Текст книги "Пушкин в жизни"

Глава XII
Перед женитьбой

Секретно. Честь имею сим донести, что известный поэт, отставной чиновник 10 класса Александр Пушкин прибыл в Москву и остановился Тверской части, 1-го квартала, в доме Обера, гостинице «Англия», за коим секретный надзор учрежден.

Полицмейстер Миллер в рапорте моск. обер-полицмейстеру, 20 сент. 1829 г. – Кр. Арх., т. 37, с. 239.

По записи П.В. Анненкова со слов Н.Н. Ланской (Гончаровой-Пушкиной), Пушкин, приехав в Москву по возвращении с Кавказа, «только проехал по Никитской, где был дом Гончаровых, и тотчас же отправился в Малинники к Вульфовым».

Пушкин. Письма под. ред. Б.Л. Модзалевского, т. II, с. 345.

С.Н. Гончаров помнит хорошо приезд Пушкина с Кавказа. Было утро; мать еще спала, а дети сидели в столовой за чаем. Вдруг стук на крыльце, и вслед за тем в самую столовую влетает из прихожей калоша. Это Пушкин, торопливо раздевавшийся. Войдя, он тотчас спрашивает про Наталью Николаевну. За нею пошли, но она не смела выйти, не спросившись матери, которую разбудили. Будущая теща приняла Пушкина в постели.

С.Н. Гончаров по записи П.И. Бартенева. – Рус. Арх., 1881, т. II, с. 498.

Однажды мы сидели в кабинете Василия Львовича (Пушкина): он, М.А. Салтыков, Шаликов и я; отворилась дверь, и вошел А.С. Пушкин. Поэт обнял дядю, подал руку Салтыкову и Шаликову; Вас. Л-вич назвал ему меня, мы раскланялись… А.С. рассказывал о своей поездке в Арзрум. Между тем, кн. Шаликов присел к столу и писал. «Недавно был день вашего рождения, Ал. С-ч., – сказал он поэту. – Я подумал, что никто не воспел такого знаменитого дня, и написал вот что».

Он подал бумагу Пушкину, тот прочитал, пожал руку и положил записку в карман, не делая нас участниками в высказанных ему похвалах.

А.А. Кононов. Из записок. – Библиографич. Зап., 1859, № 10, с. 307.

О «Полтаве» Пушкина я первый (1829) писал, как о поэме народной и исторической. Незабвенно мне, как благодарил меня потом за мою статью Пушкин, возвратясь из своего закавказского странствия, где набирался он впечатлений войны под руководством своего друга Н. Раевского. Тогда же, узнав от Пушкина, что он написал «Полтаву» не читавши еще Конисского, я познакомил его с нашим малороссийским историком и подарил ему случившийся у меня список «Истории Руссов», об которой он написал потом прекрасные страницы.

М.А. Максимович. Собр. соч., Киев, 1880, т. III, с. 491.

Сохранился альбом младшей из девиц Ушаковых, Елизаветы Николаевны. Первоначально это был чистенький альбом, который разные неизвестные в литературе лица украшали своими русскими и французскими стихами; но потом тетрадка была предоставлена в распоряжение Пушкина, и он испестрил ее своими рисунками. Видно, что все это набрасывалось в течение долгих бесцеремонных бесед в домашнем кругу. Рисунки Пушкина изображают то мужские лица, то женские головки, то мужские и женские фигуры большею частью в восточных костюмах, – без сомнения, воспоминания из его кавказской поездки 1829 года. На одной картинке изображен человек верхом на лошади, в бурке и круглой шляпе, с пикой наперевес в руке – это Пушкин во время одной из схваток с турками (14 июня 1829 года).

К числу кавказских воспоминаний относится и вид восточного города, с плоскими крышами домов и минаретами; набросав этот вид, Пушкин подписал над ним: «Арзрум, взятый помощью божией и молитвами Екатерины Николаевны 27 июня 1829 г. от Р. X.», а другая, по-видимому, женская рука вставила в эту подпись, после слов «взятый», еще следующее: мною А.П.

