Текст книги "Мир внизу"

– Учитывая твою занятость, удивительно, как ты еще вспоминаешь о моем существовании. – Я сложила руки на груди, с недовольным прищуром глядя на отца, а затем опустила взгляд и вздохнула. – Прости, папа, я ни в чем не могу тебя обвинять. Ты капитан Четвертой, тебе нужно заботиться о том, чтобы поддерживать здесь все в порядке, тебе некогда. Просто… иногда мне правда очень хочется, чтобы ты имел больше влияния на мою жизнь. Особенно в то время, когда меня пытаются сделать заложником из-за какого-то глобального разногласия между станциями.

– Я понимаю, почему ты обижена, моя девочка. – Папа положил руку мне на плечо и заглянул в глаза; они у него были такие же, как мои, – приглушенно голубые с редкими желтыми прожилками у самой радужки. Те же высокие надбровные дуги и тяжелые верхние веки, делающие мое лицо равнодушно-презрительным, отцу словно добавляли доброты и мудрости. Мы были очень похожи, и в то же время, несмотря на явное внешнее сходство, жизнь сделала нас совершенно разными людьми.

В горле застрял горький комок.

– Сионна, – позвал отец, видя, что я не могу говорить. – Наша семья за все время своего существования подвергалась различным испытаниям. Но я хочу, чтобы ты знала. Несмотря на все обстоятельства, несмотря на то, что тебе кажется порой, будто я забыл о твоем существовании… Я очень люблю тебя, Сионна, и сделаю все, чтобы тебя защитить.

– Я сама могу себя защитить, – уязвленно парировала я. Меньше всего после всех этих лет мне нужна была защита. Вспыхнувшая обида не позволила мне расслышать и осознать произнесенное отцом «люблю тебя, Сионна» сразу, и мгновение было упущено. – Единственное, о чем я прошу: не держи меня в неведении. В конце концов, я дочь капитана станции. Я имею какой-то вес. У меня есть право не жить в слепоте относительно происходящего. Не узнавать о важных вещах, касающихся меня напрямую, случайно или из подслушанных разговоров.

По мере того как я говорила, мягкое выражение на лице моего отца сменилось более напряженным, лоб пересекла заметная вертикальная морщина – хотя, казалось бы, его густые темно-рыжие брови не сдвинулись ни на йоту.

– Мне все время приходится принимать трудные решения, – наконец сказал он. Хитрая тактика: вроде бы и ответил, и не сказал ничего толком. Это злило.

– Что с Седьмой? – спросила я неожиданно севшим голосом, стараясь, чтобы он не дрожал.

– Никогда твоя нога не ступит на Седьмую.

– Ридусу Лэру это не понравится.

Глаза отца презрительно сузились, это сделало его больше похожим на меня.

– Ридусу Лэру еще много раз предстоит столкнуться с тем, что ему не понравится. – Голос тоже изменился. Стал тверже, злее.

– Что это значит? – с нажимом спросила я, подавшись вперед. – Ну же, папа, не молчи. Что ты имеешь в виду? С чем ему придется столкнуться?

– Сионна, это просто фигура речи, – попытался отмахнуться отец.

– Нет! – внезапно выкрикнула я, обиженная его закрытостью. Где-то в моей груди зародился гнев, и в какие-то несколько секунд он завладел всем моим естеством. Вынужденная слепота бесила. Руки непроизвольно сжались в кулаки. – Я же только что попросила тебя! Папа, не ври мне. Что ты имел в виду?

– Некоторые вещи могут тебе лишь навредить, – попытался возразить он, отступая на полшага назад. Трус. – Каким же я буду отцом, если не предприму ничего, чтобы?..

– Да тебя и без того сложно назвать отцом года, – прошипела я, сокращая расстояние. Это было ужасно, это было так грубо и так жестоко, но я уже вошла во вкус, и теперь моя злость контролировала меня, а не я ее. – Этот твой уход от темы как-то связан с тем, что Лиам был в моей комнате? О чем вы с ним только что говорили? Каким боком сюда относится Фирзен? Зачем вы с Айроуз навязали его мне в напарники? Почему мне нужно переводиться на Седьмую? Папа!

