Текст книги "Пушкин в жизни"

Н.В. Чарыков. Известия о дуэли Пушкина, имеющиеся в Голландии. – Пушкин и его совр-ки, вып. XI, с. 71.

Геккерен (старший), несмотря на свою известную бережливость, умел себя показать, когда требовалось сладко накормить нужного человека. В одном следовало ему отдать справедливость: он был хороший знаток в картинах и древностях, много истратил на покупку их, менял, перепродавал и всегда добивался овладеть какою-нибудь редкостью, которою потом любил дразнить других, знакомых ему собирателей старинных вещей. Квартира его была наполнена образцами старинного изделия, и между ними действительно не имелось ни одной посредственной вещи. Был Геккерен умен; полагаю, о правде имел свои собственные, довольно широкие понятия, чужим же прегрешениям спуску не давал. В дипломатическом кругу сильно боялись его языка, и хотя недолюбливали, но кланялись ему, опасаясь от него злого словца.

Бар. Ф.Ф. Торнау. Воспоминания. – Историч. Вестн., 1897, янв., с. 60.

В 1875 году барон Геккерен (старший) переехал в Париж к детям после шестидесяти лет службы. Он покинул пост нидерландского посла в Вене, который он занимал с 1842 года и где давно уже был старшиною дипломатического корпуса. Он умер 27 сент. 1884 года (ему было около 89 лет). Жорж Шарль Дантес, барон де-Геккерен, пережил своего приемного отца девятью годами. Он умер в возрасте 83 лет в Сульце (Верхний Эльзас) 2 ноября 1895 года, в родном доме, окруженный детьми, внуками и правнуками.

Л. Метман. Дантес. Биограф. очерк. – П.Е. Щеголев. Дуэль, с. 343.

После падения Второй империи Дантес почти безвыездно жил в своем замке Сульц в Эльзасе. Дантес постоянно вел свои записки, но в последние годы, дожив до глубокой старости, он впал почти в детство и в минуту раздражения сжег свои мемуары.

С.А. Панчулидзев. Сборник биограф., с. 89.

Ек. Ник. Геккерен вернулась в дом Пушкиных еще один раз, чтобы проститься со своей сестрой (Ham. Ник-ной), которая оставила Петербург через несколько дней после трагического события.

Бар. Г. Фризенгоф – А.П. Араповой. – Кр. Нива, 1929, № 24, с. 10 (фр.).

Александрина (Гончарова), перед своим чрезвычайно быстрым отъездом в Полотняный Завод, после катастрофы была у четы Геккерен и обедала с ними. Отмечаю это обстоятельство, ибо оно, как мне кажется, указывает, что в семье и среди старых дам, которые постоянно находились там и держали совет, осуждение за трагическую развязку падало не на одного только Геккерена, но несомненно также и на усопшего.

Бар. Г. Фризенгоф – А.П. Араповой. – Там же.

Наталья Николаевна 16 февраля уехала через Москву в деревню брата, Калужской губернии (Полотняный Завод), с сестрой Александриною, с детьми и в сопровождении тетки Загряжской, которая, проводя их, возвратится сюда недели через две. В Москве они не остановятся ни на час, и Пушкина напишет письмо к Сергею Львовичу (отцу Пушкина) и скажет ему, что теперь не в силах еще его видеть. Братья ее также провожают их. Я видел ее накануне отъезда и простился с нею. Здоровье ее не так дурно: силы душевные также возвращаются. С другою сестрою (Екатериною Николаевной Геккерен-Дантес), кажется, она простилась, а тетка высказала ей все, что чувствовала она, в ответ на ее слова, что «она прощает Пушкина».

Ответ образумил и привел ее в слезы. За неделю перед сим разлучили ее с мужем; он под арестом в кордегарде… Дело может еще протянуться с месяц. Отец Геккерен все продал и собирается в путь, но еще не отозван. Опека занимается устройством дел вдовы и детей; Жуковский с генералом приводит в порядок бумаги покойного.

Л.И. Тургенев – П.А. Осиповой, 24 февр. 1837 г. – Пушкин и его совр-ки, т. I, с. 57.

Я проехала Москву, не повидавши вас; я так страдала, что врачи предписали мне как можно скорее приехать на место моего назначения. Я проехала через Москву ночью, я только переменила там лошадей, поэтому лишена была счастья видеть вас. О моем здоровье я не говорю, вы можете себе представить, в каком я состоянии.

