Текст книги "Если вы не бессмертны"

– Тише все!.. – сделал знак рукой Аксис. Поднятая ладонь самого отчаянного из бессмертных заставила умолкнуть Многоликого Януса. – Эрнист, – обратился Аксис к ученику Одинокого Лота. – В пророчестве сказано, что Искупление наступит только тогда, когда Вечно Юный станет Тенью. Если бы я был столь же благоразумен, сколь и ты… Если бы я нашел в себе силы никогда не входить в этот проклятый Лес Прозрений… Если бы я смог, как и ты, остаться Вечно Юным… Я бы не стоял сейчас перед тобой на коленях, я, не раздумывая ни мгновения, трижды бы прошел через Лес Прозрений. Но в Долине Скал остался только один Вечно Юный, ты и сам это знаешь… Мы все знаем, кто он… Наше Избавление в твоих руках, Эрнист!..

– О, нет! – заламывая руки, вскричал Эрнист. Только теперь до него дошел смысл слов Одинокого Лота. Только теперь он понял, почему гуру потребовал то него Клятвы.

Оставалась одна-единственная страничка, на которой было нарисовано странно зеленое существо с неопределенными чертами лица, похожее на лягушонка с длинными волосами. И скорее всего, Аникшин хотел изобразить его красивым… И, конечно же, (мода что ли у них такая в Долине Скал?) тоже в плаще. Наверное, это и есть тот самый Эрнист. Почему-то Инга была уверена в этом. Оторвав взгляд от лягушонка, Инга пробежала глазами по последним строчкам.

Эрнист бежал, потом брел, потом снова бежал и снова брел, не разбирая пути. Главное – прочь. От Многоликого Януса, от Одинокого Лота. Да! И от него тоже! Как мог Одинокий Лот взять с него эту страшную клятву!

Обессилев, Эрнист упал на песок. О, он, не задумываясь стал бы Тенью, если бы это принесло остальным Искупление!.. Он всегда чувствовал, что его ждет особое предназначение. О, если бы Одинокий Лот знал!.. Он не потребовал бы дать ему эту Клятву… Или все равно потребовал бы?… Эрнист почувствовал новый прилив отчаяния и почти ненависти к своему гуру. Справившись с бурей, бушевавшей в груди, Эрнист сел, обхватив колени руками и неподвижно глядя перед собой. Нет, Одинокого Лота нельзя ни в чем винить. Он обезумел от любви и от жалости к нему, Эрнисту. И ведь это из-за него, Эрниста, он ослеп от отчаяния. Но как же быть теперь? Нет, дело вовсе не в том, что скажет Аксис и все остальные. Пусть Многоликий Янус сочтет его трусом! Нет, он, Эрнист, никогда не сможет нарушить Клятвы, данной своему гуру. Но лишить всех несчастных Избавления он тоже не может!.. Противоречия раздирали голову Эрниста, как молнии небо, и, казалось, никогда уже мысли не обретут былую ясность…

Странное повествование обрывалось многоточием. А за многоточием, по всей видимости, осталось самое интересное… Войдет ли Эрнист в этот злополучный лес? И если да (а скорее всего, так и будет), что такого в этом лесу, что заставляет туда возвращаться ценой любых страданий?

Об этом знал только один человек. И теперь его нет. Значит, бессмертные никогда не обретут Избавление…

Пятница

14

Утром Инга не сразу поняла, где находится. Как выяснилось, она так и не удосужилась стянуть с себя вчера джинсы, и уснула прямо в одежде. Тем не менее, выспалась отменно.

Инга взяла со столика мобильник, который вот уже пять минут гипнотизировала взглядом. Ну конечно! Нужно было еще вчера позвонить Светке.

– Привет! Ну как? Узнала что-нибудь интересное? – Светка как всегда без преамбул с ходу о главном.

– В общем, да. Только что к чему, пока не пойму. Свет, слушай, нужна твоя помощь…

– Ну?..

– Здесь на кладбище, на похоронах Аникшина, я встретила девчонку… Она была тогда в «Октябре», на пресс-конференции.

– А кто она?

– На пресс-конференции она, кажется, задавала какие-то вопросы. Я думала, журналистка.