Его лицо, мгновение назад совершенно растерянное, приняло выражение непоколебимой решимости. Я била вслепую, на эмоциях, не понимая, на что рассчитываю. А он… он знал, о чем я говорю. Ни один вопрос из озвученных не удивил его.

Все это время я злилась на Айроуз, целенаправленно превращавшую мою жизнь в кошмар. Все это время я сходила с ума, пытаясь разобраться в своих подозрениях насчет Лиама. Все это время я считала, что отец испытывает ко мне хотя бы каплю уважения.

Все это время я заблуждалась.

Иногда достаточно самого маленького предательства, чтобы перевернуть твой мир.

Отец смотрел на меня, морщась чуть болезненно, словно все происходящее причиняло ему ощутимое неудобство. Но вместе с тем он был уверен в своем решении ничего мне не говорить. В решении оставить все как есть. И тогда я впервые увидела его другим.

Не рассеянный добродушный капитан Вэль, но политик, играющий в свою игру и не намеренный делиться запланированными ходами даже с собственной дочерью. Это открытие порождало множество вопросов, но было бы слишком больно озвучивать их даже мысленно. Поэтому я просто замерла, непонимающе глядя на него, в абсолютной растерянности, осознавая свою полную беззащитность, и… это было едва ли не самым жутким, что я испытывала за свою жизнь.

– Сионна. – Отец избегал смотреть мне в глаза; на самом деле он смотрел вверх, на информационное табло. – Тебе пора.

Да, действительно.

Осталось около пяти минут, и за это время предстояло сделать еще многое.

– И это все? – пораженно выдохнула я. Что-то заставляло меня надеяться, из последних сил цепляться за вероятность того, что он передумает. – Ты не скажешь «поговорим после рейда»? Не попытаешься сделать хоть что-то, чтобы твоя единственная дочь тебя не возненавидела?

Отец молчал. Я не могла понять, о чем он думает. Впрочем, это уже было не так важно.

Я развернулась и пошла на загрузку, попутно пнув жалобно звякнувший столик доктора Кары. У самого выхода я хотела обернуться, чтобы взглянуть на отца последний раз перед отправкой.

Но не обернулась.

Я облачалась в панцирь последней, и суетливые движения тонких ручек-дроидов, закреплявших на мне элементы рабочего костюма, почти не отвлекали от моих все еще злых мыслей. Я не знала, что мне с этим делать. Наверное, после рейда нужно будет зайти к отцу.

Может, я успела наговорить лишнего? Может, он поэтому промолчал, давая мне возможность остыть? Мне стоит извиниться? Ума не приложу, за что я должна извиняться, когда очевидно, что неправ – он. Попытаться рассказать еще раз все, что я знаю? Возможно, окажется, что я практически докопалась до правды, и проще будет выдать мне ее всю, чем скрывать и дальше оставшуюся крупицу?

В зоне отправки прямо перед рядом капсул меня ждали Сириус и Тея. Сириус выглядел так, словно всю ночь провел за работой, но все равно улыбался, а Тея по своему обыкновению сияла. Видеть их в последнее время было… согревающе. Как будто это были единственные на Четвертой люди, у которых от меня не завелось секретов.

– Ребята?.. – В моем голосе прозвучала неподдельная радость.

Тея бросилась мне в объятия.

– Я только что из корпуса, Сионна, – быстро затараторила она. – Они сказали, что мои физические характеристики достаточно высоки, чтобы приступать к начальному инструктажу и тренировкам, а еще чуть позже нужно будет написать тест по истории Земли, это очень глупо, зачем рейнджеру знать историю Земли? Но я обязательно хорошо подготовлюсь и напишу, и через два года получу значок, и стану рейнджером, как ты…

– Ух ты, – искренне порадовалась я. – А история Земли… Однажды в мой отряд попал мальчик, который не знал, что в Бельгии говорили на трех языках – французском, нидерландском и немецком. Ему нужно было отсканировать и оцифровать некоторые данные из физического хранилища, но он не нашел в настройках своего сканера бельгийский язык, запаниковал и оцифровал считанные данные в английский. В итоге задание парень провалил, и более того, ему пришлось вручную вместе с техниками приводить данные в порядок. Весь техноблок его в итоге ненавидел.