Н.Н. Пушкина – С.Л. Пушкину, 1 марта 1837 г., из Полотняного Завода. – Там же, вып. VIII, с. 55 (фр.).

То, что вы мне говорили о Наталье Николаевне, меня опечалило. Странно, я ей от всей души желал утешения, но не думал, что желания мои исполнятся так скоро.

А.Н. Карамзин – Е.А. Карамзиной, 8 апр. 1837 г., из Рима. – Старина и Новизна, кн. XX, с. 71.

Ты спрашиваешь меня, как поживают и что делают Натали и Александрина (Ham. Ник. Пушкина и Ал. Ник. Гончарова); живут очень неподвижно, проводят время, как могут; понятно, что после жизни в Петербурге, где Натали носили на руках, она не может находить особой прелести в однобразной жизни Завода, и она чаще грустна, чем весела, нередко прихварывает, что заставляет ее иногда целыми неделями не выходить из своих комнат и не обедать со мною.

Д.Н. Гончаров – Е.Н. Дантес-Геккерен, 4 сент. 1837 г. из Полотняного Завода. – П.Е. Щеголев. Дуэль, с. 313.

Сергей Львович (отец Пушкина), быв у невестки (Haт. Ник. Пушкиной, в Полотняном Заводе), нашел, что сестра ее (Александра Ник. Гончарова) более огорчена потерею ее мужа.

Бар. Е.Н. Вревская – Ал. Н. Вульфу, 2 сент. 1837 г. – Пушкин и его совр-ки, вып. XIX–XX, с. 110.

Два года продолжалось это добровольное изгнание (в Полотняном Заводе), и обстоятельства так сложились, что мало отрады принесло оно Наталье Николаевне в ее тяжком горе… Старший брат ее, Дмитрий Николаевич Гончаров (владелец майоратного имения Полотняный Завод), был человек добрый, весьма ограниченного ума, путаник в делах. Он находился в полном порабощении у своей жены Елизаветы Егоровны. По происхождению она была из кавказских княжен, но выросла в бедности, в совершенно другой среде, была почти без образования… Нежданное появление двух мужниных сестер, да еще с маленькими детьми, не могло ей прийтись по душе, но она, в особенности сначала, не смела нарушить правила семейного гостеприимства… Плохо умытая, небрежно причесанная, в помятом ситцевом платье сомнительной свежести, она появлялась с бриллиантовой ферроньерой на лбу и торжествующим взором оглядывала траурный наряд своей гостьи. Ее грубая бестактность способна была отравлять ежедневное существование. Елизавета Егоровна мало-помалу сочла лишним стесняться; она не упускала случая подчеркнуть, что она у себя дома, а золовки обязаны ценить всякое одолжение; обижалась и дулась из-за каждого пустяка… Сознание, что она невольной обузой тяготеет над братниным очагом, созревало в Наталье Николаевне, и когда письма тетушки Ек. Ив. (Загряжской) стали все настойчивее призывать ее, она наконец решила вернуться в Петербург.

Поселившись в столице, мать была встречена с распростертыми объятиями семьей Карамзиных… С четой Вяземских каждая разлука сопровождалась непрерывной задушевной перепиской… Жуковский, Плетнев, Нащокин, – все истинные друзья Пушкина – наперерыв старались всячески доказать ей свое участие, облегчить ее заботы.

А.П. Арапова. Воспоминания. – Новое Время, 1908, № 11432, ил. прил.

Я видела г-жу Пушкину. Она так старалась быть со мною любезной, что совершенно восхитила меня. Это очаровательное существо; зато сестра ее показалась мне такой некрасивой, что я расхохоталась, когда мы с сестрою оказались одни в карете.

Бар. Е.Н. Вревская – бар. Б.А. Вревскому, 2 дек. 1839 г., из Петербурга. – Пушкин и его совр-ки, вып. XXI–XXII, с. 404.

Вечер (22 авг. 1840 г.) с семи почти до двенадцати я просидел у Пушкиной жены и ее сестры. Они живут на Аптекарском, но совершенно монашески. Никуда не ходят и не выезжают. Пушкина очень интересна. В ее образе мыслей и особенно в ее жизни есть что-то трогательно возвышенное. Она не интересничает, но покоряется судьбе. Она ведет себя прекрасно, нисколько не стараясь этого выказывать.

П.А. Плетнев – Я.К. Гроту, 24 авг. 1840 г. – Переписка Грота с Плетневым, т. I, с. 27.

