Текст книги "Все дороги ведут в Асседо"

– Фрид, – вскричала Зита, стремясь к нему через все преграды, и дело было вовсе не в одибиле, но докричаться не могла, – я слышу вас. Я понимаю! Вы ни в чем не виноваты. Вы просто были молоды.

– Ничего вы не понимаете, – сквозь стиснутые зубы процедил Фриденсрайх. – Шестнадцать лет я мог так жить. Я был силен. Я был упрям. Я был горд. Но больше не могу. Мне стало хуже. Сорок лет не проходят бесследно. Еще несколько месяцев, и все закончится. Дюк явился вовремя. Кейзегал всегда знал меня лучше всех. Я надеялся, что он убьет меня. Но не вышло. Я надеялся, что он поможет мне убить себя, но он воспрепятствовал мне. Не верьте мне, Зита, – я не хочу умирать. Я никогда не хотел умирать. Я никогда не помышлял о смерти. Я наивно полагал, что все мне позволительно, что Рок хранит меня, что игра со смертью – всего лишь игра, из которой я непременно выйду победителем, как выходил победителем в любой схватке. Но все это – сущие бредни. Я люблю жизнь, со всей ее бесцельностью, болью и неизбежностью. И с каждым днем я люблю ее все больше, несмотря на день ото дня растущий соблазн покончить с нею раз и навсегда. Не забавно ли это? Дюк забрал меня из северного замка, потому что пришло время. Время прощаться с жизнью. Прощаться с нею с миром.

– Вам не слушатель нужен, не друг, не враг и не любовница. Вам нужен лекарь, – поняла Зита.

– Никакой лекарь мне не поможет, – возразил Фриденсрайх. – То, что я над собою учинил, не подлежит исцелению. Я давно с этим смирился. Я старею, и каждый день ужаснее прошедшего. Не лекарь мне нужен, а волшебник. Маг. Чародей. Чудотворец. Колдун. Шаман. Алхи…

– Где его взять? – перебила Зита. – Разве существуют на свете колдуны? Где их искать, скажите мне, Фрид! Вам необходимо помочь.

Страшная усмешка исказила прекрасное лицо, и Зита увидела посмертную маску, в которое оно скоро превратится.

– Не стоит мне помогать, – сказал Фриденсрайх. – Гиблое это дело. Сущие бредни. Маги – выдумкa молвы.

– Что вам известно о них? – уцепилась Зита за последнюю надежду.

Фриденсрайх откупорил зеленый пузырек, капнул на язык три капли. Прикрыл глаза.

– Существует старинная легенда о маге, но верить ей – неразумно. Я не верю в сказки. К тому же, эта сказка слишком бесчеловечна, чтобы задумываться о ней всерьез, да и слишком бессмысленна, ведь, чтобы заручиться помощью чародея, человек должен принести пять нечаянных жертв.

– Нечаянных? – переспросила Зита в ужасе.

– Взыскующий помощи мага не должен знать, что совершает жертву. Как можно знать, не ведая, хотите вы спросить, и, не ведая, знать? Я и сам не понимаю. Дурацкая легенда. Басни из чердака.

– Каких жертв требует маг? – пробормотала Зита и волосы зашевелились на ее голове.

– Понятия не имею, – ответил Фрид. – И знать не желаю.

– Но почему? Какая разница, правда это или вымысел, если это ваш последний шанс?

– Вы непоследовательны, сударыня, – сказал Фриденсрайх. – Выбирайте: что важнее – правда или вымысел?

– Я не знаю, – призналась Зита.

– В таком случае, соглашайтесь со мною: человек есть противоречие.

– Я соглашаюсь с вами, – сказала Зита, изнутри сопротивляясь своим словам.

– Дело в том, что стоит нам задуматься о сказке, как сама жизнь слагается в вымысел, и кажется нам, что это не мы выдумали сказку, а сказка выдумала нас. Не магия это, а игры разума. Мы слагаем о себе мифы, но ни один из них не правдивее другого, и каждая история – лишь вариант того, что мы хотим поведать о себе случайному слушателю, попутчику в повозке. Мне хватило нечаянных жертв. Для меня не существует спасения. Я покинул Таузендвассер, потому что мне осталось всего лишь несколько лун. Я не мог отказаться от соблазна взглянуть на Асседо еще один раз. Моя родина дорога мне. Я знавал в ней немало светлых моментов, она была добра ко мне и щедра, она хранила меня всю мою шальную молодость. Я попытаюсь избавить от своих криков тех, кто мне дорог, благо, запасов лауданума мне вполне хватит на месяца три или четыре, и не осталось причин ограничивать его употребление. Прежде, чем покинуть зимой эту землю, мне захотелось вдохнуть летнего степного воздуха, взглянуть напоследок на море, отдать долги, увидеть старинных знакомых, и попрощаться, чтобы уйти с миром. Вот и все.

