Текст книги "Дрейк"

Вероника Мелан
Игра реальностей
Дрейк

Глава 1

Если чудеса по какой-то причине не происходят в вашей жизни, не спешите утверждать, что их не существует. И что именно приводит к их появлению порой навсегда остается загадкой. Бывает, одни события меняют жизнь к лучшему, а другие – наоборот. Но что на самом деле скрывается за понятиями «хорошо» или «плохо», мы – люди – не всегда имеем возможность оценить наверняка. И только время, лишь оно одно, расставит все по своим местам, разложит по полочкам и когда-нибудь приоткроет ширму, чтобы поведать нам незыблемую истину.

Осень за окном, балуясь с прохожими, разбрасывалась золотыми листиками. А в кабинете на третьем этаже, где располагался офис бюро переводов «Сократ», было тихо. Кондиционеры умолкли еще в конце лета, когда жара спала. И теперь единственными и привычными звуками, разносившимися по кабинету, были щелканье клавиатурных клавиш, монотонное гудение системных блоков и еще иногда позвякивание стаканов о поверхность столов.

Чай здесь любили. Чаще всего со сладостями.

– Динка, ты закончила свою переводить? – прошептала Лена, выкинула обертку от сникерса в мусорное ведро и сняла наушники, в которых проводила большую часть дня.

– Нет еще, – я покачала головой, глядя в экран, где передо мной вырисовывались ровные строчки англоязычной инструкции от плазменного телевизора, кропотливо переведенной мной на родной русский. – Не до конца. Пару абзацев осталось.

– Хорошо тебе. А моя только на середине, – озорная блондинка Лена была, как и я, специалистом по переводу с английского языка. И сегодня маялась над описанием не то утюга, не то нового электрочайника.

Заказчиком и ее, и моей работы выступал крупный магазин бытовой электроники, которому срочно приспичило выпустить на рынок новую продукцию, а без русскоязычных инструкций делать это было не положено. И из-за спешки срок на исполнение нам выделили совсем небольшой: всего три дня. И за эти три дня нужно было закончить с переводами для трех новых холодильников, двух DVD-плееров, нескольких пылесосов и миксера. Остальное было завершено.

Улыбчивая обычно Лена посмотрела на свое творение в мониторе и скуксилась.

– Столько еще делать, а скоро уже шесть. Домой хочется! – но через секунду ее брови разгладились, и со словами «дорогу осилит идущий» она вновь ринулась уравнивать языковые различия народностей нашей планеты.

Я тоже скосила глаза в угол экрана. Точно, скоро шесть. А потом домой. На теплое осеннее солнце, на гудящие людьми дорожки, на пахнущие опавшими листьями улицы города. И если повезет, и дома будет тихо, то можно будет почитать специально прибереженную для такого случая книгу о воплощении желаний в жизнь. Почему-то эта тематика в последний год стала для меня особенно любима. А еще все то, что касалось позитивного мышления, да и вообще любого улучшения качества собственного внутреннего мира.

Допив остатки кофе с печеньем, я попыталась сосредоточиться на тексте в экране монитора, перечитывая все с самого начала и до конца. Осталось-то всего ничего: правила хранения и утилизация использованного продукта. Справимся.

Но не успела я напечатать и символа, как стеклянная дверь офиса распахнулась, и в кабинет вплыла Татьяна.

Ну, что за невезуха?

О Татьяне стоило сказать отдельно. Красивая, несомненно. Брюнетка с длинными черными, как вороное крыло, волосами до пояса. Стройная и неизменно модная. Макияж всегда выглядел так, будто был наложен десять минут назад. И все бы хорошо, если бы не одна особенность нашей коллеги: дама эта была исключительно вредна на язык. И никто не знал почему. Казалось бы, такая красота – живи и радуйся. Но Таня была заносчивой и дерзкой, а порой и просто злой. Но хорошим специалистом по немецкому. Потому и держалась на своем месте крепко.

Стоило ей войти в комнату, как среди девчонок, которых было пятеро, не включая Валентину Олеговну, – заведующую и администратора – прокатился едва слышный тяжелый вздох.