Альбом Елизаветы Николаевны хранит многие следы шалостей Пушкина. К числу их относятся те рисунки, в которых можно видеть намеки на расположение обладательницы альбома к С.Д. Киселеву. Своими набросками Пушкин как бы предсказывает их супружество. Он несколько раз рисует профиль Елизаветы Николаевны, и притом всегда изображает барышню уже в чепчике, в костюме молодой дамы. Один из рисунков представляет ее с кошкой на руках, и под ним стоит подпись: «Al. Pouch, pinxit. 5 октября 1829». Дважды рисует он и самого С.Д. Киселева, в очках и придавая ему вид пожилого толстяка. Еще одна картинка изображает Елизавету Николаевну, опять в чепчике, окруженную котятами и устремляющую свои вооруженные очками глаза на жирного кота, тоже в очках, который сидит перед нею с поднятою лапкою. Под этой картинкой подпись: «Елизавета Миколавна в день ангела Д. Жуана». Понятно, кто в данном случае разумелся под этим именем. Дело в том, что обладательница прекрасных черных глаз Елизавета Николаевна была очень близорука и, когда пела, должна была надевать очки, чтобы видеть ноты, положенные на высоком пюпитре. В таком виде и нарисовал ее Пушкин, а перед нею – поместившегося на том же пюпитре кота, который дирижирует лапкой. Она поет одну из трех арий, исполнением которых особенно восхищался С.Д. Киселев. Рисунок, сейчас описанный, Пушкин называл: «Будущее семейное счастие Лизаветы Миколавны». Случалось, что, желая сконфузить ее намеком на того, кто ей нравился, Пушкин неожиданно принимался мяукать или звать кошку: «Кис, кис, кис», как бы произнося начальные звуки фамилии Сергея Дмитриевича. Иногда Пушкин называл Елизавету Николаевну «кисанькой» и, согласно с таким названием, нарисовал на одном листке альбома кошку, которой придан профиль его обладательницы, у ее ног лежат трупы двух крыс, а вдали победоносно шествует очень маленького роста Дон Жуан, на которого «кисанька» ласково поглядывает. По преданию, сохранившемуся в семье Киселевых, кошки были вообще любимым произведением пушкинского карандаша; он рисовал их всегда и везде – в альбоме знакомой барышни, на случайно подвернувшемся клочке бумаги, на зеленом сукне ломберного стола, рисовал их всегда одним и тем же приемом, в одном и том же виде, то есть свернутыми калачиком, – и этими рисунками, в которых заключался известный намек, немало досаждал Елизавете Николаевне. Зато «пушкинская кошка» и получила в ее семействе особенное, заветное значение.

Но если Пушкин не стеснялся там в шутках и шалостях, то, в свою очередь, молодые хозяйки нередко обращали на него свое остроумие. В особенности корили его за непостоянство его сердца, и Пушкин откровенно винился в обилии своих сердечных увлечений; в альбоме Елизаветы Николаевны он собственноручно написал имена женщин, которыми в течение своей жизни, с ранней юности, он увлекался. Одной молодой особе женского пола посвящены в том же альбоме три наброска. На одном она изображена en face с протянутою рукой, на другом – спиной, с обращенною влево головой и тоже с протянутою правою рукой; к этой женской руке тянутся с края листка две мужские (самой мужской фигуры не нарисовано за недостатком места); в левой руке письмо, а правая украшена очень длинными ногтями. Известно, что у Пушкина была привычка носить длинные ногти. На обеих картинках у барышни нарисованы большие ноги, и на втором рисунке написаны произносимые ею слова: «Как вы жестоки! Мне в эдаких башмаках нельзя ходить: они мне слишком узки, жмут ноги; мозоли будут». Кроме этих надписей, на обоих рисунках есть еще по приписке, сделанной неизвестным почерком: на первом – «Kars, Kars», и на втором – «Карс, Карс, брат! Брат, Карс!» Та же особа представлена еще на одной картинке, о чем можно заключить по надписи на ней, сделанной женским почерком: «О горе мне! Карс! Карс! Прощай, бел свет! Умру!» Здесь изображена обращенная спиною женская фигура в пестром платье, с шляпой на голове и с веером в руке, на котором написано: «Stabat Mater dolorosa». Дополнением к этим трем рисункам является еще четвертый, изображающий очень отчетливо нарисованное, быть может, Пушкиным лицо пожилой женщины сурового вида, в чепце, с подписью (неизвестного почерка): «Маменька Карса!»

Предание, сохраненное Н.С. Киселевым, дает ключ к объяснению этих рисунков: Пушкин называл Карсом Наталью Николаевну Гончарову, которая уже нравилась ему в то время, но казалась столь же неприступною, как знаменитая турецкая крепость. «Маменька Карса», как известно, долго держала влюбленного поэта на искусе, и, по свидетельству Н.С. Киселева, Пушкин намекал на это испытание, когда в альбоме Ушаковой рисовал себя облаченным в монашескую рясу и клобук.

