Текст книги "Полная история масонства в одной книге"

Французское масонство

Несмотря на заявление Майкла Рамсея, который утверждал, что англо-шотландское масонство происходит от французского, чисто объективно последнее является побочным детищем английского.

Его история на французской земле начинается с английской революции 1688 года, окончательно низвергнувшей династию Стюартов и заставившей Иакова II с кучкой верных приверженцев искать убежища у французского «короля-солнца» Людовика XIV. С этих пор с берегов Альбиона на континент, во Францию, потянулась та часть английской знати, которая осталась верна королю-изгнаннику и, не теряя надежды на его возвращение, готова была содействовать этому даже с оружием в руках. Эти сторонники Иакова называли себя якобитами (по имени наследника). Те, кто окончательно скомпрометировал себя в борьбе с протестантской королевской властью, вынуждены были навсегда покинуть родину. Именно эти эмигранты и сочувствовавшие им сторонники английских общественных порядков из числа французской знати и явились основателями первых масонских лож по эту сторону Ла-Манша.

К началу 1730-х годов в Париже уже имелись пять лож. Считается, что первая ложа (она фигурирует в документальных источниках под различными названиями) была основана еще в 1725 году, хотя конституцию (за ее основу была взята конституция Великой ложи Англии) получила лишь в 1732-м. Известно, что в основании и деятельности этой ложи деятельное участие принимал Чарльз Рэдклифф, граф Дервентуотер, убежденный якобит, который впоследствии, в один из своих тайных наездов в Англию, был схвачен, приговорен «к усекновению головы» и казнен на эшафоте. Если верить довольно неопределенным сведениям масонских историков, часто любящих изъясняться обиняками, он якобы был первым Великим Мастером (гроссмейстером) этой ложи с 1736 года. А после него на эту должность был якобы избран граф Гарнуэстер, которого в силу этого можно считать вторым Великим Мастером Франции.

Впрочем, не отставали от якобитов и представители лояльно настроенной части английского дворянства, сохранившие верность новой Ганноверской династии. Во всяком случае, на страницах английских и французских газет нет-нет да и появлялись сообщения о заседаниях парижских лож, учрежденных родовитыми английскими аристократами. Кстати, в числе именитых лиц, присутствовавших на этих заседаниях, часто мелькало имя Монтескье.

«Чума» масонства начинает быстро распространяться по французской земле, и в 1732 году «английские ложи» появляются сначала в Бордо, а вслед за ним и в других городах Франции: Лионе, Руане, Монпелье, Авиньоне, Нанте и Тулузе.

Наконец признанным главой парижских лож становится молодой французский аристократ, герцог д'Антен, который явился третьим по счету Великим Мастером, если следовать исторической хронологии, и первым – если придерживаться чисто французской линии происхождения.

Учитывая легкий и беззаботный нрав французов, вряд ли стоит удивляться тому, что «заседания» собиравшихся в ресторанах, кабачках, а затем и в гостиницах «братьев» мало походили на таковые и скорее напоминали шумные застолья с обильными возлияниями, сопровождавшиеся карточными играми. Вскоре, однако, таинственность самих организаций, с одной стороны, и шумность собраний, с другой, привлекли к масонству пристальное внимание полиции, следившей за распространением этого «опасного» движения с тех самых пор, как оно выплеснулось за пределы Англии.

Известно, например, что 10 сентября 1737 года полицейские нежданно-негаданно нагрянули на одно из заседаний масонов, происходившее в гостинице, размещавшейся возле дома крупного французского виноторговца Шапло. Собственно, именно он и заявил в полицию на масонов, жалуясь на огромное количество кабриолетов, слуг и толпы зевак, собравшихся у гостиницы и потревоживших покой «добропорядочного буржуа». Несмотря на энергичные протесты Великого Мастера герцога д'Антена, полицейский комиссар настоял на закрытии собрания, причем содержатель гостиницы поплатился большим штрафом. Однако ни полицейская слежка, ни участившиеся запреты на проведение собраний не помешали дальнейшему распространению масонства в самом Париже, и заседания в тех или иных снискавших популярность у масонов гостиницах продолжались.