– Все привезла, вот документы! – Татьяна хлопнула на стол администраторши какую-то папку с бумагами. – Теперь вы точно едете!

Та оторвалась от пролистывания женского журнала, которые любила почитывать в «свободное» время, и радостно воззрилась на вплывшую и враз перевернувшую всю атмосферу офиса Татьяну.

– Ой, как хорошо, Танечка! Гладко все прошло? Денег хватило на оплату путевки? Когда они мне будут теперь из агентства звонить по поводу билетов?

Сорокадевятилетняя Валентина Олеговна всерьез восторгалась перспективой надвигающегося отпуска, который планировала провести в египетском Шарм-Эль-Шейхе. Поэтому оплатила размещение в пятизвездочном отеле на целых две недели, намереваясь качественно прогреть раскормленное тело на желтых песках Красного моря.

– Конечно, Валентина Олеговна. Всего хватило. А звонить вам будут через два дня, – победоносно улыбнулась Таня, утопая в деловитой радости от успешно выполненного поручения.

Их разговоры отвлекали. И не только меня: Лена строила мне страшные рожи со своего конца стола, а Оксана и Ира о чем-то перешептывались. Одна только Юля сидела с отрешенным выражением лица, будто никакие беды мира не могли оторвать ее от излюбленного французского. Вот где выдержка.

Татьяна, по каким-то одной ей известным причинам, считала себя второй по важности и значимости персоной после заведующей, а посему любила отпускать неуместные комментарии, которые с легкой руки директора и администратора спускались ей с рук, но неизменно раздражали других сотрудниц.

– Леночка! Неужели уже закончила все? И инструкцию, и сникерсы? И даже с Бернардиной не поделилась?

Шпилька была в мой адрес. Я получила имя Бернарда в подарок от мамы, любящей все французское еще с тех времен, когда оное было совершенно недоступно советским женщинам. И с того самого дня, как Татьяна впервые услышала его, за ней так и повелось язвительно по-королевски называть меня Бернардиной. Но она была далеко не первой и не последней. Для друзей я давным-давно стала просто Диной или Динкой, что меня нисколько не раздражало. Все равно «Бернарда» не сокращалась ни во что другое удобоваримое.

Лена в ответ только поморщилась и тут же натянула наушники, чтобы не продолжать дискуссию. Всем была известна моя тяга к сладкому, но остальные девочки никогда на эту тему не язвили. Кроме, конечно же, Тани, которой казалось, что если человек весом вышел за пределы в шестьдесят килограмм, то топтать землю родной страны права не имеет. Тем более так близко к ней – королеве красоты. А оттого шпильки и подколки в мой адрес сыпались бесконечным потоком. От завуалированных до самых что ни на есть открытых и обидных.

Но я не любила грубить в ответ. Да, слабости за мной водились. Но толстой я не выглядела. Разве что чуть упитанной. А в остальном была так совсем даже ничего: волосы густые русые, глаза серо-синие, большие и с пушистыми ресницами. Нос прямой, рот симпатичный, овал лица, если бы не лишние килограммы, тоже, наверное, был бы красивым. Но каким именно, я почти забыла. Потому что стройной себя не помнила. Даже на детских фотографиях.

– А чего бы тебе, Диночка, не взять и тоже в Египет не съездить? Арабы-то не особо разборчивые. Всех любят.

А вот это уже было о том, что ухажеры за мной на работу не приходили. В свои двадцать шесть я уже как-то позабыла, что такое свидания. Может быть потому, что смотрели на меня не так активно, как на молодых да гибких. А, может, потому, что я редко находила даже просто тех мужчин, с кем интересно было поговорить, не говоря уже о большем.

Сама я склонялась ко второму.

Но медленно закипающее раздражение подавила. Сказывалась привычка не растрачивать эмоции впустую на всяких вот Тань и прочие гадости жизни. Спокойствие внутри было дороже. Хоть и давалось не всегда легко.

Неожиданно вступилась Валентина Олеговна:

– Танюша, ты бы села да поработала. А то весь день сегодня на улице проболталась. Считай, шесть уже, а ты даже не начинала.