По словам Н.С. Киселева, Пушкин носил на левой руке, между плечом и локтем, золотой браслет с зеленой яшмой с турецкою надписью. Браслет этот был подарен им Е.Н. Ушаковой.

Л.Н. Майков, с. 365–377.

Всякое даяние благо, всяк дар совершен свыше есть. Катерине Николаевне Ушаковой. От А.П. 21 сентября 1829 г. Москва. Nee femina пес puer (ни женщина, ни мальчик).

Пушкин. Надпись на обложке «Стихотворений Ал. Пушкина». СПб., 1829, ч. I. – Материалы Общ. Изуч. Тверск. Края, 1925 г., вып. 3, апр., с. 17.

Сколько мучений ждало меня при моем возвращении! Ваше молчание, ваш холодный вид, прием mademoiselle N. (Ham. Ник-ны), такой равнодушный, такой невнимательный… У меня не хватило смелости объясниться, я уехал в Петербург со смертью в душе. Я чувствовал, что я играл роль довольно смешную, я был робок в первый раз в моей жизни, а в людях моих лет может нравиться молодой особе в возрасте вашей дочери не робость.

Пушкин – Н.И. Гончаровой, в перв. пол. апр. 1830 г. (фр.).

Государь император, узнав, по публичным известиям, что вы, милостивый государь, странствовали за Кавказом и посещали Арзерум, высочайше повелеть мне изволил спросить вас, по чьему позволению предприняли вы сие путешествие. Я же с своей стороны покорнейше прошу вас уведомить меня, по каким причинам не изволили вы сдержать данного мне слова и отправились в закавказские страны, не предуведомив меня о намерении вашем сделать сие путешествие.

Гр. А.Х. Бенкендорф – Пушкину, 14 окт. 1829 г., из Петербурга. – Переписка Пушкина, т. II, с. 96.

Секретно. Квартировавший Тверской части в гостинице «Англии» чиновник 10 класса Александр Сергеев Пушкин, за коим был учрежден секретный полицейский надзор, 12-го числа сего октября выехал в С.-Петербург, о чем имею честь вашему превосходительству сим донести и присовокупить, что в поведении его ничего предосудительного не замечено.

Полицмейстер Миллер в рапорте моск. обер-полицмейстеру, 15 окт. 1829 г. – Кр. Арх., т. 37, с. 239.

Проезжая из Арзрума в Петербург, я своротил вправо и прибыл в Старицкий уезд для сбора некоторых недоимок. Как жаль, любезный Ловлас Николаевич, что мы здесь не встретились! То-то побесили бы баронов и простых дворян… В Бернове я не застал уже толсто…ую Минерву. Зато Netty, нежная, томная, истерическая, потолстевшая Netty, здесь. Вот уже третий день, как я в нее влюблен. Поповна (ваша Клариса) в Твери… Ив. Ив. на строгой диэте (…своих одалисок раз в неделю). Недавно узнали мы, что Netty, отходя ко сну, имеет привычку крестить все предметы, окружающие ее постелю… Постараюсь достать (как памятник непорочной моей любви) сосуд, ею освященный. Сим позвольте заключить трогательное мое послание.

Пушкин – Ал. Н. Вульфу, 16 окт. 1829 г., из Малинников.

В одном из сестриных писем… приписка от Пушкина, в то время бывшего у них в Старице проездом из Москвы в Петербург. Как прошлого года в это же время писал он ко мне в Петерб. о тамошних красавицах, так и теперь, величая меня именем Ловласа, сообщает он известия очень смешные об них, доказывающие, что он не переменяется с летами и возвратился из Арзрума точно таким, каким туда поехал – весьма циническим волокидою… Во втором письме сестра пишет только о Пушкине, его волокидствах за Netty.

Ал. Н. Вульф. Дневник. – Пушкин и его совр-ки, вып. XXI–XXII, с. 115–116.

Александр Сергеевич сообщает мне известия о тверских красавицах. Кажется, самое время не имеет власти над ним, он не переменяется: везде и всегда один и тот же. Возвращение наших барышень, вероятно, отвлекло его от Netty, которой он говорит нежности, или относя их к другой, или от нечего делать. В следующих твоих письмах я верно узнаю, как продолжится и чем окончится любопытный его заезд из Арзерума в Павловское. По происхождению его, азиатские вкусы не должны быть чужды; не привез ли он какого-нибудь молодого Чубукчи-Пашу (податель трубки)? Это было бы нужно для оправдания его слов. По письму Анны Петровны (Керн) он уже в Петербурге; она одного мнения с тобой в том, что цинизм его увеличивается.