– Ужас, – прокомментировала Тея, делая большие глаза. – Я выучу историю Земли лучше всех.

– Моя девочка, – гордо заключила я, и она, смеясь, стиснула меня в объятиях еще крепче.

– Галатея, отстань от нее, – фыркнул Сириус, отдирая от меня восторженную сестру.

– Тея! – зашипела она, ненавидевшая свое полное имя всей душой. Но все-таки перестала душить меня в объятиях, против которых я, к слову, ничего не имела.

– Как ты? – спросил Сириус, обеспокоенно нахмурившись. Неожиданно он протянул руку и почти коснулся пальцем свежего рубца, пересекающего мою бровь. – Твой шрам…

– Пройдет, – беззаботно улыбнулась я, и, словно испугавшись моих показавшихся зубов, он убрал руку. Мне показалось, его щеки порозовели.

– Я видел с этого уровня, что ты говорила с капитаном, – понизив голос, чтобы Тея не слышала, сказал Сириус. – Ты потом еще и столик пнула. Вы поругались?

– Семейные недоразумения. – С равнодушной веселостью я махнула рукой; не хотелось говорить на эту тему сейчас, пока я ничего не обдумала и не пришла к какому-либо решению. – Ну, ты-то в этом понимаешь…

Я запнулась, увидев, как недоверчиво вытянулось лицо моего друга. И только тогда до меня дошел смысл сказанных слов. После нашего последнего разговора со всеми шокирующими подробностями о жизни на Седьмой, об отношениях Сириуса и Теи с их отцом… это звучало как очень жестокая шутка.

– Ох, черт, Сириус, я не хотела… Я не это имела в виду, просто…

– Ничего, – быстро выпалил как-то сникший Сириус, пряча руки в карманы.

Есть ли в этом мире хоть что-либо, что ты еще не испортила, Сионна Вэль?

– Что случилось? – Тея заинтересованно переводила взгляд с меня на Сириуса.

ДВЕ МИНУТЫ ДО СТАРТА

РЕЙНДЖЕР ВЭЛЬ ЗАЙМИТЕ ВАШУ КАПСУЛУ

Как вовремя.

Малодушно радуясь, что голос в динамиках заставил меня прервать этот неловкий разговор, я поспешно распрощалась с Теей и Сириусом, все еще избегающим моего взгляда, и поспешила на загрузку.

Когда я ступила в капсулу и металлическая дверь за мной опустилась, отрезая от станции, все мои негативные эмоции, вся ноша, оставшаяся после напряженных перепалок с отцом, и весь стыд, испытанный от короткого разговора с Сириусом, куда-то делись.

Пришел легкий мандраж – черт, я совсем забыла, как это бывает.

Мягкий голос виртуального оператора начал обратный отсчет.

ДЕСЯТЬ… ДЕВЯТЬ…

Я проследила за тем, чтобы все ремешки безопасности были закреплены так, как им положено согласно правилам.

ВОСЕМЬ… СЕМЬ… ШЕСТЬ…

Провела облаченным в форменную перчатку пальцем по сенсорному мониторчику справа от себя, выставляя режим подачи кислорода на норму. Двадцать второй век, почему они не сделают эту функцию автоматической?

ПЯТЬ… ЧЕТЫРЕ… ТРИ…

Ох черт, мне стало жутко. Но жуть эта находилась где-то на грани между радостью, страхом и азартом.

ДВА… ОДИН…

Я зачем-то зажмурилась.

НОЛЬ… ПРИЯТНОГО ПОЛЕТА, РЕЙНДЖЕР!..

Четвертая почти бесшумно выплюнула капсулу со мной, и вот я уже летела вниз, запутавшись в заботливо сплетенном коконе страховок, стремительно и быстро. Это падение не было свободным. Его спроектировали заранее, и каждый миг контролировали из транспортного отсека станции.

