Текст книги "Санара"

Ему вдруг полегчало. Стало ясно, куда двигаться дальше. Аид до одури устал от душной комнаты, от нового себя, от непонимания того, что с ним происходит. Если он Судья… Если только…

Собирался он быстро и тщательно. Чувствовал, что от села нужно оказаться как можно дальше – для них опасно.

От своих уходил не прощаясь.

Ее везли на телеге – выловили из озера утром. Когда Аид узнал браслет из зеленых бус на посеревшем раздувшемся запястье, ему стало плохо, кончился воздух.

Мика покончила собой.

Рыбаки говорили мало, неохотно – связала себя по рукам и ногам веревкой, скинулась со старого причала. Нашли, когда пришли доставать сети…

Из-под короткого брезента с одной стороны бледные стопы с кусками разрезанной веревки, с другой слипшиеся черные волосы, увитые водорослью.

Он уходил прочь, не чувствуя собственного тела. Лишь один большой камень на сердце, который не сдвинуть, не убрать, как ни старайся. Насколько умел желал ее семье выздоровления, пытался представить их всех в добром здравии, веселыми… Ей уже не увидеть…

Не просил прощения даже мысленно, потому что сам бы за такое никогда не простил.

Он повзрослел и постарел в тот день, разменял одну страницу жизни на внутренний тлен, пепел и тяжесть. Перестал быть юнцом и практически человеком, приговорил самого себя к тьме.

Ему с этим навсегда.

Дорога в город шла одна, за холмом. Для водителя автобуса ни столба, ни будки, лишь помеченный белой краской щербатый булыжник у обочины – знак, где тормозить.

Как сюда с артритом и подагрой доковыляла старая Афила, уму непостижимо. Но к стоящему Санаре старуха приближалась с упорством мула, и это несмотря на солнцепек и нездоровье. Дышала плохо и тяжело; ему навсегда запомнилась ее непокрытая голова и как играет седыми волосами жаркий ветер.

– Возьми, – она протянула ему черно-белую фотографию. – Она оставила ее моему Дорику…

Аид боялся прикасаться к бумаге. Над ней все еще кружили романтические помыслы молодой девчонки – «думай обо мне». И предназначались они не ему. Звоном расколотого колокола теперь гудел тот вечер – зря они повстречались друг другу на дороге, зря он не оказался обычным парнем. Обычный бы пообижался и забыл. Оклемался бы через пару недель душой, отыскал бы новый объект для любви.

Но Санара обычным не был.

А Афила всегда могла видеть больше – он подозревал. Не зря к ней ходили спрашивать про будущее, наведывались с душевной болью и просьбой дать совет.

– Ему уже… не надо.

Кто снял для Мики это фото? Мегей? Леон? Разрушенная стена и полынь сзади; очаровательная улыбка на все лицо и задорные глаза. Еще три дня назад Микаэла умела радоваться.

– Ты это сделал с ней, – бабка хотела смотреть ему прямо в глаза, но не могла. Никто не мог. – Тебе с этим и жить.

Зная, что торопиться уже не нужно, она медленно и неуклюже побрела обратно в деревню.

Он так и запомнил: жаркий полдень, расплывшаяся фигура на узкой каменистой дороге, растрепанный узел из седых волос, белая в голубой цветок юбка. И еще себя, держащего в руке жгущую пальцы фотографию.

В Тирос он больше не возвращался.

Глава 3

Энфора.

Столица острова Софос.

О чем мечтает человек, у которого есть дом, еда, вода и одежда? Об удовольствии. Просто многие до этой стадии так и не доходят, полагая, что у них не те стены, слишком примитивная еда или не та одежда. Я сию ловушку благополучно миновала, зная, что чрезмерная серьезность не только убивает во взрослых детей, но и иссушает фонтан любопытства, жажду познания и внутреннего озорника.

Так о чем мечтает тот, кто не стал слишком серьезным?

Верно.

Я мечтала выпасть с балкона.

И не долететь до земли. Точнее до воды, так как мой новый особняк – смесь белых стен, стекла и кучи уютной внутренней дребедени – зависал широким балконом над скальным обрывом. Идеальное место, чтобы сойти с ума, а точнее, сдвинуться с той самой человеческой частоты, умело превращающей мир в стабильную клетку.