Ал. Н. Вульф – А.Н. Вульф. – Там же, вып. I, с. 86.

Я чувствую, насколько положение мое было ложно и поведение – легкомысленно. Мысль, что это можно приписать другим мотивам, была бы для меня невыносима. Я предпочитаю подвергнуться самой строгой немилости, чем показаться неблагодарным в глазах того, кому я обязан всем, для кого я готов пожертвовать своим существованием, и это не фраза.

Пушкин – Гр. А.Х. Бенкендорфу, 10 нояб. 1829 г., из Петербурга (фр.).

По возвращении Пушкина в Петербург, государь спросил его, как он смел приехать в армию. Пушкин отвечал, что главнокомандующий позволил ему. Государь возразил: «Надобно было проситься у меня. Разве не знаете, что армия моя?» Слышал я все это тогда же от самого Пушкина.

Н.В. Путята. Из записной книжки. – Рус. Арх., 1899, т. II, с. 351.

На днях приехал я в Петербург… Адрес мой: у Демута. Что ты? Что наши? В Петербурге тоска, тоска… Кланяйся неотъемлемым нашим Ушаковым. Скоро ли, боже мой, приеду из Петербурга в Hôtel d’Angleterre мимо Карса? По крайней мере мочи нет – хочется.

Пушкин – С.Д. Киселеву, 15 нояб. 1829 г.

Тяжело мне быть перед тобою виноватым, тяжело и извиняться… Ты едешь на днях, а я все еще в долгу. Должники мои мне не платят, и дай бог, чтоб они вовсе не были банкроты, а я (между нами) проиграл уже около 20 тыс. Во всяком случае ты первый получишь свои деньги.

Пушкин – И.А. Яковлеву (моск. богачу), во втор. пол. нояб. 1829 г., из Петербурга.

(На «четверге» у Греча.) Вдруг неожиданно и неприметно вошел в комнату небольшого роста господин, с длинными, курчавыми, растрепанными темно-русыми волосами, с бледно-темноватым лицом, окаймленным огромными бакенбардами, падавшими вниз. Господин этот был в коричневом сюртуке и держал мягкую, измятую шляпу в левой руке. В лице его было что-то необыкновенное, будто напоминавшее наружность мулата: нос несколько приплющенный, губы очень красные и широкие, а обнаруженные веселой улыбкою зубы – белизны необыкновенной. То был А.С. Пушкин, которого ожидал Греч (с. 23).

Пушкин, по роду своего воспитания, часто и охотно употреблял французский язык в разговоре даже с соотечественниками (25).

В.Б. (В.П. Бурнашев). Из воспоминаний петербургского старожила. – Заря, 1871, № 4.

В числе посетителей гречевских четвергов появлялся изредка и Пушкин. Он вел себя очень сдержанно, редко принимал участие в разговорах, больше молчал и рано уходил, не простившись.

П.И. Юркевич. Воспоминания старожила. – Историч. Вестн., 1882, № 10, с. 159.

Вскоре после моего выпуска из царскосельского лицея (в 1829 году) я встретил Пушкина на Невском проспекте, который, увидав на мне лицейский мундир, подошел и спросил: «Вы, верно, только что выпущены из лицея?» – «Только что выпущен с прикомандированием к гвардейскому полку, – ответил я. – А позвольте спросить вас, где вы теперь служите?» – «Я числюсь по России», – был ответ Пушкина.

Старый лицеист. – Новое Время, 1880, № 1521.

В последние годы Пушкин выучился английскому языку – кто поверит тому? – в четыре месяца! Он хотел читать Байрона и Шекспира в подлиннике и через четыре месяца читал их по-английски, как на своем родном языке.

(Н.А. Полевой?). – Моск. Телеграф, 1829, № 11, ч. 28, с. 390.