Во вторник 21 января на последнее время вечера поехал я к Natalie Пушкиной. Мы просидели одни. Она очень интересна. Я шутя спросил ее, скоро ли она опять выйдет замуж? Она шутя же отвечала, что, во-первых, не пойдет замуж, во-вторых, никто не возьмет ее. Я ей советовал на такой вопрос всегда отвечать что-нибудь одно, ибо при двух таких ответах рождается подозрение в неискренности, и советовал держаться второго. Так нет, – лучше хочет твердить первое, а в случае отступления сказать, что уж так судьба захотела.

П.А. Плетнев – Я.К. Гроту, 24 янв. 1841 г. – Там же, с. 216.

Из двух ответов Пушкиной и я бы предпочел тот, который она выбрала; но из ее разговора я с грустью вижу, что в сердце ее рана уже зажила! Боже! Что же есть прочного на земле?

Я.К. Грот – П.А. Плетневу, 30 янв. 1841 г. – Там же, с 222.

Natalie Пушкина сегодня была в английском магазине (канун елки перед рождеством) и встретилась там с государем, обыкновенно в этот день приезжающим в английский магазин покупать для елки своим детям. Его величество очень милостиво изволил разговаривать с Пушкиной. Это было в первый раз после ужасной катастрофы ее мужа.

П.А. Плетнев – Я.К. Гроту, 24 дек. 1841 г. – Там же, с. 464.

Силою обстоятельств Наталья Николаевна понемногу втянулась в прежнюю светскую жизнь, хотя и не скрывала от себя, что для многих это служит лишним поводом упрекнуть ее в легкомыслии и равнодушном забвении… Император часто осведомлялся о ней у престарелой фрейлины (Загряжской) и выражал желание, чтобы Наталья Николаевна по-прежнему служила одним из лучших украшений его царских приемов. Одно из ее появлений при дворе обратилось в настоящий триумф. В залах Аничковского дворца состоялся костюмированный бал в самом тесном кругу. Ек. Ив. Загряжская подарила Наталье Николаевне чудное одеяние в древнееврейском стиле, по известной картине, изображавшей Ревекку. Длинный фиолетовый бархатный кафтан, почти закрывая широкие палевые шальвары, плотно облегал стройный стан, а легкое из белой шерсти покрывало, спускаясь с затылка, мягкими складками обрамляло лицо и ниспадало на плечи. Появление ее во дворце вызвало общую волну восхищения. Как только начались танцы, император Николай Павлович направился к Наталье Николаевне, взяв ее руку, повел к императрице и сказал во всеуслышание: «Смотрите и восхищайтесь!» Императрица Александра Федоровна навела лорнет на нее и ответила: «Да, прекрасна, в самом деле прекрасна! Ваше изображение таким должно бы перейти к потомству». Император поспешил исполнить желание, выраженное супругою. Тотчас после бала придворный живописец написал акварелью портрет Натальи Николаевны в библейском костюме для личного альбома императрицы. По ее словам, это вышло самое удачное изображение из всех тех, которые с нее снимали. Вероятно, альбом этот сохраняется и теперь в архиве Аничковского дворца, но никому из детей не привелось его видеть.

А.П. Арапова. Воспоминания. – Новое Время, 1908, № 11432.

По-видимому, г-жа Пушкина снова появляется на балах. Не находишь ли ты, что она могла бы воздержаться от этого? Она стала вдовою вследствие такой ужасной трагедии, и ведь она была ее причиною, хотя и невинною.

Гр. Д.Ф. Фикельмон – гр. Е.Ф. Тизенгаузен, 17 янв. 1843 г., из Вены. – Comte F. de Sonis. Lettres du comte et de la c-sse Fiquelmont. Paris, 1911, Librairie Plon., p. 38 (фр.).

Я видела Наталью Николаевну Пушкину, которая очень изменилась, так что я удивилась, как она похудела, пожелтела и подурнела, а Александра Николаевна, та похорошела.

А.Н. Вульф – Бар. Е.Н. Вревской, 14 дек. 1843 г. – Пушкин и его совр-ки, вып. XXI–XXII, с. 350.