В первые секунды полета через прозрачные стены, на местах сплавки покрывшиеся изморозью, я могла видеть только непроглядную громаду облаков. Белые, местами ослепительно белые, они клубились так плотно, что казались непроницаемыми. Но затем капсула наконец взрезала их податливую плоть, уничтожая эту иллюзию, и взору открылся мой потерянный мир. Неровно склеенные пятнышки выжженной почвы и редких лесков, рыжих полей и разрушенных городов, водоемов и горных хребтов.

Высвободившись из страховок, ослабших сразу после того, как капсула отдалилась от станции на приличное состояние, я прилипла к стеклу, постепенно освобождающемуся от ледяных паутинок.

Синтетический голос принялся рассказывать о подробностях задания, но я слушала его лишь вполуха.

Я вспомнила, почему Земля меня так тянет. Вспомнила, почему я так по ней скучала. И чуть ли не задохнулась от восторга, осознавая, что осталось совсем немного.

Еще немного, еще несколько минут – и я буду дома.

11

Лифт немного затормозил перед тем, как вонзиться в землю и поднять кучу пыли. Дождавшись, пока она осядет, я проверила снаряжение, затем зажала открывающую дверь кнопку и наконец вышла из кабины. Вдохнула полной грудью неочищенный воздух и как-то совершенно по-детски обрадовалась непривычной мягкой почве под подошвами ботинок. Наконец-то. Долгие четыре месяца, но вот я снова здесь.

Наконец-то.

Опомнившись, я поспешила убрать глупую улыбку с лица: все-таки я в зоне высадки не одна. Еще семь лифтов, приземлившихся с небольшим интервалом неподалеку, уже выпустили своих пассажиров.

Дверь моего закрылась, таймер отсчитал положенные тридцать секунд, и лифт пулей взлетел строго вверх для стыковки с зависшей в километрах над землей станцией. Я проследила за его движением – где-то за облаками едва заметно сверкнул металлический корпус Четвертой, и станция тут же перешла в зеркальный режим, отражавший небо и таким образом делавший ее невидимой. Снаружи Четвертая была обшита двусторонним гибким металлом; точно из такого (вперемешку с суперматерией) были сделаны мои крылья.

И крылья Лиама.

Я поморщилась. В течение минуты за моим лифтом последовали остальные. Рейнджеры собрались в центре пустыря, чтобы обсудить стратегию. Это было существенным недостатком дня, который должен был стать – несмотря на все мои проблемы – просто идеальным.

Сегодня я не покидала зону высадки сразу, как делала всегда. Обычно я получала задание и уходила выполнять, пока остальные собирались и обсуждали предстоящую работу. Сейчас же, в окружении других рейнджеров, мне стало крайне неуютно. Им со мной тоже – я заметила несколько недоуменных переглядываний, услышала какой-то недовольный шепоток. Конечно, я ведь сознательно вела себя так, чтобы заставить их меня ненавидеть. Имен трех человек из собравшихся я не знала, а одного так вообще впервые видела. На всякий случай я напустила на себя самый равнодушный и независимый вид. Лиам, заметив это, ободряюще улыбнулся мне. Возможно, в иной ситуации я была бы благодарна, но сейчас ответила парню мрачным взглядом – нам с ним еще предстояло многое обсудить.

– Приветствую на Земле, коллеги, – сказал Лиам, обращаясь ко всем нам. Это оказалось для меня сюрпризом – с каких это пор на него повесили функцию координатора? – На ваши персональные компьютеры сейчас придет информация о сегодняшнем задании. Код 14 накладывает на всех нас определенные ограничения, поэтому постарайтесь справиться как можно скорее и без лишнего шума.

Я уже давно свыклась с мыслью, что Лиам, в силу своего земного прошлого является достаточно компетентным рейнджером. Теперь же меня удивляло то, что остальные его слушали, словно безмолвно признавая не то что равным, а лидером. Я никогда не стремилась к тому, чтобы командовать. Ответственность перед другими людьми разрушила мою семью – так что закономерно, что такая перспектива не казалась мне привлекательной.

– С той стороны, – Лиам указал на север, где каким-то чудом выживал прохудившийся, рано растерявший всю листву лес, – белая топь.