– Да, правда, очень интересно…

– Поспрашивай, может быть, кто-то знает ее… Зовут девушку Марина. Кажется, так назвала ее подружка на кладбище. Выглядит, как наркоманка, волосы длинные, афрокосички…

– А кто был на той пресс-конференции?

– Рыжий, Кирилл с ТВЦ, Шевердин… Больше никого из знакомых.

– Ладно, попробую что-нибудь узнать. Ну, давай!

Светка перезвонила через час.

– Ты знаешь, обзвонила всех. Никто не знает, кто эта девушка. Даже Рыжий. Хотя помнит, что была такая на пресс-конференции.

– Ну что же, это только лишний раз доказывает…

Инга не договорила, потому что и сама толком не знала, что именно это доказывает. Но ясно одно. Девушку с афрокосичками нужно найти во что бы то ни стало. Хорошо, в блокноте есть адрес ее подружки.

Анечка жила на окраине города. Одноэтажный дом, выкрашенный в тускло-зеленый. Под окном в полисаннике отцветали поздние цветы.

Калитка оказалась незапертой.

Без двадцати двенадцать… Наверняка, Анечки не будет дома… Хорошо, если дома окажется хоть кто-то…

Кнопку звонка Инга обнаружила не сразу и постучала в окно.

Когда стучишь в окно такого дома, почему-то ожидаешь увидеть за качнувшейся занавеской старушку в платке и в халате с цветочным узором.

Ожидание почти не обмануло Ингу. Дверь открыла пожилая женщина с красиво поседевшими волосами жемчужного оттенка, собранными на затылке в «рогульку» и в цветастом застиранном халате.

– Вам кого? – недоверчиво нахмурилась женщина, но при этом, перед тем, как приоткрыть дверь, почему-то не спросила «Кто?».

– Мне нужна Аня. Вы, наверное, ее бабушка? – с ходу пыталась завязать разговор Инга.

– Зачем вам Аня? – бабушка Ани (наверняка, бабушка!) прищурилась, и ее лицо приняло еще более подозрительное выражение.

Ответ на этот вопрос Инга придумала еще по дороге. Но все-таки вздохнула, еще раз взвешивая, стоит ли чистосердечно представляться журналистом. Название, газеты, однозначно, лучше не говорить. Иначе не исключено, что эта деревянная дверь тут же закроется. Какая бабушка в цветастом халате даже под страхом смерти согласится рассказать о своей внучке журналисту газеты с подозрительным названием «Криминальная хроника»!

– Мне вообще-то нужна не Аня, а ее подруга Марина, – уклончиво ответила Инга.

– Горякина? – дверь распахнулась шире.

– Не знаю… С длинными волосами.

– Такая, с косичками, – старушка сделала неопределенное волнообразное движение, как если бы у нее были длинные волосы, и она провела по ним рукой. И состроила при этом гримасу, которая, по-видимому, означала что-то вроде «дурочка». Или «наркоманка». В общем, странная.

– Да! Это она! – узнала Инга.

Горякина…

Где– то она слышала эту фамилию, и, кажется, совсем недавно…

– А вы, случайно, не из милиции? – запоздало поинтересовалась пожилая женщина.

– Нет, нет… – усмехнулась Инга и развела руками, что на языке жестов означало: «Разве я похожа на милиционера?».

Старушка успокоилась.

– А то знаете, к нам часто тут из отдела наведываются. Лучше бы преступников ловили. Тоже молоденькие девочки есть. Но таких, – бабушка Ани одобрительно посмотрев на Ингу, – там нет.

Что ж, когда неформальный стиль по достоинству оценивает человек раза в три старше, это приятно втройне. Инга невольно прониклась уважением и симпатией к Аниной бабушке и честно ответила:

– Я из газеты…

Та оценила откровенность Инги и перешла на «ты»:

– Ну, входи, дочечка!

Пока бабушка Ани снова не сменила милость на гнев, Инга проскользнула в коридор, откуда последовала за голубым халатом с ромашками на кухню. В противоположность кухне Аникшиных здесь были и салфетки, скорее всего, бабушкой Ани и связанные, и герань на подоконнике, и плющ, почти добравшийся по веревочке от одной стены к другой… Говорят, плющ в доме – к ссорам.

– Так зачем тебе эта Марина? – между «эта» и «Марина» Анина бабушка сделала небольшую паузу, наполненную отчаянной неприязнью к внучкиной подружке. Инга почувствовала, что Анечкина бабушка обрела в ее лице союзника, и расскажет об «этой Марине» все, что знает и, может быть, даже, что не знает… Конечно, если это не навредит внучке.