Более не для меня.

У меня, если я захочу, будут деньги, безграничная сила и власть, слава, уважение, контроль…

Но я не хотела.

Куда больше мне нравилось сидеть на удобных перилах, не имея вокруг ни прошлого, ни будущего, разглядывать неповторимые краски достойного галереи заката, знать, что все, на что я смотрю, чего касаюсь, что могу изведать, – не моё, но для моей радости предназначенное.

Чудно. С меня хватит обычного, хочу необычного.

До узкой полоски булыжников, внизу омываемых волнами, метров тридцать, значит, меньше трех секунд полета, но, чтобы развоплотиться, мне хватит и двух.

И я соскользнула пятой точкой с парапета.

Свист в ушах, собственный звенящий от радости крик; удивленный глаз сидящей на выступе чайки…

В воду я занырнула, уже не имея ни тела, ни привычного для Леа сознания. Мир – плотный, яркий и цветной – превратился в оживший реалистичный сон. Озорник внутри меня смеялся. Для чего я вернулась на Аддар? Чтобы пожить как человек? Нет, чтобы раскрепоститься, набарахтаться и распластаться, как одуревшая от собственных возможностей, усовершенствованная до уровня полубога амеба. Отличный план, мне он нравился.

(Ivan Torrent – Beyond Love)

У меня были плавники и чешуйчатые бока. Меня несло подводное течение, мое зеркальное брюхо гладили водоросли. Больше не требовалось привычно дышать, мой язык не умел произносить звуков. Внизу – другой мир: колышущийся, переливающийся, плавный. Я – большая белая рыба, способная рвануть над кораллами торпедой или спать на ходу, я могу преодолеть сотни километров или часами таиться в укрытии. Я – пузырьки, выныривающие из-под земли и несущиеся к поверхности, туда, где крутится, как игрушка йо-йо в руках шутника, сияющий огненный шар. Спустя какое-то время у меня есть щупальца, прозрачные и тонкие, как нити, и глянцевый шарообразный купол, я – неспешная ленивая медуза. И вот уже стая серебристых рыбешек…

Это меня, морскую звезду, окружает лес из кораллов; я буду лежать среди них, пока длинный день – единый и бесконечный – становится светлым, темным, снова светлым, снова темным. Я заметила, он никогда не заканчивается. Вода теплее у поверхности и холоднее у дна – мне нравится любая. Так хорошо быть самолетом-скатом: плывешь в мерцающем морском небе, позади выписывает дуги хвост-шип, по бокам колышутся крылья.

Время перестало существовать для меня в привычном его понимании. Меня здесь много. Форм, размеров, видов, ощущений. Океан – отдельная планета, наконец-то я видела, слышала и ощущала его изнутри. Знала его пучеглазым беременным морским коньком, прячущимся в тени анемона, и копающейся в песке многоногой креветкой. Чувствовала его неугомонными щупальцами осьминога и прилипшей к поверхности затонувшего корабля мшистой ракушкой. Взирала на себя со стороны подводным течением и думала о том, как странно этот корабль смотрелся бы, подними я его со дна и поставь на городскую площадь…

Площадь, хм. Мне вспомнился город, люди, суша…

Обратно к берегу я неслась дельфином, и моя гладкая темная спина переливалась в свете солнечных лучей.

(Revolver – Leave Me Alone)

Для меня, как для морской звезды, все превратилось в один бесконечный день – то разгорающийся, то гаснущий, то яркий, то темный. Я цвела на холмах душистыми персиками и ходила по себе же мохнатыми ногами пчелы. Чувствовала, что в древесных стволах, как по венам, течет сок, как всасывают из почвы влагу могучие корни. Я качалась бабочкой-однодневкой на ярких лепестках распустившегося утром цветка, зная, что у меня на спине хитин, а вместо носа хоботок.