– Вы лжете, – произнесла неподвластная ему женщина, переборов одибил. – Вы не желаете знать эту легенду, чтобы принести пять нечаянных жертв, не ведая о том, что их совершаете. Вы не утратили надежду. Вы никогда не смирялись. Вы не готовы уйти с миром.

– Вы плачете, – сказал Фриденсрайх и сделал еще один глоток из зеленого пузырька. – Такова цена правды и доверия. Но они того не стоят. Лучше сберегите мой вымысел.

Собрал бумаги со стола и протянул их Зите вместе с бронзовым гранатом.

– Повесть окончена? – спросила Зита.

– Нет, – ответил Фриденсрайх. – Мне не успеть.

– Мы найдем чародея, – прошептала Зита. – Обязательно найдем. Вам нельзя покидать Одессу!

– Нельзя покидать Одессу, – повторил Фриденсрайх и улыбнулся. – Дайте мне вашу руку.

Она протянула руку. Горячие губы – наследие гонителей, обожгли смуглую кожу – наследие гонимого народа. Бились и хлопали вдали черные паруса, вскипало море, опрокидывалось в Зите.

– Мы выясним, что скрывается в подвалах Шульца, – сказал Фриденсрайх, – обязательно выясним. Тогда вы расскажете мне о том, что утратили вы. Но не сейчас. Поздно уже. Идите спать, сударыня. Ночь на исходе.

Он выпустил ее руку.

– А вы? – спросила Зита.

– С вашего позволения, я еще побуду в Одессе, – сказал Фрид, достал перо, обмакнул в чернильницу, и вывел на белом листе…

Глава XXI. Жизнь девственницы

Ливень шумел в саду с самого рассвета. Громыхал гром, вспыхивали фиолетовые молнии, буйная зелень стучалась в стекла. Гардины на приоткрытых широких окнах Голубой столовой вздувались, как паруса. Пахло влажной почвой, мокрой пылью и свежестью. Пахло тем временем года, когда начало осени больше похоже на конец лета, и что-то неуловимо меняется в воздухе, хоть и непонятно – что.

Хозяева и гости уже сидели за ломившимся от яств столом. Вышколенные лакеи, во главе c управляющим, вытянулись по струнке.

– Доброе утро, господа и дамы, – дюк обвел присутствующих благосклонным взором человека, чьи потребности полностью удовлетворены. Все, кроме одной. – Где Фрид?

Осторожно смахнул с бархатного рукава пурпуэна божью коровку. Та распахнула крылья, взлетела, приземлилась на палец Шульцу.

– В Арепо не принято будить гостей, – широко улыбнулся Шульц и прихлопнул букашку.

– Черт с ним, пускай дрыхнет. Надеюсь, в этот раз он не забыл запереть дверь на засов, – дюк окинул подозрительным взглядом уродливых дочерей Шульца.

Те моментально зарделись. Старшая ахнула от возмущения – она не забыла оскорбления, нанесенного ей потенциальным женихом.

Нибелунга улыбнулась, но не стыдливо, а несколько даже провокативно. Дюк погрозил ей пальцем.

– Хорошо ли ты спал, Йерве?

– Превосходно, сир, – ответил юноша. – Даже не сомневайтесь. Гостеприимство герра Шульца войдет в историю.

– Госпожа Шпрехензи-Дойч уведомила меня, что написала о тебе доктору Дёрфу. Он, несомненно, шарлатан, но попытка – не пытка. Я не теряю надежды, сын мой, что ты поправишься.

– Благодарю вас, сир, не беспокойтесь. Я недавно выяснил, что сохранил способность читать. Мне этого вполне достаточно.

Дюк неодобрительно покачал головой. Посмотрел на Зиту, чьи встревоженные глаза были обращены к нездешним далям.

– Доброе утро, мадам Батадам. Надеюсь, вы выспались. Вчера вы заснули посреди фолии. Но не мне вас винить – такой нудный танец усыпит даже взбесившегося быка.