– Мне в общем-то нужна даже и не Марина, но она была в гостинице, когда, может слышали… – сбивчиво начала объяснить Инга и остановилась чуть ли не на полуслове… Наверное, что-то в этом роде испытал Архимед, когда на голову ему свалилось яблоко. Марина, пресс-конференция, гостиница «Октябрь» выстроились в логическую цепочку. Горякина! Эту фамилию не далее, чем вчера, ей называл администратор «Октября».

– Марина была в гостинице с Аникшиным, экстрасенсом, в день его смерти, – собравшись с мыслями, закончила Инга.

– С тем самым Аникшиным?

Анина бабушка обрадовалась. Потом спохватилась.

– Да чего ждать-то от этих Горякиных? Родители алкоголики. Отец вон спился. На том свете уже. Мать спивается. Вот и Марина такая же выросла. Школу еще не окончила, а уже вся затасканная. Вы ее видели? – почему-то снова обратилась к Инге на «вы» Анина бабушка. Инга кивнула. – Наркоманка, распущенная… Вот и за сектантом этим моталась повсюду. И мою Анечку… – на лице старушки четче обозначились морщины. – С толку сбила. А она ведь раньше у нас отличница была!

Инга понимающе покачала головой. Конечно, пятерки не главное в жизни. Но вряд ли найдется бабушка, которая была бы рада, что ее внучка водит дружбу с наркоманами и сомнительными «сектантами».

– Это Марина познакомила Аню с Аникшиным?

– Она, она, – сокрушенно покачала головой бабушка Ани. – Как вас зовут?

– Инга. А вас?

– Антонина Петровна… – с достоинством представилась бабушка Ани. – Вот Инга, что я тебе скажу… Негодяя этого я бы сама своими руками удавила, да сдох, гад.

Антонина Петровна даже напрягла и подняла ладони, демонстрируя Инге, как задушила бы Аникшина.

Пушистая белая кошка, полная осознания собственной красоты, важно прошествовала на кухню и бесцеремонно запрыгнула на колени Инги.

– Что, Шейла, пришла проверить, кто к нам пришел? – посветлела Антонина Петровна.

Инга погладила кошку.

– Просто не знаю, что делать с Анечкой, – снова помрачнела Антонина Петровна, моментально забыв о кошке. – Такая умница была. Бывало, слова плохого не скажет. И вот… За что нам такое? Олечка говорит, есть такая секта самоубийц, – всплакнула бабушка Ани. – Оля – это моя дочь… Так мы боимся, что этот антихрист нашу Анечку в эту секту заманил.

Антонина Петровна опустила жемчужную голову.

– А ваша дочь узнавала, что это за секта?

– Говорит, по телевизору слышала, что есть такая в Москве и еще где-то. Может и у нас есть, но спрашивали везде – никто не знает.

Да, наверняка, Ольга тоже может рассказать немало интересного. Если захочет, конечно…

– А дочь и зять, наверное, на работе?..

– Олечка уже четыре года в Греции – сиделкой работает. Приедет на месяц и опять уедет. Она у меня медсестра. А отец Ани с нами давно не живет. Тоже где – то в Москве, на заработках.

Инга вздохнула. Значит, не такая уж и благополучная семья, как рассказывала попутчица.

– А Аня где сейчас? В школе?

– Какой, в школе! – махнула рукой Антонина Петровна. – В школу она вот уже месяц не ходит. Вот и учительница Анечкина Любовь Васильевна приходила, предупреждала, что Анечку до экзаменов не допустят. Я и не знаю, где она пропадает. Неделями дома не бывает. То с друзьями где-то, а все больше с этой Мариной и сектантом этим, то где-то на рок– концертах…

Пожилая женщина еще больше выросла в глазах Инги. Не каждая бабушка непринужденно употребляет такие слова.

Хотя с такой внучкой…

– А вы не знаете, где проходят эти рок– концерты? – с надеждой спросила Инга, хотя… Если бы семидесятилетняя женщина знала еще, и где проходят рок– концерты, наверное, это было бы уже слишком…

– Разве ж она мне докладывает? Может, чайку поставить, – спохватилась Антонина Петровна.