Я неслась обратно в город с холма пахнущим оливковым цветом жарким ветром, а после путалась им в волосах прохожих. Каталась на их головах смешными кепками, сидела солнечными всполохами на ободках стаканов в летних кафе, звенела на чужих шеях бусами. Заглядывала в окна и примерочные, смеялась тому, что не отражалась в витринах. Помогала невидимой рукой нести старушке тяжелую сумку, удержала от падения малыша, сотворила ему из воздуха леденец…

– Откуда ты это взял? – орала истеричная мамаша, с подозрением глядя вслед прошедшему мимо старику.

Леденец у ребенка отобрали, пришлось сотворить ему еще один, на этот раз невидимый.

Я же баловалась. Бороздила здания насквозь, считала прошедшие сквозь мой невидимый мозг стены – три, четыре, пять… сорок пять… Случайно попала на третий этаж института, поразилась тому, сколько времени седой профессор-медик потратил на разработку формулы. Добавила в нужном месте две цифры, знак минус и заменила один химический элемент. Завтра старик оповестит всех, что создал-таки новое лекарство от артрита – радости будет много.

В соседнем музее оживила робота – тот, не имея голосового элемента, вдруг ладно и складно заговорил. Вот поломают головы великие умы…

Сочтя безоблачное небо скучным, я собралась над Энфорой удивительной грозой с фиолетовыми всполохами, а после смеялась, отращивая зонтикам прохожих уши. Пахло озоном, промокшей землей, весельем и свободой.

Меня не было. И я была везде. Играла, как на арфе, на нитях-сигналах сотовых телефонов; не удержалась, простонала одному парню в трубку сексуальным голосом: «Ты идешь, милый?» Собеседница на том конце моментально взвилась:

– С кем это ты?! Кто с тобой рядом?

С бедолагой рядом была невидимая я. Сегодня эта пара переживет ссору. Ничего, настоящая любовь с таких только крепчает.

Возникла белесым призраком на селфи двух туристов, вызвав переполох, после переодела прохожих в «одежду соседа» – визг стоял до неба; проросла на клумбе россыпью семицветиков. Погостила в будке лотерейных билетов – пока продавщица не смотрела на покупательницу, я вложила в руку матери-одиночки, верящей в удачу, самый выигрышный билет. Будет ее сыну и новая одежда, и фломастеры, и самокат. На такую-то сумму можно купить в довесок и дом, и путешествие.

А потом вдруг поняла – хочу побыть музыкой. Как это ощущается?

Ведь я мысль и сразу материя, желание и практически мгновенное его воплощение. Мой человеческий мозг горит с непривычных вибраций – и пусть! Зачем мне время? Для чего?

Я сидела на парапете и отматывала жизнь, как фильм, вперед на три секунды, назад. Вперед, назад… Ходили по тротуару, как заведенные куклы, люди – их реальность стала этими тремя секундами и одним застывшим посередине кадром. Зачем все? Для чего? Я больше не человек… и человек. Элементал и не совсем. Кто я, если слышу пульс земли, если чувствую, как внутри меня-планеты кипит лава, если ощущаю тяжесть гравитации и понимаю, как я сама же скоротечна? Зачем я вернулась с телом человека и способностями не принимать правила игры?

И почему уже опять вечер? Тот же самый вечер, когда я прыгнула с балкона или уже совсем другой?

Остывали камни мостовой; в подъезде дома, к которому я сидела спиной, суетный вор на последнем этаже пытался проникнуть в квартиру – я равнодушно согнула ему отмычки. Вспомнила, что хотела побыть музыкой, огляделась – где тут клуб?

(NXRD & SVRRIC – Hikari)

Меня несло от басов. Или их от меня… Я двигалась чужими телами, билась вибрацией из динамиков, ощущала на себе, будучи полом, десятки подошв. Я длилась, длилась, длилась… Бухала низкими частотами, мельтешила лазерными прожекторами, пьянела от выпитого не моим ртом алкоголя, плыла не своей головой, развязывалась, как смазанный маслом корабельный канат…

В какой момент я почувствовала парня в самом дальнем углу? У него в руках порошок – синий, блестящий. Таким бы стал, если бы на него упал свет. Что это? И как ощущает себя тот, кто принимает наркотики? Раньше бы попробовать не решилась, теперь же – будучи новой – я хотела знать и ощущать все. Нет, не так. Всё!