Очевидно, такое времяпрепровождение членов масонских лож было вполне в духе и времени, и самих французов. Так, например, в одной из французских газет за 1736 год приводится сообщение такого рода: «Сколь старое, столь и знаменитое в Англии общество делается модным. Кто хочет вступить в него, должен внести 10 луидоров и в придачу сказать много добрых слов. Недавно было принято 10 новых сочленов, и церемония закончилась обедом, на котором присутствовали люди новых чинов, причем герцог, прежде чем садиться за стол, выиграл у одного английского лорда 700 луидоров в пике».

Неудивительно, что при такой открытости и огласке старания полиции разузнать масонские «тайны» увенчались успехом: ей с помощью одной подкупленной певички удалось заполучить описание масонского ритуала, которое тотчас было разглашено и вынесено на публичное осмеяние. Последовал шквал насмешек: танцовщицы исполняли в театре «масонский танец»; ученики иезуитской школы исполняли «масонскую пантомиму», в которой высмеивали принятие в члены братства; в театре марионеток появился новый персонаж – петрушка-масон; страницы газет заполняли сотни ядовитых памфлетов, и так далее, и тому подобное. Но это, как всегда, произвело обратный эффект: масонство получило такую мощную рекламу (пусть и с добавлением приставки «анти-»), что стало модным поветрием и в него хлынули представители всех трех сословий.

Разумеется, ситуация была гораздо серьезнее, чем это может показаться из наших описаний, тем более что за дело взялся Ватикан. Так, Папа Климент XII в особой булле от 7 апреля 1738 года обвинял свободных каменщиков в лицемерии, притворстве, ереси и извращениях, особо вменяя им в вину таинственность и скрытность и грозя виновным в принадлежности к масонству отлучением от церкви.

Естественно, наиболее разумные из «братьев» пытались защитить свою организацию. Так, видный член масонских лож доктор Прокоп поместил в газетах любопытные зарисовки, где приводится собирательный портрет французского франкмасона 1740-х годов: «Что представляет собой настоящий франкмасон? Вот его портрет. Это добрый гражданин, усердный подданный, верный своему государю и государству, а кроме того – это совершенный друг. У нас царит свобода, но всегда приличная. Мы вкушаем наслаждение, не оскорбляя небес. Цель наших устремлений – возродить Астрею и воссоздать людей такими, какими они были в те времена. Мы не идем проторенной стезею. Мы стремимся созидать, и наши здания – это темницы для пороков и храмы для добродетелей…»

Когда 9 декабря 1743 года скончался герцог д'Антен и французское масонство осталось без руководства и внутренней связи, то уже через два дня, 11 декабря, в срочном порядке было созвано заседание, на котором 16 парижских мастеров выбрали пожизненным Великим Мастером принца королевской крови Людовика Бурбона, графа Клермона. С этих выборов и ведет свое начало Великая ложа Франции, устроенная по английскому образцу.

Чуть позже, на втором заседании, те же парижские мастера приняли новый устав, положив в его основу «конституции» Андерсена, соответствующим образом переработав их применительно к французским условиям и порядкам. Устав, как и его английский предтеча, признает лишь три символические степени и неумолимо отклоняет всяческие притязания на особые привилегии так называемых «шотландских мастеров».

Таинственная и мало кому понятная степень «шотландского мастера» возникла, судя по всему, в вареве этого «смутного времени», когда сторонники Стюартов, желавшие вернуть на шотландский престол отчаянного авантюриста королевской крови Карла Эдуарда Стюарта, предприняли военный поход в Шотландию, но были разбиты и вынуждены бежать во Францию. Ловкие памфлетисты тут же обозвали эту экспедицию «новым крестовым походом», проведя параллели между ним и средневековыми крестовыми походами в Святую Землю и увязав между собой цели крестоносных орденов и франкмасонских лож. Отсюда оставался всего лишь шаг до «родства» масонов с госпитальерами, то есть рыцарями ордена Святого Иоанна Иерусалимского, а затем и с тамплиерами – рыцарями-храмовниками, остатки которых после разгрома ордена, если верить легендам, нашли приют в Шотландии. Отсюда уже сам собой напрашивается вывод, что Шотландия и есть истинная «родина» масонства. Поэтому степень «шотландского мастера» истолковывалась в этом смысле чуть ли не как звание, равнозначное «ветхозаветному» патриарху или пророку, то есть человеку, стоящему над всеми и являвшемуся предтечей всех последующих званий и степеней.