– Мы с Павлом можем ей заняться, – сказала незнакомая мне блондинка с веснушчатым лицом.

– Нет, Рита, – покачал головой Лиам, – так не пойдет. Белая топь не терпит промедления, зазеваешься на секунду – утянет на дно. А я помню, что у вас с Павлом на пару показатель ловкости невысокий. Тридцать восемь процентов успешных проверок в среднем за симуляцию.

Павел, темнокожий верзила с суровым выражением лица, хмыкнул. Уж по силовым-то показателям у него эффективность – явно процентов за девяносто.

– Ты помнишь все наши статы, новенький? – спросил он.

Ну вот, начинается.

Я поморщилась.

Никогда не любила коллективы еще и за то, что в них никак не обойтись без борьбы за власть. Даже неосознанной, неконтролируемой, ограничивающейся словесными тычками и вызывающим поведением.

– Хочешь прогнать меня на предмет фотографической памяти? – невинно осведомился Лиам, подняв брови. И ухмыльнулся. – Вперед.

После этого «вперед» Павел не смог сделать ничего умнее, чем покачать головой и заткнуться. На его месте, пожалуй, я бы тоже попыталась притушить бунтарскую искру в душе и слушать Лиама дальше, как ни в чем не бывало. Потому что даже мысль о том, чтобы продолжать перепалку с ним сейчас, казалась неоправданно глупой.

Лиам не вел себя как новичок, и не вел себя как вчерашний подросток, и не вел себя как кто-то, выросший в безопасности, без постоянной нужды защищать свою жизнь. Его прошлое висело над ним уродливым беспощадным монстром, и все, кто видел тень этого монстра, невольно отступали. И когда Лиам сказал «вперед» со своей убийственно спокойной улыбкой, я впервые увидела тень этого чудовища.

И если бы я не была так увлечена желанием поскорее начать рейд, уделила бы этому моменту больше внимания.

– У меня здесь самая высокая ловкость, – заявила я, даже без нужды знать показатели присутствующих. Девяносто восемь и три десятых. Абсолютный рекорд среди рейнджеров моего выпуска. – Белая топь – моя.

– Наша, – поправил Лиам, переключая внимание с Павла на меня. Я намеренно задержала на нем изучающий взгляд.

– Отлично. Может, в ней ты и сгинешь, – прошептала я. Получилось немного громче, чем следовало.

– Если мой напарник окажется недостаточно квалифицированным, чтобы вовремя оказать мне помощь, – пожал плечами Лиам, – так тому и быть.

Я заметила, что другие рейнджеры заулыбались. А, ну еще бы. Они считали, что на меня в лице Лиама нашлась управа. Что сейчас мы начнем ругаться и оскорблять друг друга, а они, созерцая, как не могут поладить рейнджеры с самыми высокими показателями, будут чувствовать себя немного лучше со своими средними.

Не стоило дарить им это просто так. Пожалуй, лучше вообще сдерживать свою личную неприязнь к кому-либо при посторонних.

Кашлянув и тем самым словно отрезав зародившуюся перепалку, я сказала:

– Беру на себя левую половину зоны. Если поделим, скорее управимся.

Не прощаясь, я развернулась и направилась на север, к леску и поселившейся между куцыми деревьями белой топи.

Многие из новых природных явлений были неестественными для Земли. Ящерицы, почувствовав себя здесь хозяевами, решили адаптировать почву и водоемы под свои растительные культуры и виды рыб. На всю поверхность планеты их пока не хватило, да и преданных питомцев – землян, живущих в городах-анклавах, – кормить надо было чем-то привычным. Поэтому такие клочки обработанной земли попадались нам довольно редко. По крайней мере, я с ними сталкивалась всего раза два или три.