Таня обиженно поджала губы, но спорить не решилась. Только бросила презрительный взгляд на стоящее рядом со мной пустое блюдце, на котором было печенье, и гордо удалилась к своему столу.

Я еще раз беззлобно подумала, что красивые у нее все-таки ноги: правильной формы, изящные, стройные – просто загляденье. Но сосредотачиваться на этой мысли не стала. Потому как, если сосредотачивалась, то что-то обязательно начинало скрести изнутри. И делалось тоскливо и грустно.

Когда часы в офисе пробили шесть, все с облегчением повставали из-за столов. Только Лена сидела, сосредоточенно печатая, качая головой в такт играющей в наушниках музыке.

Я тронула ее за плечо и улыбнулась.

– До завтра.

– Ага, увидимся.

Попрощавшись с остальными, я сгребла со стула свой плащ, сумку и выскользнула наружу.

А осень радовала.

Казалось бы, ну чему тут радоваться? Замусоренная остановка, ждущие своего автобуса тетки и молодняк, торгующие на углу фруктами не то татарки, не то молдаванки. Желтые листья, летящие с берез, пыльный тротуар, заплеванный окурками и банками из-под колы, сидящая в киосочном окошке равнодушная продавщица, читающая «Мою семью».

А все равно радовала. И кто знает, отчего так.

Обычно, принято радоваться весной, когда воздух только наполняется ароматами надежды на что-то новое и светлое, на перемены к лучшему и пробуждению души.

А у меня и перемен-то никаких. Та же работа, вот уже три года. Мама все еще в Турции, покупает новую одежду, чтобы потом раздать на реализацию в магазины. А дома только отчим, который придя с работы сразу тянется к банке пива и телевизору, чтобы в очередной раз найти то, что можно по десятому кругу обругать в нашей стране. Да еще бабушка, которую давно надо бы проведать.

Подошел троллейбус: старый, потертый, синий, с налепленной рекламой на боках. Я вошла внутрь и села. Мест хватало. Маршрут был далекий – от центра, потому и редко когда перегруженный. Отдала контролерше тринадцать рублей, та недовольно отщипнула билетик, будто от души оторвала, и кинула в руки. Села к себе на персональное, накрытое видавшей виды протертой бархатной тряпкой кресло и тщательно умастилась, будто и не вставать ей на следующей остановке, чтобы обилетить вновь вошедших.

Не став тратить время на созерцание бабушек и дедушек с какими-то скорбными, будто обиженными за неоцененную никем прожитую жизнь, лицами, я отвернулась к окну и ушла в себя, в размышления. О чем бы таком хорошем можно было бы сейчас подумать? Но хорошее, увы, на ум не шло.

Машины, мотоциклы, магазины, рынки, многоэтажные дома… Можно было бы и пешком, да вот сегодня почему-то не хотелось. Царапала где-то изнутри фраза, брошенная Татьяной насчет арабов, которые не слишком разборчивы.

А я вот арабов не любила. И ради секунды ненужного внимания не стала бы платить огромные деньги и лететь в Египет. Или в Турцию. Пусть даже в Эмираты.

Нет, путешествовать я любила. Очень! И вовсю надеялась, что однажды повезет увидеть те места в мире, к которым почему-то тянулась душа. В старинную Европу или куда-нибудь на острова… Красивых мест много – выбирай, если есть возможность.

Я вздохнула.

Но отпуск в этом году я себе позволить не могла. С деньгами было туго, да еще в последнее время бабушка болела часто. А на таблетки уходило много, хоть и не жалко было для родного человека, лишь бы здоровье это приносило.

Только вот отпуск из-за этого все никак не наступал. А поэтому не то что Европы, а даже Египта, как Валентине Олеговне, мне было не видать.

На одной из остановок вошли двое – молодая пара. Сразу же устремились в уголок, прижались друг к другу, будто слиплись, и такое блаженство на лицах! Смотреть на них в упор было неприличным, поэтому я улыбнулась, глядя в окно. От пары шла хорошая энергетика: радостная, свежая, чистая. Наверное, все еще в самом начале. Посмотришь на таких, и будто воздух чище становится. И только некоторые старики, непробиваемые от собственной накопившейся внутри боли за что-то, укоризненно качали головой. Невосприимчивые к чужому счастью.