– Благодарю вас, сир, – еле слышно промолвила Зита. – Давно я не спала так сладко.

– На моей груди удобно засыпать, – усмехнулся дюк. – Мадам де Шатоди не даст соврать. Обращайтесь, когда вас будет мучить бессонница, я вас убаюкаю.

Занял место во главе стола, напротив хозяина, повел ноздрями, принюхиваясь к воздуху.

– Да благословит Господь эту пищу, – опохмелился хреновухой, набросился на рыбные котлеты под малиновым соусом. – Богатый будет осенний урожай. Шикарные плоды даст бахча. Черный виноград поспеет размером с палец, попомните мои слова. Да и сети будут рваться от улова. Главное, чтобы очередная война не развязалась. Форт в Овокливе стоит починить; залатать ворота. Такая пробрешина в гирле Янауды к добру не приведет. Я вчера графу напомнил, но стоит и письменным указом. Дел много. Хорошо у вас в усадьбе, старина Шульц, – перины мягкие, и кормите вы недурственно, хоть и на уме у вас совсем другое, но, черт возьми, как же я хочу домой. Заждался нас Гильдегард.

Расправился с котлетами, утер лицо салфеткой, развалился на стуле, широко расставив ноги, закинул руки за голову, прикрыл золотые глаза, и замычал от удовольствия. Kазалось, будто вылит из меди дюк Кейзегал, из сверкающего олова, добытого в пылающих шахтах солнечного диска.

Мадам де Шатоди глядела на владыку Асседо как завороженная, только вилка в салате ковырялась. Она не заперла двери этой ночью. Надеялась, что дюк придет. Что, наконец, придет. Пусть и незаконно. Не придет же он к уродливым дочерям Шульца, не оскорбит хозяина. И к Розите не придет. Видел он, как она смотрела на его друга. Понимала Джоконда, что не оскорбит дюк и беспомощного вассала за его спиной, хоть на людях свое превосходство проявлять горазд, ох, горазд! Увел Розиту у Фриденсрайха, прямо из-под носа, и на руках потом носил ханжу эту, которую ничего от ханжества не отучило, никакие невзгоды и никакие мужчины. Где находятся людские в Арепо, сам черт не разберет. Да и после двух бутылок полугара не станет дюк разыскивать людские – к чему? Так Джоконда надеялась. И не зря.

Все всегда начинается незаконно, но она найдет способ привязать его к себе, недаром училась мадам де Шатоди искусству любви у лучших преподавателей, и у худших. Все эти благородные дамы от стыда бы сгорели, узнай они, на что она способна.

Недаром целый год мелькала она у дюка перед глазами. Недаром спалила свой дом. Так она думала.

Вот он и пришел.

Сказал: «Мне женщина нужна. Если вы не против, я проведу с вами ночь». Подошел и запустил руки в перчатках в лиф ее блио. Она только успела свечи затушить. И сразу закричала. И не от страха вовсе.

Она и не ожидала от него галантности. Но и того, что он с нею сотворил, не ожидала. Джоконда знавала многих мужчин, но такого дюка не встречала никогда.

Не любовь испытала Джоконда в эту ночь, и сейчас не любовь приковала ее подернутый дымкой зеленый взгляд к владыке Асседо, а величайшая благодарность. Стоило дом сжигать и из окон выпрыгивать, хоть она и боялась высоты. Стоило. Она бы и еще раз сожгла, и трижды сожгла ради этих рук в перчатках. Молва никогда не лжет.

Йерве к еде не притронулся – даже к любимым перепелиным яйцам, крупной солью посоленным и запеченным в меду, которые ему подкладывал на тарелку крестный отец; и он едва пригубил горячего отвара из листьев ниппонских растений. Мысли его были занятыми вопросами поважнее набивания желудка.

Утром под подушкой Йерве обнаружил клочок бумаги. Должно быть, он находился там и ночью, но он не заметил – заснул мгновенно.

Взглянул Йерве на листок, и ничего не увидел. То есть, увидел, но не понял: записка была не письменная, а нарисованная. Бессмыслица заканчивалась черточками, сгруппированными в три ряда: IIIIII I III. Их Йерве распознал, но что они означали, было ему невдомек.

