Текст книги "Петербург: вы это знали? Личности, события, архитектура"

Наконец, в 1817 году дом сдается в аренду Благородному пансиону (сперва за 1 тыс. руб. – правый флигель) сроком на четыре года с ежегодной платой 10 тыс. руб.

1 августа того же года пансион переехал на Фонтанку из Царского Села, где он был основан в 1814 году при знаменитом местном Лицее и имел равные с ним права. Попечителем пансиона являлся князь С.С. Уваров, директором – Д.А. Кавелин. Переезд был вызван тем, что пансион от Лицея отделили и передали Главному Педагогическому институту в Петербурге, преобразованному два года спустя в Университет¹².

На первом этаже каменного здания размещались: швейцарская, конференц-зала, столовая и буфетная, на втором – классы, рекреационный и рисовальный залы, в мезонине – учебные кабинеты и библиотека, доступная только старшеклассникам. Правый флигель занимали 8 дортуаров и комнаты для прислуги, левый – лазарет, кухни и квартиры инспектора и некоторых преподавателей.

«В зале рисовальной вся стена была стеклянная, на юг; стена с окнами и дверью отделяла ее от рекреационной. Восемь столов на катках были посреди залы <…>. В комнате, где назначен был класс пения, колонны были марбрированные cannelles», то есть из искусственного мрамора с каннелюрами. Колонны, несомненно, сохранились от прежнего классицистического интерьера¹³.

А.П. Куницын

Когда пансиону потребовались дополнительные помещения, то в 1818 году в саду выстроили баню, надстроили в следующем году вторым этажом и приспособили под жилье. «Сад тенист; одна беседка <… > на холме; другая огромная, круглая, вся в окнах и в зеркалах, вделанных в стены; в ней обширная овальная комната на юг, окруженная с трех сторон небольшими комнатами». От близлежащего нужника старая беседка отделялась «густою клумбою рябин, берез и акаций». В 1819 году, для Кавелина, перед главным домом отстроили отдельный деревянный флигель¹⁴.

В пансионе учились четыре года (с 1820 года – пять) и в нем преподавали следующие предметы: российскую словесность, логику, физику, математику, военную науку, естественную историю (естествознание. – В. А.), латынь и греческий, немецкий и французский, географию, историю, музыку, пение, танцы и фехтование. За некоторым исключением те же предметы изучали и в Лицее.

Одеты пансионеры были в суконную зеленую куртку с красным воротником и шелковым галстуком, черный жилет с косынкой и узкие панталоны.

В.К. Кюхельбекер Гравюра И. Матюшина

Большинство учителей придерживались «передовых», то есть либеральных взглядов. Естественное право читал друг декабристов А.П. Куницын, любимый в Лицее учитель Пушкина («Куницину дань сердца и ума»); русскую словесность – поэт-декабрист В.К. Кюхельбекер, которого все обожали; логику – А.И. Галич (ему Пушкин посвятил два стихотворных послания); математику преподавал Д.С. Чижов, профессор Педагогического института; историю – Т.С. Рогов; географию – К.И. Арсеньев, будущий академик.

Довольно времени уделялось искусствам: рисунок преподавал выпускник Академии художеств С.А. Бессонов, фортепьяно – гитарист М.Т. Высоцкий, пение – К.А. Кавос, известный композитор, танцы – Ж. Дютак, «кругленький французик <…> в башмачках с пряжечками и в шелковых чулочках», который полвека обучал жителей столицы танцеванию.

Преподавателями языков были: французского – эмигрант Руссель, «седой, важный старик»; немецкого, латыни и греческого – немец профессор Э. Раупах, «человек с необыкновенным даром слова» и плодовитый драматург, высланный из России в 1822 году за свое вольнодумство.

Спали ученики в комнатах («камерах»), здесь же ночевал гувернер. Вставали в 6 утра по колокольчику, через час после молитвы начинался скромный завтрак, с 8 до 12 и с 14 до 18 часов шли занятия с небольшими перерывами. В 21 час – молитва, ужин и сон. «Во время вечерней рекреации, – по четвергам пение, по вторникам и пятницам – фехтование и музыка». Понедельник был банным днем. «Говели и приобщались иные у родных, иные в Екатерининской церкви (по соседству. – В. А.); последних было немного; это не имевшие родных».