– Нет, нет, не беспокойтесь, пожалуйста… А где живет эта Марина, вы знаете?

– Как же не знать-то? Здесь, недалеко, на соседней улице… Вот только дома вы ее не застанете. Только мать ее алкоголичку, да она тоже ничего толком не расскажет. Нажралась уже с утра где-то… – Антонина Петровна мрачно усмехнулась. – Анечка как ушла во вторник, так до сих пор и не приходила. Я вот вчера и сегодня к Гальке-то ходила, а она говорит: «Моя тоже куда-то пропала». А куда – ей и дела нет. Что ей родная дочь, лишь бы водка была!

– Да… – вздохнула Инга. Антонина Петровна, а почему вы решили, что Аникшин входил в секту самоубийц?

– Ох, деточка!.. – весь вид пожилой женщины говорил о том, что журналистка задела ее самое больное место. Инга даже испугалась, не схватит ли сердце у Аниной бабушки. И дочь-медсестра, как назло, умотала в Грецию сидеть у постелей других стариков.

– Чего ж мы только натерпелись! – у Антонины Петровны даже затряслась голова, как у марионетки, которую кто-то дергает за шарниры. – Мы чуть с ума не сошли…

«Мы» – значит, дочь приезжала из Греции.

– Анечка наша… Ночью подруга ее, Марина, привела… – в слово «подруга» Антонина Петровна, казалось, вложила всю ненависть, что скопилась в ее душе. – Пьяную… А ведь всего шестнадцать лет девочке. И кровь течет, не прекращается… Что же нужно было делать с девочкой, чтобы так!.. Чтоб он провалился! Оля набирать «скорую», а Анечка вырвала трубку у нее из рук. Схватила нож и кричит: «Убью себя, если скорую вызовете!» Мы испугались, проплакали всю ночь… И утром от нее ничего добиться не смогли. Пошли к Марине. А она так спокойно говорит: «Не волнуйтесь. Анечка стала…» и слово какое-то сказала… просвещенной, что ли…

– Посвященной! – догадалась Инга.

– Да, деточка! Ты знаешь, что это значит? Может, это сектанты какие так себя называют?

– Аникшин так себя называл. Наверное, хотел сказать, что знает что-то, чего не знают остальные…

– Да уж… – грозно нахмурившись, покачала головой Антонина Петровна и, вздохнув, продолжила. – А потом Олечка выследила, как они вдвоем к Аникшину этому ходят, когда его жена на работе.

– Н-да… – в свою очередь вздохнула Инга.

– Олечка моя, конечно, чуть глаза ему не повыдирала. Да только не помогло это. Кто бы сказал мне, не поверила бы… Анечка наша два раза потом еще вены себе резала. Господи, грех-то какой… А Аникшину этому хоть бы что… Анечка наша сама не своя, исхудала, побледнела…

Антонина Петровна резко замолчала, выдохнул воздух, как спущенный воздушный шарик…

Инга тоже молчала.

– Может, все-таки чайку, – снова предложила женщина и, не дожидаясь ответа Инги, чиркнула спичкой.

Об Анечке Антонина Петровна больше не говорила, рассказала о том, как девочкой в войну попала в Германию. Отца, мать и двух сестер убило бомбой, упавшей прямо на их дом. А маленькую Тоню отбросило волной. Повезло и в Германии. Ей было только двенадцать. Малолетних сирот отправляли прямо в печь. Но какие-то добрые люди, бездетные русские крестьяне сказали, что Тоня – их дочь.

– Я вот как-то ночью подсчитала, – вкрадчиво поделилась пожилая женщина. – Только в войну четырнадцать раз могла умереть. Видно, Бог уберег…

Антонина Петровна проводила Ингу до калитки.

– Спасибо вам большое! Извините, что побеспокоила. Где, вы сказали, живут Горякины?

– Вон, дом, зеленый, видишь. Такой, как этот. Только у нас летом под окном тюльпаны, – Анина бабушка с гордостью показала взглядом на облетающие белые и розовые астры, повернулась к ним всем корпусом. – А у этой Гальки-алкоголички разве вырастет что? Ну с Богом! – перекрестила Ингу Антонина Петровна.

15

У дома Галины не росли астры. Даже палисадника не было.