А мне было приятно. Пусть даже глазком взглянуть на влюбленных. Будто прикоснуться на секунду к чужому волшебству, к чьей-то сказке.

* * *

Кота снова мучили.

Соседская детвора постоянно издевалась над ним. А все потому, что кот был глухим. Совершенно. Не слышал ни плохих, ни хороших голосов – вообще ничего не слышал. Сказалась то ли лютая морозами зима, то ли какая-то болезнь.

Гонимые кровожадными желаниями соседские девочки – одной семь, другой девять лет, – тянули бедное животное за хвост, пытались топать перед его носом, гнали с клумбы. А кот, как назло, обладал на редкость добрым и терпимым нравом и уходить никуда не спешил, черт бы его за это подрал.

Детей я разогнала. Зло и быстро. Вся терпимость от подобных сцен у меня заканчивалась враз. И мамаш я не боялась. Голову бы отвернула и родителям за таких вот детей.

Подошла к коту, достала из сумки купленный на остановке перед домом пакетик с Вискасом, выложила прямо на траву. Мишка (почему-то я мысленно именовала кота именно так), почуяв запах знакомых ладоней, быстро подбежал ко мне и заорал хрипло и надрывно, требуя ласки. Даже еду отложил ненадолго, лишь бы погладили белую пушистую спину.

Я вздохнула и приласкала. Как своего, как родного. Может быть, это была моя вина, что он до сих пор здесь ошивался? Даже перезимовал как-то. Задняя лапа была вывернута к пузу и не разгибалась, отчего Мишка ходил только на трех, а от хвоста осталась только половина. Причины этому я даже предполагать боялась.

Он терся. Все не ел. А я смахивала слезы уже почти привычно. От бессилия. Так, чтобы никто не видел. Черт бы подрал отчима, у которого аллергия на кошек. Давно бы уже забрала, а так завтра будет очередной пакетик Вискаса на траве.

Терпи Мишка. Когда-нибудь жизнь наладится.

* * *

Отчим пил. И видимо уже далеко не первую банку пива.

Когда я щелкнула входной дверью, бубнение его ненадолго стихло, а потом снова возобновилось. На кого или на что я не поняла. Вторил его бубнению включенный в спальне телевизор.

В зале было тихо. Когда мамы не было дома, то здесь и свет включали редко. Никто не сидел на диване, не читал книжек, не слушал о том, как прошел день. Из кухни пахло не вкусной едой, а несло какими-то кислыми полуфабрикатами – дядя Толя готовить не умел, и у меня все желание помочь отбивал быстро, когда заводил долгие разговоры о том, как вокруг все плохо. Пара попыток побыть «хорошей» быстро сошли на нет после того, как я поняла, что для восстановления внутренних сил после таких вот монологов требуется много. Гораздо больше, чем у меня оставалось. Поэтому разнообразием меню отчима не отличалось. Пельмени, замороженные котлеты да сухая рыба для пива – вот и весь нехитрый рацион.

Радовало то, что ко мне Анатолий Иванович обычно не лез. Редко когда пытался сунуться в комнату с разговорами, удрученный одиночеством, но отклика никогда не находил. Не любила я поддерживать темы о плохом. Зачем лишний раз? Уж лучше попробовать снова увидеть вокруг что-то хорошее, даже когда трудно. А так как мою точку зрения отчим не разделял, говорить нам было не о чем.

Я сняла плащ, повесила у двери, прошла в комнату и закрыла за собой дверь. Подошла к окну, проверила, как там Миша. Кот был в одиночестве. Лежал рядом с кустом, подвернув под себя передние лапы.