Кормили воспитанников питательно, но однообразно. «…Обыкновенные наши блюда были: борщ с говядиной, каша гречневая с маслом, картофель с маслом, биток, бобы, фасоль, горох с маслом и жареная говядина. Зелень была со своего огорода; остальная провизия покупная; эконом принимал деньги достаточные для хорошей, но покупал дрянную и вонючую. Часто мука или крупа были прилеглые; масло воняло свечным салом».

На праздники и выходные учеников отпускали домой. Каждый месяц они приносили родителям ведомости о своих успехах и поведении. По-русски разрешалось говорить только за трапезой и по праздникам; нарушивших штрафовали «марками». Телесных наказаний не было, за проступки ставили в угол, оставляли без еды или сажали в карцер на хлеб и воду.

Атмосфера свободомыслия, характерная для многих лет царствования Александра I, породила среди учеников бунтарские настроения, они появились при увольнении из пансиона Кюхельбекера в начале 1821 года. В результате попечитель Уваров предложил, чтобы общение воспитанников с родственниками «были столько, сколько можно, уменьшены, если нет возможности вовсе пресечь»¹⁵.

С течением времени дела в пансионе стали идти плохо. Из 49 принятых в 1817 году курс в 1821 закончили всего 11 человек, отсев был очень большим, число воспитанников сократилось «до четвертой части», увеличилась задолженность (у М.И. Глинки она равнялась 500 руб.), выросли цены. У многих родителей вызывало недовольство здание пансиона и они были «удержаны от взятия из него детей своих единственно уверениями, что дом сей переменится».

М.И. Глинка. М.И. Теребенев. 1824 г.

28 июня 1821 года воспитанники в последний раз сдавали переводные экзамены в доме на Фонтанке. «Из 2-го в 1-й класс переводятся: Сергей Соболевский, Константин Масальский. Из 3-го во 2-й: Александр Краевский с похвальным листом, М. Глинка тоже, Борис Вревский, Василий Гудима-Левкович. Из 4-го в 3-й: Лев Пушкин (книга за успехи в российском языке), Платон Илличевский, Александр Римский-Корсаков, Василий Левашов, Александр Плещеев (рапира за успехи в фехтовании). Из 5-го в 4-й: Дмитрий Глинка, Петр Плещеев, Николай Чихачев, Николай Рачинский». Воспитанник Михаил Глинка «разыграл на фортепиано концерт сочинения Ценнера». Он окончил пансион в следующем году и оказался одним из самых знаменитых его воспитанников.

Упоминаемый в списке Дмитрий (Григорьевич) Глинка (1808–1883) был двоюродным братом Кюхельбекера и по окончании обучения служил дипломатом¹⁶.

По-разному сложилась судьба первых выпускников. Сергей Александрович Соболевский (1803–1870), прозванный в пансионе «Ибисом», стал крупным библиофилом – его собрание насчитывало около 25 000 книг. Он дружил и много практически помогал A.C. Пушкину, который ценил его эрудицию и живой характер. О.С. Павлищева, сестра поэта, писала, что без Соболевского «Александр жить не может». Для него предназначался портрет Пушкина кисти Тропинина. Друзья считали, что лишь Соболевский мог предотвратить роковую дуэль.

А.С. Пушкин. В.А. Тропинин. 1827 г.

Константин Петрович Масальский (1802–1861), «прилизанный остроносенький круглячок», приобрел известность своими историческими, весьма поверхностными романами и как редактор-издатель журнала «Сын Отечества», где печатались многие литераторы и поэты. Масальский первым перевел на русский язык «Дон Кихота» Сервантеса.

Л.С. Пушкин. А.О. Орловский. 1820-е гг.

Барон Борис Александрович Вревский (1805–1888), незаконный сын князя Б.А. Куракина, был соседом Пушкина во время его ссылки в Михайловское, владея в том краю имением.

Александр Яковлевич Римский-Корсаков (1806–1874) жил в одной комнате с М.И. Глинкой, который написал несколько романсов на его стихи, напечатанные в литературных альманах.