Йерве предположил, что это послание от незнакомки в зеленом платье, пожелавшей уведомить его, где искать вход в катакомбы под усадьбой, но зачем было это делать таким странным образом, юноша тоже понять не мог. Вопросов было слишком много. Ему следовало дождаться Фриденсрайха и поговорить с ним. Йерве был уверен, что именно Фриденсрайх сможет ему помочь, но раз маркграф решил не показываться к завтраку, значит, нa то у него были веские причины.

Юноша и не замечал, как крепла день ото дня его вера во всемогущество кровного отца, ничем не обоснованная.

– Когда мы наконец отправимся в Нойе-Асседо? – спросила непосредственная Нибелунга, проглотив последний кусок четвертого сырника с хрустящей корочкой. – Бал был чудесен, но пора и честь знать. Гильдегард все еще не ведает, что мы обручены. Я не успею подготовиться к свадьбе. Мне нужно сшить самое лучшее платье в мире. Папхен, поехали домой!

– Я пока еще не отец тебе, Нибелунга, – отрезал дюк, положив на тарелку кусок вишневого пирога, – и Нойе-Асседо все еще не твой дом. Наберись терпения, шальная девица, вся жизнь у тебя впереди, и спешить некуда. Кушай, покамест, и дыши дождь. Мы отправимся в путь, как только Фрид соизволит проснуться. Да и в самом деле, не разбудить ли нам Фрида?

– Нет! – неожиданно воскликнула Зита.

– Нет! – подскочил и Йерве.

– Да, – пробормотала Джоконда, как прикованная, глядевшая на пальцы дюка, разрезающие серебряным ножом мякоть пирога.

– Будите его скорее! – воскликнула обнадеженная Нибелунга.

– В Арепо не принято будить гостей, – повторил Шульц. – Позвольте человеку выспаться.

Фриденсрайх не проснулся к обеду. Не проснулся он и к послеполуденной трапезе.

Шульц провел дюка в свой кабинет, извлек из инкрустированной драгоценными камнями шкатулки свернутые табачные листья. Поджег узкий сверток от свечи. Затянулся. Протянул дюку.

– Дурман из Нового Света, сир. Извольте курить.

– Не стану, – отказался дюк. – Лучше налейте мне чего-нибудь покрепче.

– Я угощу вас шотландским виски, – предложил Шульц, и плеснул янтарной жидкости из хрустального графина в граненый стакан. – Первостатейный импорт из Эдинбурга.

– Налейте мне шнапсу, Шульц, и хорош выделываться, – буркнул дюк. – Плен у англичан навсегда отбил у меня охоту к этому пойлу. Яблони Асседо даруют лучшую на свете настойку. Первостатейный экспорт. К чему нам эти заморские изыски? Черт подери, скоро начнет смеркаться. Не разбудить ли нам Фрида?

– Не стоит, – улыбнулся Шульц. – Позвольте человеку отдохнуть. Мои гости утомили маркграфа.

И извлек из комода пыльный бутыль со шнапсом.

Нибелунга хвостом ходила за мадам де Шатоди. Умоляла научить ее премудростям любви.

– Никакой премудрости нет, – отвечала Джоконда, неожиданно для самой себя. Неожиданно откровенно. – Женщине необходим мужчина, чье присутствие заставит все премудрости разлететься прахом, и превратит её в глупую землю, в неразумный дождь.

– Как Фриденсрайх фон Таузендвассер? – мечтательно спросила Нибелунга.

– Как отец твоего будущего супруга, – с неожиданной строгостью ответила Джоконда. – Тебе повезет, если сын хоть на десятую долю окажется похожим на отца. Никогда не смотри на лицо, девочка моя, а пытайся проникнуть взором под баску пурпуэна. Вот и вся премудрость.

Зита сидела в беседке, в которой вчера, то есть, сегодня ночью говорила с Фриденсрайхом. Глядела в никуда. Сомневалась, не примерещилась ли ей та беседа, не привиделся ли ей сам Фриденсрайх. Не приснилась ли ей та повесть, которую запоем читала она до рассвета и которая обрывалась встречей юной героини с ясновидящей. Ей очень хотелось узнать продолжение.

Капали тяжелые капли, растворялись в густой листве, уходили в плодородную землю. Она ждала его. Ждала и ждала.

– Сударыня, – знакомый голос окликнул ее.

Зита не смела повернуться, обнадеженная, обнаженная, мгновенно одибиленная вся от кончиков волос до ногтей на пальцах ног. Этот голос она могла слушать днями и ночами напролет, забывая обо всем, помня о главном.