Я тяжело вздохнула. Силой оторвала себя от окна. Невозможно было караулить его двадцать четыре часа в сутки, хоть и хотелось. Достала из сумки книгу о воплощении желаний в жизнь, села на кровать и прочитала несколько строчек:

«Попробуйте представить что-нибудь хорошее. Что приносит радость и успокоение в вашу жизнь. Сосредоточьтесь на этой картинке, представьте ее в деталях, заставьте себя поверить, что вокруг вас действительно то, что вы хотите видеть, и вы будете удивлены результатом…»

Как ни странно, выдумывать то, что приносило в жизнь успокоение, уже не требовалось. Я хорошо знала эту картинку. И чем больше времени тратилось на ее представление, тем больше деталей дорисовывало ищущее покоя воображение.

Автор книги говорил, что можно попробовать представить море или сад, горящий костер или пустынный пляж, даже застывший пруд. Мне же на ум всегда приходило одно и то же место, думая о котором почему-то становилось хорошо.

И этим местом был парк. Просто осенний парк… с лавочками, расставленными вдоль узких дорожек. Витые спинки, крашенные зеленым доски, много-много листьев на земле: красных, оранжевых, бордовых, золотых и коричневых. Легкий и теплый ветерок трепал мои волосы, когда я сидела там, закрыв глаза, радуясь теплу от лучей заходящего солнца. А напротив был маленький фонтан в виде чаши с ручками. Вода из чаши стекала в небольшой бурый и чуть потрескавшийся бассейн. Она мелодично журчала, принося тихую радость бытия, смывая все накопившееся за день.

Мой мысленный поток оказался безнадежно перебит, когда дверь в комнату отворилась. Скрипнула, нешироко приоткрывшись. Это был дядя Толя.

– Динка? Тут ты? Слушай, у тебя… – отчим замялся, пытаясь что-то протолкнуть через затуманенное алкоголем сознание, – … у тебя пятьсот рублей будет? До получки. Дай, а-а-а?

Я тихо и тяжело вздохнула, чтобы не услышал. А потом как можно ровнее ответила:

– Нет, дядя Толя. Отдала неделю назад почти все бабушке на лекарства. Даже на еду толком нет.

– Ну, что так-то! – в сердцах голос отчима окреп и стал каким-то надрывно-злым. – Ну, уж пятьсот-то рублей – не много ведь!

– Говорю же: нет денег у меня!

– Жалко тебе! – распалился спокойный в трезвом состоянии алкоголик. – Что зажала-то? Не веришь, что отдам что ли?

Я начинала выходить из себя. Какой там фонтан, какая чаша? Какое вообще может быть позитивное мышление от происходящего?

Я резко поднялась с кровати, сдернула со стула сумочку и вытащила кошелек. Там было двести пятьдесят рублей. Протянула пахнущему смрадом гостю.

– Нет больше. И не просите.

Отчим неловко, но крепко зажал деньги в пальцах. Долго на них смотрел – у меня возникло стойкое ощущение, что он не помнил того, что происходило минуту назад. Потом его взгляд чуть прояснился, он кивнул с выдавленной благодарностью.

– Отдам.

И исчез где-то в темном коридоре.

Отдаст или нет – не особенно волновало. Просто не хотелось пьяных криков на весь дом, а такое уже случалось. И опыт этот повторять не хотелось. Вот была бы дома мама, все сразу стало бы по-другому. Умела она как-то по-доброму на людей влиять. В ее присутствии просто становилось легче. Даже алкоголик Анатолий успокаивался и неделями не пил.

Вообще-то он не был плохим дядькой. Много работал, но получал мало. И на жизнь жаловался постоянно. А так, не был уж совсем злобным.

Пришла мысль, что сегодня просто не мой день. Бывают такие дни: что ни делай, а не клеится.

Вдох-выдох. Вдох-выдох. Почему-то глубокое дыхание помогало успокоиться. Да и просто отвлечься.

Хлопнула входная дверь. Полутемная квартира притихла.

Дядя Толя ушел искать более разговорчивую компанию во дворе на улице. Нужно было приготовить что-нибудь на ужин и разобрать завал на кухне. Я подумала о том, что кроме двух «Баунти» и пачки печенья к чаю ничего не купила. Забыла попросту. Дожилась…

Навалилась какая-то усталость. Не физическая, больше психологическая. Как раз то, от чего я и пыталась спастись всевозможными медитациями, чтением книг про улучшение мировосприятия, но пока с субтильно-переменным успехом. Какая-то неосязаемая и беспричинная безысходность то уходила, то вновь наваливалась. И кто бы знал, куда в следующий раз бежать, чтобы спастись от нее?