Инга постучала в дверь, потом в окно (звонка здесь тоже не оказалось), и услышала голос, такой, какой и ожидала услышать. Хрипловатый, раздражительный. Именно такой называют «пропитый».

– Кто?

– Простите, Марина дома?

Дверь открыла женщина, которой в равной степени можно было дать как сорок, так и шестьдесят.

– Какая тебе Марина? Я знаю, где ее черти носят?

Как и предупреждала Антонина Петровна, Галина была изрядно пьяна.

– Ты ее подруга, что ли?

Инга ничего не ответила. Решив, по всей видимости, что молчание – знак согласия, Галина по-свойски прищурилась:

– Есть полтинник? В долг.

Догадаться, на что Галина потратит полтинник, можно было с одного взгляда… Видимо, она и сама это понимала.

– Вчера выпила с горя, – оправдывалась она. – Так я вообще редко пью. А сегодня башка раскалывается. Надо опохмелиться.

– Понятно… – вздохнула Инга. – Сейчас я схожу в магазин, а потом посидим, поговорим. Где здесь у вас поблизости магазин?

– Да вот же, виден отсюда! – обрадовалась Галина. – Пойдем, покажу, красавица!

В маленьком магазинчике «Продукты» Инга купила бутылку «Цезаря» и два лимона.

– Зачем нам лимоны? Лучше водки две бутылки! – пыталась протестовать Галина.

Водку заедали остывшей картошкой, каким-то чудом оказавшейся среди полного хаоса и запустения на кухне матери непутевой Марины.

– А зачем тебе моя Маринка? – залпом осушив первую стопку, подозрительно прищурилась Галина. – И что это ты меня водкой задабриваешь, а сама вон и не притронулась, – мамаша Марины недружелюбно покосилась на почти полную стопку Инги.

– Пью! Как же не пью? – запротестовала Инга, нарочно пропуская мимо ушей первый вопрос. В подтверждение своих слов она героически осушила стопку и, придвинув к себе блюдце с нарезанным лимоном, отправила два толстых, истекающих соком кружка, в рот.

Даже Новиков (где ему додуматься до лимонов?) и тот завидовал этой необъяснимой способности коллеги не пьянеть. Но больше, конечно, сочувствовал («Зачем тогда пить?»).

– Эта девушка – феномен! – восхищались они со Светкой на регулярных банкетах-фуршетах, как называет эти редакционные попойки Алиса. Инга тогда только-только пришла в хорошо спитый коллектив «Криминальной хроники».

Но Константин Балоцкий развеял флер:

– Да она провела нас, как зайцев! Лимон нейтрализует алкоголь.

Простой фокус, но выручал не раз!

Галина предпочитала закусывать солеными огурцами.

Волосы Галины, грязные от корней до самых кончиков, но не сальные, а как будто присыпаны пылью. С проседью или просто такие бесцветные.

Воспользовавшись благодушным настроением Галины, Инга спросила с наигранным безразличием:

– А вы не подскажите, где может быть Марина?

– А зачем тебе Маринка-то моя? – спросила еще более настороженно, даже с вызовом.

Инга пожала плечами с тем же безразличным видом:

– Хотела спросить ее кое о чем, вернее, кое о ком…

Галина потянулась за бутылкой.

– Ну-ка, девка, давай еще по одной… – плеснула водки в обе стопки. – Ну, давай за тебя. Ты девка молодая, вся жизнь впереди! – осушив первую рюмку машинально, теперь Галина вспомнила о тостах, чтобы все по правилам.

После второй стопки Галина стала подозрительной и агрессивной:

– Это о ком же ты хочешь узнать у моей Маринки-то?

– Вы, наверное, и сами уже догадались?

Хмель, даже вперемешку с цитрусом, мешал соображать. Интересно, поймет ли, о ком речь, сразу или …

Галина догадалась сразу.

Нахмурилась, покачала головой:

– Об этом, наверное, который траванулся…

– Да, об Аникшине…

– Ты из милиции что ли? – пьяно и с вызовом сверкнула глазами Галина, и сразу же успокоилась, рассуждая вслух. – Не-ет, из милиции меня б не стали угощать.

– Я из газеты…

– Значит, редактор тебя ко мне послал? – снова с вызовом предположила Галина, с хрустом откусывая огурец.

– Ну не именно к вам. Интересно, от чего все-таки умер этот экстрасенс.