Общей любовью пользовался – Лев Сергеевич Пушкин (1805–1852), очень похожий на своего старшего брата в детстве: «Белая курчавая голова, умные глаза, толстые губы…». Поэт часто навещал его в пансионе, ибо жил неподалеку, в доме Клокачева на Фонтанке и позднее относился к нему с любовью, хотя жизнь Льва из-за его склонности к винопитию сложилась не совсем удачно. Интересно, что врожденной особенностью младшего брата было «отличать хорошие стихи от дурных».

Больше всех прославил пансион на Фонтанке Михаил Иванович Глинка. Он учился в нем со 2 февраля 1818 года до конца июня 1822 года. Учился прилежно, увлеченно занимаясь языками. H.A. Маркевич оставил описание внешности своего товарища:

«Маленький, крошечный, довольно безобразный, с огромной не по росту головой, и с гениальным, пламенным взглядом».

Тогда же Миша начал сочинять музыку, посещать Большой театр. Можно утверждать, что в пансионе начался Глинка-композитор¹⁷.

Поскольку дом на Фонтанке действительно оказался тесен и неудобен, то уже в 1820 году дирекция задумала купить здание Армейской семинарии по Царскосельскому проспекту (ныне – Московский пр., 29), которое в то время продавалось. Покупка, однако, не состоялась, после чего, в той же Московской части, на углу Звенигородской и Кабинетской улиц (ныне – ул. Правды, 17/12), у крупного столичного купца Павла Петровича Сыренкова приобретается большой двухэтажный дом с садом и «прудом живой ключевой воды». Для его приспособления под нужды учебного заведения создали строительный комитет во главе с архитектором Павлом Даниловичем Шретером, учеником Ч. Камерона. В комитет вошел и городской архитектор Г.А. Макаров, составивший смету на 118 072 руб.

Купленный дом был полностью перепланирован и перестроен, на что истрачено 154 658 руб. На первом этаже разместились: дирекция, столовая, кухня и квартиры учителей; на втором – библиотека, актовый зал, классы, дортуары, лазарет и домовая церковь. 17 сентября 1821 года пансион переехал в переделанное здание, но работы по расширению и реконструкции всего комплекса продолжались еще семь лет, когда выстроили двухэтажный корпус для квартиры инспектора и три служебных флигеля.

Вскоре по окончании этих построек, а именно в 1830 году, пансион преобразовали в Первую классическую гимназию, которую 10 лет спустя переместили в расположенное неподалеку здание на углу Кабинетской и Ивановской улиц (ныне – Социалистической ул., 7), перестроенное Н.Л. Бенуа. На этом история Благородного пансиона завершилась.

В опустевшем доме на Звенигородской разместилось Митрофаньевское синодальное подворье, позднее оно несколько раз кардинально переделывалось. Первый раз это случилось в 1838–1839 годах. На покупку и переделку Синод выделил 200 тыс. руб. В годы последней войны здание подворья было сильно разрушено и восстановлено в так называемом «сталинском стиле». О Благородном пансионе в нем сейчас ничто не напоминает¹⁸.

Через год после того как пансион покинул здание на Фонтанке, а именно 8 ноября 1822 года, владельцы – надворный советник Иван Иванович Отт и его дети: инженер-майор Федор и девица София продали владение за 100 тыс. руб. Воспитательному дому. Сюда, с подгородной Куракиной дачи на Шлиссельбургском тракте, перевели женскую богадельню этого Дома, хотя поначалу здание предполагалось передать университету.

На его ремонт и переделку по смете ведомственного архитектора Д. Квадри от января 1823 года было выделено 41 764 руб. Боковые флигеля соединили с главным домом и расширены; вместо прежней двухмаршевой устраивалась новая лестница, а в большом зале бельэтажа, украшенном четырьмя прилегающими колоннами, были сделаны арки и хоры. В этом зале 12 декабря 1824 года осветили домовую церковь Св. равноап. Марии Магдалины¹⁹.

В 1860 году богадельню закрыли и на ее место вселилось Николаевское женское училище, где обучались воспитанницы Сиротского женского института Воспитательного дома, «которые не состоянии продолжать курс наук, [чтобы] дать сообразно их умственным способностям воспитание». Следовательно, это было низшее учебное заведение, которое готовило помощниц по домашнему хозяйству.