Телефон разразился трелью тогда, когда на сковородке уже жарилась рыба, найденная мной в морозильнике. Мамин голос прозвучал счастливой неожиданностью:

– Дочка, как дома? Нормально все?

– Нормально, мам. А ты как? Через три дня приедешь? Я очень жду тебя.

– Дин, случилось что? – она забеспокоилась.

– Да, нет. Просто скучаю… Ничего не случилось.

– Тогда ладно. А я как раз хотела сказать, что билеты перенесу, наверное, еще на неделю вперед. Если дома нормально, то куплю побольше. Не буду торопиться, лучше присмотрюсь еще вокруг.

Я вздохнула.

– Конечно…

Сообщив маме, что очень ее люблю, я не стала настаивать на скором приезде. Если она считает, что так будет лучше, значит, пусть задержится. В одиночку с отчимом, хоть и неприятно, но терпимо. Ведь не маленькая я уже. Проживу еще неделю. Может быть, когда-нибудь представится шанс сменить эту работу на другую, которая позволит и за бабушку платить, и отдельно квартиру снять. Вот было бы здорово!

А если нет, тогда только какой-нибудь зарубежный миллионер и спасет. Хотя, куда с моей-то внешностью? Даже на сайты знакомств стыдно.

Об этом я подумала уже шагая обратно по коридору, чтобы помешать шкворчащую на плите рыбу.

Но этот вечер, как оказалось, имел на меня планы. И совсем не те, что я строила сама для себя: мол, почитать, отдохнуть, выспаться перед завтрашним днем, постирать пару вещей.

Рыба на плите так и не дожарилась. Я только и успела выключить печку, накинуть плащ и достать немного денег из заначки на «черный» день, чтобы заплатить за поездку на такси…

Как гром посреди ясного неба, пятью минутами позже в квартире раздался еще один звонок. На этот раз из больницы: бабушку увезли на скорой.

* * *

Эта вечер запомнился мне чередой кошмаров и измотал до предела.

В больницу, потом из больницы, чтобы сгрести все накопленные деньги (очень хотелось ноутбук, э-э-э-х) и отдать их докторам. Бабушке потребовалась операция на сердце. Запомнилась ее пергаментная рука, сухая и сморщенная. И ее слова: «Диночка, ты еже ль шо случится, квартиру-то себе забери, я в завещании написала».

Уговоры о том, что ей – всего лишь семидесятитрехлетней – еще рано, ей еще жить да жить. А потом операционная для нее, а для меня – тишина коридора и равнодушный свет белых ламп.

Затем вышел какой-то доктор, лица я уже не запомнила, сказал, что операцию сделали вовремя и успешно. Что бабушка жить будет, но сейчас навещать нельзя – нужен отдых.

И снова такси. Уже ночью под моросящим дождем. И последние двести рублей исчезли в кошельке водителя. Ни заначек, ни сбережений, только в долг теперь. И только белая мокрая шерсть мурчащего от радости кота у подъезда, которого снова пришлось оставить на улице.

Когда открыла дверь в квартиру, то порадовалась, что дома тихо – Анатолий не вернулся. Вероятно, заночевал у кого-то из друзей. И то хорошо. Я, почти ничего не соображая от усталости, разделась и, даже не вспомнив про полусырую рыбу на плите, ушла в спальню и забралась в постель. На автомате завела будильник на семь утра и укрылась с головой одеялом.

Сон не шел. Крутились мысли о том, что денег нет даже на то, чтобы закинуть на мобильник и позвонить маме. А с городского нельзя: международные звонки давно заблокированы. Значит, мама не узнает, пока я не займу и не сообщу ей.

Зубы стучали, хотя в комнате было тепло. Отчаяние вновь скрутило так, что дышать было больно.

Почему я всегда одна? Почему нет того, к кому можно прийти и пожаловаться? Почему все на мне?