На его тщедушное тело кристаллическая взвесь оказала довольно слабый расслабляющий эффект – слишком много блоков.

У меня блоков не было, и моя кровь вскипела.

Наркотик для сознания Элементала – уже свободного и чистого – это крен. В какую сторону зависит от инстинктов этот наркотик принявшего. Я же все еще оставалась слишком человеком, несмотря на новизну умений, и потому – кто бы сомневался! – заинтересовалась информацией в голове парня из бара о том, что через двадцать минут на восточном пирсе состоится «наркодилерская» встреча. Без меня? Нет! Ведь требовалось же срочно излить куда-то мою колыхнувшуюся дурью агрессию.

Люди глупы. Не все. Но те, кто с помощью чужого мнения и в обход собственной головы, желает доказать себе, что он чего-то достоин и может быть кем-то любим. Почему, услышав из чужих уст слова «чувак, ты крут!», мы вдруг решаем что мы «круты», а от слов «ты идиот!» впадаем в раздражение? Все просто: мы не имеем насчет самих себя никакого определенного мнения. И потому вечно от кого-то зависим.

Так происходило и на пирсе. Четыре новые блестящие машины – все, как одна, черные, с затемненными стеклами и литыми дисками. Стволы в кобурах по последним чертежам, одежда по моде, ботинки начищены, а в душах – тьма, потому что страх. Людей около десятка, по пять с каждой «стороны», между людьми на старой бочке открытый кейс с белым порошком – веществом куда более сильным, нежели то, что я вдохнула чужим носом в баре. И почему, будучи Леа, я не замечала, что в Энфоре творится столько дерьма? Просто не смотрела в ту сторону, видимо.

А теперь смотрела – на бритые затылки, узорные бороды, запугивающие выражения глаз, – и мне было смешно. Какие забавные дядьки! Почему бы им просто не вернуться домой, не налить себе по чашечке чайку и не посмотреть телевизор? Для чего все эти шоу? Ах да, чтобы заработать деньги, иначе ты не крут.

Скучно. А хотелось весело.

Главное, не нанюхаться еще и этой дури, когда буду кутить, а кутить я собиралась по-черному, ведь интересно же посмотреть, как летят сквозь тебя – прозрачную – пули…

Я всего лишь раскидывала им порошок – рвала пакеты и подкидывала его в воздух, как горсти сахара. Всего лишь отобрала второй кейс и дождем вывалила из него деньги. Разве за это убивают? Подумаешь, дико хохотала при этом и, кажется, летала на воображаемой метле – разве повод стрелять? Скорее, повод объединиться против общего врага и понять, наконец, что дружба дороже, что она – истинный повод что-то ценить. Но в меня стреляли. Разевали в оре рты, поддавались панике, вскидывали приклады, целились.

Пули – это щекотно. Когда ты как облако, когда тебе хорошо и весело, когда рвут они не твою шкуру и внутренности. Сколько грохота, дыма, суматохи! Разве главарям не видно, что один за другим ложатся их собственные люди, а не я? Ах, уже нет первого главаря, второго скоро не будет тоже… Под шумок.

Улетала с места событий я, имитируя рев подбитого самолета; в ближайших зданиях дрожали окна.

Белый порошок, пусть и в небольшом количестве, но все-таки на меня попал. И добрая часть ночи из моей памяти попросту выпала. Отключилась осознанность, остались инстинкты, желание веселья и безграничная сила.

(Thomas J. Bergersen – Black Blade)

Помню, как направляясь куда-то в сторону противоположного побережья, я встретила грузовой товарняк, и какое-то время висела светящимся диском над кабиной тягача. Балдела, потому что от моего вида балдел немолодой машинист, всю жизнь мечтавший воочию лицезреть НЛО. Сбылось. И сколько же восхищения я видела в его глазах. Ком в горле и желудке, совершенно искренний детский восторг. Растворилась я, оголив звездное небо, как он и ожидал, с хлопком и голубыми всполохами.