Первым, кто попытался сделать это на официальном уровне, был уже упоминавшийся нами Майкл Антон Рамсей, состоявший гувернером в доме знатных герцогов Бульонов, личность темная и загадочная, явно связанная с якобитами, но при всем при том свободно въезжавшая в Англию и выезжавшая из нее. Этот человек с двойным лицом, открыто делившийся своими мечтами о создании масонской космополитической республики и в то же время с чистой совестью отрекавшийся на аудиенции у французского министра-кардинала Флёри от всякого участия в масонских ложах, в своей знаменитой речи (о ней мы писали выше) ловко увязал между собой масонство и ордена крестоносцев, дав толчок появлению на арене истории «новых идеологов масонства» с их безудержным полетом фантазии. Особо выделяется среди них общественный деятель 1760-х годов барон Генрих Чуди, внесший немалый вклад в «историческую доработку» степени «шотландского мастера». Потомок известной швейцарской фамилии, сын советника парламента, талантливый памфлетист, актер французской труппы при дворе Елизаветы Петровны, частный секретарь графа И. И. Шувалова, он в то же время снискал себе славу как лучший идеолог системы «шотландского обряда», связав, подобно Рамсею, легенды о храмовниках с борьбой Стюартов за утраченный престол.

Таким образом, уже с 1740-х годов масонство стало обрастать все новыми степенями – «архитектор», «избранник», «Кадош» и прочие, которые начали плодиться, как грибы, на почве разросшейся легенды о мести за убитого мастера Хирама (Адонирама). И в эти же годы все чаще встречается окруженная особым ореолом степень «шотландского мастера», с которой связывали надежды на реформы и новые откровения.

Несмотря на строжайший запрет, содержащийся в уставе 1743 года, с легкой руки «новых идеологов» масонства повсеместно возникали новые системы и учреждались более высокие степени мастерства. Уже в 1747 году кавалер Бошен, основавший «Орден дровосеков», уступая настойчивому желанию знатных дам, начал вводить последних в ложу на правах ее равноправных членов. А в 1754 году кавалер Бонневиль (о чем мы уже упоминали выше) основал в Париже капитул высших степеней, назвав его Клермонским – в честь Великого Мастера.

В основе этого расцвета многоступенчатых систем и усложнения масонских степеней лежало, несомненно, вполне конкретное социально-общественное явление – борьба между дворянством и буржуазией, а в среде самого дворянства – борьба между старым судейским и пожалованным сословиями. Если буржуа жаждал отличий, то не менее его жаждал их и дворянин: ревниво следивший за соблюдением чести своих предков, он привык к феодальной иерархии и старался использовать в этом смысле масонскую легенду. Добивались места в ложе и знатная дама, и жена богатого буржуа, содержавшие салоны, а потому пользовавшиеся известной долей политического и социального влияния на определенные классы и прослойки общества.

Таким образом, все стремления к «естественному порядку» разбивались о классовые перегородки. Неудивительно поэтому, что Великая английская ложа Франции, устанавливая новый статут, в конце концов уступила общему течению и в 1755 году предоставила «шотландским мастерам» особые привилегии, передав в их ведение функции наблюдения и увещевания.

Среди всей этой неразберихи умер граф Клермонский (1771), и кучка энергичных парижских масонов вновь задумала провести реформу. Враждовавшие в Великой ложе группы примирились, и на особом собрании, в котором вместе с парижскими мастерами участвовали и делегаты от провинциальных лож, был выбран новый гроссмейстер, герцог Шартрский, впоследствии Орлеанский, будущий Филипп Эгалите, и его заместитель, герцог Монморанси-Люксембург. Это знаменитое собрание делегатов от различных лож длилось несколько месяцев в 1772–1773 годах и получило название «Национального».

22 октября 1773 года состоялось торжественное вступление в должность нового гроссмейстера, в признании которого объединились все капитулы, советы и «шотландские ложи» Франции. С этого времени новая национальная ложа именует себя Великим Востоком Франции.

Во главе Великого Востока оказываются титулованные состоятельные дворяне, что отражается на высоких взносах (не менее 150 ливров в год), которыми облагаются главные сановники и должностные лица ложи и которые расходуются на содержание не только этой ложи, но и центрального органа.

