Текст книги "Фломастеры для Тициана"

Конфетки
_{киноварь}

Одни считали Валентину слишком доброй, другие крутили пальцем у виска. А Валька с каждой пенсии покупала конфетки-карамельки, пряники, и раздавала детишкам во дворе. Дотемна сидела она на лавочке у подъезда и, завидев ещё вдалеке какого мальчонку или девчонку, чуть не бежала навстречу ему, и рассовывала сладости по карманам.

Детишки любили эти дни. Они уже знали – когда выдают пенсию, и старались не пропустить щедрых угощений, или, как говорили более старшие – «халявы».

Халява длилась дня два-три. Потом наступало затишье до следующей пенсии.

– Ты бы, Валентина, не тратилась на ерунду-то, – наставляла её соседка Нина, – Ведь живёшь-то с хлеба на воду, да и вон сколько сейчас за квартиру надо платить, а у тебя и в зиме-то курточка на рыбьем меху…

– Ниночка, да ты не переживай, – оправдывалась слабеньким голосом Валька и тоненько смеялась, как будто голос её колыхался паутинкой на ветру, – Мне одной-то много ли надо?! Да и дочка моя с мужем вечно, как приедут в гости – понавезут всего, что девать некуда…

– Ой-й! Чё такое говоришь?! Давно они у тебя были?! – цокала и отворачивалась соседка, пряча сердобольные слёзы.

– Да давеча вон, в прошлом месяце приезжали мои золотинушки…

Соседка вздыхала, качала головой, глядя на Валентину, как на полоумную, да и спешила по делам.

А как приезжала дочка Вальки, соседка весь свой трепет, как есть, выкладывала ей – Рите.

– Нина Алексеевна, а вы ничего такого за мамой не замечали? – выдержав паузу, но как бы невзначай, спрашивала Рита.

– Ты о чём, Риточка? – заглядывала в лицо соседка, стараясь разглядеть в глазах вопроса дополнительные смыслы.

– Да я так… А у вас такие цветочки симпатичные!..это как их – крокусы? – переводила разговор на другую тему Рита.

– А ты надолго, али погостить на часок-другой? – спрашивала Нина, направляя на стол варенье к чаю.

– До вечера побуду. Завтра же на работу. Ладно уже, побегу я… Я ж маме сказала, что на минутку к вам, а сама…

– Да я ж чай нагрела, стакан-то хоть выпей…

– Не-е, тёть Нин, побегу. Спасибо вам. Вы, если что – звоните мне…

Рита совала под сахарницу денежку, и опускала глаза.

– Ой, да ну что ты, Риточка, мы ж как родные… – произносила второпях Нина и направлялась первой в прихожую, поворачивая ключ в двери, – А по вечеру, так может ко мне вместе с маменькой-то приходите, я пирожков настряпаю.

Рита для приличия кивала головой и исчезала за дверью.

А дома мать хлопотала у плиты и, рассовывая продукты и вещи по полочкам и шкафам, приговаривала:

– Вот зачем столько всего навезла? Куда я это всё дену… А чего Серёжа не приехал?

Это она спрашивала больше для порядку. Зять не любил навещать тёщу. С Ритой жили они уже десять лет. Серёжа оказался прирождённым бизнесменом. А ещё повезло ему, как говорила Рита. Его отец при Союзе был комсомольским шишкой. А как всё развалилось – вовремя подсуетился, и при перестройке сумел-таки хороший куш у себя оставить. С этого и достаток пошёл. И это же стало подпорой для образования сына. А после женитьбы они с Ритой благоустроили своё гнёздышко, по заграницам много ездили. Рита тогда всё говорила: – Не переживай, мам, вот накопим много денег, тогда и о ребёночке подумаем.

Не нравилась такая политика Валентине, но встревать в дела молодых она не смела. Глядела на взрослую дочку, и внутри еле стон сдерживала. Благоговейный такой стон, жалобливый, который она испускала ночами в подушку. А в дни пенсии торопилась накупить сладостей побольше, да раздать всем детям в округе, как будто вину свою за дочкино детство заглаживая. И всё чаще вспоминала, как в восьмидесятых…