После бродила по лесу за браконьерами в виде дерева-монстра – переставляла сотканные из корней лапы, жутко ревела, разогнала всех птиц и зверье. Браконьеров, понятное дело, напугала до невротической икоты. Пусть. Неповадно будет ставить запрещенные силки.

Вернулась в город, какое-то время светилась над центральным районом оранжевыми тучами, после заметила белое двухэтажное строение – банк. Но не простой, «золотой», основанный исключительно на доверии обманутых вкладчиков – над зданием, словно воронка, сплелись нити чужого горя и злой радости обогатившихся основателей. Гнусно захихикала, спустилась ниже, впиталась в крышу…

А это приятно – быть информацией. Битами, сигналами и импульсами. Расползаться по запрещенным серверам, ломать, как ржавые мышеловки, сложные пароли, подчинять себе цифровое пространство. Основной счет был показательно пуст для налоговой, а вот засекреченный ломился от обилия нулей – здесь хранились миллионы. И как же приятно было растекаться ими обратно на карты обманутых вкладчиков, с процентами, конечно же. За простой, за моральный ущерб, за нечестность…

Банк я покинула в четыре утра праздничным фейерверком. Понеслась к музею национального искусства, потому что вдруг решила, мне – новоиспеченной богине справедливости – срочно нужна корона!

В половине пятого сидела в зоопарке, в вольере огромного хищного Меченоса, самого крупного из сухопутных медведей, гладила жесткую шкуру, смотрела, как сереет на горизонте небо.

Рассвет. Я осталась не укушенной, потрогав и степных волков, и острозубых горных грызниц, и даже гигантских птиц-Даду. Всегда хотелось узнать, тонкая ли у них под пышным оперением шея.

Впервые ощутила, что устала, что пора домой. Сориентировалась, в какой стороне находится мой новый особняк, вольер покинула незаметным прохладным сквозняком. Медведь даже не проснулся.

(SHENA – Проводи меня до дома)

Я почти долетела до ворот (часть меня уже спала и созерцала плывущие внизу холмы, краем восприятия отмечая розовеющие лучи солнца), когда вдруг пришла мысль: «А в этом мире есть кто-то, схожий по силе со мной?» Хоть кто-нибудь? Хоть один…

И совершенно не вовремя всплыло в воображении давно забытое лицо Судьи – светлый отблеск глаз, в которые я, будучи Леа, даже не смела смотреть.

– Черт…

Неожиданно я перестала быть прозрачной, скатилась на землю, больно приложилась плечом о камень, выругалась.

Поднялась с пыльной дороги, неуверенно зашагала к воротам. Хорошо, что замок сенсорный, что ключи не нужны – все равно бы посеяла.

Вот же не вовремя всплыл, будь он неладен. Что такого в этом чертовом взгляде, что меня сбило с нужной частоты и даже не позволило нормально собраться обратно? Теперь шею ломило и корежило, ноги толком не шли, руки не поднимались.

Кажется, я переборщила с весельем.

Совершенно точно. Переборщила.

Но по-настоящему меня накрыло пять минут спустя и на следующие несколько часов, во время которых я осознала несколько важных вещей:

а) я могу обращаться в Элементала когда угодно, но у обращений есть цена – человеческое тело «горит». Не оно само даже, но разогнанный до предела мозг, непривычный к вибрациям Элео, истощается. Проще говоря, убивается. И значит, мое время на Аддаре, если я буду продолжать в том же духе, весьма и весьма ограничено. Скорее всего, одним годом, если буду жестко дозировать трансформации, и примерно месяцем, если буду кутить по полной.

Нет, не обидно, даже логично. Мои дни здесь и эти возможности – бонус. И бонус, что я могу выбирать, кем быть.

Что ж, важно было узнать;

б) по выходу из состояния Элео меня, человека, жесточайше корежит от боли, потому как возвращают на место собственную структуру клетки. И накрывает депрессия. Одиночество, темнота, пустота. Отчаянно хочется тепла, ласки, чужой рядом ладони, согревающих слов.

И еще я не могу двигаться. Недолго. Но в этот момент из меня можно вырезать органы и вообще пилить на части – даже дернуться не смогу. Неприятно.