Когда в 1906 году училище выехало, то 3 сентября 1908 года здание сдали на три года 4-му Городскому сиротскому приюту. После окончания срока приют покинул помещения, оставив их в плачевном состоянии: «Кафельные печи наполовину разобраны и разбиты, рамы окон и дверей переломаны, стекла выбиты и окна заколочены досками, почти уничтожен сад».

Было внесено радикальное предложение: снести старое строение и выстроить на его месте многоэтажный доходный дом или женскую гимназию, но поскольку грунт оказался слабым, то подобная стройка оказалась «сопряжена со значительными затратами». Неудачей закончился также замысел поменяться домами с Николаевской детской больницей, занимавшей бывшее помещение Госконтроля.

В конце концов, на 1912 год наметили по смете архитектора P.A. Берзена на 14,5 тыс. руб. провести восстановительный ремонт старого здания, поручив садовнику К.К. Ремпену-младшему реставрировать заброшенный сад. Этот план не был реализован, отчего запущенный комплекс решили снова сдать в аренду, на сей раз сроком на шесть лет.

18 марта 1912 года газета «Новое время» дала об этом объявление со следующими сведениями: «Два обширных сада, в главном здании 52 комнаты, двусветная церковь с хорами <…>, флигель с 14 помещениями для жилья, бани и прачешных. Конюшня на четыре стойла, три сарая и ледник». Поскольку и из этой затеи ничего не вышло, то в следующем году было выдвинуто предложение разделить территорию на восемь участков и застроить их доходными домами.

Но тут началась Первая мировая война и 22 августа 1914 года пустующий дом передали под лазарет соседнему Морскому госпиталю. Дом находился в плохом состоянии, и закрытую церковь в нем даже не приняли «ввиду неблагонадежности потолков и сквозной в наружной стене на всю высоту трещине». Пришлось провести косметический ремонт. После революции службы на некоторое время возобновились, но 23 августа 1922 года прекратились навсегда.

После Октябрьского переворота новая власть использовала здание по прежнему назначению – устроила в нем приют для 150 дефективных детей. После войны здесь долгие годы находилось общежитие²⁰.

Кондукторская школа

В наше время кондуктор – это работник наземного транспорта: трамвая, автобуса, троллейбуса или поезда. Однако в XIX веке так назывался сверхсрочный унтер-офицер, который после сдачи особого экзамена обучал нижних чинов, а также воспитанник специального учебного заведения, готовившего офицеров-строителей для Ведомства путей сообщения. Это заведение называлась Кондукторской школой.

Лермонтовский проспект, дом 54. Кондукторская школа

Кондукторская школа. Старая гравюра

Бывшая Кондукторская школа находится в Петербурге по адресу: Лермонтовский пр., 54. Там, близ Обводного канала, стоит длинное, желтого цвета трехэтажное здание, в сквере перед которым возвышается памятник М.Ю. Лермонтову. Около него всегда останавливаются автобусы с экскурсантами, слушающими рассказ о литературном Петербурге. Им рассказывают не только о памятнике, но и о Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, она заняла здание в 1839 году и в ней ранее – правда, в другом месте – учился знаменитый поэт. Кондукторская школа в рассказе упоминается…¹

Мысль о ее создании принадлежит замечательному инженеру A.A. Бетанкуру, испанцу, который очень много сделал для своей второй родины. Разработанный им план был утвержден 1 мая 1820 года и тогда же, под его наблюдением, за постройку нового учебного заведения взялся инженер-полковник Василий Карлович Треттер (Wilhelm von Traitteur, 1788–1859), он в 1814 году прибыл из Германии в Россию. Согласно первоначальной смете на строительство требовалось 616 тыс. руб. Школа возводилась на Грязной улице (тогдашнее название Лермонтовского пр.), напротив парадного плаца Измайловского полка, на месте снесенных деревянных провиантских магазейнов.

Фиксационный план второго этажа Кондукторской школы

Через три года главное здание было вчерне закончено, заняв площадь в 270 кв. м. Во время строительства учащиеся размещались в Военно-строительном училище на Царскосельском (Московском) проспекте (ныне № 29), открытом 10 марта 1821 года и положившим начало Институту гражданских инженеров. Красивое здание Училища, где ранее пять лет находилась Армейская семинария приспособил тот же Треттер².