Авр. С. Норов рассказал мне следующий анекдот о Пушкине. Норов встретился с ним за год или за полтора до его женитьбы. Пушкин очень любезно с ним поздоровался и обнял его. При этом был приятель Пушкина (В.И.) Туманский. Он сказал поэту: «Знаешь ли, Александр Сергеевич, кого ты обнимаешь? Ведь это твой противник. В бытность свою в Одессе, он при мне сжег твою рукописную поэму». Дело в том, что Туманский дал Норову прочесть в рукописи известную непристойную поэму Пушкина. В комнате тогда топился камин, и Норов, по прочтении пьесы, тут же бросил ее в огонь. «Нет, – сказал Пушкин, – я этого не знал, а узнав теперь, вижу, что Авраам Сергеевич не противник мне, а друг, а вот ты, восхищавшийся такою гадостью, настоящий мой враг».

А.В. Никитенко. Записки и дневник, т. II, с. 240.

Я помню, как Пушкин глубоко горевал и сердился при всяком, даже нечаянном напоминании об этой прелестной пакости («Гаврилиаде»).

С.А. Соболевский – М.Н. Лонгинову, в 1885 г. – Пушкин и его совр-ки, вып. XXXI–XXXII, с. 39.

Я встретил прошлым вечером у барона Реханзена (Розена?) русского Байрона – Пушкина, знаменитого и вместе с тем единственного поэта в этой стране… Я не заметил ничего особенного в его личности и в его манерах, внешность его неряшлива, этот недостаток является иногда у талантливых людей, и он откровенно сознается в своем пристрастии к игре; единственное примечательное выражение, которое вырвалось у него во время вечера, было такое: «Я бы предпочел умереть, чем не играть».

Т. Рэйкс, 24 дек. 1829 г. Т. Rakes. A Visit to St. Petersburg in the winter of 1829–1830. London, 1838. – Пушкин и его совр-ки, вып. XXXI–XXXII, с. 105–106 (англ.).

Пушкин был неутомимый ходок и иногда делал прогулки пешком из Петербурга в Царское Село. Он выходил из города рано поутру, выпивал стакан вина на Средней Рогатке и к обеду являлся в Царское Село. После прогулки в его садах он тем же путем возвращался назад. Может быть, в одно из таких путешествий задуманы были Воспоминания в Царском Селе, помеченные в тетради его: «Декабря 1829 года, СПБ».

П.В. Анненков. Материалы, с. 225.

Так как я еще не женат и не связан службой, я желал бы сделать путешествие либо во Францию, либо в Италию. Однако, если мне это не будет дозволено, я просил бы разрешения посетить Китай с отправляющейся туда миссией.

Пушкин – гр. А. Х. Бенкендорфу, 7 янв. 1830 г. (фр.).

К первым числам февраля мы будем в Петербурге. Муж спешит туда: он кроме «Северных Цветов» начал с 1 января издавать «Литературную Газету», которая выходит каждые пять дней; без себя он препоручил хлопоты А. Пушкину, но все-таки лучше скорее самому ехать смотреть за своим делом.

Бар. С.М. Дельвиг – А.Н. Карелиной, 13 янв. 1830 г., из Москвы. – Б.Л. Модзалевский. Пушкин, с. 240.

Пушкин был у нас вчера… Жуковский читал ему детский журнал, и Пушкин смеялся на каждом слове. Он удивлялся, ахал и прыгал.

И.В. Киреевский – А.П. Елагиной, 15 янв. 1830 г. – Рус. Арх., 1906, т. III, с. 586.

Пушкин дал мне в альманах «Царское Село» антологическое стихотворение свое «Загадка. При посылке бронзового сфинкса».

 
       Кто на снегах возрастил Феокритовы нежные розы?
           В веке железном, скажи, кто золотой угадал?
       Кто, славянин молодой, грек духом, а родом германец?
           Вот загадка моя: хитрый Эдип, разреши!
 

Оказалось – просодическая неправильность; у Пушкина было так:

 
       Кто, славянин молодой, духом грек, родом германец?
 