Великосветские амбиции руководителей Великого Востока немедленно сказались в тенденции образования особых, аристократических лож, членами которых были исключительно лица знатного происхождения. Так, в 1775 году герцог Шартрский основал «Ложу чистоты», в которую вошли такие сливки общества, как герцог Шуазель, маркиз Лафайет, граф Сен-Жермен, принц Гессе, принц Нассау, маркиз Спинола и другие. Даже у знатного рода герцогов Бульонов была своя особая ложа – Великий Восток Бульонов. Естественно, что представителям буржуазного сословия, как и актерам, путь туда был закрыт и допускались только лица дворянского происхождения и те, кто достиг известности и высоких степеней мастерства в том или ином виде ремесла и искусства.

Нельзя не упомянуть и о парижской ложе «Девять сестер», которая до революции 1789 года была своего рода колыбелью масонской жизни Франции, – в нее входили наиболее выдающиеся представители культуры того времени: политик Кондорсе, астроном Лаланд, скульптор Гудон. Во время своей дипломатической миссии во Франции членом этой ложи состоял Бенджамин Франклин, а незадолго до смерти, в 1778 году, в ее члены был посвящен Вольтер.

Деятельность лож в это время почти исключительно сводилась к чисто благотворительным делам – помощи бедным, воспитанию сирот и подкидышей, поддержке инвалидов, – так что французское масонство как таковое полностью «сроднилось» с существовавшим общественно-политическим строем, и сказать, что оно стояло на революционных позициях и готовило заговор или даже оказывало сопротивление существующему режиму, было бы преувеличением.

Действительно, во французских ложах XVIII века можно было встретить кого угодно – священнослужителей, аристократов, буржуа, революционеров и прочее, и прочее. По законам логики, было бы просто невероятно, если бы в этом множестве людей вдруг определилась какая-то общая линия поведения перед лицом событий, которые грозовой тучей сгустились на политическом горизонте Франции. Так что тезис аббата Баррюэля, утверждавшего в своих «Памятных записках о истории якобинства» (1797), будто Французская революция была задумана и подготовлена каким-то масонским «секретным комитетом» (именно отсюда пошло расхожее мнение, будто якобинская революция – дело рук масонов), видимо, следует отнести к разряду фальсификаций.

Дело в том, что вольные каменщики имелись как в стане революционеров, так и в стане контрреволюционеров. А господствующей мыслью среди тех и других была идея проведения конституционной реформы, которая бы преградила путь насилию. На крайних позициях стояли лишь немногие масоны, такие как Дантон и Марат, с одной стороны, и Местр и Тассен (последний был одним из руководителей Великого Востока Франции) – с другой.

Так что если и есть связь между распространением масонских идеалов и Французской революцией 1789 года, то разве что временная, а отнюдь не причинная. Французская революция несет на себе масонский отпечаток только в том, что касается ее общих информационных принципов, а отнюдь не политической действительности.

Однако до революции оставалось еще десять с небольшим лет. А тем временем «орден древнего общепринятого обряда» (во Франции он назывался орденом Старого Послушания) отправил в провинцию своих эмиссаров, которые в Лионе, Бордо и Страсбурге основали три новые ложи. Тогда-то Бакон де ла Шевали и внес предложение: объединить Великий Восток Франции с директориями новых провинций Старого Послушания. В 1776 году был заключен договор, согласно которому ложи Старого Послушания получали представительство в Великом Востоке, сохраняя в то же время полную свободу действий.

В это самое время все западноевропейское общество было охвачено единым стремлением познать тайны духа и физического мира. Преклонение перед ищущим разумом достигло высшего напряжения и разрешилось мистическим порывом, который затянул в свой водоворот и философов, и ученых. Естественно, что во главе этого мистического движения, как всегда, стояли французы, тогдашние законодатели мод чуть ли не во всех сферах общественно-политической жизни.

Во многих масонских ложах активно изучается каббала, а их члены изощряются в аллегорическом толковании символов. В общем энтузиазме люди начинают докапываться до тайн мировых загадок, стремясь уловить смысл жизни, творчества и смерти. Благодаря этой своеобразной моде на все мистическое западноевропейское, и прежде всего французское, общество представляет собой благоприятную почву для появления и распространения всевозможных магов, оккультистов и вещателей истины, порой приводивших самые невероятные доводы в доказательство своей «подлинности». Кто из них был настоящий маг, а кто шарлатан-самозванец, определить было практически невозможно, да это и не требовалось, ибо общество пожирало все. То была поистине благодатная пора для самозваных учителей, пророков и целителей, которых считали обладателями алхимической мудрости – философского камня и жизненного эликсира.