В школу принимали юношей 16–19 лет из военных семей; обучение длилось 4–6 лет, после чего выпускники первого класса получали звание старшего, второго – младшего унтер-офицера, остальные выходили рядовыми. По своему образовательному уровню школу на 300 учащихся можно приравнять к современному техникуму. Она подчинялась Главному управлению путей сообщения, которым руководил герцог Александр Вюртембергский³.

2 августа 1823 года производитель работ Треттер представил на утверждение герцога дополнительный проект – двух каменных, в два этажа флигелей, фланкирующих главное здание. Каждый имел длину 20 сажень (42,6 м) и предназначался «для помещения лазарета, мастерских и людей, которых невозможно будет поместить в главном здании», а также для квартиры директора. «Для хранения машин и инструментов» на заднем дворе выстроили обширный цейхгауз. В кузнице разместили паровую машину и литейную, в стороне возвели две домны для плавки чугуна. Сметную стоимость возведения флигелей определили в 42 тыс. руб. В следующем году они были готовы. Строились также конюшни, сараи и ледник. Для обучения обжигу кирпича за Обводным каналом был создан кирпичный завод.

А.А. Бетанкур

Основные строительные и отделочные работы по всему комплексу завершились к 1827 году. Вдоль улицы была установлена чугунная, на каменном цоколе, с воротами и двумя фонарями решетка длиной в 140,5 метров, ее изготовили на заводе Чарльза Берда на Матисовом острове. Чтобы сократить издержки, проект решетки несколько раз пересматривался и в конечном итоге был реализован за 26 000 руб. Площадку за решеткой, украшенной арматурой, замостили брусчаткой и высадили там деревья, они сделали ансамбль гораздо живописнее⁴.

Фасады зданий школы выдержаны в стиле безордерного «казенного ампира», характерного для николаевской эпохи: первый этаж рустован, центральный ризалит завершен треугольным фронтоном и отмечен чугунным с позолотой балконом; по второму этажу все высокие окна имеют одинаковые треугольные сандрики, в ризалитах обрамленные коринфскими пилястрами.

Особенно широко применялся этот утилитарный, очень простой стиль при постройке большинства военных и гражданских учреждений на всей обширной территории Российской империи.

В.К. Треттер

С особым талантом этот аскетичный стиль практиковал А.Е. Штауберт, главный зодчий Военного ведомства, хотя в данном случае все выявленные архивные материалы подписаны B.К. Треттером, более известном исключительно проектами цепных мостов в столице. Однако авторство А.Е. Штауберта остается под вопросом, пока не будут обнаружены подлинные чертежи по Кондукторской школе. Специалист по Треттеру С.Г. Федоров, настаивая на его авторстве, тем не менее констатирует, что этих чертежей он не видел. Главное и, пожалуй, единственное солидное доказательство в пользу Треттера-архитектора – это комплекс Экспедиции заготовления государственных бумаг, выстроенный в 1815–1818 годах вдоль Фонтанки⁵. Опубликован подписанный Треттером и утвержденный императором чертеж главного здания, имеется собственное свидетельство самого автора. Но почему за истекшие годы не найдены его чертежи других архитектурных построек?

Документы сохранили имена подрядчиков и мастеров, трудившихся в 1823–1824 годах на строительстве школы. Каменотесными работами занимался известный купец C.К. Суханов, столярными – столяры Петров и Соболев, кирпичной кладкой – каменщики купца Логина Корнилова, кровлей – мастер Соколов. Цокольную и бутовую плиту привезли от уничтоженного канала вокруг Михайловского замка. Путиловскую плиту поставляли Пустошкин и купец Афонин, печи клали печники Лапшин и Соколов, вставляли стекла и красили стены подрядчики Кадников и Соколов. В печных трубах была применена новинка: «Во втором повороте (колене. – В. А.) находится сосуд или ящик, наполненный водою, в который поднимающиеся искры упадают и исчезают». Внутри здания установили 74 вентилятора, тоже новшество того времени. Воду провели из Фонтанки⁶.