Лет двадцать назад в Московский Исторический музей пришел какой-то немолодой человек и предложил приобрести у него золотые закрытые мужские часы с вензелем Николай I. (Передаю это со слов В.А. Городнова, который при этом присутствовал.) Запросил этот человек за часы две тысячи руб. На вопрос, почему он так дорого их ценит, когда такие часы с императорским вензелем не редкость, принесший часы сказал, что часы эти особенные. Он открыл заднюю крышку: на внутренней стороне второй крышки была миниатюра – портрет Наталии Николаевны Пушкиной. По словам этого человека, дед его служил камердинером при Николае Павловиче; часы эти находились постоянно на письменном столе; дед знал их секрет, и когда Николай I умер, взял эти часы, «чтобы не было неловкости в семье». Часы почему-то не были приобретены в Исторический музей. И так и ушел этот человек с часами, и имя его осталось неизвестным.

А.Н. Вульф – Бар. Е.Н. Вревской, 14 дек. 1843 г. – Там же, с. 267.

Царь – самодержец в своих любовных историях, как и в остальных поступках; если он отличает женщину на прогулке, в театре, в свете, он говорит одно слово дежурному адъютанту. Особа, привлекшая внимание божества, попадает под надзор. Предупреждают супруга, если она замужем; родителей, если она девушка, – о чести, которая им выпала. Нет примеров, чтобы это отличие было принято иначе, как с изъявлением почтительнейшей признательности. Равным образом нет еще примеров, чтобы обесчещенные мужья или отцы не извлекали прибыли из своего бесчестья. «Неужели же царь никогда не встречает сопротивления со стороны самой жертвы его прихоти?» – просил я даму, любезную, умную и добродетельную, которая сообщила мне эти подробности. «Никогда! – ответила она с выражением крайнего изумления. – Как это возможно?» – «Но берегитесь, ваш ответ дает мне право обратить вопрос к вам». – «Объяснение затруднит меня гораздо меньше, чем вы думаете; я поступлю, как все. Сверх того, мой муж никогда не простил бы мне, если бы я ответила отказом».

Ах. Галле Де Кюльтюр. Ach. Gallet de Kultur. Le tzar Nicolas et la sainte Russie. Paris, 1855, p. 202.

В начале зимы 1844 г. состоялось первое знакомство моего отца (П. П. Ланского) с моею матерью (Haт. Ник. Пушкиной)…

В течение зимы посещения его все учащались… (Из-за ушиба ноги Ham. Ник-не весною пришлось отложить свою поездку в Гельсингфорс на морские купания.) Знакомые разъехались. Отец чуть не ежедневно стал навещать одинокую больную. Он имел основание ожидать скорого назначения командиром армейского полка в каком-нибудь захолустье, что могло бы сильно осложнить воспитание детей Пушкиных, как вдруг ему выпало негаданное, можно даже сказать, необычайное счастье. Особым знаком царской милости явилось его назначение прямо из свиты командиром лейб-гвардии Конного полка, шефом которого состоял государь. Обширная казенная квартира, упроченная блестящая карьера расширяли его горизонт, и, не откладывая долее, он сделал предложение.

А.П. Арапова. Воспоминания. – Новое Время, 1908, № 11442.

Петр Петрович Ланской род. 13 марта 1799 г. Всю свою службу до чина полковника провел в кавалергардском полку… 10 окт. 1843 г. произведен в генерал-майоры, через полгода назначен командующим л. гв. конным полком и через два года утвержден командиром. Вскоре затем назначен в свиту его величества. 6 апр. 1849 г. произведен в генерал-адъютанты. 26 авг. 1856 г. назначен начальником 1 гвард. кавал. дивизии. 19 ноября 1864 г. назначен председателем следственной комиссии (о петербургских поджогах), вслед затем – исправляющим должность петербургского генерал-губернатора. Позже был председателем комиссии для разбора и суда всех политических дел. Умер 6 мая 1877 г.

С.А. Панчулидзев. Сборник биограф., с. 336.

(18 июля 1844 г. Ham. Ник-на Пушкина вышла замуж за Ланского.) Император Николай Павлович отнесся очень сочувственно к этому браку и сам вызвался быть посаженым отцом. Но невеста настояла, чтобы свадьба совершилась как можно скромнее; сопровождаемые самыми близкими родственниками, они пешком отправились в Стрельнинскую церковь и там обвенчались. Поэтому Ланскому не пришлось воспользоваться выпавшею ему почестью. Государь понял и оценил мотивы этого решения, прислал новобрачной бриллиантовый фермуар в подарок, велев при этом передать, что от будущего кумовства не дозволит так отделаться; и в самом деле, год спустя, когда у них родилась старшая дочь Александра, государь лично приехал в Стрельну для ее крестин.