Естественно, что возродившийся интерес к алхимии и изыскания розенкрейцеров встретили горячий отклик во французском масонстве, среди членов которого нашлось много рьяных последователей так называемой науки Гермеса трижды Великого – герметической мудрости. На этой волне в 1770 году аббат ордена бенедиктинцев Антуан Пернетти, глубокий эрудит, владевший знаниями о мифах народов мира, легендами древности и искусством алхимии, основал в Авиньоне «герметическое» общество, вскоре преобразовавшееся в Великую ложу Шотландии. Правда, в практике созданного им братства многие авторы за внешне христианским флером (церемония посвящения предусматривала совершение мессы и исповедание) усматривают возобновление розенкрейцерства.

Одно из самых видных мест в ряду наиболее «магических» личностей этого времени занимают такие фигуры (либо французы, либо тесно связанные с Францией), как граф Сен-Жермен (1710?—1784), граф Калиостро (1743–1795), Мартинес де Паскуалис (1727–1774), его ученик и последователь Сен-Мартен (1742–1803), а также такая весьма одиозная личность, как целитель-гипнотизер Франц Антон Месмер. Из всех перечисленных лиц мы здесь остановимся только на последних трех, а касательно первых двух (Сен-Жермена и Калиостро) отсылаем читателя к «Приложению», где приводятся авторские художественные эссе, посвященные этим во всех отношениях удивительным, оригинальным и по-своему неповторимым людям.

Особая ипостась масонства – мартинизм

Два выдающихся оккультных деятеля Франции – Жак де Ливрон Иоахим де ля Тур де ля Каз Мартинес де Паскуалис (часто именуемый просто Мартином де Паскалем) и Луи Клод де Сен-Мартен (прозванный Святым Мартином) – являются основоположниками и главными теоретиками мартинизма, самого авторитетного и влиятельного направления в католическом масонстве конца XVIII – начала XIX века. Правда, до сих пор точно неизвестно, кто именно из них дал название всему направлению, но традиционно принято считать, что произошло оно от имени второго из них, Сен-Мартена, который, кстати, был учеником первого.

Хотя факт существования личности Мартинеса де Паскуалиса, который был если не основоположником, то уж точно предтечей мартинизма, до сих пор вызывает сомнения у некоторых исследователей масонства, почему-то отождествляющих его с графом Сен-Жерменом, с которым он имел ряд общих черт, при всем при том, однако, если верить официальным документам, он был вполне реальным лицом – сыном испанского дворянина, члена одной из масонских лож «шотландского обряда», и француженки из респектабельной буржуазной семьи. В 1754 году, в возрасте двадцати семи лет, Мартинес (вероятно, не без влияния и протекции отца) был принят в ту же ложу и довольно скоро был возведен в степень Великого магистра, или Мастера. Но желание быть не просто членом ложи (пусть даже и в высоком ранге), а ее основателем, видимо, подвигло его учредить собственную ложу, что он и сделал спустя семь лет с группой единомышленников. Ложа была основана в Бордо и названа «Отделенный храм», хотя в историю она вошла под названием «Орден Избранных Коэнов», поскольку сам Мартинес называл своих последователей «Рыцари избранного священства Вселенной» (Chevaliers Elus Cohens del'Univers), или Элиа Коэны – по названию высшей жреческой касты иудейских храмовых служителей (коэнов, или коханимов), владевших якобы тайным учением Моисея во всей его полноте.