– Да что тут думать? – Галина допила стопку. – Гюрза и убила его.

– Гюрза? – удивилась Инга. – Там была гремучая змея…

– Да какая гремучая змея! – махнула рукой Галина. – Жену свою он так называл. «Моя гюрза», а еще иногда «змея» и «кобра».

Змея… поймайте змею…

Но мало ли мужей называют своих женушек змеями?

– Но как она могла его отравить? Ее-то не было в гостинице…

– Может дома чего подсыпала в бутылку какую. Он-то, скотина, за молоденькими бегал, вот ей и надоело на это смотреть. А может и сам траванулся… Да только Маринка моя здесь не при чем… Молодо – зелено … Что там говорить. Сама такой была. Маринку родила – семнадцати не было. Засрал мозги, старый козел, сгубил девку, сгубил…

Галина вздохнула и налила себе третью стопку. Инге предложить забыла.

Инга испугалась, что Галина спохватится, и поднесла к губам почти полную стопку.

– А Марника моя ничего тебе об этом экстрасенсе не скажет. Даже и не ищи. Она и мне-то не говорит…

16

Фокус с лимоном на этот раз не прошел. Вернее, прошел, но не совсем. Инга снова подумала об Аникшине. Череда ассоциаций между «Цезарем», лимоном и смертью Аникшина выстроилась в правильную цепочку, которая тут же рассыпалась на отдельные звенья.

Полчаса в доме Галины… бутылка водки… девушка с афрокосичками… гремучая змея… кружочки лимона… Каждое звено теперь существовало само по себе, терялось в пучине сознания.

Как их собрать – непонятно. Но когда в голове алкоголь – кажется, что все прохожие смотрят почему-то именно на тебя. Может быть, и правда, смотрят. Но гораздо важнее, какая змея укусила Аникшина…

Инга почти не заметила, как оказалась в каком – то кафе, непретенциозном, но в приятной дневной полутьме случайные взгляды уже не досаждают, тем более, что в маленьком помещении только трое каких-то девушек, да и те заняты разговором.

«Кофе с молоком, картофель фри с жареной рыбой»… Голос как будто чужой, откуда-то извне, но кофе должен помочь… Пара глотков, и голос вернется в свою законную оболочку. Третья чашка за день. Макс говорит, кофе очень вреден. Да и водка не самый полезный напиток. А от жареной картошки, говорят, вообще рак… Кого Аникшин излечил от рака?

Эта мысль стала первым звеном новой цепи. Инга отхлебнула кофе. А если это одна из этих девочек, его учениц? А вторую он вылечил от СПИДа. Значит, Аникшин и вправду обладал каким-то особым даром. А почему бы и нет? Но переоценил свои возможности. Думал, что может все.

Звенья цепи встали на свои места. С лихорадочными искрами в глазах, как у Коперника, только что доказавшего, что Земля вращается вокруг своей оси, Инга доела картофель– фри и вылетела на улицу.

Надо было спешить… Но куда? Конечно же, надо, надо найти эту Марину. Но как? Где?

Судя по всему, Марина – неформалка. И другая, Аня тоже…

Можно, конечно, вычислять в толпе по внешнему виду неформалов и спрашивать, где они собираются сегодня вечером, но как-то подозрительно это будет выглядеть. А хуже всего, конечно, если кто-то, покосившись на девушку, явно вышедшую из подросткового возраста, удивленно спросит: «А вам-то зачем?»

В школе Инга и сама носила футболки с обожаемым Куртом Кобейном и, шатаясь за руку с лучшей подружкой Катей по городу, распевала «Come as you are». Катя недавно родила, ее муж обивает диваны и никогда не играл в рок-группе. Ребята, писавшие масляной краской на стенах слова своего идола «Живи быстро, умри молодым», обзавелись женами, а некоторые даже пивными животиками. А Крейзи Дэн, сумасшедший Крейзи Дэн открыл спорт-кафе, где не продается ничего крепче пива, и где некогда злостные нарушители общественного порядка мирно попивают минералку и смотрят футбольные матчи, иногда, правда, под живую музыку новых рокеров. Хотя, поговаривают, что владелец спорт– кафе продает не только минералку. Вот только наркоконтроль почему-то упорно не замечает этого не прописанного на бумаге меню. Сэм, сумрачный Сэм, записывает во Франции альбом с «Depesh Mode». А ведь когда-то, в доску пьяный, уткнувшись в колени Пленнице Небес, плакал настоящими слезами: «Я никогда не выберусь из этой дыры!» Пленница Небес теперь прима ТЮЗа и любовница директора крупной фирмы.