Риточке было около пяти лет. Валентина «по собственному» ушла с завода. Не платили совсем. Рабочие места сокращались, жильё обесценилось. Люди бросали квартиры и уезжали – кто куда мог, по средствам: кто на историческую родину, а кто в область. У Валентины выбор был небольшой – либо под сокращение, либо по собственному. Да и перспектива отъезда– только в ближайший город. Квартиру пробовала продать – не получилось. А совсем за бесценок – так её итак займут. Собрала нехитрые пожитки, и с маленькой Ритой уехала в областной центр. Только там и было – к кому. Старые родственники встретили хорошо. В первый же вечер закатили вечеринку по поводу встречи. Пётр – сродный брат – с открытой душой приветил сестру. Аньке – жене своей представил Валентину, как полагается – с хвалебными речами, вспоминая, как в детстве он её на каникулах от всех защищал. На кухне усадил Валентину на табурет, одним махом сдвинул с края стола грязную посуду и продолжил:

– А чё! Правильно, что свалила из этой своей дыры! Здесь мы – городские, не то, что там у вас…

– Ты б за хлебом-то сбегал, – встряла в разговор обесцвеченная Анька, поставив руки в боки.

– Цыц, белая! – прикрикнул подвыпивший Пётр, – Ты, эт… Валька, располагайся. У нас всё-таки не хоромы, но три комнаты аж… А чё?! Вместо того, чтоб квартирантов пускать – лучше ж своих… Свои-то не облапошат! Анька, а ты гостям поллитру ставь! Дорогим гостям ни чё не жалко!

Анька шмыгнула носом и громко крикнула – куда-то вглубь квартиры:

– Ирка! Слышь, чё папаня умудрил? У нас теперь в твоей комнате квартиранты поселются!

– А ты вот Ирку в магазин и пошли! А то ишь, выросла лоботряска, сама нахлебница, а уже пузо на нос лезет.

– Мы ненадолго, только переночевать… – лепетала Валентина.

– Я сказал – так и будет, – ударил кулаком по столу Пётр.

Рита с испугу вжалась в мать.

К утру гулянка немного поутихла. Набежали какие-то друзья, дальние родственники… И всем Пётр радостно объявлял, что сестра приехала и за это надо выпить.

– А помнишь, как я тебя Валька-палька звал?! – наливал очередную стопку Пётр, обнимал Валентину за плечи и растягивал узкие губы в худосочной улыбке, оголяя два золотых зуба…

А на следующий день нашёлся ещё повод, потом ещё, и ещё…

Потыкалась-помыкалась Валентина в поисках квартиры. Да не тут-то было. Какой-то замкнутый круг: чтобы платить за квартиру– нужна работа, а чтобы найти работу, надо где-то жить, а ещё лучше иметь прописку. Попробовала в дворничихи – одно место нашлось, но временно, пока основная работница была на бюллетене.

И однажды увидела на подъезде объявление, что опрятная домохозяйка нужна. И приписка пониже – «без детей». Валентина работы не боялась, и готовить любила. Скрыть решила, что у неё дочка. Договорилась-то у знакомой дворничихи оставлять, а уж, коли некуда, так к Петру и его Аньке. Рита слезьми заливалась – как идти туда не хотела. Но выхода не было.

Перекрестилась Валентина, и соврала, что нет детей у неё. Хозяева взяли Валентину на испытательный срок. Огласили список работ и попросили приготовить на пробу её кулинарных способностей борщ. Экзаменовку Валентина выдержала с отличием.

«А чего ж не приготовить-то было…», – думала она, – «из таких-то свежих продуктов…».

А вскоре оказалось, что хозяева раз в месяц на неделю уезжают за границу за шмотками, а у них собака – овчарка Рик, которую выгуливать требуется. Потому и жить целую неделю надо в квартире. Валентина нарадоваться не могла – и деньги появились, и хоть ненадолго, а пожить они могут с Риточкой, как люди. Валентина всё подыскивала съёмную квартиру подешевле. Но куда там: цены так скакали, что в голове уже бродили очень опасные мысли – зачем же жизнь-то такая нужна…

Так, с горем пополам, год прошёл. Риту нужно было в первый класс определять. Валентина получила расчёт за июль. А тут хозяева квартиры привезли из-за границы новый товар, а там и формы школьные, и колготы для девочек, и банты белые-белые капроновые и в сеточку.

Ольга, хозяйка квартиры, заметила, как Валентина не может отвести взгляда от вещей.

– Валь, а ты помоги мне рассортировать одежду по размерам…

Валентина охотно согласилась, и в какой-то момент не сдержала подкативший ком к горлу и разрыдалась.

– Чего ж вы, Валюш? Чего так расстроились? Да, у всё у вас будет хорошо. Или мы чем обидели?

Валентина мотала головой, и навзрыд еле вытащила из себя застрявшее: – Дочка у меня …Риточка…

Ольга присела рядом:

– А чего молчала? Где она? Сколько ей лет?