С.А. Панчулидзев. – Там же, с. 334.

Постоянная царская милость служила лучшей эгидой против зависти врагов. Те самые люди, которые беспощадно клеймили Наталью Николаевну, заискивающе любезничали, напрашивались на приглашения, в особенности, когда в городе стало известно, как сам царь назвался к отцу на бал… Мать задумала устроить вечеринку в полковом интимном кругу… Когда отец был у царя на докладе, Николай Павлович по окончании аудиенции сказал ему: «Я слышал, что у тебя собираются танцевать? Надеюсь, что ты своего шефа не обойдешь приглашением»… Государь, прибыв в назначенный час, в разговоре с матерью осведомился, как поживает его крестница (автор этих воспоминаний), и она рассказала ему о моем детском горе, что мне не довелось его увидеть (девочку уже уложили спать).

«Узнайте, спит ли она? Если нет, то я сейчас пойду к ней»… Государь взял меня на руки, расцеловал в обе щеки, ласково поговорил со мною, но что он мне сказал, я не помню.

А.П. Арапова. Воспоминания. – Новое Время, 1908, № 11442.

Когда исполнилось двадцатипятилетнее чествование шефства императора Николая Павловича конногвардейским полком, П.П. Ланской, бывший в то время полковым командиром, испросил у государя разрешения поднести альбом в память этого события. Государь дал свое согласие, выразив при этом желание, чтобы во главе альбома был портрет Наталии Николаевны Ланской, как жены командира полка. Желание его было исполнено. Портрет Нат. Ник. был нарисован известным в то время художником Гау. С тех пор этот альбом хранится в Зимнем дворце.

А.П. Арапова. Воспоминания. – Новое Время, 1908, № 11446, ил. прил.

Н.Н. Пушкина-Ланская умерла 26 ноября 1863 года.

Закат Сергея Львовича, отца поэта, представлял нечто в роде правильного, логического вывода из всей предшествовавшей его жизни. Уже в глубокой старости, овдовелый, потерявший знаменитого сына и наполовину разоренный, он влюбился в ребенка, девушку лет шестнадцати, соседку свою по Михайловскому (Марию Ивановну Осипову) и предлагал ей свою руку. Почтенному старцу пришлось пережить у дверей гроба, все волнения юношеской и безнадежной страсти, начиная с пламенных посланий на французском языке и робких угождений предмету поклонения, до покорных жалоб на судьбу и горьких слез отчаяния. Он еще мечтал о браке, второй молодости, медовом месяце и проч.

П.В. Анненков.

В ноябре 1839 года я приехал в Петербург и крайне удивился, что через час вошел ко мне Сергей Львович: он жил в той же гостинице Демута, где остановился и я. Само собою разумеется, что господствующим разговором было воспоминание об Александре Сергеевиче, о котором старик, сильно уже оглохший и страдавший одышкой, говорил со слезами на глазах. Он пригласил меня на другой день к себе; это был день, в который привозят к нему внучек. У него нашел я баронессу Вревскую, соседку по имению с Пушкиным; с нею была Екатерина Ер– молаевна Керн (дочь Анны Петровны), девушка тогда лет двадцати пяти, очень живая, умная и начитанная, которая была страстью старика. Нельзя было без юмора видеть его расточающим фразы старинных маркизов, не слушающим ответов и продолжающим начатую речь. Две дочери Пушкина, премилые и бойкие девочки, осаждали старика, с улыбкой подмигивая одна другой, когда он наделял их конфектами из разных карманов; я находил в них тип отца. Раза три я призываем был на эти посещения одних и тех же лиц.

И.П. Липранди. Рус. арх., I860, стр. 1489.

Сергей Львович имел врожденную способность писать и говорить стихами – дар, возросший в его сыне до поэтического творчества. Поприще, на котором он подвизался со своими стихами, были дамские и детские альбомы, и в них-то он весьма охотно и с одинаковою легкостью писал то русские, то французские стишки самого сладкого сантиментального характера. Меня уверяли даже, что он владел довольно легким английским и итальянским стихом. Предметами его песнопений бывали обыкновенно юницы, только-только что выходившие из коротеньких платьиц, и чем старее делался Пушкин-отец, тем охотнее «точил он слезы умиления и любви пред юнейшими из юных отроковиц». Небольшого роста, толстенький, беззубый, плешивый и вечно прилизывавший скудные остатки волос фиксатуаром, он был чрезвычайно слезлив и весьма рано обребячился. Влюблялся он в десятилетних девочек и пресмешно ревновал их. Так рассказывали мне предметы его поклонения, ныне солидных лет дамы и девицы.