Орден практиковал одну из разновидностей церемониально-сексуальной магии ярко выраженного фаллического характера, в ходе которой использовались золотые украшения и совершался (обычно в дни весеннего и осеннего равноденствий) многоступенчатый ритуал с обращением к светлым духам и проклятиями по адресу темных сил, имевший целью воссоединиться с тем, что Паскуалис называл «активным интеллектуальным началом». Но именно из-за этого, то есть по причине оккультных ритуалов, увлечения магией и обилия иудейской символики, Паскуалиса в кругах «ортодоксального» масонства явно недолюбливали и даже исключили его организацию из числа регулярных лож. Что, впрочем, только сыграло ему на руку, ибо, когда король в 1767 году издал официальный указ о временном закрытии масонских лож, этот запрет формально не распространился на орден де Паскуалиса, и многие масоны воспользовались им как прикрытием для продолжения своей деятельности. Как бы то ни было, благодаря несомненным оккультным и организационным способностям де Паскуалису удалось за сравнительно короткое время заручиться поддержкой некоторых высокопоставленных лиц и сделать свою ложу одной из самых влиятельных в стране.

За год до этого к «Избранным Коэнам» присоединился Сен-Мартен, ставший личным секретарем Паскуалиса, а после смерти последнего (тот отбыл по семейным обстоятельствам на Гаити и вскоре умер в Порт-о-Пренсе от злокачественной лихорадки) фактически возглавивший братство. Следуя собственным принципам и понятиям, он довольно скоро перестроил его, превратив в своего рода светский «рыцарский» орден, отличавшийся от прочих подобных организаций большей внутренней свободой и отсутствием жестких иерархических принципов. Кстати, активным членом ордена был известный французский писатель Жак Казот (1719–1792), который в своем романе «Влюбленный дьявол» приоткрыл, как принято считать, завесу над оккультной и сексуально-магической практикой, осуществляемой в ордене.

Если говорить о принципиальной разнице во взглядах между де Паскуалисом и Сен-Мартеном, то она в основном сводилась к двум пунктам. Во-первых, первый являлся ярым защитником и апологетом оперативной магии, которую он считал единственным действенным средством для «воссоединения» человека с духами-покровителями, тогда как второй отдавал предпочтение внутреннему самосовершенствованию индивида и постепенному развитию его духовных способностей, отводя контактам с «потусторонними» сущностями более чем скромную роль.

Во-вторых, в учении де Паскуалиса гораздо ощутимей влияние иудаизма, нежели христианства, чем и были обусловлены как использование им соответствующей терминологии («коэны», «кадеши» и т. д.), так и общая направленность учения, делающего упор более на «материалистические» аспекты эзотеризма в ущерб спиритуалистическим. Эта тенденция отчетливо видна в единственном известном на сегодняшний день сочинении Мартинеса де Паскуалиса «Трактат о реинтеграции (воссоединении) всех существ в их первоначальных свойствах, качествах и силах, духовных и божественных», который долгое время хранился и распространялся в рукописном виде и впервые был опубликован только в 1899 году. Это сочинение наравне с перепиской самого де Паскуалиса и документами ложи, носящими ритуально-катехизический характер, являются в настоящее время главным источником сведений по идеологии раннего мартинизма.

Учение, изложенное в трактате (оно якобы было принято автором непосредственно от небесных духов и записано под их диктовку), поражает отсутствием систематики и довольно запутанно по своему изложению. Очевидным является только то, что в его основе сложная смесь из таких составляющих, как гностицизм, средневековая магия и каббала в ее «христианской» интерпретации.

Что касается теоретических вопросов учения, то Паскуалис, ничтоже сумняшеся, объявляет себя прямым преемником пророка Моисея и его божественной мудрости, хранившейся все эти века в строжайшей тайне. Центральное место в этом «новом» Моисеевом откровении уделяется человеку-архетипу, как он трактуется в каббале, то есть Адаму Кадмону, который отождествляется здесь с Божественным Логосом – первой сущностью, воплотившейся на материальном плане. Предназначенный Богом на роль «зодчего всех миров» Адам Кадмон (как и библейский Адам) тоже совершил грехопадение, ибо возжелал уподобиться Богу («Отведайте с древа… и станете как боги»), однако суть этого грехопадения была иной: он якобы решил попробовать себя в роли Бога-Творца и посредством неких таинственных манипуляций произвел из самого себя «темную материальную форму» – праматерь Еву, первую женщину, которая у Паскуалиса имеет явные ассоциации с языческими богинями-матерями вроде Деметры или Кибелы. В переносном смысле это должно пониматься таким образом, что Адам Кадмон захотел одухотворить изначальный хаос, «тьму внешнюю», дабы явилась разумная и подчиняющаяся всем его желаниям материя, по отношению к которой он мог бы выступать как Бог. В этом и заключался его тягчайший грех перед Всевышним, ибо подобным самоуправным актом он нарушил единство и цельность того андрогинного образа, который Господь положил в основу Своего плана, называемого «человек».