– Вы промокли, – сказал дождь. То есть голос. И накрыл ее плечи плащом. Или накидкой. Или шерстяным одеялом, кто его знает. – Обогрейтесь.

Зита закуталась в пуховый платок, прижала ладони к ладоням, что осторожно легли ей на плечи.

– Погода меняется, сударыня, – прошептал голос над ухом, зашевелив волосы на затылке. – Летний бал в Асседо – предвестник осени.

Зита обернулась – юноша склонился над нею. Мальчик. Совсем еще ребенок. Так похожий на отца своего, что ей сделалось жутко. Только взгляд нездешних глаз был расфокусирован, блуждал, как луна над болотами. Почудилось Зите, что она всегда была с ним знакома, с самого детства, когда у нее еще было детство.

– Я хотел попросить у вас…

– Йерве, – перебила Зита, приходя в себя, – знакома ли вам легенда о колдунах?

– Каких таких колдунах? – спросил Йерве. – Тех, что обещают научить вас, как превратить камень в золото, или тех, что издают буклеты о том, как понять Рок за десять шагов, путем размеренного дыхания через нос? Или, может быть, вы имеете в виду тех ярмарочных шутов, которым стареющие жены отдают последние остатки наследства, чтобы за час обрести сокровенное знание о том, как избежать измены супруга? Они всегда советуют одно и то же: стряпайте целый день на кухне в праздничном блио и выглаженном упелане, и с очаровательной улыбкой на лице стирайте пеленки, никогда ни на что не жалуясь. Об этих магах идет речь?

– О тех, что требуют пять жертв, чтобы исцелить обреченного.

Йерве брезгливо поморщился.

– Пять жертв? Вероятно, я когда-то читал об этом, но мне не вспомнить. Такие вещи нельзя воспринимать всерьез.

– Вспоминайте, Йерве, – сказала Зита, – существуют вещи, о которых забывать нельзя.

– Много воды утекло с тех пор. Я был сущим ребенком, и увлекался народными сказаниями. Но в тот период я их прочел в таком количестве, что все перемешались в моей голове.

– Вспоминайте, Йерве, – повторила Зита, – иначе вы потеряете того, кого едва успели обрести.

Вздрогнул юноша.

– Моему отцу нужна помощь чародея?! – спросил в отчаянии, будто сам об этом не знал. Знал, но предпочитал забыть. – Он ищет колдуна?

– Нет, не ищет он его. Не верит он легендам. Но что еще нам остается делать?

Задумался Йерве. Поднял взгляд к небу. Точнее, обратил в себя.

– Возможно, я читал об этом в книге «Реальность и игра» Токинива Бездетного. Нет, постойте, пожалуй об этом писала святая Иналем в ее труде «О зависти»… А, может быть, то был трактат господина Наброда «Исправление – третье место»? Я не помню, так давно это было…

– Умоляю вас! – Зита вскочила со скамьи, схватила юношу за грудки. – Вспомните!

– Вспомнил! – вскричал Йерве. – Преподобный Гню записал эту старинную легенду Асседо в сборнике фольклорных преданий «Миф и душа». Мудрец коллекционировал предания народов мира. Но я напрочь забыл, что именно за подаяния требуются от того, кто ищет помощи колдуна.

– Если вы не вспомните, ваш отец умрет к зиме. Понимаете ли вы это, Йерве? Погода поменялась. Осенние ветра подули. Нам его не спасти без помощи волшебника.

Горячее дыхание Зиты, пахнущее воском и мирро, ударило юношу по глазам.

– Сударыня, вы же отдаете себе отчет в том, что это сущие бредни, басни из чердака? Даже сам преподобный Гню этого не отрицает.

– Вы ученый юноша, сударь, – сказала Зита, – а у герра Шульца огромная библиотека. Я случайно набрела на нее, когда бродила по усадьбе. Давайте отыщем вашего преподобного Гню среди книг. Прочтите, что там сказано, в старинной легенде Асседо. Пускай басни – каждому человеку необходима надежда.

– Все дороги ведут в библиотеку, – пробормотал Йерве, – таков литературный закон.

– Отправимся же в библиотеку, – Зита схватила юношу за рукав, – немедленно.