Я заметил это Дельвигу, указал, как легко исправить погрешности перестановкою двух слов и прибавлением союза а, и попросил Дельвига сделать эту поправку или принять ее на себя. Он не согласился. «Или покажите самому Пушкину, или напечатайте так, как есть! Что за беда? Пушкину простительно ошибаться в древних размерах: он ими не пишет». С этим последним доводом я уже не согласился, однако не посмел и указать Пушкину: я боялся, что он отнимет у меня стихотворение под предлогом, что он сам придумает поправку. До последней корректуры я несколько раз заводил с ним речь об этой пьесе: не сказал ли ему Дельвиг о погрешности? Нет! В последней корректуре я не утерпел, понадеялся, что Пушкин и не заметит такой безделицы, – и сделал гекзаметр правильным. Тиснул, послал ему свой альманах и, несколько дней спустя, сам прихожу. А он, впрочем довольно веселый, встречает меня замечанием, что я изменил один из его стихов. Я прикинулся незнающим. Он, действительно, указал на поправку. Я возражал, улыбаясь, что дивная память его в этом случае ему не изменила: так не было у вас и быть не могло! «Почему?» – «Потому что гекзаметр был бы и неполный, и неправильный: у третьей стопы недоставало бы половины, а слово «грек» ни в каком случае не может быть коротким слогом!» Он призадумался: «Потому-то вы и поправили стих. Благодарю вас!» Тут мне уже нельзя было не признаться в переделке, но я горько жаловался на Дельвига, который не хотел взять на себя такой неважной для него ответственности перед своим лицейским товарищем. Пушкин не только не рассердился, но и налюбоваться не мог, что перестановка двух его слов составила, в третьей стопе, чистый спондей, который так редок в гекзаметрах на новейших языках. Эта поправка осталась у него в памяти. Долго после того, во время холеры, когда он, уже женатый, жил в Царском Селе, я с ним нечаянно сошелся у П.А. Плетнева, который готовил к печати новый том его стихотворений. Пушкин перебирал их в рукописи, читал иные вслух, в том числе и «Загадку», и, указывая на меня, сказал при всех: «Этот стих барон мне поправил!»

Бар. Е.Ф. Розен. Ссылка на мертвых. – Сын Отеч., 1847, кн. 6, Рус. словесность, с. 16–18.

В ответ на ваше письмо 7 января, спешу известить вас, что Е.В. Государь Император не удостоил снизойти на вашу просьбу посетить заграничные страны, полагая, что это слишком расстроит ваши денежные дела и в то же время отвлечет вас от ваших занятий. Ваше желание сопровождать нашу миссию в Китай также не может быть удовлетворено, так как все служащие уже назначены.

Гр. А.Х. Бенкендорф – Пушкину, 17 янв. 1830 г. – Переписка Пушкина, т. II, с. 100 (фр.).

Здесь у нас, мочи нет, скучно; игры нет, а я все-таки проигрываюсь… Покамест умираю со скуки.

Пушкин – М.О. Судиенке, 22 янв. 1830 г., из Петербурга.

Кстати об этом бале (у французского посланника). Вы могли бы сказать Пушкину, что неприлично ему одному быть во фраке, когда мы все были в мундирах, и что он мог бы завести себе по крайней мере дворянский мундир; впоследствии в подобном случае пусть так и сделает.

Имп. Николай I в пометке на письме к нему А.Х. Бенкендорфа. – Старина и Новизна, кн. VI, с. 7. Ср.: Письмо Гр. А.Х. Бенкендорфа Пушкину от 28 янв. 1830 г. – Переписка Пушкина, т. II, с. 113.

Правда ли, что моя Гончарова выходит за архивного Мещерского? Что делает Ушакова, моя же? Я собираюсь в Москву.

Пушкин – кн. П.А. Вяземскому, в конце янв. – нач. февр. 1830 г.

Я вижу мало людей, но те, кого я вижу, очень мне приятны. Сомов и Пушкин – наши завсегдатаи, они приходят ежедневно, так как это – главнейшие сотрудники моего мужа.

Бар. С.М. Дельвиг – А.Н. Карелиной, в февр. 1830 г. – Б.Л. Модзалевский. Пушкин, с. 242 (фр.).

В 1830 году прибытие части высочайшего двора в Москву оживило столицу и сделало ее средоточием веселий и празднеств. Наталья Николаевна Гончарова принадлежала к тому созвездию красоты, которое в это время обращало внимание и удивление общества. Она участвовала во всех удовольствиях, которыми встретила древняя столица августейших своих посетителей, и между прочим в великолепных живых картинах, данных московским генерал-губернатором кн. Дм. Вл. Голицыным. Молва об ее красоте и успехах достигла Петербурга, где в то время жил Пушкин. По обыкновению своему, он стремительно уехал в Москву, не объяснив никому своих намерений, и возобновил прежние свои искания.

П.В. Анненков. Материалы, с. 270.

Зная, что Пушкин давно влюблен в Гончарову, и увидав ее на балу у кн. Д. В. Голицына, Вяземский поручил И. Д. Лужину, который должен был танцевать с Гончаровой, заговорить с нею и ее матерью мимоходом о Пушкине с тем, чтобы по их отзыву доведаться, как они о нем думают. Мать и дочь отозвались благосклонно и велели кланяться Пушкину. Лужин поехал в Петербург, часто бывал у Карамзиных и передал Пушкину этот поклон.