«За чугунные колонны с ящиками для парадной лестницы» 11,5 тысяч рублей получил вышеупомянутый Берд. Эту, «удивительной легкости» (слова Треттера), лестницу с поручнями из красного дерева первоначально предполагалось украсить плафоном «в готическом стиле <…> под лепную работу, не раскрашивая разноцветными колерами». Автором эскиза был молодой зодчий П. Жако, монохромную роспись хотели поручить Дж. Б. Скотти, крупнейшему в столице мастеру интерьерной живописи. Скотти в договоре от 23 мая 1823 года обязался изобразить в плафоне арматуру, венки и розетки, написать орнаментальный фриз и «дессюдепорты в виде барельефов». За свою работу (она включала и восемь других помещений) маститый художник запросил 26 250 руб., что показалось заказчику чрезмерным. В июне 1827 года утверждается упрощенный эскиз, исполнителем которого стал опытный Ф.И. Брандуков, часто помогавший Скотти. За роспись ему заплатили всего 3295 руб.⁷

Вышеупомянутые чугунные колонны (числом 30) на лестнице были полыми и имели дополнительное назначение: они использовались и как трубы для подачи газа в 2500 рожков, установленных в здании. Другие трубы из меди и свинца прокладывались под полом и в стенах. Оборудование в 1823–1825 годах поставил и установил все тот же завод Берда. Газовые люстры и наружные фонари были «лучших, но простых фасонов». Для освещения ежесуточно требовалось 2200 куб. м. светильного газа, его должен был вырабатывать из угля газовый аппарат, устроенный Треттером во дворе в отдельном здании. На это в год полагалось 7000–8000 пудов английского угля. Уникальный газометр демонтировали в 1839 году в связи с закрытием Кондукторской школы.

Впрочем, первый газометр (или газгольдер) появился в Петербурге не в Кондукторской школе, а гораздо раньше – в 1816 году, на Александровской мануфактуре, находившейся на восточной окраине столицы. Он был устроен, приехавшим из Англии, инженером Кларком. Другой инженер-англичанин – Гриффит в 1820 году для газового освещения Главного штаба на Дворцовой площади использовал вместо угля дешевое льняное масло (которым похоже заменили уголь и в Кондукторской школе). Во дворе штаба архитектор О. Монферран построил газометр – «огромный бассейн, выложенный свинцом и наполненный водою на 10 футов глубины, через которую очищается газ»⁸.

Учащиеся Кондукторской школы до переезда в новое здание молились там же, где в течение пяти лет учились, а именно, в Военно-строительном училище на Царскосельском проспекте. Там для них в начале ноября 1821 года была освящена церковь Сошествия Святого Духа. В ней поставили походный иконостас лейб-гвардии Гренадерского полка, который чуть позже заменили на постоянный, сделанный охтинским мастером Ф.М. Харлапиным. 13 образов в этом иконостасе белого цвета написал художник Дубровин, за работу ему выплатили 2300 руб.⁹ Небольшое помещение церкви с 1826 году полностью перешло к училищу.

На устройство храма в дворовом крыле новопостроенного здания самой школы уже летом 1823 года составили первую смету. Церковь размером 26,7 на 12,8 кв. м была двусветной (с 10 окнами), занимая посредине здания второй и третьей этажи и имела хоры. Завершалась она невысоким деревянным куполом. В конце 1824 года инженер-майор A.B. Лебедев, сменивший Треттера (тот занялся постройкой цепных мостов) и руководивший устройством церкви, передал принцу Вюртембергскому окончательную смету и проект отделки, исполненный П. Жако, который занимался также отделкой церкви Института путей сообщения. Смету принц одобрил только 12 мая 1826 года. Вскоре были объявлены торги на изготовление из меди креста для купола¹⁰.

Деревянные своды помещения поддерживали четыре колонны; 10 коринфских пилястр из желтого стюка украшали стены, тоже покрытые искусственным мрамором, только белого цвета «с синеватыми прожилками». За сложную монохромную роспись взялся Михаил Яковлевич Ширяев, опытный мастер, часто сотрудничавший с Дж. Скотти. «Под лепную работу» он клеевыми красками написал в парусах Евангелистов, на сводах – восемь апостолов, в куполе – летящих херувимов, над полуциркульными верхними окнами – орнаменты. Лепка дополнила убранство интерьера. «Модульоны и ионики, между модульонов розетки», в карнизе, «лепные листья» по архитраву, гирлянды по краям арок, в которых «барельефом сделана церковная арматура», а также «лепные штуки, изображающие Старый и Новый Завет» по фризу, 14 херувимов над окнами, капители, все это изготовили столичные лепщики Филипп Саягин, Михаил Логинов и Ф. Стаджи¹¹.