Библиотека Арепо действительно оказалась необъятной. Стеллажи с тысячами книг замыкали круглое помещение. Высоченный куполообразный потолок был украшен фреской, живописующей сотворение мира из моря. Чешуйчатые твари выползали из воды на прибрежные скалы, обрастали шерстью. Плавники превращались в лапы, увеличивались лбы, укорачивались хвосты, выпрямлялись позвоночники. В самом центре композиции стоял голый человек с книгой в одной руке и с лампадой – в другой; глядел на звезды.

Зита завороженно рассматривала фреску, вслух описывала Йерве, что она видит.

– Невероятно! – восторженно воскликнул юноша. – Потолок расписан сюжетом из апокрифа, принадлежащего перу Нирвада Отверженного. Шульц знает толк в литературе.

– Где искать преподобного Гню? – Зита перевела взгляд от потолка к бесчисленным стеллажам.

Йерве подошел к одному из них, бегло просмотрел заглавия на корешках, пытаясь понять принцип организации книг в этой сокровищнице. Принцип оказался на удивление прост – книги размещались по алфавитному порядку имен авторов.

Преподобный Гню отыскался на восьмом стеллаже, если считать по часовой стрелке от витража, изображавшего поход Аргонавтов.

«Миф и душа» обнаружились рядом с «Символом и архетипом».

– Оно? – с надеждой спросила Зита.

– Оно, – кивнул Йерве.

Женщина и юноша уселись за огромный дубовый стол. Раскрыли книгу.

Йерве читал быстро, по диагонали, стремительно пролистывал страницы.

Преподобный Гню писал увлекательно – сразу же втянул юношу в сказочный мир древних народов, в их верования и суеверия. Понял Йерве, как соскучился он по чтению. Понял, что, читая, он видит всех несуществующих людей и предметы так отчетливо, будто и не падала на него никогда люстра.

Локоть Зиты, рядом с ним нависшей над книгой, соприкоснулся с его локтем, змеевидная прядь коснулась его щеки, возвратила в безликую реальность.

– Что говорит преподобный Гню? – нетерпеливо спросила женщина без лица. – Я не могу сложить эти буквы в слова.

– Это древнегреческий, – объяснил Йерве. – Вот нужное нам место: «Старинная легенда Черноморских земель о жертвоприношениях и маге, служащая напоминанием о Тени».

– Читайте, – попросила Зита.

И Йерве зачитал, переводя с древнегреческого:

– «Черноморские старухи за плетением сетей и чисткой рыбы рассказывают, что по зову взыскателя маг отворяет Врата Милосердия, и дарует милость, которую затребует проситель. Никому не известно, где обитают маги, но вызвать одного из них способен лишь тот, кто отдал Року семь случайных подаяний».

– Почему семь? – испугалась Зита. – Фрид…енсрайх говорил, что всего лишь пять.

– Вероятно, он ошибся, – вздохнул Йерве и продолжил читать.

– «Так поступая, индивид не должен обладать корыстным намерением. Маг не приходит к тому, кто его ждет, а к тому, кто не ведает, что ждет мага. Глубинный смысл кроется в данном парадоксе, поскольку определяет бессознательную истину, неподвластную оковам сознания…».

– Дальше, дальше! – перебила Зита.

– «Является Маг символом последнего этапа инициации…», – Йерве перелистнул страницу. – Так-так-так… Далее преподобный Гню пространно дискутирует о Тени и Персоне… об архетипической символике данного предания… о добре и зле как о двух сторонах расколотого целого…

– Слишком много рассуждает этот преподобный Гню! – заметила Зита с нетерпением. – В чем же суть?

– Вот, вот она, суть: «Так рассказывают черноморские старухи. Пронзи сердце друга, чрево – врагу. Отними жизнь у девственницы, царство – у короля. Пожертвуй рукой возлюбленной и глазами сына…».

Запнулся Йерве. Сплюнул три раза через левое плечо. Змеевидные волосы на голове у Зиты зашевелились. Вероятно, из-за порыва ветра, ворвавшегося в распахнувшийся витраж с Аргонавтами.

– Шма Исраэль, – пробормотала женщина.

– Не может быть. Бредни, сущие бредни, – прерывисто шептал юноша, будто пытаясь убедить самого себя.

И сплюнул еще три раза, через правое плечо. На всякий случай. Зита тоже поплевалась, в знак солидарности с Йерве.

Онемели оба. Застыли как статуи. Только дождь шелестел в листве за окнами библиотеки.