И все же честно. Хочешь быть сразу двумя – Элементалом и человеком, – умей терпеть преображения.

Постель теплая, мягкая, спазмы в ней терзают не так сильно. Скоро восстановят эластичность кровеносные сосуды и начнут в обычном режиме передавать импульсы нервные окончания, а пока просто жить, отвлекаться, терпеть.

Судья, значит. Любопытно.

А у меня в лучшем случае двенадцать месяцев? Так может, я вернулась сюда не зря, и на самом деле у меня есть цель? Просто занимаясь исследованием своего нового потенциала, я не успела о ней вспомнить? Тратить себя на полезное приятнее, чем на развлечение недоумевающих горожан.

«Напомни мне», – попросила я глубинный слой своего разума, проваливаясь в сон.

Хочу знать, хочу понимать. Хочу ясности.

Глава 4

Если бы кто-то спросил меня, что я помню об Элементалах, я бы ответила – все. И ничего. И оба ответа были бы верными. Как описать того, кто не имеет ни формы, ни размера, ни запаха, ни настроения, при этом являясь воплощением самой «возможности» приобрести любой из этих параметров? Точно, никак. Только чувствовать, понимать. Теперь я знала, что видимыми Элео для людей становились лишь тогда, когда приобретали плотную функцию стихий – Воды, Огня, Эфира… Верно, с подобным описанием предмета мое интервью, несмотря на уникальность знаний, не стали бы публиковать ни в одном журнале.

И ладно.

Людей людьми делают ограничения, и это замечательно. Утрамбуй кусочек энергии в форму, придай ей свойства и цвет, специфический запах, и получится, например, тот самый кофе, который я насыпала из банки в стакан с горячей водой. Ограничь пространство с пяти сторон бетонными или деревянными блоками, и получится дом.

Дом, в котором я находилась и который пять минут назад, считай, впервые с момента заселения закончила осматривать, мне нравился. Размер средний, всего один этаж, разделенное декоративными перегородками на зоны пространство, много окон, света и места. Свежий воздух, потому что бьется вечным пульсом у подножия скалы океан.

«Жаль, что когда-то мы с семьей не могли себе такой позволить».

Сегодня я впервые чувствовала себя человеком – плотным, настоящим, почти принадлежащим этому миру. Начала привыкать и сама же себе усмехнулась – нет, я никогда не начну ни к чему привыкать. Привычка – пагубная вещь, она все обесценивает. Учит смотреть и не видеть, слушать и не слышать, действовать и реагировать на автомате. Мне же нравилось все видеть заново и впервые – собственные теплые руки, кафельный фартук над длинным кухонным столом, деревянный пол под босыми ногами… Ногами… Кстати, как я выгляжу?

В зеркало я смотрелась долго. Рост чуть выше среднего – всего капелюху, как раз для девушки, чтобы не слыть дылдой, но и не дышать в пуп красивому высокому парню. Формы, пожалуй, слишком выпуклые, нужно прибрать. Волосы рыжие, ближе к красному, цвет глаз – нечто среднее между карим и бордовым. Брови дерзкие, губы тоже. М-да, вылитая ведьма. Очевидная такая, не перепутаешь.

Возвращаясь к кухонному столу, я мысленно передавала телу новый образ: волосы укоротить до лопаток, цвет приглушить и утеплить до русого, попу и грудь немного сдуть (сегодня мне внимание ни к чему), губы оставить дерзкими, но не такими пухлыми, радужку глаза зафиксировать на, скажем, сером цвете…

Логика изменений была проста: я не помнила себя никакой. Никогда не рождалась ни блондинкой, ни брюнеткой и не имела в голове четких касательно собственной внешности убеждений, и потому легко менялась. Любой мог бы так же, если бы забыл, каким он был вчера. Но люди изо дня в день помнили свои параметры так четко, будто те были высечены по граниту в их головах. И потому почти никогда не менялись, лишь старели.

Горячий кофе терпеливо ждал в стакане – его поставил на стол один человек, взял уже другой, по крайней мере, именно так бы показали видеокамеры, если бы они здесь были.