Тех, кто жил слишком быстро, уже нет… Смэш умер от передозировки прошлым летом. Его старший брат, который и подсадил весельчака Смэша на иглу, тоже «передознулся» и уже полтора года не выходит из комы. Кажется, его зовут Алекс. Алексей или Александр… Почему нео– хиппи так любят иностранные словечки? А Эрика на самом деле звали Эриком… Полгода назад его зарезали в пьяной драке. Но еще ужаснее то, что случилось с Крисом, потому что никто не ожидал. Кто бы мог подумать, что спокойный и рассудительный Крис засунет голову в петлю. Говорят, у него обнаружили ВИЧ, а Слоник ушла от него к Кэшу.

У Кэша все хорошо. Он уехал в Москву, работает в каком-то журнале. Многие из «детей цветов» девяностых стали так называемой богемой, музыкантами, художниками, фотографами…

Мысли и ноги привели Ингу с той самой двери с желтыми табличками «Фото графия» и «Ксерокс».

Молодой человек с ушами, как у оборотня, сразу же узнал Ингу.

– Еще что-нибудь пересканировать?

Улыбнулся очень хитро, понял сразу, что вернулась девушка за чем-то другим.

– Кроме вас я никого не знаю в этом городе, кто мог бы мне помочь…

Инга еще не вполне протрезвела. И фраза вышла бестолковой, а голос заискивающим. А этот, с волчьими ушами, подумал, видимо, что сейчас начнется что-то вроде «я одна в незнаком городе и совсем без денег», и перестал улыбаться.

Мысленно обругав себя, Инга постаралась улыбнуться как можно приветливее, но фотографа это насторожило еще больше.

В кого превращаются анархисты – романтики!

– Вы случайно не знаете, где у вас собираются неформалы? – перешла Инга прямо к делу и, прежде, чем молодой человек успел ляпнуть «а зачем это вам?» или еще какую-нибудь бестактность, добавила. – Мне это нужно для работы.

Инга как будто увидела себя нынешнюю глазами той, тринадцатилетней Инги, когда она обожала грандж и придурка Ларса, который по сей день хиппует без работы, и осталась крайне недовольна собой. А ведь тогда она была на все сто уверена, что останется forever young.

Зато фотограф снова повеселел. Ему приятно было оказать маленькую услугу симпатичной экс – неформалке, тем более что, по всей видимости, он и сам из «последних рокеров». Сколько их уже было, поколений «последних рокеров»?

– Там же, где и раньше, – снова улыбнулся фотограф. На безымянном пальце кольцо, но строит глазки. Но, скорее всего, этим пока и ограничивается. – Сейчас позвоню сестре.

А сестра, конечно же, младшая. Иногда очень полезно иметь младших сестер и братьев.

– Ало, Катюх, не знаешь, сегодня в «Дилижансе» есть что-нибудь?

По-видимому младшая сестренка задала тот самый вопрос, которого опасалась Инга.

– Зачем-зачем, – рассердился фотограф. – Значит надо зачем, раз спрашиваю… Да, да… А что за группа такая?.. – кивал он головой.

Инга машинально посмотрела в зеркало на стене. Перед зеркалом – расческа, чтобы клиенты, прежде, чем запечатлеть свои рожицы на официальные документы или для каких-то других целей, могли пригладить перышки. Или вспушить – кому как нравится.

Вымытые утром и толком не высушенные сразу волосы цвета спелой вишни теперь слегка торчали в разные стороны. Если обозначить отдельные пряди гелем, смотрелось бы стильно, но так как геля не было, Инга просто пригладила волосы руками. Зато с новым оттенком глаза кажутся особенно яркими. Обрадовавшись этому открытию, Инга улыбнулась своему отражению, и сделала еще одно не менее приятное открытие – с улыбкой она выглядит лет на двадцать – не больше.

– Значит так, – деловито сообщил фотограф. – Сегодня вечером – открытие сезона в неформальном клубе «Дилижанс». Это в районе железнодорожного вокзала. Где-то в девять народ начнет собираться.