– А… седьмая? – осторожно нарушила молчание Зита.

Йерве в страхе покосился на книгу.

– Читайте, раз уж начали, – неуверенно сказала Зита. – Это же бредни, сущие бредни…

– «Седьмую жертву принесет та, которую он погубил, и тогда маг явится к несчастному, и отворит Врата Милосердия».

– Вы уверены, что это бредни? – спросила Зита, не зная, чего ей хотелось больше: чтобы сказка оказалась вымыслом, или чтобы – правдой.

– Нет, – признался Йерве. – Я ни в чем больше не уверен. Тем более, что…

– Что? Что?!

– Очевидно, что два подаяния Фриденсрайх фон Таузендвассер уже принес, – промолвил юноша с нарастающим ужасом.

Зита поежилась, кутаясь в пуховую шаль.

– «Глаза сына», – проговорила, потому что один из них должен был произнести вслух то, о чем думали оба. – А вторая?

– Обещаете ли вы мне, что сохраните тайну?

– Клянусь, – сказала Зита. – Следует ли мне дать вам кровавую клятву?

– Нет, – ответил Йерве. – Я вам доверяю. По дороге из Таузендвассера, когда дюк был далеко, на нас напали разбойники. Маркграф случайно выстрелил в маленького Александра, похищенного цыганами любимого сына дюка и кормилицы Виславы, который оказался среди разбойничьей банды.

– Случайно? – помертвевшими губами повторила Зита.

– Маркграф феодал, – сказал Йерве с сомнением. – Законами Асседо хозяевам земель предписано убивать преступников, чтобы обезопасить мирных жителей лена от разбоя…

– «Сердце друга», – дрожь колотила Зиту.

– Однако он мог разобраться, – с грустью продолжил Йерве, – ему следовало выслушать мальчика, но он выстрелил в упор.

– Он слишком долго прожил взаперти, – искала Зита оправдание. – Он был ошеломлен…

– Ему свойственна опрометчивость. Врожденная черта характера, а не обстоятельства, заставила его спустить курок.

– Черты характера обостряются при определенных обстоятельствах, – мудро заметила Зита. – Вы сердитесь на него.

– Маленький Александр был моим утерянным братом, – сказал Йерве. – Я учил его азбуке.

– Бедный мальчик, – пробормотала Зита. – Он был жертвой. Благословен Судия Праведный.

Захлопнул Йерве книгу – облако пыли взметнулось в разреженный воздух.

– Послушайте, сударыня, давайте забудем об этой дурацкой шутке. Что бы там ни говорил преподобный Гню, но мы сами придаем легендарные смыслы случайным жизненным событиям, увязывая их в литературную структуру. Так проще соблюдать иллюзию порядка в том первобытном хаосе, коим является жизнь человеческая.

Юноша возвел очи горе, но увидел лишь синие пятна.

– То же самое утверждал ваш отец.

– Мой отец прав, – с заметной гордостью произнес Йерве. – Выбросим же из головы ту жуть, о которой только что прочли.

– Вы полагаете? – спросила Зита, не зная, чего ей хочется больше – забыть или помнить.

– Полагаю.

– Что же станется с вашим отцом?

Йерве с грустью вздохнул.

– Я уповаю на его силы и на милость Господню, – с замешательством произнес Йерве. – Но даже если сказка – быль, лучше нам было о ней никогда не знать. Она слишком жестока.

– Жестокость порой необходима, – еле слышно промолвила Зита. – Даже самые благочестивые люди иногда совершают случайные преступления и опрометчивые поступки. Когда вас загоняют в угол…

Зита умолкла. Перевела дух.

– Почему его светлость до сих пор не покинул свои комнаты? Должно быть, ему плохо?

– Нет, сударыня, – с явным сомнением сказал Йерве, – думается мне, он покупает нам время.

– Время?

– Разумеется. Вы же изъявили желание остаться в Арепо, чтобы разузнать, что прячет Шульц в катакомбах. Кстати, я хотел у вас попросить…

Двери библиотеки распахнулись. Широко улыбающийся хозяин усадьбы стоял на пороге.

– Мадам Батадам! Йерве, мой дорогой, вижу, вижу, что вы воздали должное моей скромной книжной коллекции. Я не сомневался, что она привлечет внимание ученого юноши. Но вы, сударыня? Неужели и вас интересует письменное слово?