– Шесть… В школу пора, – и ещё пуще разрыдалась Валентина, – Дак, вы ж писали, чтоб без детей…

– Валя… Вы и так для нас всё с душой делаете… Я уже вас как за родную считаю… Чего молчала? Успокойся…

Ольга приобняла Валентину.

– Мы вечером с Павлом обсудим всё… Ну, перестаньте… У нас-то своих детей не может быть – проблемы у меня… Паша потому, ну, так сказать, травмировать не хочет…

Валентина стала успокаиваться.

– Ой, простите меня… Чего я со своими тяготами…

А вечером они решение приняли, что помогут Вале с Ритой снимать квартиру. И ещё Ольга спросила размеры Риты и на следующий день вручила огромную сумку одежды. Там, среди всего-всего были и школьная форма с фартуками – белым и чёрным, и гольфы, и колготы, и банты, и беленькие туфельки с золотистыми застёжками. Радостная Валентина, с сумкой в обнимку, вечером не бежала даже, а летела радовать свою доченьку.

Рита в этот день была у Петра с Анной. Гудежи у них поумерились после того, как Ирка родила. Но разве что реже немного стали. Рита уже и с ребёнком нянчиться научилась. А как Ирка бросила грудью кормить, так по ночам пропадать стала. Пётр с Анькой в загуле вечном, а ребятёнок – чёрненький такой, совсем не русских кровей – под присмотром то маленькой Риты, то по ночам на Валентине.

С порога Валентина сразу к Рите:

– Девочка моя, айда чего покажу…

Она доставала из сумки вещи и наблюдала за глазами своего счастливого ребёнка.

– Мама, а это всё мне? А что Русланчику?

Валентина посмотрела на спящего малыша и слёзы накатились:

– Мы ему потом как-нибудь…

Рита стала примерять одежду, кружилась по комнате, напяливая на себя сразу несколько вещей. И когда мама достала туфельки, Рита не удержалась, схватила их и побежала хвастать обновками перед тётей Аней и дядей Петей.

Вернулась она, поджавшая губы:

– Тёть Аня сказала, что ты разбогатела и на всякую дрянь деньги транжиришь…

А наутро, складывая подарки, Валентина не досчиталась нескольких вещей.

– Может, среди тряпья где-то не разглядела, – подумала она.

– Я… мы, – начала она свою подготовленную для брата речь, – Спасибо вам, родные. Вот я вам деньги оставляю. Съезжаем мы.

– Как – съезжаете? – Пётр вытянул из рук Валентины пачку денег, тут же начал пересчитывать, – Мы же уже сжились, пообвыкли… Да и разве так съезжают – надо проставиться по правилам, а потом… чёт вы так спешно?

– Да ещё чемодан-то проверить надо… – расчёсывая залежавшиеся волосы, вставила Анька, кося на чемодан и сумку с обновками, – Как бы чего лишнего не прихватила…

– Да как ты можешь? – сжала зубы Валентина.

– Ладно-ладно… нам делить нечего. Ты бы вот нас, бедных пожалела, – продолжил брат, – Мы к тебе от всей души – и кров дали, и своё родное доверили! Чё ж ты с нами, сестра, не по-человечески?! Давай-давай, иди в комнату, ставь чемодан на место, вечером придёшь, и всё обговорим…

Валентина повиновалась, да и в комнате уже во всю плакал Русланчик, а Ирка дрыхла непробудным сном. Валентина унесла в комнату вещи, взяла на руки Руслана и стала укачивать. Мальчонка посмотрел на неё чёрными бусинами глаз, уткнулся в шею и замолчал.

– Ты, Риточка, присмотри ещё сегодня за Русланчиком. А вечером я приду с работы… там видно будет.

А вечером у Петра вечерял гость. Страшный такой, низенький качок, в наколках на пальцах, и с бегающими маленькими глазами.

– Валентина! Дело есть, – сразу с порога выпалил Пётр, – Вот, познакомсь – друган мой лепший – Николай. Ты присаживайся, Валь, вот тебе стопочка… ай, брось свои «не буду», за хорошее дело…

И рассказали они о планах. Ограбить решили её хозяев. Говорили, что, мол, буржуи они. Несколько точек держат, зажирели мол.

Валентина встала, попятилась назад, мотая головой.

– Петя, так нельзя, Петя…

– А чё «нельзя-то»? Колбасу нашу жрёшь? А это я её купила! – еле ворочая словами, выговорила Анька, подняв от стола голову и пытаясь удержать её на тонкой качающейся шее.