Белые топи образовывались на местах водоемов из-за воздействия какого-то неизвестного человеческой науке вещества. В них произрастали крупные шарообразные плоды: жесткий панцирь с мерзкими ворсинками и алая мякоть, напоминавшая по вкусу мясо и сворачивавшая кровь в жилах вкусившего ее человека за считаные часы. Откуда известно про кровь? Конвенцией от девяносто девятого года было принято решение не обходиться с биоматериалом расточительно в условиях и без того низкой рождаемости среди свободных землян. Иными словами, станции проводят на своих приговоренных к казни преступниках разные эксперименты, помогающие изучить врага. С одной стороны, не слишком гуманный способ делать такие дела. С другой – все во имя человечества и его процветания в будущем. Гуманность, если подумать, даже гибче понятия «милосердие».

Огромный, уродливый белый пузырь поддел рыхлую почву в паре метров от меня и лопнул. Разорванный пласт земли – больной и неспособной вырастить ничего, кроме ядовитой инопланетной дряни, – стал медленно оседать назад. Это отвратительное зрелище завораживало.

Подошва ботинка с чавканьем оторвалась от поверхности белой топи.

– Фу, – непроизвольно вырвалось у меня.

Белая топь представляла собой большое скопление неньютоновской жидкости, рыхлой и местами пузырящейся. Если долго стоять на месте, она расступается под твоим весом, оборачивается вокруг ног и ни за что не позволяет выбраться, медленно заглатывая тебя и утягивая на дно. Но если перемещаться быстро, а еще лучше бегом, – пятачки поверхности под ударами ног становятся очень плотными, и топь не успевает среагировать и поймать тебя в свою ловушку.

– Ну, за работу, – выдохнула я, обращаясь к самой себе.

И побежала.

Симуляции разбаловали рейнджеров, предоставляя реальность, в которой нам, несмотря на погружающую сыворотку и новейшие технологические решения, ничего не грозило. У этого был побочный эффект – чувство неуязвимости, оборотности происходящего, избавиться от которого не так просто. Но если у тебя с мозгами все в порядке, ты, конечно, справляешься. Стимул выжить на поверку оказывается сильнее, чем стимул заработать баллы для рейтинга.

В десяток длинных прыжков я преодолела белую топь, медленно исходящую пузырями. Там, где приземлялись мои ноги, затвердевшая на мгновение почва запоздало покрывалась неглубокими провалами, по форме повторяющими подошвы ботинок.

Наручный компьютер показал, что я пробежала пятнадцать метров. Сумка с зондами для исследования почвы опустела. Я обернулась, довольно наблюдая, как белая топь с чавканьем поглощает маякующие синими диодами устройства, и вместе с тем поражаясь, насколько странной и уродливой была флора тех, кто отнял у нас нашу.

– Простите, ребята. Такова ваша судьба, – зачем-то сказала я вслед скорбно мигающим, скрывающимся под белой толщей устройствам. Пять зондов означали тонны полезной информации для станции. Они должны были проанализировать химический состав белой топи изнутри, послать сигналы на Четвертую, а затем разрушиться, чтобы не оставить нашего следа.

Скорбеть долго над почившими во имя человеческой цивилизации зондами не пришлось, – меня отвлек бодрый писк, раздавшийся за спиной. Писк, который невозможно было спутать ни с чем на свете.

– Сэмми! – обрадовалась я. Сборщик отреагировал на мой голос веселым аккордом машинных звуков и подлетел ближе.

Сэмми прибыл как нельзя вовремя – основная задача была выполнена, и теперь я могла с чистой совестью прошвырнуться по окрестностям, нагружая сборщик экземпляров любым приглянувшимся мне хламом. Другое дело, что на мили вокруг тянулся лес, и действительно интересных мест для исследований здесь могло не быть вовсе.

Я побродила немного по пролеску за белой топью – чем дальше от топи, тем крепче и гуще попадались деревья. Под ногами стала появляться трава – не пожухшая куцая, но свежая и зеленая. Это открытие дарило надежду – не настоящую надежду, конечно, но видеть кусочки чего-то живого на мертвой Земле было так приятно.

Вместе с Сэмми мы выбрались к каким-то развалинам. Судя по кладке, неровной, почти циклопической, это сооружение появилось здесь много веков назад. Остановившись и склонив голову набок, я изучающе рассматривала каменные ступени, давно поросшие травой, отверстия у основания стены, где когда-то был водосток, обломанные бойницы и арки. Интересно, что это было? Ворота древнего города, переходившие в оборонную стену? Черный рынок, сокрытый от зорких глаз закона в сердце леса, в те времена, когда здешние деревья еще густо шумели высоко над землей? Укрепленный форт разбойников, грабивших богачей и отдававших награбленное бедному народу? Такие места заставляли мою запылившуюся фантазию работать.

