уже это странное наваждение – плотное, чужеродное и бесформенное. Сон, в котором нет ни одного знакомого предмета, лишь мутные ощущения и явный флер чужого присутствия.

Я не новичок во снах, знаю, как выходить. Но выйти из этого не удавалось: сознание билось о его границы, как о стенки невидимого аквариума. Страшно, будто гуляешь по затянутому газом лесу. Глаза слепы, руки ощущают лишь пустоту.

И эти чувства – одни приятнее, другие дискомфортнее. Я вдруг поняла, что могу «нюхать» и таким образом идти. Шаг за шагом – туда, где чуть теплее, проще, легче. Ступила влево – холоднее. Вернулась – обрела подобие спокойствия. Новый шаг, за ним еще…

Неприятно и боязно чувствовать себя слепым.

Я сделала их, наверное, пару сотен – этих шагов.

А после уткнулась носом в грудь того, с кем чувствовала себя максимально в безопасности – Кайда. Ощутила, как его руки обняли, притянули к себе, как собственность, как маленького ребенка, как того, кого долго и нетерпеливо ждали.

И сразу вздрогнула, открыла глаза в пустой и темной спальне – вынырнула из аквариума.

* * *

Макс поднялся с кресла, притворившись, что не разочарован. Что просто потягивается, хрустит разминаемыми пальцами, что знал заранее.

«Не знал».

Кайд наблюдал за ним взглядом питона.

– Вот и проверили.

«Жаль…» – в зеленоватых глазах Кардо почти не разглядеть холодка, прячущего за собой обиду пацана, чей деревянный меч во время боя выпал из рук.