Из любопытства щелкнула пультом – интересно, работает широкая красивая плазма или нет?

Оказалось, работает.

Шли новости.

Аккуратно причесанный диктор, сверяясь с бумагой в руке, рассказывал про некий «Локус» банк, который этой ночью из-за сбоя серверов разорился – вдруг «раздал» все сбережения обманутым вкладчикам. Одного за другим показывали этих самых вкладчиков: прижимающих к глазам платки старушек, голосистых многодетных мам, сообщающих, что «так директору и надо!», смущенных присутствием камеры стариков-пенсионеров…

– …Независимый Юридический отдел Энфоры, ознакомившись с корпоративными документами «Локуса», сообщил, что, согласно пункту двадцать пять, вкладчики, получившие любой по сумме перевод из-за сбоя систем банка, имеют право оставить средства себе. Именно по этой причине Артен Локус, единственный владелец уставного фонда, некогда вложил в разработку защитной системы почти миллион корон. Однако, как мы сегодня увидели, неуязвимые серверы впервые «надорвались». Охранители пока не дают комментариев касательно возможных хакерских атак…

Ну вот, с хорошими новостями и кофе вкуснее. Осталось сбегать за свежими к нему булочками, и жизнь удалась.

Но уже в следующие пять минут я качала головой с мыслью «Антее больше не наливать…», потому что тот же самый диктор, не скрывая изумления, вещал о том, что этой ночью, помимо случившегося с Локусом, произошло еще несколько странных и необъяснимых вещей, как то: склеились вдруг руками соседи на улице Горана, пятнадцать…

Ах да, соседи… Два вечно ругающихся мужика, мешающих всему этажу спать. Пролетая мимо их окон этой ночью, я мыслила просто: посидят пару суток вместе, вместе пообедают и поужинают, походят в туалет, а там, глядишь, и поговорят. Разберут, так сказать, наболевшее…

– …врачи в недоумении. Следов клея нет, теперь отделять мистера Труно и Лефале разве что скальпелем…

– …Неизвестная сила забросила машину с преступниками в ущелье, закрепив ее аккурат между двумя булыжниками. Службе спасения пришлось металлический каркас вскрывать. В багажнике были обнаружены сумки с награбленным…

Поделом.

– …Сообщил об увиденном НЛО машинист электропоезда. Доказательств в виде фотографий предоставить не смог, говорит, что зазевался от испытанного шока…

Память ценнее снимков.

– …Сама собой изменилась надпись на самом высоком здании Энфоры. Раньше, как мы помним, фраза гласила: «Уважение, честность и труд – дорога к славе!», теперь же…

В этом месте диктор смутился и покраснел. Совсем чуть-чуть покраснела и я. Ну подумаешь, перефразировала классика на Юна и сообщила, что «увлажненные члены не трут…»

– …злоумышленники разыскиваются.

Так уж и злоумышленники. Да, подурачилась, случайно перенюхала порошка. Занятно, что о двух бандах на пирсе ни слова.

– …И главная новость дня – пропавшая из музея национального искусства инкрустированная корона королевы Алдоны Великой. Никаких следов взлома, по словам Охранителей, лазерные системы функционировали без сбоев, камеры видеонаблюдения вора не зафиксировали. Куда же исчез бесценный артефакт?

Я нажала красную кнопку пульта – экран погас. Ну захотелось мне корону! Нашла красивую, поставила себе на полку в спальне… Арендовала, так сказать, на денек-другой, верну позже.

И все-таки чудить в состоянии аффекта однозначно стоит реже.

Телевизор, впрочем, смотреть тоже.

Хотелось вернуться к серьезности. К той ее степени, которая не начинала давить, но превращала жизнь из череды бессмысленных шалостей в увлекательное приключение, имеющее под собой некую стоящую цель. Итак, что я увидела во сне?

В тишине, без голоса диктора и под шум волн, мне рисовалось на тетрадном листе следующее: темная громада безымянного замка – неприступная и довольно зловещая. Еще помнились, несмотря на давнее уже пробуждение, холодные коридоры, крутые лестницы, чернота под высокими потолками. Что это за место? Нужно будет выяснить.