Внезапно я услышала неопределенный тихий звук и повернулась туда, откуда, как мне показалось, он исходил. В проломанной арке стоял пушистый рыжий зверек с треугольными ушками и длинным хвостом. Зверек поглядел на меня в упор и вдруг, широко разинув пасть, призывно мяукнул.

Не выдержав, я рассмеялась. Как можно было сходу не узнать кота?

На Четвертой когда-то была кошка, любимая питомица нашего школьного библиотекаря. Она умерла, когда мне было лет шесть, и я помнила только то, что она была угольно-черной с белым пятном на шее, очень старой и невообразимо толстой, так как подкармливали ее без малого все, кто знал о ее существовании.

Встреченный же мною в развалинах котик оказался достаточно худым – была бы шерсть короче, через нее наверняка просвечивали бы ребра. Кот мяукнул еще раз, не отводя от меня своих круглых желтых глаз. Не выдержав, я опустилась на одно колено, почти по наитию протянула к нему руку…

Чего еще не хватает? А, точно.

– Кис-кис-кис? – неуверенно попыталась я. Собственный голос прозвучал так надломленно и нежно, что я сама удивилась.

Точно ожидавший этого пароля, котик мяукнул еще раз и подбежал ко мне. Я никогда не гладила животных, но это само принялось проделывать львиную долю работы за меня – тереться щеками о руку, толкаться лбом в ладонь, задирать голову, чтобы я почесала его шею. Это все было немного неловко, но, черт возьми, ужасно увлекательно.

Настолько увлекательно, что резкое короткое жужжание у себя под ухом я почти не услышала. Равно как и не заметила сопутствующую ему ярко-белую вспышку.

Мне в нос ударил запах горелых волос.

Моих волос.

Правая косичка упала в траву и замерла там, как мертвая рыжая гадюка. Кот зашипел.

– Глаз-алмаз, – довольно прокомментировал мужской голос за моей спиной.

Незнакомый мужской голос.

Медленно, затаив дыхание, я обернулась. Их было трое: двое мужчин и женщина, все грязные и облаченные в какие-то лохмотья, не дающие никакой защиты. И все же у них было оружие. Лазерные огнестрелы. Это очень плохо сказывалось на моих шансах.

Сэмми, запрограммированный избегать тех, на ком нет виртуальной метки Четвертой, попытался отлететь подальше, скрыться за расколотым дубом, но следующий выстрел (на этот раз стреляла женщина) превратил его в агонизирующую, сыплющую искрами кучку металлолома.

Перед глазами все поплыло. Ноги точно налились свинцом.

Женщина широко улыбнулась, откидывая назад засаленные светлые волосы и глядя на меня в упор.

– Двигающаяся мишень – в сто раз круче, – присвистнув, заметил тощий мужчина с очень темными кругами под глазами. Он был похож на крысу-переростка – даже растительность на лице у него шла клочками неровной длины, над губами образуя почти крысиные усы.

– Круче, чем отстрелить рыженькой клок волос? – негодующе взвился толстяк, который стрелял в меня. – Там шея была в паре миллиметров. Подумай еще раз, что круче.

Перепалка незнакомцев почему-то заставила меня думать, что я могу убежать. Или – что надежнее – найти укрытие, откуда будет удобно отстреливаться. Я пошарила глазами по сторонам, но, увы, это не осталось незамеченным.

– Куда собралась, рыженькая? – позвал меня толстяк; он заметно коверкал слова – язык, на котором он говорил, был явно ему чужим.

– Какая чистенькая, – осклабился тощий. – Откуда ты такая?

– Кажется, девочка стесняется. Боишься, да?

Это не звучало как вопрос, на который следовало как-то отвечать. Собственно, я все равно не ответила бы; страх вцепился мне в горло, заставив онеметь, и все, что мне оставалось, – смотреть на них, следить за их движениями, пытаться быть хладнокровной, соображать. Но не скажу, что я в этом особо преуспела.