– Хм, она её купила! – наливая стакан воды, завозмущалась Ирка, – Вещи ваши загнала, вот и накупила жратвы и водяры… Хоть бы молока взяла внуку!

Валентина бросилась в комнату. Зареванная Рита сидела у кроватки Руслана.

– Мам, они мою форму забрали, вот только туфельки остались, потому что на мне были, а тётьаня не увидела их… – Рита закрыла лицо руками.

– Одевайся! – Валентина похватала, что попалось под руку из разбросанных вещей из открытого чемодана, и потянула Риту в коридор.

– Куда?! – перегородил дорогу Пётр, а за ним, раскручивая на пальце ключ от входной двери, стоял Николай.

– Теперь будешь делать то, что я скажу! – как пригвоздил к стене Николай.

– Адреса нашего у них нет. Так? Завтра по моим подсчётам они сваливают из хаты, да и наши накурлыкали, что завтра у них только продавцы остаются. Так что это наш, как говорится, шанс! – выложил Пётр…

На следующее утро Ольга поглядывала на часы и нервно покусывала губу:

– Где же Валентина? И вчера без спросу не пришла… Может заболела?

– Оль, ну, у неё же есть ключ… Давай уже, выходим, ещё не хватало на рейс опоздать… – утвердительно произнёс Павел.

Закрывая дверь, Ольга обернулась и вздохнула:

– Не спокойно как-то на душе… Может, всё-таки она заболела?

– Оля! Я тебя прошу – не переживай. Рику мы корма много насыпали, вода для питья в ванной в тазу – если что. Да и летим-то всего на три дня. Ну, давай-давай…

В такси Ольга смотрела по сторонам, как будто выглядывая знакомую фигуру Валентины.

Пётр и Николай выждали, когда хозяева отъедут, и поднялись к квартире. Николай открыл дверной замок ключами, которые силой забрали у Валентины. Пётр, озираясь жадными глазами, стал шарить по квартире, вытащил из подмышки припасённые клетчатые баулы. Они по-хозяйски пошли по комнатам и стали двигать ящиками и дверцами шкафов.

Рик спокойно проковылял из ванной, где он лежал на своём коврике и уверенно расположился в коридоре, загородив входную дверь.

Наполнив вещами баулы, Пётр и Николай направились к выходу.

Рик поднял голову и грозно зарычал…

Рейс по техническим условиям отложили сначала на два часа, потом на четыре. Ольга, уже вконец изнервничавшаяся, настояла, что нужно сдать билеты и вернуться домой.

Подъезжая к подъезду, они увидели хромающего низкорослого мужчину, с искаженным от боли лицом, придерживающего одной рукой порванную штанину, а другой волокущего огромную тяжёлую порванную сумку.

И уже у распахнутой двери квартиры, услышав грозное рычание и лай собаки, увидели лежащего на полу лицом вниз вора, и сложившего на него массивные лапы Рика.

Милиция приехала, как обычно – не сразу. Через задержанного Петра нашли и Николая, и пьяную Аньку, и запертую в комнате с Русланчиком и Ритой Валентину.

Потом разбирательства, суд. Валентине тоже вначале выдвинули обвинение в соучастии, и грозило это и сроком, и лишением родительских прав.

Риту поместили в приёмник-распределитель.

Но судья попался честный и адвокат непьющий. Полное наказание с лишением свободы было назначено всей пьющей кампании – и брату Петру и жене его Аньке, и Николаю. Валентине же было дано предписание – в месячный срок найти прописку, иначе всё могло навсегда закончиться лишением родительских прав, как это произошло с малолетней мамашей Иркой. Квартиру за долги конфисковали. Ирку поселили в комнате швейного общежития. А над Валентиной и Ритой взяли поручительство Ольга с Павлом.

Вот, казалось бы, и вся история, если бы не… туфельки, которые Валентине пришлось продать, чтобы заплатить госпошлину за участие в суде. Когда она оплачивала квитанцию, кассир выдала ей сдачу – один рубль двенадцать копеек. Валентина, собираясь поехать на свидание к дочери, зашла в магазин. Денег оставалось на автобус в один конец. Оставшиеся копейки Валентина протянула продавцу бакалеи и попросила взвесить на них конфетки. Продавщица хмыкнула, положила на весы пять конфет, и презрительно посмотрела на Валентину.

Рита пошла в свой первый класс в приёмнике-распределителе. На ногах её были ботинки чуть больше размера ноги.