Но уже давно стало ясно, что вопросы «за что?» всегда остаются без ответов. Мишка у подъезда тоже, наверное, в своей кошачьей голове спрашивал «за что?», а толку-то.

Я попыталась глубоко дышать – выровнять пульс, успокоиться. Через какое-то время мысли потекли ровнее, и все же не давали покоя давно укоренившиеся где-то внутри страхи.

Как получилось, что мне двадцать шесть, а у меня ни семьи, ни детей, ни прибыльной работы, ни перспектив, ни повышений на горизонте? Разве у человека, когда он молод, не должно быть все иначе? Танцы-гулянцы, встречи под луной, захлестывающий круговорот эмоций?

А я, как Онегин, уставшая от всего: от жизни, от беспросветности, от отсутствия перемен и новых ощущений. Ведь когда-то раньше даже влюблялась, и давалось это не так уж и сложно. Были ведь отношения, даже длительные, но все развалилось, чувства погасли, и с тех пор сердце заглохло, как неживое. Замолчало, и все тут. И сколько не смотри на знакомых и незнакомых мужчин, а оно даже не трепыхнется, будто окаменело, хоть, вроде, и не разбивалось.

Кто мог ответить на вопрос «почему»?

Мама и та была далеко. Ни просто рядом посидеть, ни слова сказать.

Я поняла, что еще немного и разревусь. А слезы никогда ничему не помогали, только падать на дно колодца, дна у которого на самом деле нет. Зря люди думают, что когда опустятся на самое дно, тогда и светлая полоса начнется, тогда и всплывать на поверхность можно будет. Нет дна. У отчаяния никогда нет дна, можно только падать. Глубже и глубже.

Как тонущий, я уцепилась за спасительную соломинку в виде пришедшей на ум картинки того самого парка, о котором думала несколькими часами ранее, со стоящим среди деревьев фонтаном.

Я всхлипнула, но удержала себя от плача и засопела.

Картинка эта позволяла не думать, отвлечься. Хоть на секунду, но забыть о навалившихся страхах. Как бы сделать так, чтобы она задержалась подольше?

Осознав, что нервное напряжение не позволяет сну заглянуть ко мне на огонек, я принялась думать: а как бы оно было, сиди я действительно там, на лавочке? Если бы не было этого дня, не было пьяного Анатолия, не было мамы, говорящей, что задержится. Не было бледной полуживой бабушки на больничной каталке по пути в операционную. Что, если бы всего этого со мной сегодня не случилось, а взамен был какой-то хороший день, в детали которого даже вдаваться не стоило?

Просто хороший, и все.

Я вдруг как-то успокоилась: задышала ровнее, сосредоточившись на ощущениях собственных подошв, стоящих на асфальтированной дорожке, усыпанной желтыми листьями. И будто начав играть в игру, попыталась переводить глаза с одного предмета на другой, не позволяя себе думать ни о чем другом.

Итак, вот листья. Я прекрасно их вижу. Они сухие и шуршащие, с прожилками. Моя ступня, обутая в сносившийся ботинок, стоит как раз на одном желтом, с бурыми пятнами. Вот трещина на дорожке – ее почти не видно из-за осеннего ковра. Вот моя нога в джинсах и рукав от кофты. Тепло ведь, зачем мне куртка? Все верно. Теперь можно перевести глаза и увидеть вазу, из которой льется вода.

Я медленно подняла голову и посмотрела на фонтан. Красивый. И звук воды такой привычный, будто много раз уже слышала. Стволов много, они качаются совсем чуть-чуть, почти незаметно, а желтые кроны шумят.

Игра эта стала спасительным плотом, позволив позабыть о том отчаянии, в котором я тонула еще несколько минут назад. Размышляя над тем, как замечательно было бы, если бы этот вечер стал отличным завершением какого-то очень хорошего дня, я и не заметила, как полностью погрузилась в новые успокаивающие ощущения. И даже принялась радоваться.

Невероятно здорово было просто забыть о том, что происходило вокруг, и чувствовать ветер на своем лице. Он играл бы длинными прядями – волосы отросли уже ниже плеч. Здорово было знать, что я сижу в том парке, где всегда хотела посидеть. Что открой я глаза и вот он – самый лучший в мире фонтан.