Согласно Паскуалису, Господь не наказывал Адама и не изгонял его на землю, в плотный материальный мир – тот сам наказал себя вечным заточением в «темницу плоти», а страшнее этого и помыслить невозможно. Правда, сделал он это не без влияния злокозненных и ранее изгнанных с небес падших духов, которые искали для себя новое поле деятельности. Им и стали все последующие поколения человечества, пошедшие от Адама. Паскуалис разделяет их на потомков Каина и Сифа, то есть на «нечистых» и «чистых». И хотя последние сильно перемешались с потомками «Каинова семени» и вследствие этого изрядно деградировали, именно им суждено исправить ошибку прародителя и помочь человечеству вновь вернуться в состояние, предшествовавшее «грехопадению». И в этом решающую помощь им должны оказать «избранные рудокопы духа», то есть высшие небесные духи, воплощенные на Земле.

Далее Паскуалис приводит разработанную тщательнейшим образом иерархию духовных сущностей, подробно указывая, какому из «посвященных» и на какой степени посвящения следует «воссоединяться» с той или иной сущностью, дабы совместными усилиями осуществить столь желанное для обоих таинство. В силу этого число учрежденных им в ложе степеней посвящения в точности соответствует «чинам» иерархии ангельского мира, разработанной Дионисием Ареопагом. Три основные степени, каждая из которых в свою очередь делится еще на три «подстепени» (Ученик, Подмастерье и Мастер), повторяют ангельскую иерархическую структуру Дионисия, и им, разумеется, соответствуют ангельские «чины». Четвертая же, секретная степень – «Крест Истинный» (Reau-Croix) – присваивалась главе ордена и его ближайшим соратникам; в духовном мире им соответствует «высшее духовное существо», то есть сам Бог. Только посвященным в эту степень открывались высшие тайны магии, с помощью которых они очищали земную «ауру» от влияния демонических сил и привлекали в нее наиболее чистые и совершенные небесные энергии. С их помощью они совершали некое теургическое действо, в ходе которого входили в контакт и сливались в экстазе единения с «человеком-архетипом» – Адамом Кадмоном.

Что касается Клода де Сен-Мартена, стараниями многих его последователей, особенно доктора Папюса, приобретшего в России широкую популярность (хотя известно, что и сам Сен-Мартен находился в дружественных связях с некоторыми членами Новиковского кружка, называвшими себя «московскими мартинистами»), то он, несмотря на искреннее уважение и пиетет к своему наставнику, внес весьма существенные коррективы в теорию и практику мартинизма в силу того, что представлял качественно иной тип мистического сознания, да и мыслил иными категориями.

Приход Сен-Мартена к мистицизму был достаточно неожиданным, хотя внутренне и вполне закономерным. Долгое время он, что называется, никак не мог найти свое призвание и менял профессии одну за другой: то пытался заниматься адвокатской практикой, то состоял на военной службе, а то и просто сидел на иждивении у своих родителей, мелкопоместных дворян. И лишь случайная встреча с Мартинесом де Паскуалисом в окрестностях Бордо в 1766 году придала его жизни новый смысл. Тот быстро оценил богатые душевные и интеллектуальные качества нового знакомого и помог ему избавиться от многочисленных комплексов, являвшихся следствием жизненных неудач и слабого здоровья. Под его руководством Сен-Мартен прошел необходимый испытательный срок и через два года, в 1768 году, был принят в орден, а спустя еще какое-то время, уже в статусе «Избранного Коэна» и личного секретаря главы ордена, решил навсегда отказаться от любых видов мирской деятельности, посвятив дальнейшую жизнь духовным проповедям и выработке собственной религиозно-этической доктрины.

В 1771–1772 годах Сен-Мартен со слов наставника записывает текст «Трактата о реинтеграции…», а вскоре пишет и выпускает в свет свое собственное сочинение – «О заблуждениях и истине» (1775), за которым последовали «Таблица природы» (1782), «Человек желания» (1790), «Пришествие человека-духа» (1802) и ряд других, а также изданные посмертно «Крокодил, или Борьба добра со злом» и «Книга чисел».