Валентина смогла забрать дочь уже в конце первой четверти. Маленькая, худая, в безобразно подвязанной юбке, белой мальчишечьей рубашке, вязаной кофте и несуразных ботинках, Рита стояла на крыльце приёмника и не решалась подойти к матери.

Валентина раскрыла объятья, потом, как будто спохватившись, вынула из кармана куртки горстку конфеток, протянула открытую ладонь дочери, и заплакала.

Портрет Тициана
_тициан

У лжи не может быть красивого лица, его искажает внутренняя грязь, вымарывая вначале неуверенными штрихами. Ещё в зародыше она тянет за собой шлейф внешней добродетели, а после обрастает коростой.

Спонтанная, подсознательная, она стратегически выверена, подобно тактике военных действий. Любая война – это большая ложь.

Свирепствующая чума лжи умеет огородиться объяснениями и причинами. И становясь бессознательной, она наносит масштабные удары по привычкам людей, и даже целых народов. И что в сравнение с ней невинная ложь ребёнка…

Екатерина Витальевна проработала двадцать пять лет в школе. Преподавая литературу, она верила, что её предмет учит человека взаимоотношениям. Как, впрочем, и любой вид искусства – живопись, музыка. Она размышляла так: «Если физика, математика, химия, биология дают основы физической и материальной жизни, то на искусство возложены огромные обязанности – оно должно стать связующим звеном человека с другим человеком, в каком бы времени он не находился: в нашем веке или тысячи лет назад».

– Катя, ты идеалистка! – как-то не выдержала философствований Екатерины её подруга Рита, когда однажды они, как обычно, дожидаясь звонка на урок, дискутировали в учительской.

Рита работала в этой же школе учителем химии. Её стаж был немного меньше. Да в её планы и не входило задерживаться здесь – так, ещё годик-другой, пока муж не встанет крепко на ноги в бизнесе, и она сможет уйти с работы насовсем – в домохозяйки. Вон, её приятельница, с которой они в больничке познакомились, когда аборт делали, – вся из себя, и день у неё так загружен – «мама пой гимн»! Она и в телешоу принимает участие, и даже книжку свою написала о светских львицах… Рита относила себя к реалистам, которые не хватают звёзд с неба и живут, как она любила говорить – в реальном мире, с баблом.

– Твоё правдолюбство, – говорила полушёпотом Рита, чтобы не втягивать в свои разговоры находящихся здесь же учителей, – заткнула бы ты куда подальше… Посуди сама – кто сейчас живёт нормально? Вот, то-то и оно – только те, кто умеют вовремя подсуетиться, где-то слукавить, кому-то подсластить… Вот – ты?! Как ты можешь жить на свои заработанные гроши?

Екатерина возмущенно сжала губы, нервно играя желваками и быстро перебирая в голове литературные примеры удачливых честных персонажей. Но аргументировано честным для неё в этот момент нарисовался в воображении только Пьер Безухов.

– Ну, знаешь, Рита! Если всё в жизни мерить благополучием, основанным на обмане, то вскоре человечество погрязнет во лжи…

– Ой-ёй-ёй… посмотри-ка на эту искательницу справедливости! Ты сама-то слышишь, что говоришь?! Да возьми любое произведение искусств… Ну вот, хотя бы этот портрет, – она указала на одну из картин, – Тициан… «Се человек»… И что, се человек? За что поплатился, за что распяли? Так и ты… Всю жизнь в школе оттарабанила, а что у тебя за душой-то: ни семьи, ни ребёнка, одна комната только с кучей книжной пыли.

– Рита! Как ты можешь?! Это, это..! И вообще… – Екатерина разнервничалась, пряча глаза и будто боясь сказать сейчас подруге то, что их расставит навсегда друг от друга на расстояние ямы, – Ты… ты… И это, – она указала на тициановский шедевр, невесть сколько лет висящий в учительской, – Не портрет!

Екатерина поджала губы, многозначительно помахала в воздухе указательным пальцем и отвернулась от подруги.

– Ещё скажи, что это святое, дорогая моя, – Рита перешла на шёпот, – Это твоя родина, которая тебе всё это предоставила.

– Я не хочу с тобой больше на эту тему… – Екатерина достала из-за рукава платочек, сняла очки и стала протирать стёкла.

– Да, ладно, Катька, не обижайся на меня… – по-свойски Рита поддела ладонью плечо Екатерины, – Ну, хватит… Тем более, накануне моего дня рождения! Мой решил мне устроить поход в ресторан…

– Ну, вот и хорошо! – дрожащим голосом, еле сдерживая слёзы, произнесла Катерина.