В альбомах села Тригорского мы встретили множество стихов Сергея Львовича Пушкина, и, имея в виду, что эти стихи принадлежат отцу великого поэта, нельзя не привести хоть некоторые из этих произведений. Вот, например, послание Сергея Львовича Пушкина, написанное в 1840 г. Марье Ивановне Осиповой:

 
       Не знаю, дружбу иль любовь
       Питаю к ней в душе унылой,
       Но сердце ноет, бьется вновь,
       Как билось в юности счастливой:
       Люблю ее за тихий нрав,
       За ясный ум, столь просвещенный,
       За красоту, за взгляд бесценный
       И за улыбку на устах;
       Люблю я звук ее речей
       И кудри русые, густые.
       Ресницы длинные очей,
       И розы на щеках живые.
       При ней я робок, молчалив,
       Одну ее я вижу, ей внимаю,
       Порой то весел, то ревнив,
       Любовь ли это?… Я не знаю.
       Во мне кипит и стынет кровь,
       При ней мне все очарованье,
       Но нет надежды, нет желанья…
       То верно дружба, не любовь.
 

А вот и другой обращик этой поэзии:

 
       Люблю… никто того не знает,
       И тайну милую храню в душе моей.
       Я знаю то один… хоть сердце изнывает,
       Хотя и день, и ночь тоскую я по ней;
       Но мило мне мое страданье,
       И я клялся любить ее без упованья;
       Но не без счастия для сердца моего.
       Я на нее гляжу… Довольно и того.
 

Пушкин-отец довольно часто проводил лето в сельце Михайловском, имении своей жены, и, подобно сыну, любил проводить целые дни в соседнем Тригорском. Вот стихи его (1839 года), обращенные к тому же предмету:

 
       Жилище мирное, услада дней моих,
       И озеро и лес, и сад любимый мною,
       Где слезы лил под сенью древ густых,
       Где услаждали вы, страдальца, тишиною,
          Где я, друзья, мечтал о вас,
          Простите все в последний раз!
       И ты, которую я называть не смею,
       Которую любил я всей душой моею,
       Которой имя я, в последний жизни час,
       Последнго мысль мою заняв одной тобою,
          Я прошепчу с любовью и тоскою, —
          Прости, в последний раз.
 

Страсть к стихописанию у Пушкина-отца была чрезвычайная все записки его к предметам его платонической страсти писались не иначе как стихами; посылает ли он цветы, книгу, собаку, лампу, посылку неминуемо сопровождают стихи.

М.И. Семевский. К биографии Пушкина. Рус. Вести., 1869, № 11, стр. 86.

В марте 1840 г. я возвратился в Петербург на постоянное жительство. В первое время С. Л. Пушкина не было, но скоро он опять приехал и основался уже в Петербурге по самую смерть, поселившись на Английской набережной. День ото дня глухота его усиливалась, астма дошла до такой степени, что в другой комнате слышно было тяжелое его дыханье; дети мои прозвали его самоваром. Несмотря на это, он одевался всегда изысканно и любил преимущественно говорить отборным старинным французским слогом, рассказывая бездну анекдотов, путая и время, и лиц. Е. Е. Керн продолжала занимать его ум. Он посещал нас очень часто, и мы каждый раз замечали быстрые успехи его болезни. В последнее время он был уже как бы бесчувствен к участи обоих сыновей; о старшем он говорил, как о великом поэте, о Льве, – как одаренном необыкновенною силою души.

И.П. Липранди, 1490.

Кроме Марьи Ивановны Осиповой, С. Л. Пушкин был не менее страстно влюблен в Анну Петровну Керн – предмет увлечений его сына, – которой писал любовные письма (1838 г.), а затем не менее горячо влюбился в ее дочь Екатерину Ермолаевну и, по свидетельству ее вотчима А.В. Маркова-Виноградского, хотел жениться на ней за несколько дней до своей смерти; влюбленность его проявлялась, между прочим, в том, что «он ел кожицу от клюквы, которую она выплевывала»…

Б.Л. Модзалевский. «Пушкин», 37.