Чтобы еще усилить чувства, я решила добавить золотого сияния в понравившуюся картинку. Как учили в какой-то книжке. Почему-то в этот момент это казалось правильным – оно вносило ноту благоговения и радости, какой-то искренней благодарности за настоящий момент, за то, что он случился в моей жизни, и за то, что я могу провести эти пять минут там, где мне по-настоящему хочется, где я на самом деле счастлива.

И, наверное, вокруг парка должен быть город. Какой-нибудь большой и красивый. И безопасный. Думать так мне очень нравилось. Но больше всего нравилось ощущать ту легкость, которая теперь просто захлестывала с головой. Радость дошла до верхней планки, а счастье начало изливаться наружу. Неужели так бывает? Теперь удивляло, почему я не чувствовала этого раньше. Ведь если находиться здесь так приятно, почему я не приходила сюда вчера? Ведь это моя любимая скамейка, любимый парк. Здесь всегда так хорошо и знакомо.

Вон идет прохожий… какой-то парень, в руках у него будто сумка от ноутбука. А сзади меня забор, за которым ездят машины. И скамейка точно та, какой мне всегда казалась. С немного облупившейся краской на растрескавшихся деревянных досках. Я провела по ним пальцем.

Ветер потихоньку стихал, все так же журчала вода.

Почему-то подумалось, что уже поздно, и надо бы идти домой. Непонятно откуда пришедшая радость все еще кружила голову. И я, легко оттолкнувшись, поднялась с лавочки и направилась к выходу из парка. Он показался невдалеке – высокие ворота в виде буквы «П».

Листья действительно замечательно шуршали и взвивались вверх, если их подтолкнуть носком ботинка. Я рассмеялась. От какой-то детской радости. От того, что теперь все было хорошо. И будет хорошо. И как мне вообще могло казаться, что что-то плохо? Теперь даже и не помнилось, что именно могло быть плохо и почему.

За верхушками деревьев уже проглядывали дома. Я зачем-то оглянулась и посмотрела на лавочку, на которой сидела еще минуту назад. Как здорово видеть ее немного с другого угла, нежели раньше! И фонтан уже скрылся за деревьями – воды почти не слышно.

Холодало. Я поплотнее запахнула кофту, застегнула верхние пуговицы. Ускорила шаг и, улыбаясь, поспешила к воротам, чтобы пойти домой.

Уже дойдя до ворот, я поняла, что ноги меня не держат. Ухватившись за железный столб, я едва не сползла на землю.

Куда пойти?

Моим глазам открывался вид на великолепный город, тонущий в закате. Стоя у границы ворот, я слышала, как за спиной колышется осенний парк, а впереди по дороге несутся машины. Несколько полос, множество машин.

Что-то случилось с головой… я поняла, что не могу больше думать. Что-то в сознании не ладилось и не сходилось. Пойманной в клетку птицей билась одни и те же мысли: «Куда пойти? Куда мне нужно пойти? Куда я собиралась пойти?»

Мимо меня прошел человек. Обернулся с озабоченным выражением в глазах, спросил, не помочь ли мне? Я медленно отрицательно покачала головой, переведя взгляд с мужчины на горизонт, где высились сверкающие в закатном солнце небоскребы.

Откуда мысль, что куда-то нужно пойти? Я не живу в этом городе.

Куда я вообще могла здесь пойти? Я никогда не видела этого места. Никогда в жизни! Ухватившись второй рукой за забор, я тихо сползла прямо на землю. В голове была вата, мысли путались и пугали. А я отчаянно боялась открыть глаза. Со мной что-то творилось… вероятно, я сходила с ума, и этому были причины, которых я не могла припомнить.

Где я? Почему все такое знакомое и чужое? Откуда взялось это место? Нужно идти домой… дом… где дом?

Я сглотнула, тряхнула головой и разлепила глаза. Понимая, что сидя на земле раньше или позже привлеку нежелательное внимание, я вяло поднялась на ноги, чтобы снова уцепиться за забор. Холодный, шершавый и немного проржавевший.