– Нет, ты не поняла! Он для всех нас устраивает банкет! Так что, подруга, вытаскивай из комода своё лучшее платье и завтра в девятнадцать ноль-ноль я жду тебя в «Рапсодии»!

– В «Рапсодии»?! – Катерина повернулась к подруге, – Там же цены…

– Ой, перестань! Это не твой вопрос…

Раздался звонок. Учителя, разбирая журналы, потянулись из учительской к выходу.

На уроке Екатерина Витальевна поприветствовала учеников, и, заходя издалека, но, считая важным – передать настроение дня, начала свой рассказ:

– Изображения пороков и недостатков общества – характерная черта всей классической литературы. Эта черта прослеживается в произведениях практически всех писателей девятнадцатого века. Произведение Гоголя «Нос», Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы», «История одного города», а затем и произведения Тургенева, Достоевского, графа Толстого, Гончарова обличают и раскрывают пагубные черты человека – трусость, лень, желание наживы…

– А можно вопрос? – поднял руку один из успешных учеников Олег Буц.

Екатерина Витальевна утвердительно кивнула головой.

– Вот вы говорите, что литература учит различать человеческие пороки, но мне кажется, что только за счёт пороков и происходит что-то в жизни. Если бы все вокруг были честные и добрые, то… – Олег замешкался, глядя на замерший класс, – ну, не знаю, что произошло бы, но вокруг вон только и держится всё на обманах…

– Дайте хоть один пример, – предложила Екатерина.

– Да хоть сколько… – с места выкрикнул непоседа и забияка класса Илья Кромкин и началось общее оживление.

– Тихо, тихо… – постучала по столу ручкой Екатерина, – Если вас так волнует эта тема, давайте обсудим, но только, разбирая примеры и давайте попробуем быть по возможности честными перед собой…

– Ну, вот, например, – продолжил Олег, – У моей сестры в институте, где она учится, студенты во время сессии, если не готовы – вкладывают в зачётку купюру – если хотят получить пятёрку, то кладут пять тысяч, ну а если денег только на тройку, то от двух с половиной… И преподаватель молча берёт деньги, и ставит оценку…

Екатерина Витальевна опешивши смотрела на ребят. Она слышала и раньше, ещё в бытность своего обучения в институте, что кто-то взятками получал оценки. Но это был единичный случай. А чтобы вот так – повально…

– Олег, – Екатерина перевела дух, – давайте по порядку. В основе любого поступка лежит первопричина. У нас два субъекта – человек дающий и человек берущий.

– Есть ещё кое-что – обстоятельства… – вклинился чей-то голос с задней парты, и по классу понёсся смешок.

– Подождите, – пытаясь удержать цепочку размышлений, остановила Екатерина, – Если связь между этими субъектами будет нарушена, значит, ситуация вырулит в другую сторону.

– Ну, да – вырулит неудом и вылетом из института… – не удержался ещё один ученик Марик Тлеубаев, – все берут, главное – сколько дать.

– Марик, ты готов давать? – обратился к нему Олег.

– А что тут такого? Я дам ему, а он потом даст мне… – ответил Марик.

– Ну, если у тебя отец занимает высокий пост, и у тебя всегда есть карманные деньги, тогда конечно, – вмешалась Зуля Ахметова.

– Да, при чём здесь мой отец?! – отпарировал Марик.

– А представь себе, что тебе не у кого взять деньги, чтобы отдать… – не отставал от Марика Олег.

– Стоп! – вмешалась Екатерина Витальевна, – Мы разбираем вопрос «давать» или «не давать», а вы уже сместили акцент – где взять, чтобы дать. Получается, что вопрос «не давать» у вас отпал автоматически? Почему?

Класс молчал. Олег поднял тяжёлый взгляд и тихо произнёс:

– Никто не любит конфликты. А правдолюбцы – источник конфликтов.

Олег сел на место. Екатерина Витальевна смотрела на ребят, и в голове пронёсся разговор с Ритой.

– Давайте поговорим об этом после. А сейчас – к теме урока… Достоевский, роман «Преступление и наказание».

Екатерина, показывая главного героя, пыталась вырулить на мотив поступка Родиона Раскольникова, раскрыть причину возникновения ситуации.

После урока ей на стол кто-то положил записку: «А я бы дал взятку, чтобы жить дальше без проблем».

Екатерина прочитала записку, закрыла лицо руками и заплакала.