Кот, все еще сновавший у ног, потерся рыжим боком о мою левую голень, тихонько мурлыкнул и медленно пошел ластиться к толстому маргиналу. В этот момент я возненавидела всех оставшихся котов на планете и мысленно пожелала им всем передохнуть.

– Мистер Лапкинс хороший котик, – увидев отразившееся у меня на лице отвращение, усмехнулся толстяк. – Он знает, как привлечь еду в дом.

Сионна, ты дура.

Уже только то, что чертов кот повел себя дружелюбно по отношению ко мне, должно было меня насторожить. Натолкнуть на мысль, что эта хвостатая тварь привычна к людям. Заподозрить, что здесь что-то не так. Но я растаяла, как… как…

– У тебя красивый панцирь, – вторила женщина, впервые подав голос за эти мучительные минуты. Говорила она почти ласково, словно уговаривая ребенка. – Интересно, насколько нежное мяско окажется под ним, когда мы тебя поджарим.

12

– Вы наверняка запомните этот день как лучший в вашей жизни. – Наконец опомнившись, я принялась вытягивать их на разговор. Иными словами, заговаривать зубы. Беседа сокращает расстояние между людьми, располагает, расслабляет. Нас готовили к таким ситуациям в рейнджерском центре. Как бы ни было страшно, я не могла забывать идеально усвоенные уроки, баллы за которые подняли меня на верх рейтинга.

– Ты гляди, она умеет разговаривать, – присвистнул крысюк.

Я машинально усмехнулась, точно сказанное им показалось мне забавным.

– Конечно, умею. Я… со станции. Я искала вас.

Мой голос звучал очень бодренько, но дрожал. Этого явно не заметили – на лицах маргиналов отразилось недоумение.

– В каком смысле – искала? – подозрительно прищурилась женщина. Я неопределенно пожала плечами, и этот короткий жест пробудил в них нетерпеливое любопытство. – Продолжай, чего молчишь?

– Я представляю инициативу «Новое Начало», организованную союзом станций. Мы решили забрать всех наших земных собратьев наверх, чтобы поделиться с ними благами жизни, обеспечиваемой высокими технологиями. Где бы мы все ни находились, в каких бы условиях мы ни жили, – мы все люди, братья и сестры, и мы должны делиться друг с другом тем, что у нас есть.

Остановившись, чтобы перевести дыхание, я заметила, что все трое были невероятно озадачены услышанным.

То, что надо.

Женщина шепнула что-то толстяку, тот наморщил блестящий от пота лоб; они не могли понять, тронулась ли умом я от пережитого стресса, или все люди станций разом тронулись, предлагая эту инициативу. Мистер Лапкинс прилег неподалеку от них на траве, сложив под себя рыжие лапки.

– Так что сейчас я попрошу вас пройти со мной, мы вместе отправимся на станцию, где вам будут обеспечены лучшие достижения наших ученых. И, конечно, еда, уютная постель, место в обществе…

– Вот… вот так вот просто? – подал голос толстяк; его маленькие глазки были подозрительно прищурены. – Или ты пытаешься выторговать себе жизнь всеми этими разговорами?

Я чувствовала, что они почти на крючке; исторически сложилось, что станции – место, куда мечтает попасть любой маргинал. Современная концепция рая.

– Человеческая жизнь – безусловно, наивысшая ценность, стоящая всех торгов, – с легкой улыбкой продолжала я. – Именно поэтому инициатива «Новое Начало» и была запущена. Именно поэтому мы ищем вас и предоставляем нашим братьям и сестрам достойный уровень жизни и защиту.

– И много уже таких, как мы, вы забрали?

– Около двух сотен человек, – не моргнув глазом, сказала я. – Все отлично прижились на станциях, получили работу, завели семьи…

Я осторожно наклонилась и почесала лодыжку, незаметно подцепив пальцами небольшой камешек, лежавший у моих ног. Троица обдумывала все сказанное, поэтому никак на это не отреагировала.