Кн. П.А. Вяземский по записи П.И. Бартенева. – Рус. Арх., 1888, т. II, с. 307.

Секретно. Чиновник 10 класса Александр Сергеев Пушкин 13-го числа сего месяца прибыл из С.-Петербурга и остановился в доме г. Черткова в гостинице Коппа, за коим учрежден секретный полицейский надзор.

Полицмейстер Миллер в рапорте моск. обер-полицмейстеру, 15 марта 1830 г. – Кр. Арх., т. 37, с. 240.

13 марта 1830 года г. Пушкин возвратился из Петербурга в Москву и остановился Тверской части в доме Черткова, в гостинице Коппа (нынешнем доме Обидина, в Глинищенском пер., между Тверской и Б. Дмитровкою. – Примеч. П.И. Бартенева).

А.С. Шульгин в донесении моск. воен. ген. – губернатору. – Рус. Арх., 1876, т. II, с. 236.

Третьего дня приехал я в Москву и прямо из кибитки попал в концерт, где находилась вся Москва. Первые лица, попавшиеся мне навстречу, были N. Гончарова и княгиня Вера (жена Вяземского)…

Киселев женится на Л. (Елизавете) Ушаковой, и Катерина (Ушакова) говорит, что они щастливы до гадости.

Пушкин – кн. П.А. Вяземскому, 14 марта 1830 г., из Москвы.

К крайнему моему удивлению услышал я, что внезапно рассудили уехать в Москву, не предваря меня, согласно с сделанным между нами условием, о сей вашей поездке. Поступок сей принуждает меня вас просить о уведомлении меня, какие причины могли вас заставить изменить данному мне слову? Мне весьма приятно будет, если причины, вас побудившие к сему поступку, будут довольно уважительными, чтобы извинить оный; но я вменяю себе в обязанность вас предуведомить, что все неприятности, коим вы можете подвергнуться, должны вами быть приписаны собственному вашему поведению.

Гр. А.Х. Бенкендорф – Пушкину, 17 марта 1830 г., из Петербурга. – Переписка. Пушкина, т. II, с. 121.

Великий князь Михаил Павлович приехал провести вечер с нами, и при виде вашего портрета он сказал мне: «Знаете ли, что я никогда не видал Пушкина близко; у меня были против него большие предубеждения; но по всему, что до меня доходит, я весьма желаю его узнать, и особенно желаю иметь с ним продолжительный разговор». Он кончил тем, что попросил у меня «Полтаву».

Е.М. Хитрово – Пушкину, 18 марта 1330 г. – Переписка Пушкина, т. II, с. 123 (фр.).

Письмо мое доставит тебе Гончаров, брат Красавицы; теперь ты угадаешь, что тревожит меня в Москве… Распутица, лень и Гончарова не выпускают меня из Москвы… наше житье-бытье сносно.

Пушкин – кн. П.А. Вяземскому, во втор. пол. марта 1830 г., из Москвы.

Из университета к Пушкину. «Я думал, что вы сердитесь на меня», обещал исходатайствовать все, что хочу. – Вот разве при путешествии. – Рассказывал о скверности Булгарина. Полевого хочет в грязь втоптать и пр. Давал статью о Видоке и догадался, что мне не хочется помещать ее (о доносах, о фискальстве Булгарина), и взял. – Советовал писать роман.

М.П. Погодин. Дневник, 18 марта 1830 г. – Пушкин и его совр-ки, вып. XXIII–XXIV, с. 103.

К Пушкину. «Московский Вестник и Литературная Газета одно и то же». Толковали о нашей литературе. Пушкин сердится ужасно, что на него напали все.

М.П. Погодин. Дневник, 21 марта 1830 г. – Там же.

В 1826 году получил я от государя-императора позволение жить в Москве, а на следующий год от вашего высокопревосходительства дозволение приехать в Петербург. С тех пор я каждую зиму проводил в Москве, осень в деревне, никогда не испрашивая предварительного дозволения и не получая никакого замечания. Это отчасти было причиною невольного моего проступка: поездки в Арзрум, за которую имел я несчастие заслужить неудовольствие начальства. В Москву я намеревался приехать еще в начале зимы и, встретив вас однажды на гулянии, на вопрос вашего высокопревосходительства, что намерен делать, имел я щастие о том вас уведомить. Вы даже изволили мне заметить: «Вы всегда на больших дорогах». Надеюсь, что поведение мое не подало правительству повода быть мною недовольным.