Далее, пустующее в центральной библиотеке место под номером «336». Куда делась книга? Там, судя по ощущению, некогда находился еще один том из коллекции «Письмена Элео». Четвертый. А я всю жизнь знала только о трех.

И последнее: дом номер три на улице Тенистая, третий подъезд, третий этаж. Железная дверь, глазок, по ту сторону обычная жилая квартира. Или необычная? Предстоит выяснить.

Я собиралась прогуляться по улице – в новом теле, новыми ногами, посмотреть на все новыми глазами. Замирало от восторга и предвкушения сердце. Во что же себя одеть?

* * *

Аддар. Остров Софос.

Аид.

(Bulow – Own Me)

– А может, на самом деле ты не настолько силен, насколько думал о тебе старый Судья?

Звонил третий по счету король – младший из братьев. Старший, самый толстый, надменный и непримиримый, оборвал Аиду телефон с утра. Грозил, ругался, требовал, чтобы вора, когда поймают, казнили при десятке свидетелей. Желал, чтобы Санара произнес «Да, Ваше Превосходительство, будет сделано», но Аид, который никогда ни перед кем не преклонял колен и не раболепствовал, молчал. Выдавил из себя «хорошо» – максимальное, на что был способен, – когда Болдин, старший сын Алдоны, чья корона была похищена, принялся на том конце багроветь от гнева.

Средний – Рутан – требовал новостей в обед.

И Санара, которому передали дело о хищении регалии, вновь подумал о том, что недолюбливать правящую троицу начал с самой первой встречи, когда его, молодого, подающего надежды Судью, впервые поставили перед троном.

«Мало владеть чином, – уже тогда понял он, – если ты внутри потерял человеческий облик». В высказывании собственного мнения он был осторожен смолоду, и это помогало по сей день.

И нет, старый Судья, говоря о силе Санары, не ошибался – ее коэффициент уже на начальном этапе превышал возможности молодых коллег в два с половиной раза. Именно поэтому его в закрытой школе с первого года обучения пытались то изжить, то подставить.

Где они все теперь? Себе же рыли ямы…

Но в музей, где он уже побывал с утра, изучив записи с видеокамер, пришлось ехать еще раз.

Вор, кем бы он ни был, умудрился пнуть сразу шесть яиц, и короли синхронно шипели.

Погожий день – яркий, солнечный; в другой раз Санара предпочел бы отдыхать с чашкой кофе на веранде богом забытого кафе, но сегодня торчать ему приходилось не снаружи, а внутри. Обычно кражами занимались Охранители, но раз на кону дворцовая честь, раз вор – невидимка, и стандартные методы бессильны, к делу подключили его, Верховного Судью.

Что ж, придется присмотреться внимательнее.

Для того чтобы ничто не отвлекало от тонкого восприятия, Аид приказал очистить здание. На выход и вахтеров, и уборщиц, и гидов, и служащих. Ему по периметру, чтобы не искажать частоты, не нужен никто. Всем пришлось подчиниться.

Теперь все двери заперты изнутри; лазерные системы отключены, окна на щеколдах. Полумрак, тишина, эхо от его собственных шагов. Мелкая пыль вьется там, где лучи отыскали в шторах щели; замершие в стеклянных боксах экспонаты – тканые золотом камзолы, аккуратно очищенные от ржавчины щиты и мечи, ювелирные украшения династии. Триала по праву гордилась этим залом и корону решилась выставить всего две недели назад. И вот надо же…

Почему, если вор смог обойти защитные системы, на месте диадемы, колье, перстни? Целое состояние, если продать подпольно.

Загадка.

Аиду нравилось. Нравилась необычность ситуации, ее мистичность, чужая сила, противопоставленная его собственной. Нравилось, что видеопленки не зафиксировали ровным счетом ничего: на кассете номер шесть, на тридцать второй минуте и пятнадцатой секунде корона еще есть, а на шестнадцатой секунде той же пленки и минуты, ее уже нет. Просто «есть», просто «нет». И ничто не колыхнулось, не отреагировало, не выдало себя.