– Весьма и весьма интересует, герр Шульц, – пробормотала Зита, кутаясь в платок. – Я с раннего детства увлекаюсь символикой архетипов.

Шульц недовольно поморщился.

– Что за молодежь пошла! Вы же настоящая женщина, сударыня! Не стоит настоящим женщинам омрачать прекрасные головки подобной ерундой, – Шульц по-отцовски погрозил Зите пальцем. – Я обо всем расскажу вашему кузену, не сомневайтесь. Шли бы вы лучше ткать гобелены с моей супругой и дочерьми.

Смеркалось. Фриденсрайх не показался из своих комнат и к ужину. Джоконда и Нибелунга, в компании дочерей Шульца и фрау Шульц, успели выткать целый кусок гобелена с сюжетом об охоте на единорога. К ужину был закончен рог, копыта, хвост, лук и стрелы охотников.

Мадам де Шатоди около часа назад отошла к кушетке и задремала. Ей снились руки в перчатках.

– Какое занудное занятие! – заявила Нибелунга, отрезая нить. – Неужели вы целыми днями этим занимаетесь?

– Да, – робко ответила старшая дочь Шульца.

– Как вас зовут, сударыня? – спросила Нибелунга, внезапно вспомнив, что понятия не имеет, как звать женщин, с которыми в течение трех часов ткала гобелен. – У вас есть имя?

– Мою старшую дочь зовут Иоганна-Себастьяна, в честь отца, – ответила вместо дочери фрау Шульц.

– А младшую? – зевнув, поинтересовалась Нибелунга.

– Себастьяна-Иоганна, сударыня, – испуганно ответила младшая.

– Господи, какая скукотища! Вы ничего оригинальнее придумать не могли, фрау Шульц? Как же зовут вашего сына? Небось, Иоганн-Себастьян-младший?

Фрау Шульц утвердительно кивнула.

– В Арепо решительно нечего делать, когда заканчивается бал, – сказала Нибелунга, нервно дрыгая ногой. – Здесь даже скучнее, чем дома у бабхен. Там нас хотя бы учили наукам и мы читали книги.

Себастьяна-Иоганна, младшая уродливая дочь, украдкой подняла восхищенный взгляд на Нибелунгу.

– Герр отец считает, что женщинам не следует знать грамоту, и герр отец прав.

– Вы что, дуры? – глаза Нибелунги округлились. – Вы не умеете читать?

– Сударыня, – фрау Шульц помрачнела. – Прошу вас соблюдать в моем доме правила приличия, в ином случае я напишу баронессе фон Гезундхайт жалобу на вас.

– Ради бога, – сказала Нибелунга, – пишите. Бабхен более не властна надо мною, я – будущая невестка дюка.

– Женщины должны учиться лишь скромности и послушанию, – тихо промолвила Иоганна-Себастьяна, – и не стоит им забивать головы ерундой. Герр отец выдаст нас замуж за кавалеров, которые все будут уметь делать за нас, а мы будем рожать наследников.

– Вас?! – фыркнула Нибелунга. – За кавалеров?! Да вас даже мельник в жены не возьмет. Вы же горгульи. Лучше научитесь читать и отправьтесь в монастырь.

Нибелунга встала со стула, потянулась.

– Я голодная. Когда ужин?

Ужинали молча и без аппетита. К дымящемуся буйабесу с треской, рыбой-молотом, акулой и бычками никто не притронулся, кроме дюка, Шульца и фрау Шульц. Джоконда ковырялась вилкой в салате. Нибелунга кидала нетерпеливые взгляды на огромные золотые часы, из которых каждые пятнадцать минут выстреливала фигурка в черном балахоне, и била косой по медному гонгу, отсчитывая время.

Йерве и Зита глядели в нездесь.

Когда часы пробили восемь, дверь столовой распахнулась, и лакей с маленьким серебряным подносом подошел к управляющему. Тот, в свою очередь, приблизился к хозяину.

Шульц взял письмо, сломал печать. Чело его под черным париком нахмурилось. Любопытные взгляды устремились к хозяину. Шульц встал.

– Дамы и господа, прискорбное известие принес нам гонец от князя фон Крафта, владельца южного грузового порта. Дочь его, юная Аннабелла, выбросилась сегодня утром с крыши самой высокой колокольни в Ксвечилии. Да будет земля ей пухом. Нас приглашают на похороны.