Пушкин – гр. А. Х. Бенкендорфу, 21 марта 1830 г., из Москвы.

Пьеска Пушкина, так как вообще все, что пишет он о зиме, превосходна; это истинно русская часть года Пушкину с плеча; не то, что весна, которой он не любит… Я ужасаюсь, как он мало пишет. Если бы что-нибудь у него было большого, поновее после Мазепы и 7 главы (Онегина) (а он мне то и другое читал тому 16 месяцев назад), то верно бы сообщил образчик, ибо Пушкин любит похвастаться.

С.А. Соболевский – С.П. Шевыреву, 22 марта 1830 г., из Парижа. – Рус. Арх., 1909, т. II, с. 481.

Поздно уж было, час двенадцатый, и все мы собрались спать ложиться, как вдруг к нам в ворота постучались, – жили мы тогда на Садовой, в доме Чухина. Бежит ко мне Лукерья, кричит: «Ступай, Таня, гости приехали, слушать хотят». Я только косу расплела и повязала голову белым платком. Такой и выскочила. А в зале у нас четверо приехало – трое знакомых (потому наш хор очень любили, и много к нам езжало). Голохвастов, Протасьев-господин и Павел Войнович Нащокин, – очень был он влюблен в Ольгу, которая в нашем же хоре пела. А с ним еще один, небольшой ростом, губы толстые и кудлатый такой… И только он меня увидал, так и помер со смеху, зубы-то белые, большие, так и сверкают. Показывает на меня господам: «Поваренок, поваренок!» А на мне, точно, платье красное ситцевое было и платок белый на голове, колпаком, как у поваров. Засмеялась и я, только он мне очень некрасив показался. И сказала я своим подругам по-нашему, по-цыгански: «Дыка, дыка, на не лачо, таки вашескерн! Гляди, гляди, как нехорош, точно обезьяна!» Они так и залились. А он приставать: «Что ты сказала? Что ты сказала?» – «Ничего, – говорю. – Сказала, что вы надо мною смеетесь, поваренком зовете». А Павел Войнович Нащокин говорит ему: «А вот, Пушкин, послушай, как этот поваренок поет!» А наши все в это время собрались; весь-то наш хор был небольшой, всего семь человек, только голоса отличные были… Главный романс был у меня: «Друг милый, друг милый, сдалека поспеши». Как я его пропела, Пушкин с лежанки скок, – он, как приехал, так и взобрался на лежанку, потому, на дворе холодно было, – и ко мне. Кричит: «Радость ты моя, радость моя, извини, что я тебя поваренком назвал, ты бесценная прелесть: не поваренок!»

И стал он с тех пор часто к нам ездить, один даже частенько езжал и как ему вздумается, вечером, а то утром приедет. И все мною одной занимается, петь заставит, а то просто так болтать начнет и помирает он, хохочет, по-цыгански учится. А мы все читали, как он в стихах цыган кочевых описал. И я много помнила наизусть и раз прочла ему оттуда и говорю: «Как это вы хорошо про нашу сестру цыганку написали!» А он опять в смех: «Я, говорит, на тебя новую поэму сочиню!» А это утром было, на Маслянице, и мороз опять лютый, и он опять на лежанку взобрался. «Хорошо, говорит, тут, – тепло, только есть хочется». А я ему говорю: «Тут поблизости харчевня одна есть, отличные блины там пекут, – хотите, пошлю за блинами?» Он с первого раза побрезгал, поморщился. «Харчевня, говорит, грязь». – «Чисто, будьте благонадежны, говорю, сама не стала бы есть». – «Ну, хорошо, посылай, – вынул две красненькие, – да вели кстати бутылку шампанского купить». Дядя побежал, все в минуту спроворил, принес блинов, бутылку. Сбежались подруги, и стал нас Пушкин потчевать: на лежанке сидит, на коленях тарелка с блинами – смешной такой, ест да похваливает: «Нигде, говорит, таких вкусных блинов не едал!» – шампанское разливает нам по стаканам… Только в это время в приходе к вечерне зазвонили. Он как схватится с лежанки: «Ахти мне, кричит, радость моя, из-за тебя забыл, что меня жид-кредитор ждет!» Схватил шляпу и выбежал, как сумасшедший.