Белого цвета двухъярусный иконостас из сосны, высотой в две сажени и два фута, был оформлен четырьмя коринфскими пилястрами с позолоченными капителями, базами и карнизом. Его создал (с промедлением против контракта!) за 3845 руб. Андрей Степанович Тарасов из известной династии охтинских резчиков. Золочение доверили позолотчику Глазырину, тоже охтянину. Написать образа и плащаницу обязался 14 августа 1825 года академик Иван Яковлев, потребовав 9000 руб. за работу. Запрестольный образ должен был изображать «Распятие». В конце апреля следующего года более половины икон закончили и одобрили, но срок сдачи всего заказа художник попросил отложить до ближайшего августа¹².

В торгах на написание 26 дополнительных, аналойных икон захотели участвовать как известные, так и малоизвестные художники, а именно: В.К. Сазонов, Д.И. Антонелли, Ф.П. Брюлло, академик Я.В. Васильев, Марков 1-й, И.Е. Яковлев, М. Мягков, живописных дел мастер А. Антонов, А. Никитин, Н.М. Тверской, учитель Морского корпуса М. Постников и М.И. Довгалев, преподаватель рисования в Кондукторской школе. Торги состоялись 31 августа 1827 года, то есть после освящения церкви, и в них приняли участие только два человека: академик Дмитрий Антонелли и «художник исторической живописи» Михаил Иванович Довгалев (1800-?), согласившийся взять за работу 2000 руб. Академик, сочтя такую сумму низкой, отказался. Кроме того, он в это время писал образа для храма Института путей сообщения.

Эскизы икон Довгалев не подал, а подал «аттестат, данный ему из Императорской Академии художеств». 23 февраля 1828 года он получил согласие на исполнение заказа, «но с ответственностью <…> за производство работы и всевозможным тщанием», и начале января следующего года завершил шесть икон Двунадесятых праздников, написанных «…на липовых досках хорошею живописью и <…> сообразно с историею»¹³.

Так как «освещение газом в церкви дозволено быть не может, как обстоятельство, несогласное с положением церковного священнослужения», то эскиз газовой люстры из бронзы отклонили и Берду решили заказать традиционное паникадило. Когда же Берд запросил за его изготовление 6100 руб., подполковнику Пантелееву поручили составить эскиз паникадила подешевле. В новом паникадиле было 49 свечей. Его изготовил петербургский бронзовых дел мастер Карл Тиме. На стенах укрепили восемь бронзовых жирандолей, сделанных в Москве¹⁴.

23 марта 1827 года полковник Шефлер, исполнявший должность директора, подал рапорт, что «церковь давно приведена к совершенному окончанию», и предложил ее освятить 27 марта, что и было сделано епископом Ревельским Никанором. К этой дате у купца Лохова спешно купили только необходимые серебряные и медные предметы, а остальную утварь и мебель заказали позднее. Ризы заимствовали из Военно-строительной школы. Окончательно храм был обустроен лишь к концу года, хотя занятия в школе начались с 1 сентября 1826 года. Отдельные работы в комплексе продолжались еще три года. Украшение храма обошлось в 50 тыс. руб.¹⁵

После закрытия Кондукторской школы ее здание перешло в ведение Комитета по постройке военного госпиталя, которому в 1840 году поручили приспособить его для Школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров¹⁶. Эта школа с 1823 года размещалась в бывшем дворце графа Чернышева у Синего моста, который придворный архитектор А.И. Штакеншнейдер должен был перестроить под дворец великой княгини Марии Николаевны. В 1859 году Школа гвардейских подпрапорщиков получила название Николаевское училище гвардейских юнкеров. В 1864 году изменили его специализацию и оно стало именоваться – Николаевское кавалерийское училище. Училище было ведущим в стране и закрылось в 1918 году после большевистского переворота. Здание долго использовалось Военным ведомством, которое приспособило его для своих целей, сильно исказив прежнюю отделку. Несмотря на это, здание бывшей Кондукторской школы ныне относится к памятникам архитектуры Санкт-Петербурга.